Если бы знала, говорю я. Ну а теперь? Что она думала в этом момент, когда молча, погруженная в раздумье, стояла около каменной скамьи, отвернув от меня свое лицо? Вспоминала ли она слова лейтенанта, подгоняя к ним факты прошедшего, присоединяя то или другое обстоятельство? Не начинала ли она видеть меня в настоящем свете? Эта мысль мучила меня. Я не мог оставаться в неизвестности. Я подошел к ней и тронул ее за рукав.
- Мадемуазель, - сказала я голосом, который звучал хрипло и неестественно для меня самого. - Вы верите этому?
Она вздрогнула и повернулась ко мне.
- Простите, - пролепетала она, проводя рукою по лбу. - Я забыла, что вы здесь. Верю ли я… чему?
- Тому, что этот человек сказал про меня, - пояснил я.
- Он? - воскликнула она и затем странно посмотрела на меня. - Верю ли я этому, сударь? Слушайте, - порывисто продолжала она. - Идемте со мною, и я вам покажу, верю ли я.
Говоря это, она повернулась и вошла в дом через полуоткрытую дверь гостиной. В комнате было темно, но она смело взяла меня за руку и повела по коридору, пока мы не достигли ярко освещенного зала, где в очаге весело пылал огонь. Все следы недавнего пребывания солдат исчезли. Но комната была пуста.
Она подвела меня к очагу и здесь, превратившись из туманной фигуры, которую представляла в темном саду, в живую, красивую женщину с чувственными губами, с блестящими глазами, с ярким румянцем на щеках и сильно вздымавшейся грудью, - сказала мне дрожавшим голосом:
- Верю ли я этому? Я вам скажу! Мой брат скрывается в хижине за стогом сена, в четверти мили от деревни по Ошской дороге. Теперь вы знаете то, что неизвестно никому, за исключением меня и мадам. В ваших руках находится его жизнь и моя честь, и теперь вы знаете также, господин де Беро, верю ли я этой сказке.
- Боже мой! - воскликнул я и, не будучи больше в состоянии вымолвить ни слова, молча глядел на нее, пока ужас, светившийся в моих глазах, не сообщился и ей. Она задрожала и отступила от меня.
- Что такое? Что такое? - прошептала она, ломая себе руки.
Румянец покинул ее щеки, и она пугливо оглянулась кругом.
- Здесь никого нет?
Я весь дрожал, как в лихорадочном припадке.
- Нет, мадемуазель, здесь никого нет, - ответил я и поник головою на грудь, изображая статую отчаяния.
Будь у нее хоть капля подозрения, хоть капля недоверия, мой вид должен был открыть ей глаза. Но ее ум и душа были так благородны, что, однажды раскаявшись в дурных мыслях, она уже была совершенно недоступна сомнению. Веря, она доверялась человеку безусловно.
- Вы нездоровы? - спросила она вдруг. - Вас беспокоит ваша старая рана? Я угадала, сударь?
- Да, мадемуазель, вы угадали, - чуть слышно ответил я.
- Я позову Клона, - вскричала она. - Ах, бедный Клон!.. Его уж нет… Но здесь Луи. Я позову его, и он даст вам что-нибудь.
Прежде чем я успел остановить ее, она вышла из комнаты, а я в изнеможении прислонился к столу. Тайна, для раскрытия которой я зашел так далеко, была наконец моя. Я мог теперь отворить дверь, выйти среди ночи из дома и воспользоваться своим знанием. И все-таки я чувствовал себя несчастнейшим из смертных. Пот выступил у меня на лбу; мой взор растерянно блуждал по комнате. Я повернулся к выходу, одержимый безумной мыслью бежать, - бежать от нее, бежать из этого дома, бежать от всего.
Я даже сделал шаг к двери, как вдруг послышался стук. На этот стук отозвалась каждая клеточка моего тела, я вздрогнул и остановился. Несколько секунд я неподвижно стоял посреди комнаты и глядел на дверь, словно передо мною явилось привидение. Затем, довольный помехою, довольный тем, что я могу чем-нибудь облегчить напряженное состояние моих чувств, я подошел к двери и распахнул ее.
