– Вот и славно. Так что, согласен ли у меня служить?
– А государь как же? Меня к нему послали в дружину.
– Я – государев конюшенный, в Думе – самый старший. Служа мне, ты будешь служить государю, все Руси во славу. Мне самому приходилось мечом на поле бранном помахать, и никто сказать не может, что Иван Овчина-Телепнев-Оболенский струсил, али предал, али козни какие строил. Я государю в верности клялся и крест целовал. Так что ответишь?
– Согласен, князь.
– Вот и славно. Лошадь твою и пожитки мои люди сюда доставят. Поживешь пока у меня, на заднем дворе изба воинская есть. Место тебе покажут, познакомишься пока с побратимами. Жалованьем не обижу – как и все мои люди, по пять рублей получать будешь, да харч и одежа за мой счет. Оружие опять же мое, если что особое нужно – старшему скажи.
Воинов у меня немного, два десятка, но все особые, в чем-то своем умельцы большие. Понимаю, что ты проделал дальний путь, надо бы отдохнуть, да времени нет – завтра же тебе придется ехать с напарником в земли Ливонского ордена, но о том потом разговор будет. А теперь иди, отдыхай.
Слуга проводил меня в воинскую избу, показали мой топчан. Меня тотчас окружили новые товарищи, познакомились. Приняли меня доброжелательно, расспросили – откуда родом. К счастью, никого из Рязани не нашлось. Мы неплохо позавтракали – не то, что в рязанской дружине. Во всем чувствовался более высокий уровень.
После завтрака занимались воинскими упражнениями. Сегодня старший – Митрофан – распорядился метать ножи. У меня получалось средненько. Тогда Митрофан подозвал небольшого белобрысого парня прозвищем Краюха – уж и не знаю, за что. Взяв в руки ножи, Краюха за несколько секунд вонзил их с десяти шагов почти один в другой так глубоко, что я с трудом вытащил.
– Вот, учись, как надо.
– А можно мне свое оружие метнуть?
– Покажи.
Я сбегал в избу, принес три оставшихся бумеранга, кинул в цель – старый, выщербленный щит. Впечатления это не произвело.
– Мы точнее ножи кидаем.
Я ухмыльнулся:
– А так можете?
И запустил все три бумеранга по кругу. С пропеллерным жужжанием они описали замысловатую кривую и вернулись ко мне. Я их ловко поймал. Митрофан хлопнул себя по ляжкам:
– Это что, они после броска сами возвращаются?
– Ну, коли в цель не попал, возвращаются.
– Здорово!
– Это еще не все. Краюха, поставь за щит чурбачок.
Краюха вытащил из поленницы дров здоровенный чурбак, поставил его на землю, прислонил к нему щит.
– Кто из вас может метнуть нож, чтобы поразить чурбак – представьте, что это противник.
– Никто не сможет, нож ведь прямо летит.
Я размахнулся и запустил два бумеранга. Оба лопастями зацепились за край щита и нырнули вниз, за щит. Дружинники наперегонки бросились бежать к щиту, откинули его и удивленно присвистнули:
– Ничего себе! – Оба бумеранга глубоко вонзили свои лезвия-лопасти в чурбачок.
– М-да, ножом так не можно. Поди-ка, какая занятная штуковина. Заморская чудь?
– Конечно.
– Как прозывается?
– Бумеранг.
Я еще раз повторил, медленно и четко, чтобы запомнили. На меня поглядывали с уважением.
День прошел в воинских забавах, а на следующее утро меня и еще одного воина – я только и запомнил вчера при знакомстве – Петр из Пскова – позвали к князю.
– Ну что, добры молодцы, надо государю послужить. Дело очень трудное, не скрою – опасное даже. Надо добраться в Ливонию, в Мариенбург…
При этих словах Петр непроизвольно присвистнул, мне же это название пока ни о чем не говорило. Князь глянул недовольно, но продолжил:
– …в Мариенбург. Там есть человечек один, наш человечек. Отвезти ему весточку, забрать у него ответ – и назад. Вот деньги, вот письмо. Старшим будет Петр. Во всем слушаться его. Письмо ни в коем случае не должно попасть к врагу, иначе смерть и вам обоим, и человеку нашему. Все ли понятно?
