Подойдя, я сломал верхушку у высохшего куста. Звук в тишине прозвучал как выстрел. Я швырнул ветку в овраг. Послышалось глухое ворчание. Точно – там зверь! Из оврага легкой тенью выпрыгнул волк, только не огромный, а молодой и поджарый.
Раздался щелчок тетивы, и в бок зверя вонзилась стрела. Волк подпрыгнул и упал. Когда мы подбежали, он еще дышал. Стрела пробила ему грудную клетку навылет. Наконечник торчал с одной стороны, оперение – с другой. Я саблей рубанул ему по шее.
– Готов!
Вот только на волка-оборотня он не похож. Вроде собаки, только однотонно серый.
– Дай-ка сюда факел.
Андрей почиркал кресалом, зажег факел.
Я вытянул руку с факелом над оврагом. Неяркий колеблющийся свет едва достигал кустарника – высохшего, с редкими, оставшимися с осени желтыми листьями. Что там, за ними? Решение пришло сразу – надо поджечь кусты. И нам видно будет, и любую тварь из оврага выгонит. Что настоящие волки, что оборотни огня боятся.
– Тащите сухие ветки!
Андрей побежал к близкому лесу и вскоре вернулся, неся охапку веток. Ох и долго не хотели они загораться. Наконец пучок веток занялся от факела, и я швырнул их вниз, на ближайшие кусты. Ветки упали удачно, повиснув на кустарнике, и неожиданно ярко вспыхнули.
От кустов метнулась тень на Павла. Щелкнула тетива, еще раз. В овраге раздался короткий взвизг, на Павла выскочил здоровенный волк и прыгнул на дружинника. Из правой лопатки у него торчала стрела, но волк был силен, и удар – мощным. Павел успел прикрыться щитом от раскрытой пасти и ударил саблей снизу, отрубив волку задние ноги. Снег вокруг них сразу окрасился кровью.
В это время успел подбежать я и несколько раз воткнул с проворотом лезвие сабли в грудную клетку, целясь в сердце. Волк вздрогнул, упал и забился в агонии. Испуганный Павел оглядывал себя – нет ли где ран? При этом каждый из нас не боялся получить ранение в бою, даже возможную смерть от руки врага воспринимали как вероятность, мы сами выбрали себе эту профессию. Но получить рану от оборотня и потом самому превратиться в мерзкую тварь никому не хотелось.
Глаза волка остекленели, сдох!
К нам на негнущихся ногах подошел Андрей, за ним прибежал Герасим – все-таки он стоял дальше, и последним – охотник. На наших глазах произошло обратное превращение – из зверя в человека. Перед нами лежал наш же боевой товарищ и брат Андрея Михаил. Андрей упал брату на грудь и разрыдался.
– Что я тятьке скажу?
– То и скажешь – в бою с нечистью погиб, честно сложил голову.
– А как же, – Андрей кивком головы указал на тело брата.
– Он с честью сражался с оборотнем-старушкой и то, что именно он пострадал – беда его, а не вина. На его месте мог оказаться любой из нас.
Я обвел глазами дружинников. Все стояли, потупясь. Чувства раздваивались: с одной стороны – проверенный в боях ратник, наш верный товарищ, с другой – злобный и кровожадный волкодлак. Но теперь зло повержено, в каком бы обличье оно не было.
– Так и скажем князю, а ты, Андрей – тятеньке своему, что Михаил сражался с нечистью и погиб, как воин. Думаю, хоронить в земле с отпеванием… – я замялся, – не очень правильно, закопать, как злыдня, просто бросив в яму – опасно, вдруг в полнолуние оживет. Предлагаю сжечь на погребальном костре, как это делали наши предки, как викинги делают до сих пор.
Все молча разбрелись по лесу, собирая сухой валежник. Охотник выбрал сухостой и срубил его небольшим топориком.
На порубленные стволы деревьев уложили тело Михаила, обложили валежником. Андрей поджег костер, и мы отошли, наблюдая, как разгоравшееся пламя охватило тело.
