* * *
– О, госпожа, говорят, представление было кошмарным! Медведи живьем раздирали пленников на части, а те даже не могли оказать сопротивления, ибо были безоружны и очень ослаблены: их специально не кормили несколько дней! – с расширенными от ужаса глазами передавала королеве циркулировавшие в резиденции разговоры ее камеристка, стараясь говорить как можно тише.
– Да, вот уж поистине – край дикарей! – воскликнула, соглашаясь, Клотильда.
Гнев новоявленной королевы нарастал с каждым днем. Мало того, что отец, не посчитавшись с мнением любимой дочери, выдал ее замуж за Хлодвига – пусть и могущественного короля, но по сути жестокого варвара, устраивающего бои, никоим образом не соответствующие христианским канонам… Так муж еще и изменяет ей!
– Одрия, ты выполнила мое поручение? – сменила бургундка тему.
– Не извольте сомневаться, моя госпожа! – угодливо поклонилась камеристка и вновь возбужденно зашептала: – Вчера поздно вечером господин король проследовал в покои наложницы Амалаберги и пробыл там до утра…
Клотильда, побледнев от ярости, возмутилась:
– Выходит, Хлодвиг посещает ее почти каждый день, а мне – своей венчанной перед Богом и людьми супруге – не уделяет внимания совершенно?!
– Госпожа, это все потому, что ваш супруг – арианин, а не христианин, – подлила масла в огонь Одрия.
– Не смей судить о том, в чем ничего не смыслишь! – Вспылила Клотильда, но тут же взяла себя в руки и примирительно сказала: – Впрочем, наверное, ты права… Но тогда я должна настоять, чтобы Хлодвиг принял мою, истинную веру. В конце концов, задета моя гордость! Я не желаю терпеть измен с его стороны, да еще на глазах всех подданных! А для ариан святые узы супружества ничего, видимо, не значат!
– Но, госпожа, король Хлодвиг навещает всего лишь свою бывшую жену, мать его ребенка… – снова "успокоила" хозяйку камеристка.
– Не говори мне больше об этом никогда, если не хочешь испытать моего гнева! – Взорвалась молодая королева. – Я – единственная законная жена Хлодвига, и желаю таковой и оставаться! Амалаберга же всегда была для него только наложницей, а признавать арианское бракосочетание законным я не намерена! И, разумеется, ее отродье – мальчишка, прижитый от моего супруга, не может считаться наследником трона! Он – бастард!.. Пожалуй, надо пригласить сюда отца Ремигия – я должна посоветоваться с ним… – закончила она свой гневный монолог неожиданно спокойно и замолчала, крепко о чем-то задумавшись…
* * *
Отец Ремигий, личный духовник Клотильды, прибыл из Бургундии в Суассон. Он испытывал к девушке безмерное чувство благодарности: ведь она, будучи принцессой Бургундии, заметила и приблизила к себе именно его! Ему чрезвычайно льстил статус личного духовника дочери самого короля Хильперика, а тут жизнь совершила и вовсе счастливый поворот: послушная и набожная Клотильда превратилась из принцессы в королеву!
Отправляясь в Суассон, город, хотя и управляемый королем-арианином, но насчитывающий множество христианских храмов, отец Ремигий лелеял тайную надежду, что богатая франкская столица вознесет его на еще более высокие ступени столь желаемой им славы.
Явившись по приглашению Клотильды в ее покои, он первым делом обратил внимание на припухшие (явно от слез) глаза своей духовной дочери.
– Что случилось, дитя мое? – проникновенно вопросил Ремигий с порога. Но тут же смущенно поправился: – О, простите… Моя королева!
– Благословите меня, святой отец! – Клотильда радостно бросилась навстречу духовнику и благоговейно опустилась перед ним на колени.
Ремигий буквально затрепетал от переполнивших его душу гордости и восторга: коленопреклоненная королева оказывает ему, скромному бургундскому священнослужителю, безграничные доверие и уважение! Стараясь ничем не выдать обуревавших его чувств, он степенно перекрестил духовную дочь двумя перстами:
– Благослови вас Господь, моя королева! Однако что же, позвольте осведомиться, вас столь встревожило, что вы решили послать за мной?
– Мой супруг. Вернее, его поведение, вызванное поклонением еретическому арианству!
