Вечер переставал быть томным. Самая хорошая оборона – это нападение. Я мгновенно крутанулся на каблуках и метнул в мытаря нож. Никодим явно не был готов к такому повороту событий и даже уклониться не успел. Нож по самую рукоятку вошел в грудь. Мытарь наклонился и упал вперед, лицом на стол, схватился за карту и рухнул. Светильник перевернулся, масло вытекло и вспыхнуло. Я выхватил саблю и метнулся вперед. Колющим ударом вонзил лезвие амбалу с кистенем в живот и, выдергивая, провернул саблю для увеличения эффекта. Здоровые амбалы. В рукопашной на кулачках я им явно не соперник, они бы меня просто раздавили, но с реакцией у них было плоховато. Привыкли мешки да тюки на пристани таскать, да в кулачном бою носы сворачивать. Не исключено, что по ночным улицам шныряли, выискивая беззащитных жертв. Но здесь им не тут, не на того напали.
Амбал зажал рану рукой, из-под которой густо текла почти черная кровь. "В печень достал", – мелькнуло в голове.
– Ты это… чего… – И, не договорив, упал.
Грохот был такой, как будто упал шкаф. Наверное, все домочадцы проснулись.
Второй амбал оторопело спросил:
– Ты зачем Федьку? – И шагнул на меня, выставив вперед нож, который лишь немного уступал по длине моей сабле.
Я отпрыгнул в сторону, сделал обманный финт и саблей ударил его по плечу. Амбал взревел и выронил нож.
Я крикнул:
– Беги, пожар!
Амбал тупо глядел на меня, потом перевел взгляд на разгорающийся огонь. Вытерев саблю о скатерть, я вложил ее в ножны и ласточкой вылетел в окно. Слава богу – стекол в них не было, простая слюда. Стекла – удел князей и дворян, дорого стоило на Руси стекло.
Приземлившись на землю во дворе, перемахнул забор. В доме раздавались крики, окно ярко освещалось пожаром, огонь жадно лизал деревянный пол, шторки, мебель. Домочадцам сейчас будет не до меня, а вскоре и соседи сбегутся. Деревянные дома горят быстро, чуть промедлил – и пламя перекинется на соседние дома.
Чтобы усилить панику, я заорал:
– Караул, пожар! – Круто развернулся и помчался прочь.
Меня видели двое – амбал и дед-сторож. Наверняка уже утром городская стража будет меня искать. Надо уносить из Пскова ноги. Не дай бог, еще и посадник замешан в этом деле, тогда, если поймают – до суда не доживу, убьют при задержании, или по-тихому удушат в камере.
Срочно на постоялый двор. Надо забрать деньги и карту и убираться из города. Хорошо, что лошадь за городской стеной, не надо ждать утра. Доберусь до Великого Новгорода, а там видно будет.
Надо как можно быстрее в Москву, до князя. Если местные кузнецы-умельцы пронюхают про смерть Никодима – зашухарятся, попрячутся во все щели, пойди их найди потом. Да и улики уничтожить недолго. Монеты и чекан в воду – и никаких улик нет. Другое дело – вдруг сочтут пожар случайным? Тогда у меня есть шанс, что они продолжат дело, и их удастся захватить.
Поднявшись к себе, я прицепил к поясу кошель с деньгами, сунул за отворот кафтана карту на коже, попрыгал – ничего не звенит, лишь глухо позвякивают монеты в кошеле.
Вышел во двор и дойдя до городской стены прошел сквозь нее. Оседлав лошадь, выехал. Было темно, но конь каким-то чудом видел дорогу. Повернуть на север, к Великому Новгороду, или держать на восток, напрямую к Москве? А, была не была, держу на восток, тем более что на горизонте небо посерело, предвещая скорый восход светила.
В деревнях раздавались крики петухов. Еще через час рассвело, но я продолжал скакать. Надо торопиться, надо успеть!
Еще часа через три скачки я выдохся, а есть хотелось так, что в глазах темнело. В средние века худыми были только люди низкого звания, чем выше человек поднимался по социальной лестнице, тем дороднее и упитаннее был. Своего рода показатель достатка носителя жировых запасов.