Обратно тоже шли молча, в мрачных раздумьях. Вот потерян наш товарищ, а началось все от неопасной вроде бы на первый взгляд раны. И каждый думал – а если завтра меня укусит, поцарапает, порвет когтями какая-нибудь тварь, во что я могу превратиться? Превращусь ли в мерзкое создание, и мои товарищи будут вынуждены меня убить? Нет ответа. Такие размышления угнетали всех.
Расстались с охотником у его избы.
– Дальше дорогу найдете?
– По следам найдем.
– Спаси вас Бог за помощь!
Охотник низко поклонился, мы ответили тем же.
Уже начало светать. Мы выбрались на дорогу, зашли на постоялый двор.
– Кушать будем ли?
Все отказались.
– Тогда спать, сегодня ночью снова на Муром пойдем.
Большого энтузиазма мое сообщение не вызвало. Однако вечером все с большим аппетитом поели, умяв небольшого жареного поросенка. Я так понял – это и завтрак, и обед, и ужин.
Оседлав лошадей, мы выехали на дорогу. Почти до самого Мурома ехали спокойно, хотя и в напряжении. И буквально за пять верст до города, когда уже начало светать, послышались крики. Кричали люди – впереди, за поворотом дороги явно шел бой.
– Вперед, оружие к бою! – скомандовал я. Пришпоренные лошади рванулись вперед.
Впереди стоял обоз, слышались удары железа о железо, мелькали смутные тени.
От обоза к нам рванул мужичок в одной рубахе и штанах, теплой одежды – шапки, тулупа – на нем не было. В руках он держал оглоблю.
– Рятуйте, люди добрые, – тати напали, живота и добра лишают!
Ратники вмиг повеселели: тати – это не нежить! И сами рванули вперед, прямо в самую гущу свалки. Засвистели сабли, раздались крики боли и предсмертные хрипы.
Я слегка растерялся – кого бить? Одеты одинаково – все в овчинных тулупах, все кричат, машут кулаками и топорами. Как бы обозных не побить!
Я привстал на стременах и крикнул что есть силы:
– Обозники – на сани! Остальных – руби!
Даже в пылу схватки меня услышали. Отбиваясь от нападавших, пятеро мужиков вскочили в сани поверх холстин, что укрывали товар.
В два прыжка моя лошадь оказалась возле дерущихся. Я замахал саблей, с другой стороны обоза устроили мясорубку мои сотоварищи. Несколько мгновений – и от обоза прыснули в лес трое оставшихся в живых разбойников. Герасим не оплошал и из лука успел завалить еще одного татя.
Мы спрыгнули с коней. Разгоряченные боем мужики стояли на санях, сжимая в руках топоры. Сзади подбежал мужик, что кричал "Рятуйте!". В руках он все еще держал оглоблю.
– Что случилось?
Наша помощь и мой строгий голос оказали отрезвляющее действие. Мужики повыпрыгивали из саней и собрались передо мной. Мужик с оглоблей заговорил:
– Купец я Муромский, Твердила, Антонов сын. Вот решил с утречка пораньше из Мурома в Мошкино, а там, ежели повезет – и в Егорьевск. Слыхал, что на тракте балуют, да думал – обоз небольшой, лошади справные – проскочу. Кабы не вы – всех живота бы лишили. Вот уж спасибочки! Чтой-то лица мне ваши незнакомые, не муромской дружины.
– Из Москвы, княжьи дружинники.
Какого князя, уточнять я не стал.
– Вот спасибочки. Может, до Мошкино вместе двинемся?
– Твердила, где твое Мошкино, а где Муром? Мы же в Муром едем, тут и осталось пути всего ничего.
– Ну да, ну да. Так из Мурома вы в Мошкино?
– Это уже вечером.
– Да как же это? Кто же ночью в дорогу собирается?
– Нам так надо. Хочешь – переночуй в Муроме, а вечером – с нами. Не хочешь – твое дело. Я в сопровожатые не набивался. А что везешь?
– Мягкую рухлядь.
Я приподнял холстину. На санях лежали увязанные шкурки бобра, соболя, куницы. Я непроизвольно присвистнул. Да ведь это серьезный товар, больших денег стоит. Зимой шкурка у зверья пушистая, мех прочный и теплый, скорняками куда выше ценится, чем летний. По весне на такой мех как раз самая цена.