– О да, арианство было объявлено ересью еще сто лет назад, – поддакнул Ремигий. – В Риме давно уже никто не почитает Логоса…
– Святой отец, умоляю вас, используйте свой дар убеждения и склоните моего супруга к принятию нашей, христианской веры! Мне невыносимо тяжело жить с человеком, придерживающимся варварских традиций. Конечно же, мне известно, что и Рим склонен был когда-то к жестоким увеселениям, однако король Хлодвиг устраивает смертельные поединки в амфитеатре и по сей день! А ведь Христос призывает любить ближнего и быть терпимыми друг к другу… Не так ли, святой отец?
– Истинно так, моя королева, – согласно закивал Ремигий.
– А еще Господь говорит: "Не прелюбодействуй… Уважай мужа своего и жену свою…" – продолжила вдохновленная поддержкой духовника Клотильда.
– Истинно так, дитя мое, – вновь подтвердил духовник, но тотчас опять поправился: – О да, моя королева!
– Вот потому я и хочу, чтобы король Хлодвиг, венчанный со мной в христианском храме Сен-Пьер, всей душой принял бы еще и заповеди Господа нашего и придерживался бы их в повседневной жизни…
Отец Ремигий начал понимать, к чему клонит духовная дочь.
– Сделать это будет нелегко, моя королева, но ради вас я приложу все усилия, – ласково заверил он ее. – Думаю, мне удастся найти доводы, способные убедить Хлодвига в смене вероисповедания. Разве не возжелает он, к примеру, прослыть королем не только франков, галлов, вестготов и аквитанов, но и королем целого истинно христианского мира?! А вдобавок еще и обрести при этом поддержку Рима! Ведь в случае согласия вашего супруга его будут называть уже не просто Хлодвигом, а Хлодвигом Августом, и его королевская власть уподобится власти римского императора! – Клотильда смотрела на духовника восторженными глазами: что и говорить, равных в силе убеждения ему никого не было! Тот же меж тем вкрадчиво поинтересовался: – Однако признайтесь, моя королева: вас ведь беспокоит что-то еще?..
– О да, святой отец, вы, как всегда, проницательны… – Клотильда на мгновение смешалась, но потом прильнула к руке духовника и призналась: – Меня тревожит, что мой супруг почти не уделяет мне внимания, ибо проводит все ночи в объятиях своей бывшей наложницы Амалаберги. Как мне заставить его выполнять супружеский долг, святой отец?! Ведь в сложившейся ситуации я даже не смогу родить ему законных наследников, и тогда рано или поздно вся власть отойдет к бастарду!
– Да-а, вопрос деликатный, – озадаченно протянул отец Ремигий. Но тотчас спохватился: – И все-таки позвольте дать вам совет, моя королева!
– Говорите, отец Ремигий! Я сделаю все, как вы скажете!
– На самом деле совет мой очень прост: проявите инициативу сами! Вы – красивая молодая женщина, а король – ваш законный супруг. Поэтому в том, что вы сами посетите его покои, нет ничего предосудительного, поверьте! Зайдите к нему вечером, заранее, пока он не успел отправиться к наложнице… Если сможете удержать его на одну ночь – станете хозяйкой положения на всю жизнь! А главное, помните: ваша цель – как можно скорее понести от короля ребенка!
* * *
На следующий день, ближе к вечеру, Клотильда, приняв ароматическую ванну, облачилась в белую полупрозрачную тунику с настолько широкой горловиной, что одеяние мгновенно соскользнуло с ее правого плеча, призывно обнажив его. Затем она распустила свои черные как смоль волосы и причесала их мягкой щеткой из натуральной щетины. Наконец, поднявшись из-за туалетного столика и накинув на плечи шерстяную шаль, бургундка решительно покинула покои и направилась к супругу.
Хлодвиг в это время сидел в уютном кресле подле камина и созерцал едва заметный огонек на дотлевавших углях, погрузившись ненадолго в меланхолию. День выдался утомительным: государственные дела требовали его постоянного присутствия на Совете букелариев. И теперь он размышлял над вопросом, не пора ли ему избавиться от франкских традиций, обязывающих короля непременно советоваться по любому поводу с ближайшим окружением. Размышления Хлодвига были прерваны звуком отворившейся двери, вслед за чем раздался голос шамбеллана:
– Повелитель, вас желает видеть ваша супруга госпожа Клотильда!
Хлодвиг встрепенулся и оглянулся: в его покоях стояла Клотильда. Сей факт его изрядно удивил: он никак не ожидал от бургундки подобной смелости. Тем более что право первого посещения покоев одного из супругов принадлежало у франков всегда мужчинам. Тем не менее, он радушно воскликнул:
– Прошу вас, проходите, дорогая Клотильда! Рад видеть вас в добром здравии! – Хлодвиг жестом указал на стоявший наискосок от его кресла стул с высокой резной спинкой, и Клотильда грациозно проследовала к нему. – Что привело вас в мои покои?