На пороге озаренный ярким светом очага, падавшим из-за меня, стоял один из моих слуг, которых я привез с собою из Парижа. Он тяжело дышал, очевидно, после быстрого бега. Увидев, он схватил меня за рукав.
- Ах сударь! - воскликнул он. - Скорее! Идите скорее, не теряйте ни минуты, и вы еще можете их предупредить! Они нашли его! Солдаты нашли его!
- Нашли его? - повторял я. - Господина де Кошфоре?
- Нет, но они знают место, где он прячется. Они случайно узнали. Лейтенант собирает своих людей, а я тем временем побежал сюда. Если мы поспешим, можем прийти раньше их.
- Но где это? - спросил я.
- Я не мог расслышать, - прямо ответил он. - Надо следить за ними и в последний момент вмешаться. Это единственный способ.
Пара пистолетов, которые я отнял у кудлатого парня, лежали на полке, недалеко от дверей. Не медля более, я схватил их, надвинул на голову шляпу, и через мгновение мы уже бежали по саду. У калитки я оглянулся и увидел яркую полосу света, льющегося из двери, которую мы оставили открытой; мне показалось, что на этом освещенном пространстве промелькнула темная фигура. Это еще более укрепило мое решение: я должен быть первым, должен предупредить беглеца. И, думая только об этом, я ускорял свой бег.
В несколько секунд мы пересекли луг и очутились в лесу. Но тут вместо того, чтобы держаться обычной дороги, я смело свернул на узенькую тропинку, по которой водил нас Клон. Мои чувства, казалось, получили сверхъестественную остроту. Не сбиваясь с пути, инстинктивно избегая пней и ям, я бежал по этой тропинке, следуя всем ее изгибам и поворотам, пока мы не достигли задней стены гостиницы. Тут мы услышали ропот сдержанных голосов, тихие, но резкие слова команды, бряцание оружия и сквозь вереницу домов увидели неясное мерцание фонарей и факелов.
Я схватил своего слугу за руку, и мы присели на землю, прислушиваясь. Расслышав то, что мне было нужно, я спросил его на ухо:
- Где твой товарищ?
- Он с ними, - был ответ.
- В таком случае идем, - сказал я, поднимаясь с места. - Больше мне ничего не нужно. Идем!
Но он схватил меня за руку и удержал.
- Вы не знаете дороги, - сказал он. - Успокойтесь, сударь, успокойтесь. Не надо спешить. Они ведь только выступают. Будем лучше следовать за ними и вмешаемся, когда придет время. Пусть они покажут нам путь.
- Идиот! - сказал я, отстраняя его руку. - Я сам знаю, где он. Я знаю, куда они идут. Идем и сорвем плод, прежде чем они доберутся до него.
Его ответом было восклицание удивления. В этот момент огни заколыхались. Лейтенант подал команду к выступлению. Луна еще не взошла, небо было серо и облачно; двинуться с того места, где мы стояли, значило окунуться в океан мрака. Но мы и так потеряли много времени напрасно, и я не медлил более. Приказав своему товарищу следовать за мною и не отставать, я перепрыгнул через низкую изгородь, которая была перед нами, и затем, поминутно спотыкаясь в темноте на неровной почве и иногда даже падая, я добрался до маленькой канавы с отвесными стенами. Смело перепрыгнув и через нее, я, задыхаясь и изнемогая, добежал наконец до дороги, опередив шагов на пятьдесят лейтенанта и его солдат.
У них было только два фонаря, и мы были за пределами их света, между тем как топот многих ног заглушал производимый нами шум. Таким образом, мы не рисковали быть открытыми и что было мочи пустились бежать по дороге. К счастью, они больше заботились о тишине, чем о поспешности, и через минуту расстояние, разделявшее нас, удвоилось, а через две - их фонари казались лишь неясными искорками, мерцавшими в темноте. До нас даже не доносился топот их ног. Тогда я стал оглядываться по сторонам и подвигаться вперед более медленно, чтобы не пропустить стог сена.
С одной стороны дороги почва круто поднималась вверх, образуя холм, с другой - спускалась к реке. Ни тут, ни там не было деревьев: иначе наши затруднения были бы гораздо серьезнее. Таким образом, я очень скоро без труда различил стог сена, вздымавшийся в виде черной громады на более светлом фоне холма.