– Все, княже.
– Тогда в дорогу.
Вот, оказывается, какая это у князя особая дружина. На такой службе недолго и голову сложить, и никто не узнает, где косточки твои лежат.
Позже, когда мы уже выехали из Москвы, я спросил у Петра:
– А что это такое – Мариенбург?
Петр посмурнел лицом.
– Гнездо гадючье, рыцарское, ордена Ливонского. Самое плохое, что есть в этом городишке – он со всех сторон окружен водой, на острове стоит. Подобраться незаметно невозможно. Еду и голову ломаю – как в город попадем. Был я там однажды, года три назад, с посольством, пригляделся; уж очень трудно поручение выполнить.
– Не кручинься раньше времени. Проникнуть в город – то моя работа, до города доехать бы – не по своей земле, чай, поедем, всяко по дороге приключиться может.
– И то верно.
Дальше ехали молча, погруженные каждый в свои думы.
До Пскова добрались по местным меркам быстро, за десять дней. За это время успели подружиться. Петр оказался парнем добродушным, но, как потом оказалось, в бою – решительным и жестким.
Переночевав в Пскове у родни Петра, наутро выехали в направлении Изборска – старинной русской крепости, стоявшей недалеко от границы с Ливонским орденом. Теперь следовало быть настороже.
Выбрав место поглуше, мы миновали рубеж государства Российского. Теперь нас не защищали длань и имя государя русского, и рассчитывать надо было только на свои силы и капризную госпожу Удачу. Вот с ней-то нам и не повезло.
Отъехав от границы верст на двадцать, мы переночевали в глухом лесу, не разводя костра и перекусив сухарями с родниковой водой. А утром, только выехав на узкую грунтовую дорогу, наткнулись на рыцарский дозор. Три рыцаря в латах с головы до ног с треугольными щитами, на которых намалеваны черные тевтонские кресты. Все в руках держали копья, мечи были в ножнах. Лошади – тяжелые, здоровенные, не иначе – першероны. Чуть поодаль от рыцарей, метрах в ста виднелись два оруженосца – тоже с оружием, но без брони. Ситуация складывалась не в нашу пользу – таких монстров в броне можно было остановить только пушкой.
В груди шевельнулся страх. Пока я на мгновение замешкался, прикидывая, как поступить, Петр выхватил меч и рванул рыцарям навстречу. Я последовал его примеру. Совесть не позволила остаться сзади и наблюдать, как Петра поднимут на копья, как жука на булавку.
Моя лошадь отставала на пару корпусов от лошади Петра.
Наконечник копья переднего рыцаря скользнул по щиту Петра и ушел в сторону, вонзившись в грудь моей лошади. ешкин кот! Лошадь завалилась на бок и, не успев вытащить ноги из стремян, я оказался придавлен конем. Подергав ногой, я оставил бесплодные попытки – без помощи со стороны мне было не освободиться. Что происходило с Петром, мне было не видно.
Сбоку возникли два оруженосца.
Подсунув под тело лошади копья, они приподняли ее и выдернули меня, поставив на ноги. Один тут же снял с моего пояса саблю в ножнах. Все, сражаться нечем.
Меня подвели в рыцарю, который восседал на коне. Лицо закрывало забрало шлема.
– Ты кто такой, что русич забыл на земле Ливонской?
Голос звучал, как из бочки. Видимо, рыцарь и сам почувствовал неудобство, поднял забрало. Сухое, властное лицо, тонкая полоска усов, жесткий взгляд прищуренных глаз.
– Заблудились мы.
– Да? – удивился рыцарь.
Повернувшись к товарищам, что-то проговорил на немецком. Все дружно засмеялись.
– Ты есть лазутчик, тебя надо повесить!
– А вешать-то зачем? Я ничего худого не сделал, да и смерть через повешенье – удел воров да разбойников.
– Хм, правда. Может, отрубить вам головы?
– Это безоружным?
– Да, неправильно, рубить надо в бою. – Рыцарь немного подумал, затем изрек: – Мы не будем проливать кровь, вас обоих утопят.