Остановился у единственного деревенского трактира при постоялом дворе и заказал сразу гору еды. Учитывая, что был не сезон, и трактир в ранний час пустовал, вокруг меня забегали половые, и даже сам хозяин соизволил лично принести кувшин вина. Вино было дрянное, не иначе – разбавленное, но запивать еду надо было чем-то. Сама еда была вкусной. Я и не заметил, как умолотил половину молочного поросенка, уху со стерлядью и чуть ли не целый поднос пряженцев с мясом, грибами и рыбой. Когда почувствовал, что наедаюсь, поднял голову и чуть не поперхнулся. Вокруг меня кружком стояли повара, половые, мальчишки на побегушках, и завершал толпу зрителей хозяин. Все с немалым изумлением смотрели на меня. Вероятно, на их взгляд, я выглядел выдающимся обжорой, на которого стоило посмотреть и потом рассказывать приходящим в трактир.
Заметив, что я насытился, хозяин рявкнул:
– Что столпились? Не видели, как человек ест? Все по местам! – Сам же подсел ко мне, ласково заглянул в глаза: – Это где же так можно было оголодать?
– На службе государевой! – рявкнул я.
Хозяин обиженно поджал губы, но когда я щедро рассчитался за съеденное звонкой монетой, самолично проводил до выхода. По-моему, трактир можно было сегодня закрывать – я один выполнил их дневной план.
Усталость ушла, я вскочил на коня, которого тоже покормили отборным овсом, и не спеша поехал. После еды надо немного отдохнуть мне и коню. Добрался до Москвы за пять суток, почти загнав коня. Бросил у ворот коня, забарабанил в ворота. Князь конечно же уже отошел ко сну, но по моему требованию его беспрекословно разбудили. Старший дружинник Митрофан дело знал справно, коли требуют разбудить, значит – надо будить. Иначе он бы не занимал эту должность так долго.
Через несколько минут меня провели в кабинет князя. Еще немного ожидания – и выходит Овчина-Телепнев-Оболенский.
– Что случилось, что за срочность?
– Гнездо осиное нашел, где монеты поддельные чеканят. Один из главных – мытарь Никодим, пытался меня убить, но сам принял от меня смерть. В Пскове больше никто о моей находке не знает, даже посадник. Через две недели чеканку монет остановят в связи с наступающей зимой – ни сырье незаметно не подвезти, ни готовые монеты увезти. Если хотите людей захватить да разузнать у них, кто еще участвует в шайке – может, такая кузница не одна – то надо торопиться.
Я вытащил карту на куске кожи, положил на стол и пальцем ткнул – где место кузницы. Князь склонился и внимательно вгляделся.
– Очень хорошо, половина дела сделана, причем – самая тяжелая половина, теперь дело за нами. Сможешь в седле усидеть, дорогу показать?
– Тяжко, княже, не вели чего уже невмочь. Пусть дружина твоя готовится, я ночь посплю – с ног уже валюсь от усталости – и завтра в путь.
Князь с сомнением посмотрел на меня.
– Ой ли? Кони в дружине быстрые, плохих не держим. В седле удержишься ли?
– Должен, князь.
– Постой-ка, а где твой конь? Что-то Митрофан мне ничего не доложил. Загнал коня насмерть?
– Нет, у ворот привязан, еле стоит, аж качается.
– Иди, отдыхай. Привезите мне хоть одного живого из этих…
– Постараемся, а там уж как получится, Бог знает.
Я еле добрел до воинской избы и, не разуваясь, рухнул на свою постель.
Утро встретило непривычной тишиной. В воинской избе – никого, ни одного человека. Я даже не слышал, как они собирались. Когда воины собираются в поход, шума бывает много: звенят мечи, шелестят вынимаемые из ножен сабли, гремят щиты, глухо побрякивает железо кольчуг, ржут кони, стучат подковами. Такие сборы могут разбудить любого. Оказалось – не меня.
Умывшись, я побежал на кухню. Ел от пуза, не спеша, и вновь удивил аппетитом повара.
– Юра, ты из похода, но столько съесть человек не может, как бы у тебя заворот кишок не случился.