– Ты что же, Твердила, такой товар – и без охраны?
Глазки у Твердилы забегали. Вот жмот, на охране решил сэкономить. Наверняка про нечисть знал, как и про то, что она лютует в основном по ночам. Прикинул, что если обозов на дороге нет, то и разбойников не будет – и просчитался.
– Собирай своих убитых, коли есть. Трупы татей – с дороги, чтобы не смердели. И решай – день ждать в Муроме и ехать с нами или сам дальше иди.
– Спасибочки, ратники! Мы уж тут как-нибудь.
Я обернулся к дружинникам:
– Все целы?
– Все!
– Тогда вперед!
Ворота в городе уже были открыты, солнце освещало верхушки надвратных башен. После схватки у всех проснулся аппетит, и мы здорово тряхнули мошной в трактире, а после – завалились спать.
Разбудил меня робкий стук в дверь. На пороге стоял Твердила. Прижимая к двери шапку, купец переминался с ноги на ногу.
– Дык, обоз готов давно, скоро солнце сядет, ворота закроют. Выезжать сегодня будем?
– Будем, Твердила! Пока мы перекусим немного, выводи обоз за ворота.
– Ага, я с обозом выеду – ворота и прикроют, а вы тута останетесь. Нет уж, я лучше у ворот подожду.
– Твое дело.
Мы споро оделись, наскоро заморили червячка, оседлали коней. У ворот и в самом деле стоял обоз Твердилы, но, на мой взгляд, он увеличился. Я не поленился и пересчитал сани – точно, семь штук вместо пяти. Ладно, где пять, там и семь.
– Готов, купец?
– Давно готовы, уж подмерзать стали.
– Тогда трогай!
Мы выехали за городскую стену, и я остановился в изумлении. На небольшой площадке перед городскими воротами, скучившись, стояло множество саней – естественно, запряженных лошадьми. Увидев нас, стоявшие возле саней мужики дружно склонились в поклоне. К нам подошли трое мужей, дозорных, в справных одеждах – в охабнях, однорядках, бобровых шапках, расшитых валенках. Угадав старшего, обратились ко мне:
– Не возьмешь ли под свое крыло, под защиту и наши обозы? Всем надо товар из города везти, почитай – вся торговля встала. На дорогах разбойники и нечисть лютует, совсем торговому человеку плохо. Посадник муромский уговаривает до весны ждать, когда реки вскроются, да на судах товар везти. Можно, конечно, да цена у товара упадет. Возьметесь ли?
– С чего вы взяли, уважаемые, что мы в охрану нанимаемся? Мы – люди служивые, княжьи ратники. И кто его знает, что на дороге случиться может? Нас всего четверо, а обоз ваш на полверсты растянется.
Купцы переглянулись, хитро заулыбались.
– Ой, не скажите! Городок наш маленький, нового человека сразу видно. А тут – ватажка малая, на ночь – на дорогу, днем – отсыпается. С чего бы это, а? Да и деньжат отсыплем, уж уважьте людей!
Я посмотрел на своих товарищей. Герасим пожал плечами – решай, мол, сам. Павел и Андрей кивнули головами, соглашаясь.
– Хорошо. Только условие – не растягиваться, ехать плотно. А уж ежели тати нападут, али еще что – помогать. Уговор?
Купцы согласно закивали и разошлись.
Твердила и здесь успел занять со своими санями место в голове большого обоза. Дурья голова, однако. Самое безопасное место – в середине.
Со стены на нас удивленно взирали городские стражники.
Во главе колонны я поставил Павла – он самый сообразительный и оружием владеет отменно. В середине колонны ехал Андрей, я же вместе с Герасимом был в арьергарде, проще говоря – в хвосте, самыми последними. Летом бы наглотался пыли, а сейчас – ничего, вполне сносно.
Обоз втянулся в лес и поначалу шел бодро. Периодически я объезжал обоз до головы и обратно – за порядком приглядеть, поторопить замешкавшихся, да и показать, что охрана здесь, не дремлет.