По его лицу я понял, что объяснять или просить бесполезно. Ну ладно, гаденыши, как говорится в Библии – Аз воздам.
Мне связали руки сзади, подтащили связанного Петра. Я удивился, так как думал, что он уже убит. Держался Петр с трудом, на голове шлема не было. Вероятно, рыцарь мечом ударил в голову, от удара ремешок лопнул, и шлем упал. Но, видя блуждающий взгляд Петра, его нетвердую походку, я подумал о сотрясении мозга – досталось парню изрядно. Черт! Зачем он безрассудно кинулся в бой? А может быть, это я свалял дурака? Может, он отвлекал рыцарей на себя, давая мне время уйти? Ведь он был старший, он решал за нас обоих. Не крикнул же он мне: "Вперед на врага!" Или что-нибудь подобное. Надо было обговорить хотя бы несколько подобных ситуаций и наши действия. Ладно, что уж теперь… Жить, похоже, нам осталось немного, но какая-то надежда теплилась.
Подталкивая копьями, оруженосцы повели нас по дороге. Посмеиваясь, рыцари верхом следовали за нами. На повороте дороге блеснула гладь реки. Наш берег был высокий. Никогда не любил нырять с высоты, да выбирать не приходилось.
Меня не обыскали – даже нож в ножнах остался, но куда поясному ножу против рыцарских лат и копий. А Петра? Ведь письмецо у него, цело ли оно?
Меня швырнули с крутого берега в реку первым, что было очень даже неплохо. Веревки на запястьях – не помеха, уж если я могу проходить сквозь каменные стены, веревки для меня – не преграда. Я мгновенно освободился от пут и вцепился руками за выступавшие корни. Они рвались, но тормозили падение. Остаток пути я проехал на попе, немного разодрав штаны. Надо было спасать Петра. Петр, правда, закапризничал, не хотел умирать; отбивался от оруженосцев ногами, но его быстро спихнули вниз. Петр закричал было, прощаясь с жизнью, но внизу стоял уже я и с силой оттолкнул от камней в сторону, в воду.
– Петр, не перебивай и не удивляйся. Ложись на камни, притворись мертвым.
Петр, хоть и не осознал странность ситуации, как любой воин, выполнил мое указание без вопросов – улегся на камни и застыл. Я свалился рядом, лицом вверх. Ага, любопытные ливонцы. Вверху, из-за обрыва выглянули рожи оруженосцев. Убедившись, что жертвы лежат на камнях, где им и положено быть, головы исчезли. Я выхватил нож, перерезал Петру веревки на руках.
– Сядь под кручу, отдохни, сейчас мой черед. Письмо у тебя?
Петр рукой полез за пазуху, пошуршал бумагой.
– Цело.
Я отбежал по прибрежной полосе чуть в сторону, поднялся по камням и поднял голову над обрывом. Рыцари расположились недалеко от высокого берега, сидели рядком на поваленном дереве. Кони паслись рядом, а оруженосцы разводили костер – видимо, рыцари задумали перекусить.
Я поднялся на берег, выхватил нож и метнулся к врагам, к рыцарям. На коне рыцарь – сила, но в пешем строю неповоротлив. В полном рыцарском доспехе даже с земли подняться сам, без посторонней помощи не может. Вот в бою против рыцаря нож – ничто, но сейчас это – очень удобная штука. Я бил в щель между нагрудником и шлемом. В бою сюда, в эту узкую щель не попадешь даже саблей, но рыцари сидели, а я стоял, и уязвимое место бросалось в глаза.
Когда я расправился с двумя, то внезапно остановился. Передо мной был тот тонкоусый рыцарь, видимо – старший в дозоре, что велел нас утопить. Отплачу-ка я ему той же монетой. Я ударил его ногой в грудь и он завалился назад. От удивления перед внезапно возникшей жертвой глаза рыцаря округлились.
– Зигфрид, посмотри, передо мной дух или демон?