– Не волнуйся, заворот будет не на твоей совести.
Я поднялся, перепоясался саблей. Эх, ножны пустые, не успел нож свой забрать, так в теле у Никодима и остался, сгорел, небось, в пожаре. Жалко, хороший нож был. Некогда на торг идти, надо к своим. Если они выехали рано утром, верст пять уже отмахали. Мне дали свежего коня и я кинулся в догонку.
Теперь мой путь – на запад.
Часа через два я догнал всадников. Приближаться не стал, держался поодаль – чего пыль за ними глотать. На остановке я подъехал к Митрофану. Мне подвели запасного коня, и вся кавалькада сорвалась в галоп. Мамочки мои! Через полчаса все мои потроха екали и просили пощады. Так быстро на лошади я не гонял. Деревянное седло отбивало пятую точку, и я предпочел стоять в стременах.
Мы добрались до какой-то деревушки, Митрофан скомандовал:
– Отдых. Переседлать на заводных, самим перекусить. – Подошел ко мне. – Нам куда?
– В Дедовичи, это недалеко от Порхова, на Шелони.
Митрофан кивнул:
– Знаю, бывал в тех местах, давненько правда – весен пять назад.
Ратники взлетели в седла и сорвались с места. Я сделал нечто вроде зарядки, размял отбитые бедра и попу. Стало полегче. Вновь поднялся в седло, бросился догонять.
Чем ближе мы подъезжали к Пскову, тем больше портилась погода. Низкие тучи прижимались к земле, грозя дождем, поднимался ветер. Наконец въехали в город. Я решил пройти мимо дома, где жил мытарь, посмотреть – чем кончился пожар. От дома почти ничего не осталось, кроме печной трубы. Соседские дома стояли в целости. Слава Богу, невинные люди не пострадали, мне бы это не доставило радости.
Остановившись, я спросил у прохожего:
– Что случилось?
– Да две седьмицы назад ночью полыхнуло. Еле дома свои отстояли, а эвон – сгорел, вместе с хозяином. Хороший был мужик, – и прохожий перекрестился.
– А… беда такая. – Я покачал головой и отправился дальше.
Не должны в кузне узнать, как именно дом сгорел, и Никодим мертв, не вселенского масштаба событие. Пока новость дойдет, пока обдумают – случайность или злой умысел, тут и мы подоспеем.
На постоялом дворе все было спокойно, никто меня не спрашивал. Либо люди Никодима разбежались после пожара – хозяина, главаря-то нет, либо дело перешло в другие руки, и известные уже мне амбал и дедок-сторож затихарились. Впрочем, что приплетать сюда дедка? Сторожевал, в дела не посвящен. Сгорел дом – ушел в свою деревню или нашел другую работу. Так что единственный оставшийся свидетель и пострадавший – амбал. К посаднику он за правдой не пойдет – у самого рыльце в пушку. По здравом размышлении бояться мне пока нечего.
* * *
Поскольку день шел к исходу, мы договорились с Митрофаном так – дружина за мной идет по берегу. Ближе к кузнице двигаемся по лесу, благо я хорошо рассмотрел и запомнил более-менее проходимый путь.
Дружина двинулась по берегу, я чуть впереди. Вскоре за поворотом реки показался городишко Порхов. Уже недалеко. Я был проводником и двигался впереди маленького отрядика. Версты за две до кузни я остановился.
– Митрофан, думаю, – надо спешиться: упаси Господь, лошадь заржет – все сорвется.
– Дело говоришь, дальше обсказывай.
– По двое перекрыть берег и две тропы. Места я покажу. Основным силам окружить кузню и залечь, чтобы ни одна мышь не услышала и не увидела. А как тати все соберутся – по моему сигналу брать всех. Князь особо указывал – стараться брать живыми, чтобы допросить можно было; ну ты сам понимаешь – кто голова, есть ли еще где такие же кузни.
– Про то ведаю, князевы слова помню. План твой хорош. Я ратникам распоряжусь.
Следующие несколько часов прошли в беготне. Я разводил воинов по их боевым постам-засадам. Затем провел основной отряд к кузне. Не доходя метров двести, попросил попрыгать. Ратники захихикали, но исполнили. Звенели и бренчали почти все. Оно и понятно: их дело – саблями орудовать, при том тишина не нужна.