Мое сердце сильно забилось, но теперь не время было думать. Приказав человеку следовать за мною и быть наготове на всякий случай, я с пистолетом в руке ощупью отыскал дорогу к задней стороне стога, думая найти здесь шалаш и в нем де Кошфоре. Но там ничего не оказалось, и благодаря тому, что мы отдалились от дороги, сделалось так темно, что я впервые понял всю трудность задуманного мною дела. Шалаш за стогом сена! Но как далеко? Как далеко от стога? Над нами высился темный, бесконечный, неясный холм. Взбираться на этот холм в поисках крошечного шалаша, быть может, так хорошо скрытого, что и при свете дня его трудно заметить, было столь же отчаянным предприятием, как и отыскать иголку в стоге сена. А пока я стоял, овеваемый холодным ночным ветром, полный сомнений и отчаяния, на дороге послышался топот ног - солдаты подходили ближе.
- Господин капитан! - прошептал сзади мой человек, удивленный моей неподвижностью. - Куда же мы пойдем? Нам надо спешить, иначе они настигнут нас.
Я силился что-нибудь придумать, сообразить, где должен находиться шалаш, но минута была слишком критическая, и никакая мысль не приходила мне в голову. Наконец я сказал наудачу:
- Наверх! Идем наверх!
Он не медлил, и мы пустились бежать в гору, потея от чрезмерных усилий и слыша, как приближается отряд, маршировавший внизу по дороге. Несомненно, они точно знали, куда идти. Пройдя шагов пятьдесят или около того, мы вынуждены были остановиться, и, оглянувшись, я увидел их фонари, мерцавшие в темноте, подобно светлякам; я слышал даже бряцание их шпаг. Я приходил к заключению, что шалаш находится внизу и что мы отдаляемся от него. Но теперь было поздно возвращаться назад - они были уже у стога - и, охваченный отчаянием, я снова обернулся к холму. Пройдя шагов десять, я споткнулся и упал. Поднявшись на ноги, я снова пустился вперед, но тотчас снова споткнулся. Тут только я понял, что иду по ровной земле. И что это такое передо мной? Вода или какой-то мираж?
Ни то ни другое. Я схватил своего спутника за руку, как только он поравнялся со мною, и остановил его. Перед нами была впадина, и там виднелся свет, который вырывался из какого-то отверстия и дрожал в ночной мгле, точно бледный фонарь сказочного гнома. Он сам был виден, но не освещал кругом ничего; это была просто искорка света на дне черной котловины. Тем не менее я сразу воспрянул при виде него: я понял, что наткнулся именно на то, что искал.
При обыкновенных обстоятельствах я тщательно обдумал бы свой следующий шаг и осторожно приступил бы к его выполнению. Но здесь некогда было думать; не было времени откладывать. Я спустился по крутизне холма и, как только стал ногой на дно ямы, подскочил к двери маленького шалаша, откуда проникал наружу свет. Второпях моя нога подвернулась на камне, и я упал на колени на пороге хижины. Благодаря этому падению, я очутился лицом к лицу с человеком, который лежал в шалаше на куче папоротника.
Он был погружен в чтение. Испуганный произведенным шумом, он бросил книгу и протянул руку к оружию. Но я успел предупредить его и навел на него дуло своего пистолета. Из той позы, в которой я застиг его, ему было трудно встать с места. С громким восклицанием досады он опустил руку. Огонек, сверкавший в его глазах, уступил место вялой улыбке, и он пожал плечами.
- Хорошо! - сказал он с удивительным самообладанием. - Поймали наконец! Ну что же, мне уже надоела эта история.
- Вы мой пленник, господин де Кошфоре, - ответил я. - Пошевелите рукой, и я вас убью. Но у вас есть еще выбор.
- В самом деле? - спросил он, поднимая брови.
- Да. Мне предписано доставить вас в Париж живым или мертвым. Дайте мне слово, что вы не сделаете попытки к бегству, и вы отправитесь туда на свободе и как подобает дворянину. Откажетесь, - я вас обезоружу, свяжу и отправлю, как пленника.
- Сколько вас? - коротко спросил он.