Ехали без остановок: я опасался нападения – не разбойников, так нечисти. На удивление обоз добрался до Мошкино в целости, сразу заполнив собою постоялый двор и все дворы и избы в небольшой деревушке. Прислуга металась как угорелая. Хозяин довольно потирал руки и выглядел именинником. Как же, с поздней осени – первый обоз, если бы так продолжалось, то и разориться можно. Возчики разместились в крестьянских избах, купцы – с комфортом на постоялом дворе.
– Всем спать, после полудня – в путь, доведу вас до реки, как и уговаривались.
Купцы довольно кивали головами, переговаривались меж собой, прикидывая прибыль с ходового товара.
После небольшого отдыха мы встали бодрые, вроде как и не тряслись в седле всю ночь. Возничие уже выстраивали обоз на дороге. Тем же порядком мы тронулись в путь, и поздним вечером без происшествий пересекли по уже тонкому льду реку Пра.
Вдали курилась трубами деревенька.
– Ну все, уважаемые, я слово сдержал, через реку вас перевел в целости и сохранности. Желаю удачно распродаться и вернуться домой.
– Спасибо, служивые, спаси тя Господь! На сколько мы уговаривались?
– А сумма не обговаривалась. Сколько дадите по совести, столько и ладно будет.
Купцы вручили мне тугой кошель, и мы повернули обратно. Конечно, надо было бы переночевать в деревушке, но там три-четыре избы, всем не вместиться, а кормить клопов и нахвататься блох мне вовсе не хотелось.
Рванули рысью, так что через несколько верст от коней уже пар валил, потом перешли на шаг. Когда кони отдохнули, мы пустили их в галоп.
К утру уже были на постоялом дворе. Чем удобно для нас Мошкино – как раз посредине пути, между рекой и Муромом. Под присмотром оба отрезка пути.
Прислуга увела коней в конюшню, мы же улеглись спать – проехали сегодня изрядно, все устали, напряжение давало о себе знать. Спали, пока уже стало невмочь.
Я решил дать людям и лошадям отдых. Проснувшись и подхарчившись, я вытащил кошель, полученный от купцов, и стал делить деньги на кучки. Ратники внимательно смотрели, как я раскладываю серебро и медяки в горки на столе.
– Постой, – поднялся со скамьи Герасим, – денег пять пригоршней, а нас четверо. Ты себе, как старшему, две доли берешь?
– Нет, как и всем – поровну.
– Тогда эта доля кому? – Герасим пальцем ткнул в кучку монет.
– Про Михаила забыл? У него семья есть, Андрей им передаст. Кто о его детях позаботится? Точно уж не ты!
Все остальные со мной согласились.
Татарин с удовольствием ссыпал монеты в свой поясной кошель, в котором до того было катастрофически пусто, и спросил:
– А ежели бы погиб, тогда кому достались мои деньги?
– У тебя же семьи нет – между собой поделили бы.
– Значит, жениться надо, – захохотали все.
Позже ко мне подошел Андрей и с чувством пожал мне руку.
– Спасибо за брата. Я думал свои деньги его семье отдать, а тут – видишь, как ты повернул, должник я твой, за брата должник.
Мы отдыхали, каждый занимался, чем хотел, – чистили и точили оружие, осматривали сбрую. Маленькие, но такие необходимые жизненные мелочи.
Вечером следующего дня выехали на Муром. Поездка выдалась очень спокойной, а в Муроме нас уже ждали. Не успели мы заявиться на постоялый двор, как в трапезной, испросив разрешения, за стол подсели купцы. В богатых одеждах, солидные люди.
– Заждались уж вас, два дня не было, беспокоиться стали.
– А что случилось-то?
– Стало быть, обоз в благополучии прошел дорогу? Так и мы хотим товар в первопрестольную везти. Муромчанам хорошо – они первыми ушли.
– Вы тогда кто?
Купцы приосанились:
– Евграфий вот пермяк, я – Хлыновский с Вятки, Святослав – с Кунгура-города. Местные-то молчали, сами поперву хотели сливки с товара снять. Почитай, ползимы в Муроме просидели, торговля стоит, выручайте!
– Не охранники мы – служивые люди.
– Знаем, знаем, рассказали ужо. Так ведь и мы с понятием.
Евграфий вроде невзначай коснулся кошеля.