Митрофан крякнул – он и сам понял, что к чему.
– Все, что громыхает – снять! Потом подберете.
Когда ратники выполнили приказ, попрыгали вновь. О, теперь порядок, тихо, только топают громковато.
– Парни, идем тихо, прежде чем наступить на землю, посмотрите – нет ли сучка, валежинки какой-нибудь. Под ногой захрустит – враг раньше времени вас обнаружит.
Отряд пошел тихо, по крайней мере – старались, хотя сопели и матерились все равно. Хорошо хоть, пришли заранее, однако не факт, что охранника там нет. Не бросать же избу с кучей денег, пусть и фальшивых.
Вот и изба между деревьями показалась. Митрофан взмахнул правой рукой, и вся правая шеренга тихо ушла вправо, затем левая шеренга тихо ушла влево. Кольцо замкнулось.
Перед уходом Митрофан строго-настрого наказал всем – себя не проявлять, не кашлять, не чихать, не разговаривать. Кто мимо идти будет – пропускать, лица постараться запомнить. По сигналу – передовым – на штурм, вторым быть в оцеплении, буде кто сбежит из избы – ловить и вязать. После разберемся. Все ясно? Вопросов не было. Надо полагать – это не первое их задание. Мы с Петром, царствие ему небесное, ходили на задание парой. Эти парни занимались силовыми операциями – охрана важных лиц, захват или уничтожение неугодных – беглых, предателей, преступников, – одним словом – врагов государевых. "Альфа" и "Вымпел" в одном флаконе в средневековом исполнении.
Стемнело. Напряжение росло – появятся или устроят себе отдых? На тропинке появился человек. Если не ошибаюсь – это подмастерье, который бил кувалдой по чекану. Подойдя к избе, он поздоровался с кем-то невидимым. Значит, сторож все-таки был. С небольшими промежутками появились еще двое. Должно быть – все, полный набор. И только я собрался шепнуть Митрофану, что можно начинать, как по тропинке, верхом на коне, не спеша проехал еще один. Кто такой – неясно, случайный ли человек? Одежду в сумерках не рассмотреть. Лицо лишь смутно белело. Но явно не крестьянин или мастеровой – те на конях не ездят.
Я повернулся к Митрофану:
– Четверо, что пешком – это из кузни, кто конный – не знаю.
– Разберемся потом. Пора начинать.
Митрофан сунул пальцы в рот и свистнул. Лес сразу ожил, со всех сторон к избушке ринулись воины. Охранник попытался взмахнуть кистенем и упал, сраженный саблей.
Дверь в избу оказалась заперта. Хорошая дверь, из толстых дубовых досок с двумя железными поперечными полосами. Такую ломать – хороший таран нужен. Все смотрели на Митрофана.
– Чего стоим – впервой, что ли? Топоры в руки и рубите дверь.
– Воевода, топоры-то в сумах, на лошадях, за ними идти надо.
Митрофан от досады сплюнул:
– Так идите!
Двое ратников побежали к лошадям. Далековато мы лошадей оставили. Две версты туда, столько же обратно, и это – если не заблудятся. В лучшем случае час потеряем.
Лошадь "случайного" всадника оказалась привязанной недалеко от избы, рядом с неглубоким колодцем.
Ратники колотили в дверь: "Открывай!" В ответ – лишь матерные слова и возня за дверью. Наверняка свист Митрофана их насторожил. Ребята битые, тертые – слабак за такие дела не возьмется.
Вскоре возня за дверью стихла. Митрофан забеспокоился:
– А ну как они все монеты в горн побросают – долго ли медь да серебро расплавить? Улик никаких не будет!
Верно мыслит старшой.
Пока ратники бестолково топтались у двери, я тихонько отошел и зашел сзади, с глухой стороны избы. Никого. Да и чего тут стеречь, если окон и дверей нет. Просунул голову сквозь стену. Горел горн, освещая избу, в которой никого не было. Твою мать! Где же они? Я целиком прошел сквозь стену. Вот! В углу избы зиял черный проем распахнутого люка. Ушли! Мы, как последние идиоты, ломимся в дверь, а тати – в подземный ход.