Рыцарь повернул голову в сторону и сразу увидел убитых своих рыцарей. Не упали они лишь потому, что их держали латы, даже крови не было видно – вероятно, она лилась внутрь. Почуяв неладное, рыцарь рукой попытался достать меч, но кисть хватала пустое место. Тогда он попытался встать, что в полной броне совсем непросто, но я не дал ему этой возможности. Сильным ударом ноги в грудь я смял его латы. Латы загромыхали, как пустое ведро.
– Ты полежи, остынь, я ненадолго отлучусь.
Я бросился к оруженосцам, те не ожидали моего появления, оружие их лежало в стороне. Убил я их быстро и без жалости. Чего их жалеть? Они только что бросали нас с Петром на камни. Я отошел к убитым рыцарям. У кого-то из них на поясе видел моток веревки. Нашел.
Подойдя к рыцарю, перевернул его на бок, связал сзади руки, с трудом поднял. М-да, защита на нем хорошая, но коли в бою упадешь, самому без посторонней помощи не подняться.
– Иди! – Я подтолкнул пленника к обрыву.
В глазах рыцаря метнулся страх.
– Что ты хочешь делать?
– То же, что и ты с нами – утопить!
– Рыцарь должен умереть в бою, с мечом в руке, я благородного происхождения, ты не можешь поступить со мной, как с простолюдином.
– А меня или Петра ты спросил о происхождении?
Подведя его к обрыву, я свесился и крикнул:
– Петр, ты там?
– Да.
– Отойди в сторону, сейчас железо упадет.
Рыцарь стоял молча, не молил о пощаде.
– Помолись своему богу, рыцарь! Ты зря на нас напал, видно сегодня – не самый счастливый день твоей жизни.
– Будь ты проклят, московит.
А вот это он зря. Упершись двумя руками, я спихнул его с кручи. Раздался металлический лязг, всплеск. Я посмотрел вниз. По воде расходились круги. Места, где можно спуститься, я не нашел, и сбросил веревку.
Вытянул наверх Петра.
– Ты это… как спасся-то?
– Развязался.
– А я уж думал – меня как по башке шарахнуло, так видения стал видеть; гадаю – то ли живой, то ли уж в раю. За выручку спасибо, жизнь ты мне спас. Ох, интересных воинов князь Иван себе в дружину подбирает.
– О том молчок, Петр, секреты хранить умеешь?
– А то!
Мы подошли в месту стоянки рыцарей. Здесь Петр удивился еще больше.
– Это кто же их?
Я засмеялся:
– Не догадываешься?
– Неужто ты один? – Петр удивленно покрутил головой.
– Ладно, коли такое дело – давай поедим; ты пока по узлам пошарь – чего они тут поесть с собой взяли, а я свою саблю поищу.
Саблю я нашел, подвесил на пояс. Привык я к ней, без нее – как будто чего-то не хватает.
– Слышь, Юра, а на чем дальше поедем?
– Погляди, сколько лошадей!
– На рыцарских нельзя – под рыцарями лошади особые – сам смотри. Не по чину – спалимся сразу.
– Тогда на конях оруженосцев, уж они-то обычные.
– Надо переседлать, сбруя у них орденская, а морды у нас русские, сразу видать будет.
Мы взялись за дело: сняли седла и упряжь с наших павших лошадей, взнуздали ливонских. Пора и честь знать, надо ноги уносить: не дай бог – еще кто-нибудь припрется, вдруг дозора пропавшего хватятся?
Перекусив, мы тронулись в дорогу. Петр обшаривая убитых, посрезал кошели с монетами – им уже не надо, а нам расплачиваться за еду, – да мало ли за что.
Больше ничего не брали, странно будут выглядеть рыцарские здоровенные мечи на поясе у… ну, скажем, у простолюдинов. И как железо мечи продать нельзя – чужая сторона, рыцарский меч стоит дорого, передается по наследству – только полный идиот продаст его туземцу.
К вечеру почти добрались до места. Почти – это потому, что стены городские видны, а подобраться к ним – никак. Посреди большого озера стоит остров, а на нем – город, и ведет туда единственная дорога, довольно тщательно охраняемая сильным и многочисленным караулом.
Все это было видно, даже не напрягая зрения. Как говорится – видит око, да зуб неймет.
– Что делать будем? – спросил я Петра, все же он – старший.