Он продолжал лежать на локте, покрытый своим плащом, и маленький томик Маро лежал недалеко от него на полу. Но его пронзительные черные глаза, которые еще резче выделялись на бледном и худощавом лице, испытующе смотрели через мое плечо, на ночной мрак, окружавший его хижину.
- Достаточно, чтобы силой принудить вас к повиновению, - внушительно ответил я. - Но это еще не все. Тридцать драгунов в настоящее время взбираются на холм с целью захватить вас, и они уж не сделают вам подобного предложения. Сдайтесь мне, прежде чем они подоспеют, и я сделаю все возможное, чтобы предоставить вам облегчение. Промедлите, и вы попадете к ним в руки. У вас нет выхода.
- А вы удовольствуетесь моим словом? - медленно спросил он.
- Я оставлю при вас ваши пистолеты, господин де Кошфоре.
- Но я должен, по крайней мере, знать, что вы не один.
- Я не один.
- В таком случае даю вам слово, - сказал он со вздохом. - И, ради Бога, достаньте мне немного пищи и постель. Мне уже надоел этот свиной хлев. Мой Бог! Уже две недели, как я не знаю простынь!
- Вы можете сегодня ночевать в вашем доме, если вам угодно, - торопливо продолжал я. - Но они уже подходят. Будьте добры ждать меня здесь, а я пойду им навстречу.
Я вышел из хижины как раз в ту минуту, когда лейтенант, окружив своими людьми котловину, спрыгнул вниз в сопровождении двух сержантов, чтобы арестовать беглеца. Вокруг открытой двери царила непроглядная тьма.
Лейтенант не заметил моего человека, притаившегося в уголке под тенью шалаша, и, увидев меня на освещенном четырехугольнике двери, принял меня за Кошфоре. В один миг он поднес пистолет к моему носу и с торжеством закричал:
- Арестую вас!
При этих словах один из сержантов поднял фонарь и поднес к моему лицу.
- Что это за глупые шутки? - сердито закричал я в ответ.
У лейтенанта раскрылся рот, и на мгновение он точно окаменел от удивления. Не более часа тому назад он оставил меня в замке. Оттуда он явился сюда без всякого промедления и вдруг находит меня здесь. У него вырвалось громкое проклятие, его лицо потемнело, усы задрожали от ярости.
- Что это такое? Что такое? - закричал он. - Где этот человек?
- Какой человек? - спросил я.
- Кошфоре! - заревел он, не будучи в состоянии сдержать своей ярости. - Не лгите мне. Он здесь, и я возьму его!
- Вы опоздали, - ответил я, внимательно следя за его движениями. - Господин де Кошфоре здесь, но он уже сдался мне и должен считаться моим пленником.
- Вашим пленником?
- Да! Я арестовал его в силу предписания, данного мне кардиналом. И в силу того же я никому не отдам его.
- Никому не отдадите его?
- Никому!
Несколько секунд он с искаженным лицом смотрел на меня. Это было настоящее олицетворение ненависти и бессильной злобы. Но затем я увидел, как его лицо озарилось новой мыслью.
- Это чертовская хитрость, - заревел он, как сумасшедший, размахивая своим пистолетом. - Это обман и надувательство. Черт возьми! У вас нет никакого предписания! Я теперь понимаю! Я теперь все понимаю! Вы явились сюда, чтобы надуть нас. Вы принадлежите к их шайке, и это ваша последняя попытка спасти его.
- Это еще что за глупости? - презрительно сказал я.
- Вовсе не глупости, - ответил он убежденным тоном. - Вы обманули нас, вы одурачили нас; но теперь я понимаю. Час тому назад я изобличил вас перед этой надутой мадам в замке и еще дивился тому, что она не придала никакой веры моим словам. Я дивился тому, что она ничего не хотела прочесть на вашем лице, хотя вы стояли перед нею с видом уличенного мошенника! Но теперь я все понял. Она знает вас. Она участвует в заговоре вместе с вами, и я, думая открыть ей глаза, сам попал впросак. Но теперь уж на моей улице праздник. Вы очень смело и очень искусно сыграли роль, - продолжал он с мрачным огоньком в глазах, - и я поздравляю вас. Но теперь уж дудки, сударь! Довольно вы нас морочили вашими разглагольствованиями о монсеньоре, о его предписаниях и тому. подобное. Теперь я не позволю над собой издеваться. Вы говорите, что арестовали его. Вы арестовали его? Хорошо! В таком случае я арестую и вас с ним заодно.