Я отпер два внушительных железных запора и пинком открыл дверь. В избу ввалились с саблями наголо дружинники. Пока они удивленно разглядывали пустую кузницу, я указал Митрофану на открытый люк. Таких ругательств я не слышал давно:
– Троим – брать факелы – и в подземный ход. Надо посмотреть – куда он выведет, и поймать беглецов! Двоим – охранять избу, остальным – россыпью по лесу. Хватать и вязать всех, кого увидите. – Повернулся ко мне: – Чего же не предупредил о подземном ходе?
– Откуда я мог знать? Я в избе сам никогда не был.
– А сейчас как в нее попал?
– Потом говорить будем, сейчас давай ловить беглецов.
Мы вышли из избы. Я задумался. Куда мог вести подземный ход? Далеко вести он не мог, слишком большой был бы объем работы, опять же – своды крепить надо. Наверняка недалеко, метров пятьдесят – с таким расчетом строили, чтобы вырваться за пределы кольца штурмующих избу.
– Митрофан, больше ста саженей ход делать не будут, здесь где-то они, в лесу. Сейчас темно, и в двух шагах ничего не видно. Выставь посты за сто саженей от избы, остальным – взять факелы, прочесать каждый куст.
– Дело говоришь! – Митрофан принялся отдавать распоряжения.
Вдали послышался шум, треск веток, и к избе двое ратников вывели подмастерье. Под глазом у него наливался синяк, и глаз почти заплыл.
– Вот, на берег выбежал, никак один из беглецов.
– Положить на землю! Связали хорошо?
– Обижаешь, старшой, не первый раз мы.
– Смотреть в оба! Уйдет – шкуру спущу!
В это время темная тень из леса метнулась к колодцу, вскочила на лошадь, и мы услышали удаляющийся топот копыт! Луки никто из ратников не брал – зачем они нужны при штурме избушки?
Не знаю, что меня толкнуло – я выскочил вперед, подобрал лежавший булыжник и запустил его за всадником. Впереди раздался звук упавшего тела. Двое ратников помчались туда и через минуту приволокли беглеца. Он яростно отбивался, брыкался ногами, но и ратники занимались привычным делом, держали его за руки крепко. Судя по одежде – зажиточный. Красный кафтан, красные сафьяновые сапоги. Шапки нет, потерял при падении. Его споро связали и уложили рядом с подмастерьем. Митрофан отвел меня в сторону:
– Чем ты его?
– Камнем.
– Так у тебя в руках ничего не было.
– Причудилось, стало быть, тебе.
– Как же причудилось, когда он с лошади упал.
– Попал, стало быть.
Митрофан покачал головой и отошел.
В лесу раздались крики, шум борьбы, и дружинники вывели уже связанного кузнеца. Был он избит, в порванной одежде. Воины тяжело дышали, у одного ртом шла кровь.
– Приложил сильно, как бревном ударил! – Пожаловался воин.
– Варежку не разевай, ты должен был первым ударить, а не он, – тут же отпарировал Митрофан.
До утра тщательно обыскали прилегающий лес – тщетно. Ушел еще один из татей, так его и не нашли.
Рассвело, и мы обыскали избу. Чекана не нашли – куда-то его спрятали, а вот монеты в кожаных мешках никуда не делись. Преступники спасались бегством, забыв впопыхах об уликах. Нет, не забыли – чекан успели спрятать. Видно подумали – сбежим, чекан потом заберем, а монеты – ну что же, в каждом производстве бывают отходы, потери.
Митрофан тут же решил допросить пленных. Первым завели в избу беглеца, что был одет побогаче.
– Кто таков?
Молчит беглец, лишь голову горделиво вскинул.
– Ну ничего, это ты сейчас гордый. Как палачу в руки попадешь – заговоришь, не такие говорили, вспоминали все, о чем уж давно забыли.
Допрос кузнеца и подмастерья ничего особого не дал. Говорили, что их дело – монеты чеканить, а есть ли другие кузни и кто главный – не знают.
Митрофан вздохнул: