Две лошади бились в агонии на земле, вынуждая остальных всадников огибать это препятствие, в то время как их продолжали осыпать стрелами. Дрогнуло поднятое копье и, выпав из руки воина, пронзенного в грудь сразу тремя стрелами, покатилось по земле. Его конь испуганно прянул в сторону и понесся перед нападающей шеренгой, атака сбилась.
Том выстрелил снова, использовав стрелу с широким наконечником, чтобы поразить лошадь в тылу вражеского отряда. Взвилась стрела из лука Женевьевы, девушка усмехнулась. Сэм выругался: у него лопнула тетива, и он отступил на шаг, чтобы нацепить на лук новую. Рослый вороной конь, уже раненный, сбился на шаг, и Томас поразил его в бок второй стрелой, на сей раз с узким наконечником. Она вонзилась под левым коленом всадника.
- По коням! - выкрикнул сэр Гийом.
Томас понял: нормандец прикинул, что до его засады враг не доскачет, и решил сам броситься ему навстречу.
Где же Робби? В рядах нападавших некоторые начали поворачивать назад к реке. Томас выпустил вдогонку малодушным четыре быстрые стрелы с широкими наконечниками, а пятую, пробойник, нацелил во всадника на вороном коне. Стрела отскочила от великолепного стального нагрудника, но боевой скакун споткнулся и припал на передние колени. Знаменосец, державший стяг Бера, бросился на помощь рыцарю, но Томас всадил ему стрелу в шею. Почти одновременно в него угодили еще две стрелы. Он выронил знамя, опрокинулся навзничь, но ноги его застряли в стременах, и тело, из которого торчали три оперенных древка, так и осталось в седле. Люди сэра Гийома вскакивали в седла, обнажали мечи, выстраивались колено к колену, и в этот момент с севера появился отряд Робби. Атака была произведена как раз вовремя, когда противник находился в смятении, и у шотландца хватило ума зайти со стороны реки, отрезав тем самым врагу путь к отступлению.
- Опустить луки! - приказал Томас. - Не стрелять!
Он не хотел, чтобы стрелы задели кого-нибудь из людей Робби. Пора было добывать врага в рукопашной.
Люди Робби врезались во всадников Бера со страшной силой. В отличие от противников они шли в атаку как положено, колено к колену. Сила столкновения была такова, что три вражеские лошади оказались сбитыми наземь. Ратники, выбрав себе противников, схватились за мечи, а Робби, горяча коня, ринулся на вражеского предводителя в великолепных доспехах.
- Дуглас! Дуглас! - кричал Робби.
Жослен пытался удержаться в седле смертельно раненного, подогнувшего колени, но еще не рухнувшего коня, когда позади него раздался этот клич. Он развернулся и яростно рубанул мечом, но Робби принял этот удар на щит и продолжал наседать, пока не ухитрился двинуть своим тяжелым щитом, украшенным алым сердцем Дугласов, по вражескому шлему. Жослен по турнирной привычке не пристегивал шлем ремешком, там это было выгодно, потому что в конце поединка позволяло легко снять прочный стальной горшок, чтобы, улучшив обзор, эффектным ударом завершить бой с полуоглушенным соперником. Теперь эта привычка обернулась против него: незакрепленный шлем перевернулся задом наперед, крестообразные прорези для глаз переместились на затылок, и рыцарь внезапно оказался в темноте. Он наугад размахивал мечом в воздухе, пока не почувствовал, что конь под ним падает. И тут на его шлем снова обрушился удар, на сей раз Робби нанес его мечом. Стальной звон оглушил ослепленного Жослена, а Робби продолжал наносить ему удар за ударом.
Многие из уцелевших ратников бросали мечи и торопливо протягивали перчатки противникам в знак того, что сдаются. Лучники, выскочившие из укрытия, стаскивали их с седел, а всадники сэра Гийома с грохотом пронеслись мимо, преследуя горстку врагов, галопом мчавшихся к броду, чтобы спастись от преследователей. Сэр Гийом догнал всадника и одним взмахом меча сбил с его головы шлем, а скакавший за нормандцем ратник вслед за шлемом срубил и голову. Она, подпрыгивая, покатилась в реку, а обезглавленное тело еще продолжало скакать.
- Я сдаюсь! Сдаюсь! - орал наполовину оглушенный Жослен, не скрывая ужаса. - За меня дадут выкуп!
Это волшебное слово спасало на полях сражений многих знатных людей, и Жослен выкрикнул его несколько раз, громко и отчетливо.
- Выкуп! Выкуп!
Его правая нога была придавлена конем, он по-прежнему ничего не видел из-за сбившегося набок шлема, а если что-то и слышал, то лишь удары, крики и вопли своих товарищей, которых добивали лучники. А потом в глаза ему резко ударил свет: с него стащили шлем, и над ним склонился человек с мечом.
- Я сдаюсь, - торопливо заявил Жослен и только затем, вспомнив о своем звании, торопливо уточнил: - Надеюсь, ты благородного происхождения?
- Я Дуглас из дома Дугласов, - отозвался Робби, - и мой род не уступит ни одному другому во всей Шотландии.
- Тогда я твой пленник, - с сокрушенным сердцем промолвил Жослен.
Ему впору было плакать, ибо смертоносные стрелы англичан, а затем ужас кровавой резни в один миг развеяли все его горделивые мечты.
- Ты кто такой? - спросил Робби.
- Я сеньор Безье, - ответил Жослен, - и наследник графа Бера.
Шотландец, не сдержавшись, издал радостный вопль.
Он стал богачом.
* * *
Граф Бера уже начал жалеть, что не оставил при себе трех-четырех ратников. Не то чтобы он считал, будто ему может понадобиться защита, просто такому знатному сеньору положено иметь свиту, а после отъезда Жослена с отцом Рубером и всех конников при его особе остались лишь оруженосец, слуга да сервы, расчищавшие от земли таинственную стену, которой, как ему хотелось верить, был замурован тайник в алтаре старой часовни.
Он снова чихнул, а потом, почувствовав головокружение, присел на упавший камень.
- Подойди к костру, монсеньор, - предложил его оруженосец.
Этот флегматичный семнадцатилетний парнишка, сын вассала из северной части графских владений, не стремился к приключениям и не выказал ни малейшего желания отправиться добывать себе славу в компании с Жосленом.
- К костру?
Граф прищурился, непонимающе глядя на паренька, которого звали Мишель.
- Мы развели костер, монсеньор, - пояснил Мишель, указывая на дальний конец склепа, где из щепок, оставшихся от разломанных гробов, сложили небольшой костерок.
- Костер, - рассеянно пробормотал граф, которому почему-то никак не удавалось сосредоточиться.
Он чихнул и не сразу смог восстановить дыхание.
- День нынче холодный, монсеньор, - терпеливо промолвил парнишка, - а у огня ты согреешься, и тебе станет лучше.
- Костер, - повторил граф, все еще силясь собраться с мыслями, и тут его осенило. - Ну конечно! Огонь! Молодец, Мишель! Раздобудь факел! Раздобудь и принеси мне.
Оруженосец поспешил к костру и, вытащив из него длинную, горевшую с одного конца ветку вяза, отнес ее графу. Тот нетерпеливо отпихнул сервов от только что обнаруженного в стене отверстия. Это была крошечная дырочка, сквозь которую пролез бы разве что воробей. Заглянув в нее, граф понял, что за ней находится ниша, но, как ни напрягал зрение во тьме, нельзя было ничего разглядеть. Он обернулся к Мишелю, державшему факел.
- Дай мне, дай сюда, - нетерпеливо потребовал граф и, выхватив у оруженосца горящую палку, помахал ею в воздухе, чтобы огонь разгорелся поярче.
Когда палка заполыхала, рассыпая искры, он сунул факел в отверстие и, к своему восторгу, не встретил преграды. Это подтверждало, что за стеной есть свободное пространство. Граф засунул факел еще глубже и бросил на дно, затем наклонился и приложил правый глаз к отверстию, силясь рассмотреть, что находится за стеной.
В спертом воздухе замурованной камеры пламя быстро слабело, но этого света хватило, чтобы разглядеть пространство за стеной. Граф посмотрел, и у него перехватило дыхание.
- Мишель! - натужно выкрикнул он. - Мишель! Я вижу…
И тут пламя потухло.
А граф лишился чувств.
Он скатился с земляного отвала. Увидев белое лицо и открытый рот графа, Мишель в первый миг подумал, что его господин мертв, но тут граф, не приходя в сознание, издал слабый вздох. Сервы, разинув рты, таращились на оруженосца, который в свою очередь так же оцепенело таращился на своего господина. Наконец Мишель кое-как собрался с мыслями и приказал вынести графа из склепа. Это оказалось непросто, ибо огрузневшее тело пришлось вытаскивать наверх по приставной лестнице, но, когда это было сделано, кто-то догадался не тащить бесчувственного старика в монастырь на руках, а взять в деревне ручную тележку. Графа погрузили на нее и покатили в обитель Святого Севера. Путь занял почти час. За это время граф два или три раза застонал и по его телу иногда пробегала дрожь, но во всяком случае, когда монахи перенесли его в лазарет и поместили в маленькую выбеленную келью, в которой жарко горел очаг, он был жив.
Осмотрев больного, брат Рамон, испанец, который состоял при монастыре лекарем, явился к аббату с докладом.
- У графа лихорадка и избыток желчи, - сообщил целитель.
- Он умрет? - спросил Планшар.
- Только если так будет угодно Богу, - ответил брат Рамон, который всегда отвечал на этот вопрос именно такими словами. - Мы поставим ему пиявки, это отведет дурную кровь, затем попробуем изгнать лихорадку, заставив его пропотеть.
- И ты будешь молиться за него, - напомнил Рамону Планшар.
Потом он вернулся к Мишелю и узнал, что ратники графа отправились за реку, в набег на англичан.
- Встреть их по возвращении, - велел аббат Мишелю, - и скажи им, что их господина хватил удар. Напомни сеньору Жослену, что нужно послать сообщение в Бера.
- Слушаюсь, ваша милость, - отозвался Мишель, похоже, весьма обеспокоенный свалившейся на него ответственностью.
- А чем занимался граф, перед тем как упал в обморок? - осведомился аббат и таким образом узнал о таинственной стене.
- Может быть, мне вернуться и выяснить, что же все-таки находится за этой стеной? - нервно спросил Мишель.
- Предоставь это мне, Мишель, - строго ответил Планшар. - Твое дело служить своему господину и его племяннику. Езжай, найди сеньора Жослена.
Мишель поехал к реке, чтобы перехватить на обратном пути Жослена, а Планшар направился на поиски сервов, которые доставили графа в монастырь. Они стояли у ворот, ожидая вознаграждения, и, завидев Планшара, опустились на колени. Аббат заговорил первым, обратившись к самому старшему:
- Верик, как дела у твоей жены?
- Страдает, ваша милость, мучается.
- Скажи ей, что я молюсь за нее, - искренне заверил старика аббат, после чего возвысил голос, обращаясь ко всем: - Послушайте меня, все вы. Слушайте хорошенько. - Он выдержал паузу и, когда все взоры обратились к нему, строго и повелительно продолжил: - Слушайте, что вам следует сделать. Сейчас, не откладывая, вы вернетесь в замок и снова забросаете эту стену землей. Так, чтобы ее невозможно было увидеть, чтобы никто ее не нашел. Ни в коем случае не копайте дальше! Верик, ты знаешь, кто такие энкантада?
- Конечно, господин, - отозвался Верик, боязливо перекрестившись.
Аббат подался поближе к серву.
- Верик, если вы не забросаете землей эту стену, вас ждет нашествие энкантада. Они изойдут из подземелья, приманят ваших детей пением и танцами и увлекут их за собой прямо в ад. Поэтому идите и забросайте стену землей. А когда это будет сделано, возвращайтесь ко мне за наградой.
В монастырской кружке для подаяний лежало несколько монет, и Планшар решил отдать их сервам.
- Я доверяю тебе, Верик! - заключил он. - Не копайте дальше. Просто забросайте стену землей.