- Вы с ума спятили? - сказал я, одинаково изумленный этой неожиданной точкой зрения и его убежденным тоном. - Положительно, с ума сошли, лейтенант!
- Я сошел было, - засмеялся он, - но теперь уже выздоровел. Я был сумасшедший, когда поверил вам, будто вы хотите хитростью выманить у женщин их тайну, между тем как все время вы действительно защищали их, заступались за них, помогали им. Вот в чем было мое сумасшествие. Теперь оно кончилось, и я должен просить у вас извинения. Я считал вас коварнейшей змеей и предателем, каких только создавала природа, но теперь я вижу, что вы умнее, нежели я думал, и вдобавок отличаетесь благородством. Простите меня!
Один из солдат, стоявших вокруг, засмеялся. Я посмотрел на лейтенанта таким взором, что, если бы глазами можно было убить человека, он был бы мертв.
- Любезный, - ответил я (я был так разъярен, что едва мог говорить), - вы хотите этим сказать, что я самозванец, что у меня нет предписания кардинала?
- Да, я утверждаю это, - спокойно сказал он.
- И что я принадлежу к мятежной партии?
- Совершенно верно, - тем же тоном ответил он. - Впрочем, - продолжал он со смехом, - я утверждаю также, что вы честнейший человек противной партии, господин де Беро! А вы хотите меня уверить, что вы негодяй нашей партии. Убедительность, во всяком случае, на моей стороне, и я намерен подкрепить свое мнение, арестовав вас.
Снова грубый смех огласил ущелье. Сержант, державший фонарь, улыбнулся, а один из драгунов крикнул:
- Нашла коса на камень!
Это вызвало новый взрыв смеха, между тем как я стоял безмолвно, обезоруженный наглостью и упорством этого человека.
- Идиот!.. - вскричал я наконец, но в эту минуту Кошфоре, который тем временем вышел из шалаша и встал рядом со мной, прервал меня:
- Извините меня, - весело сказал он, обращаясь к лейтенанту и указывая на меня пальцем, - но я нахожусь в недоумении. Как фамилия этого господина? Де Беро или де Барт?
- Я де Беро, - резко сказал я, не дожидаясь ответа лейтенанта.
- Из Парижа?
- Да, сударь, из Парижа.
- Вы, значит, не тот господин, который почтил мой скромный дом своим пребыванием?
- Нет, нет, именно он, - ответил лейтенант, ухмыляясь.
- Но я думал… мне сказали, что то был господин де Барт.
- Я также и де Барт, - нетерпеливо ответил я. - Что же из этого, сударь? Это фамилия моей матери. Я принял ее, когда явился сюда.
- Для того, чтобы… арестовать меня, если смею спросить?
- Да, - мрачно ответил я. - Для того, чтобы арестовать вас. Что же из этого?
- Ничего, - медленно ответил он, глядя на меня так пристально, что я не мог выдержать его взгляда, - но, только знай я это раньше, господин де Беро, я еще подумал бы, сдаться ли вам.
Лейтенант засмеялся. Мои щеки вспыхнули, но я сделал вид, что мне это нипочем, и снова повернулся к лейтенанту.
- Ну, сударь, - сказал я, - довольны вы теперь?
- Вовсе нет, - ответил он. - Я не уверен, что вы не прорепетировали этой сцены двадцать раз, прежде чем разыграть ее передо мной. Что мне остается, это - скомандовать: шагом марш, назад по квартирам.
Я вынужден был сыграть на последнюю карту, хотя мне и очень не хотелось этого.
- Ну нет еще, - сказал я. - У меня есть предписание.
- Покажите его! - недоверчиво сказал он.
- Неужели вы думаете, что я стану носить его с собою? - с презрением ответил я. - Неужели вы думаете, что, явившись сюда один, а не во главе пятидесяти драгунов, я стану носить в своем кармане бумагу с печатью кардинала для того, чтобы всякий лакей мог отнять ее у меня? Но я все-таки покажу вам ее. Где мой человек?