– Только одно, мой повелитель: желание видеть вас! – проникновенно, с чувством ответила Клотильда. – Мне очень горько, что все свое время вы посвящаете государственным делам, а не мне! Иногда мне даже хочется превратиться в один из государственных документов, ведь тогда вы, пожелав поставить на нем подпись, сможете прикоснуться ко мне! – С этими словами она резко встала и сбросила шерстяную шаль, обнажив отливающее матовым блеском плечо, по которому черными змеями заструились распущенные волосы.
Хлодвиг оторопел. Он во все глаза смотрел на свою законную супругу и, казалось, не узнавал ее. Хлодвиг даже не подозревал, сколь необузданная страсть таилась в ней все то время, которое минуло со дня венчания! И, мгновенно поддавшись страстному желанию, он привлек Клотильду к себе и яростно впился в ее пухлые сочные губы.
* * *
Спустя два месяца Клотильда поняла, что зачала ребенка. Возликовав, она решила немедленно поделиться радостной новостью с Хлодвигом. Однако прождала его в тот день до утра, а он так и не пришел. Когда рассвет коснулся украшавшего окно цветного витража, о сне уже не могло быть и речи. Клотильда знала: короля могли заставить не прийти к ней либо спешный отъезд из Суассона (хотя скорее всего ее все равно известили бы об этом), либо… очередной визит к ненавистной Амалаберге. Вторая причина показалась Клотильде наиболее вероятной, и она позвала камеристку.
– Одрия, отправляйся немедленно к той старой женщине, о которой ты мне говорила, и возьми с собой вот это, – королева сняла с пальца серебряный перстень, – расплатишься с ней за обещанную услугу.
Одрия спрятала перстень в напоясный кошель и поклонилась:
– Не извольте беспокоиться, госпожа, исполню все как надо.
Удалившись к себе, она накинула теплый меховой плащ, после чего торопливо прошествовала запутанными галереями, пристраивавшимися к вилле в разное время разными правителями, и беспрепятственно миновала вооруженную до зубов стражу у ворот – камеристку королевы все знали в лицо. Затем, изрядно попетляв по узким улочкам города, добралась до его окраины и, наконец, достигла цели – маленькой хижины, прилепившейся к внутренней стороне городской стены. Перекрестившись и попросив у Господа прощения, Одрия толкнула плетеную дверь и шагнула внутрь.
В хижине царил полумрак. Лишь скудный огонь, исходивший из очага, едва-едва освещал и обогревал ее.
– Хозяюшка, ты дома? – робко спросила Одрия.
Когда прямо от стены отделился вдруг силуэт сгорбленной человеческой фигуры, девушка от неожиданности вздрогнула.
– Дома, дома, – проскрипел старческий голос. – Что молодой госпоже от меня угодно?
– Вы меня не помните? Я приходила к вам по осени… – залепетала Одрия, дрожа от страха: ей вдруг почудилось, что она угодила в чертоги самого Нечистого.
– Помню, конечно… Я хоть и стара, но память у меня пока отменная. Подождите, госпожа, я сейчас… – Старуха подошла к столу и выбрала из множества стоявших на нем глиняных горшков нужный; с виду – поменьше остальных. – Вот, возьмите, – приблизилась она к гостье. – И помните: траву нужно или добавить в пищу, или подсыпать в постель. Главное, чтобы она попала внутрь человека. А если он будет просто вдыхать ее запах, то ничего не получится и вам придется зайти ко мне еще раз, госпожа.
Одрия зажмурилась, чтобы не видеть протянутых к ней старых узловатых рук, на ощупь приняла глиняный горшочек и торопливо спрятала его под плащ. Затем, открыв глаза, шагнула к колченогому столу и молча положила на него загодя извлеченный из кошеля королевский перстень. После чего опрометью выскочила на улицу.
* * *
Вот уже несколько дней Амалаберга не могла подняться с постели. А если пыталась – голова тотчас начинала неимоверно кружиться, и она падала без чувств, не сделав и нескольких шагов. Странная болезнь постигла ее неожиданно: некогда здоровое и красивое тело за короткий срок высохло, кожа пожелтела и стала напоминать смятый старый пергамент…
Сознавая, что любимая женщина умирает, Хлодвиг не находил себе места от отчаянья. Но все самые искусные и знаменитые лекари Суассона, которых он вызвал к постели больной, лишь беспомощно разводили руками. Некоторые из них, правда, догадывались о "причине" происхождении загадочной болезни, столь внезапно поразившей любимую наложницу короля, но предпочли умолчать о ней: наложница – не королева!