– Ума не приложу. Никакой бумаги, чтобы проникнуть в город через ворота, у нас нет. Ежели вплавь ночью, так на стены не взберемся – каменные да высокие, к тому же одежда мокрая будет – опять же подозрительно. Может, слуге какому голову скрутить, да в его одежду переодеться?
– А язык немецкий ты знаешь? Городок невелик – небось, все друг друга чуть ли не в лицо знают, спалимся.
– Коли умный такой – предлагай.
– Давай послание. Ночью я в город смогу незамеченным пробраться, да весточку передать; даст Бог – и ответ доставлю.
Видно было, что Петр колеблется, все-таки я – человек новый, в деле не проверен. Сделаю что не так – князь голову снимет. Наконец, он решился, достал из-за пазухи сложенный пергамент.
– Теперь слушай. Рядом с площадью костел стоит. Налево от него – улица, третий дом от костела, под красной черепичной крышей; человек там наш – женщина, звать Гертрудой, по-русски говорит хорошо. Кроме весточки надо передать кошель с деньгами, – он протянул мне увесистый кожаный мешочек. Судя по весу – с золотыми монетами. – Ничего не попутай, как ответ получишь – сразу сюда. Я буду здесь ждать, но сам понимаешь – ночью безопасно, а днем дозор появиться может, тогда – конец.
– Все понял, давай лошадей в глубь леса отведем, да подождем темноты.
– Как скажешь.
Привязав лошадей, я с наслаждением вытянулся на траве; Петр остался сторожить.
Как только появились первые звезды, Петр меня растолкал:
– Пора!
Ну пора так пора. Я отцепил саблю, оставил только поясной нож. Рыцари могут носить только мечи, а саблями они не пользуются. Переплыл через ров, подошел к городу, прошел сквозь стену, пошел по улице. Похоже, вон костел, улица, третий дом. Вокруг него – садик. Подойдя к двери, постучался. Вышла молоденькая служанка в довольно фривольной одежде – более чем откровенное декольте – лишь чуть прикрытые соски, затянутая в корсет талия. Не спрашивая меня ни о чем, взяла за руку и повела в дом. ешкин кот, куда я попал, это же натуральный публичный дом.
В большой комнате, скромно освещенной несколькими свечами, кавалеры сидели за столами, уставленными кувшинами с вином; на коленях у них восседали полуодетые или, скорее, почти раздетые, девицы. Шум, гам, женский визг и смех. Надо признаться, в первую минуту я даже растерялся. Затем взял себя в руки:
– Мне бы Гертруду.
– О, господин понимает толк в женщинах!
Служанка провела меня на второй этаж, постучала в дверь и, дождавшись ответа, предложила мне войти.
На подушке перед зеркалом, в легком, распахнутом халатике сидела женщина лет тридцати, очень привлекательной внешности: с милым личиком, темными живыми глазами.
– Что желает господин?
Я приоткрыл дверь, убедился, что служанка ушла, вытащил из-за пазухи сложенный пергамент и протянул его Гертруде. Она взглянула на меня оценивающим взглядом, развернула послание и, поднеся ближе к светильнику, стала читать. Читала медленно шевеля губами. Закончив, протянула руку:
– Там написано про деньги.
Я достал и отдал кошель. Гертруда развязала горловину, вытащила несколько монет, полюбовалась и убрала кошель под подушку. Тоже мне – Мата Хари.
– Подожди минутку. – Шурша халатом, вышла.
Почему-то у меня мелькнула мысль – не за стражниками ли вышла? Вот уж влипну. Нет, вернулась одна, достала из-за корсета сложенную вчетверо бумагу и отдала мне. Развернув, я увидел коряво, но понятно нарисованный план крепости, расположение пушек, посты охраны. Интересно, как это удалось женщине? Или у нее есть толковый помощник? А впрочем, это не мое дело.
– Сожги письмо, – посоветовал я.
– Да, верно.
Она поднесла к свече послание; пергамент вспыхнул и превратился в пепел.
– И когда же ждать войско русского государя?
– Мне о том не ведомо, мое дело – делать, что велено.
Гертруда захихикала.
– Господин меня не хочет?