– Мы днем отсыпаться будем, в ночь двинемся.
– Согласны, согласны. Будем к вечеру ждать у городских ворот.
– Договорились.
Мы скрепили договор рукопожатием, и довольные купцы поспешили к выходу. Герасим облизал ложку, спрятал ее в поясную сумку и мечтательно проговорил:
– Вот это жизнь! Так бы и ездил все время. Вроде на службе, дело делаем, и от купцов отбоя нет, серебро да медяки в мошну падают.
– Думаешь, это будет долго продолжаться? Дороги вскорости подтают, сани не пройдут, на телегах – рано, а там и реки вскроются ото льда. Серьезные купцы товары рекою, на судах возить будут.
– Пусть тогда весна позднею будет.
Ратники захохотали.
– Герасим, как только дороги расквасит, мы домой вернемся, такой наказ князь дал. У него задание было – дорогу от нечисти очистить, а не купцов сопровождать.
– Жалко, только размечтался – деньжат срубить, избу в Москве купить, а там и женюсь, может быть.
Посмеиваясь и пошучивая, мы отправились на отдых.
Когда вечером выезжали из городских ворот, стражник завистливо сказал:
– Вот везет вам – деньжат по легкой срубить!
– А вам кто не давал всю зиму эти деньги зарабатывать?
– Так нечисть же на дорогах.
– А ты сначала нечисть изведи, как мы, а потом завидуй.
Купцы уже были готовы, даже сани обоза стояли на дороге колонной.
Ехали тем же порядком: Паша – впереди, Андрей – в середине, мы с Герасимом – сзади. Когда проехали уже половину пути, Герасим подъехал ко мне поближе, стремя в стремя.
– За нами наблюдают.
– С чего ты взял?
– Ты ничего не слышишь?
Я снял шлем, войлочный подшлемник, прислушался.
– Нет, все тихо.
– По левую руку валежник иногда потрескивает. Кабы зверье какое было, так звук от дороги шел бы, а тут – вроде идет за нами кто.
– Наблюдай, будь настороже.
Однако, вопреки опасениям, до Мошкина добрались нормально; переночевав, двинулись дальше, и вот она – Пра. Купцы поблагодарили, вручили мешочек с монетами. Но обратно ехать сразу не удалось. От деревеньки, что стояла за рекой, скакал всадник, что-то крича и размахивая руками. Мы подождали.
Подскакав, он соскочил с лошади. Обличьем – крестьянин, может – возничий.
– Что случилось, шумишь почему?
– Дык хозяин меня послал, в деревне он, просит к нему проехать, рядом тут.
– На кой нам твой хозяин? Мы под князем ходим.
– Ой, не губите, до смерти забьет – тут ведь на конях совсем рядом.
– Ладно, что с тобой поделаешь – поехали, показывай.
Мы обогнали купеческий обоз и въехали в деревеньку. У самой большой избы к коням кинулась прислуга. Холопы взяли коней под уздцы, повели во двор. Мы с ратниками соскочили с коней. Въехать верхом на чужой двор – неуважение к хозяину.
Как только мы подошли к крыльцу, дверь распахнулась, вышел купец – это сословие ни с кем не спутаешь. Одевались в эти времена люди согласно писаным и неписаным правилам. Ремесленник не имел права ходить в одежде купца, а купец – в одежде боярина, хотя слуг, земель и богатства мог иметь поболее, чем боярин или даже князь.
В руках он держал большую ендову с медовухой.
– Заходите, гости дорогие, отведайте с дороги медовухи.
Я хорошо приложился к серебряной ендове, передал ее дальше своим ратникам.
Павел вскоре протянул ендову хозяину, держа вверх дном – обычай. Интересно, с чего бы такая встреча? Как богатого родственника или близкого друга встречает. Вспомнилась поговорка: "Мягко стелет, да жестко спать". Не вышла бы нам боком такая встреча.
Нас провели в комнату, усадили за стол. Слуги купеческие живо притащили жареного поросенка, а пироги, истекающие ароматами мяса, рыбы и еще не поймешь чего, исходили жаром на столе.
Купец счел "Отче наш", все перекрестились и принялись за еду.