Амалаберга тоже чувствовала, что конец близок. Она даже приказала Иветте не приводить к ней больше Тьерри: хотела остаться в воспоминаниях сына красивой, молодой и здоровой, а не сморщенной и больной старухой…
– Позови Гортрана… – еле слышно попросила Амалаберга в один из дней служанку, присматривавшую и ухаживавшую за ней.
Сенешаль явился по первому же зову: он всегда питал к бывшей королеве теплые чувства и тоже догадывался о "причине" ее скоропалительной болезни. Сердце его буквально разрывалось от боли, ведь за те семь лет, что он знал Амалабергу, она никому и ни разу не причинила зла.
Больная, слабо улыбнувшись визитеру, тихо, с одышкой проговорила:
– Прошу тебя, Гортран… когда я уйду, позаботься о Тьерри!.. Клотильда рано или поздно родит королю других наследников… Хлодвиг забудет меня… Живым привычнее думать о живых, а не о мертвых… Боюсь, Тьерри станет для всех просто бастардом… Умоляю, Гортран, присмотри за ним!.. И помоги в трудную минуту…
Сенешаль погладил ее по иссушенной недугом руке.
– Обещаю, госпожа: пока я жив, всегда буду рядом с Тьерри! – сказал он твердо.
– Торквес… – Амалаберга с трудом стянула с шеи тяжелое массивное серебряное ожерелье и протянула ему, – вот… передай сыну… Это украшение мне подарил когда-то его отец, наш повелитель Хлодвиг…
Через неделю Амалаберга умерла. Похороны прошли скромно: в последний путь бывшую королеву-наложницу проводили лишь Гортран, Иветта, две служанки да шестилетний Тьерри.
ЧАСТЬ 2
РАЗЯЩАЯ МОЛНИЯ
Глава 1
Поначалу Тьерри жил вместе с кормилицей Иветтой в ее маленькой каморке, примыкающей к покоям, принадлежавшим некогда Амалаберге. Однако не прошло и месяца со дня похорон, как на королевской вилле произошли кардинальные изменения: Одрия вселилась в покои бывшей соперницы и стала всячески унижать Иветту и мальчика. До поры до времени кормилица еще давала, как могла, ей отпор, но в итоге по распоряжению той же Клотильды ее и Тьерри переселили в помещение для прислуги, где, по счастью, заправлял сенешаль Гортран.
Правда, Гортран встретил их нарочито холодно: увы, в резиденции настали иные времена. Отныне проявление теплых чувств к опальным бастарду и его кормилице могло навлечь на человека серьезные неприятности. Тем не менее, сенешаль поселил обоих в небольшой, но весьма уютной комнате, прилегающей к кухне. Благодаря такому соседству в новом жилище изгнанников постоянно стояли запахи то печеного хлеба, то жаркого. Мальчику нравились эти запахи, ведь в последнее время он частенько испытывал чувство голода, как того и требовал растущий организм.
Добрая кормилица, любившая Тьерри точно родного сына, постаралась создать в их новом пристанище максимальный комфорт. В частности, почти ежедневно меняла сено в тюфяке воспитанника, так что запахи кухни перемежались в их комнате с не менее восхитительными ароматами сухих трав. Чуть позже Гортран выделил им довольно объемистый сундук с облупившейся росписью – видимо, еще римской работы, – и теперь Иветта, как женщина аккуратная и хозяйственная, складывала в него одежду мальчика, пересыпая ее травой мяты. По этой причине Тьерри всегда буквально благоухал.
Несмотря на большую занятость, Гортран тоже старался уделять юному Теодориху хоть немного времени и внимания. Чаще всего поздними вечерами он приглашал мальчика к себе и читал ему старую затертую книгу на латинском языке, старательно разъясняя значения непонятных слов. Вскоре Тьерри, от рождения наделенный прекрасной памятью, пытался читать старинный фолиант уже самостоятельно. Поначалу это давалось ему с трудом, но природные упорство и целеустремленность одержали верх: не прошло и года, как мальчик читал уже без запинок и без подсказок. Гортрану оставалось лишь радоваться и удивляться.