Сервы поспешно отправились исполнять приказание, а аббат, проводив их взглядом, пробормотал короткую молитву, прося Господа простить ему эту маленькую ложь. Разумеется, он вовсе не считал, будто под старой часовней Астарака замурованы демоны, зато понимал, что находка графа должна быть скрыта, а страх перед энкантадами позволял надеяться, что работа будет исполнена как следует. Покончив с этим делом, Планшар вернулся в свою келью. Неожиданное появление в монастыре графа оторвало аббата от чтения письма, доставленного час назад. Письмо прислали из цистерцианской обители в Ломбардии, и теперь Планшар перечитывал его, размышляя, нужно ли сообщить братии его ужасное содержание. Решив, что лучше этого не делать, он преклонил колени в молитве.
Ему подумалось, что он живет в мире зла.
И вот на эту юдоль греха обрушилась кара Господня. Смысл письма был именно таков, и Планшару оставалось только молиться. "Fiat voluntas tua, - повторял он снова и снова. - Да будет воля Твоя".
И весь ужас в том, подумал аббат, что Господня воля вершится.
Первым делом нужно было собрать как можно больше выпущенных стрел. В Англии или в тех землях Франции, где давно установилась власть английского короля, всегда можно было разжиться новыми стрелами, но здесь, в Гаскони, стрел днем с огнем не найдешь. Стрелы для боевых луков изготавливали в английских графствах и отсылали туда, где размещались отряды лучников, но здесь, вдалеке от ближайшего английского гарнизона, пополнить запасы было негде и каждая стрела была на вес золота. Поэтому Томас и ходил от трупа к трупу, собирая стрелы. Большая часть стрел с широкими наконечниками так плотно засела в конской плоти, что извлечь можно было одни лишь древки, но и они могли пригодиться. Запас наконечников имелся у каждого стрелка, хотя, если была такая возможность, люди старались вырезать наконечники из трупов. Стрелы-пробойники извлекались без труда. Если находили стрелу, пролетевшую мимо цели и просто валявшуюся на земле, она становилась предметом шуток.
- Эй, Сэм! - крикнул Джейк. - Я тут стрелу подобрал, никак твоя. Ты промахнулся на целую чертову милю.
- Это не моя. Это Женни промазала, кто же еще?
- Том! - Джейк еще раньше приметил за рекой двух свиней. - Можно я смотаюсь на тот берег за ужином?
- Сперва стрелы, Джейк, - сказал Томас, - а ужин потом.
Он склонился над мертвой лошадью и воткнул в нее нож в попытке извлечь широкий зазубренный наконечник. Сэр Гийом собирал части доспехов, отстегивал с мертвецов наголенники, наплечники и латные рукавицы. Какой-то ратник стаскивал с покойника кольчугу, лучники охапками уносили мечи. Десять вражеских лошадей достались англичанам либо целыми и невредимыми, либо отделались легкими, поддающимися лечению ранами. Остальные либо погибли, либо так мучились, что Сэм добил их боевым топором.
Англичане одержали полную, безоговорочную победу. Лучшего нельзя и желать, тем паче что пленник, которого захватил Робби, очевидно был предводителем вражеского отряда. Круглолицый, здоровенный, взмокший от пота детина смотрел очень сердито.
- Это наследник графа Бера, - сообщил Робби подошедшему Томасу. - Его племянник. А самого графа здесь не было.
Жослен скользнул взглядом по Томасу и, увидев его обагренные кровью руки, лук и мешок со стрелами, решил, что тот человек незначительный и повернулся поэтому к сэру Гийому.
- Ты здесь командуешь? - требовательно спросил Жослен.
Сэр Гийом жестом указал на Томаса.
- Он.
Жослен обомлел. Он в ужасе смотрел, как обирают его раненых воинов. Хорошо еще, что двое его собственных ратников, Виллесиль с товарищем, остались в живых. Но они не могли сражаться в полную силу, когда лошади под ними были убиты. Один из дядюшкиных людей лишился правой руки, еще один умирал, раненный стрелой в живот. Жослен попытался подсчитать погибших и уцелевших: выходило, что удрать за реку удалось лишь шестерым или семерым.
Еретичка занималась мародерством вместе с солдатами. Поняв, кто она такая, Жослен плюнул, потом осенил себя крестным знамением, однако продолжал пялиться на девушку в серебристой кольчуге, как зачарованный. Такой красавицы он еще никогда не встречал.
- Она заговоренная, - сухо обронил сэр Гийом, заметив, куда смотрит пленник.
- Итак, сколько же ты стоишь? - спросил Томас Жослена.
- Мой дядя отсыплет вам за меня полной мерой, - натянуто ответил Жослен.
Он все еще сомневался, что Томас - начальник отряда. Еще больше он сомневался, что дядюшка согласится заплатить за него щедрый выкуп, однако не собирался сообщать о таких подозрениях победителям; умолчал он также о том, что в его собственном ленном владении Безье можно наскрести разве что пригоршню экю, да и то при большом везении. Безье представляло собой убогую деревеньку в Пикардии, и, продав ее с потрохами, удалось бы в лучшем случае выкупить пленную козу.
Он снова глянул на Женевьеву, дивясь ее длинным ногам и светящимся волосам.
- Вы разбили нас, потому что заручились помощью дьявола, - с горечью заметил он.
- В бою никогда не мешает иметь могущественных союзников, - отозвался Томас и повернулся туда, где возились среди трупов его бойцы. - Поспешайте, ребята! - крикнул он. - Нам нужно вернуться домой до полуночи.
Люди его были довольны. Они знали, что каждому достанется часть денег за Жослена, хотя львиная часть выкупа принадлежала Робби, да и за менее ценных пленников тоже немного перепадет. Вдобавок они разжились шлемами, оружием, щитами, мечами и лошадьми, не понесли потерь, и лишь двое ратников получили незначительные царапины. Дело удалось на славу, и они смеялись, забирая своих лошадей, нагружая захваченных животных добычей и готовясь к отъезду.
И в этот момент, переехав брод, к ним направился одинокий всадник.
Сэр Гийом, заметивший его первым, окликнул Томаса, и тот, обернувшись, по черно-белому одеянию признал в приближавшемся всаднике доминиканца.
- Не стрелять! - крикнул Томас своим людям. - Опустить луки!
Он направился к сидящему на низкорослой кобыле священнику. Женевьева уже успела сесть в седло, но спрыгнула и, нагнав Томаса, шепнула:
- Его зовут отец Рубер.
Лицо ее было бледным, в голосе звучала обида.
- Человек, который пытал тебя? - спросил Томас.
- Мерзавец! - сказала девушка.
Томасу показалось, что она с трудом сдерживает слезы; он понимал, какие чувства она испытывает, ибо сам пережил подобное унижение от рук палача. Он вспомнил, как умолял своего мучителя, вспомнил свое бессилие, свой страх и постыдную благодарность, переполнявшую его в те мгновения, когда муки прекращались.
Отец Рубер осадил лошадь шагах в двадцати от Томаса и окинул взглядом мертвые тела.
- Исповедались ли они? - спросил он.
- Нет, - сказал Томас, - но если ты хочешь, то можешь отпустить им грехи. А потом возвращайся в Бера и скажи графу, что его племянник у нас и мы намерены договориться с ним о выкупе.
Больше ему говорить с доминиканцем было не о чем, поэтому он взял Женевьеву за локоть и повернулся, чтобы уйти.
- Ты Томас из Хуктона? - спросил отец Рубер.
Томас обернулся.
- А тебе что до этого?
- Ты лишил ад одной души, - ответил священник, - и, если ты не отдашь ее, я потребую и твою.
Женевьева сняла с плеча лук.
- Ты окажешься в аду раньше меня, - сказала она Руберу.
Однако монах даже не посмотрел на нее, продолжая обращаться к Томасу:
- Она отродье дьявола, англичанин, и она околдовала тебя. - Его кобыла дернулась, и он раздраженно шлепнул ее по шее. - Церковь приняла относительно ее решение, которому ты должен подчиниться.
- Я принял свое решение, - сказал Томас.