(9) Таким же является парадокс моды: каждый украшает себя отличительными знаками, которые в конце концов распространяются на всех поголовно. Рисман разбивает этот парадокс при помощи сменяющих друг друга культурных типов: вслед за innerdirected типом, который направлен на то, чтобы отличить себя от остальных, приходит otherdirected, нацеленный на соответствие.
(10) См. по этому вопросу и о понятии unconspicuous consumption [незаметное, скрытое, недемонстративное потребление (англ.). - Прим. пер.]: Katona, George. The Powerful Consumer.
(11) См. далее "Роскошь эфемерного".
(12) Являющееся, как мы увидим в дальнейшем, несомненно, классовым обществом.
(13) Так, в процентном соотношении число рабочих, которые хотят, чтобы их дети получили высшее образование, намного меньше, чем число индивидов, принадлежащих к высшим классам, которые желают того же самого для своих детей.
(14) Ср. поведение официанта кафе у Сартра, перегруженная значениями игра которого нацелена не только на то, чтобы сделать что-то, но и чтобы показать, как хорошо он все делает.
(15) Или же к набору предметов, "отклоняющихся" от моды: ужасных, странных, ненормальных, порочных - всех тех, которыми нынче усыпаны витрины магазинов Левого берега. Настоящий ад "уникального" (или мало распространенного) предмета со всей его бесполезностью и эксцентричностью, настоящий ад предмета роскоши, который тайно мечтает о пригороде Сент-Оноре. Дело в том, что его вынужденная оригинальность должна интерпретироваться как вызов маргинальных интеллектуальных групп "легитимным" привилегированным сферам промышленного общества.
Ненормальные предметы нравятся своей провокативностью, своей нелегитимностью, хотя они и пытаются в своей собственной незаконности приобрести при помощи вызова некую абсолютную Ценность. Будучи вызовом абсолютным моделям, они также оказываются вызовом серийным предметам: они желают быть абсолютными в своей единственности - точно такое же положение у находящегося "вне классов" интеллектуала.
(16) Только крестьяне - пока еще - по-прежнему не поддаются на барокко древнего, поскольку стремятся отбросить знаки прошлого и перейти к современному серийному функциональному предмету; точно так же, как и рабочие, которые все еще не затронуты культурной мобильностью и не имеют статуса, требующего защиты или легитимации. О "древнем" см.: Le Système des objets / Ibid.
(17) По своим принципам "дискретности" (объекты представляются индивидными, особыми единствами, различенными по их функции и форме) и избыточности эта тенденция прямо противоположна "современным" принципам организации окружения: текучесть, многофункциональность, комбинаторика и подвижная интеграция элементов.
(18) Существенным социальным критерием является использование в домашней работе прислуги (служанка, уборщица, домашний персонал и т. д.). Иметь прислугу - это значит уже выйти из среднего класса.
(19) Смешанность, которая сегодня повсюду в моде - в рекламе, в отделке, в одежде, свидетельствует о той же "свободе": геометрические фигуры в стиле Мондриана мирно сосуществуют с психоделической версией модерна.
(20) Такой же анализ может быть проведен в сфере мебели (относительно не ее материала, а ее функции). Последним писком функциональности в мебели является подвижная, вдвигающаяся и выдвигающаяся стихия, которая, состоя из нескольких подушек, может быть преобразована в зависимости от желания в кровать, кресла, шкаф, библиотеку или даже вообще в ничто (чистый предмет) - это архимебель. Смелая аналитическая формула, тотальная многофункциональность, несомненная "рациональность". Формула, которая парадоксальным образом соответствует формулам Средних веков или же среде бедного крестьянства, в которой та же самая стихия - например, сундук - служила одновременно столом, скамьей, кроватью и шкафом. Но смысл, очевидно, является прямо противоположным: современная подвижная стихия мебели, ни в коей мере не представляясь вынужденным решением, дает синтез всех дифференцированных функций, всех различий роскоши. Она является пределом простоты, а ее создатели, основываясь на - не совсем искренней - вере в эту слишком явную простоту, провозглашают ее в качестве экономически выгодного и "народного" решения, за которым будущее! Но цены, всегда остающиеся реалистичными, безжалостно выдают всю социальную логику: эти простые формы оказываются дорогостоящим удовольствием. Здесь мы опять сталкиваемся с оправданием формальных новшеств, проводимым в терминах строгости, экономии, "структуры", порой даже в терминах бедности и срочности: "при необходимости ваша кровать станет шкафом" и т. п. Зачем это нужно? Это лишь игра, играющая на необходимости, главным же является все та же мода. Техническое - то есть реальное - новшество нацелено не на реальную экономию, а на игру социального различия.
(21) Мода реализует компромисс между необходимостью инноваций и необходимостью сохранения фундаментального порядка - именно этим мода характеризуется в "современных" обществах. Она поэтому приходит к игре изменения. В этой игре новизны новое и старое функционально эквивалентны. Если обратиться к психологическому опыту, то в нем можно обнаружить две противоположные тенденции: необходимость изменений и ностальгическая нужда в старых вещах. В действительности же, функция new look [нового взгляда (англ.). - Прим. пер.] и old fashion [старой моды (англ.). - Прим. пер.] заключается в их чередовании; она выполняется на всех уровнях логического принуждения системы - старое и новое никак не соотносятся с противоречивыми потребностями: они включены в "циклическую" парадигму моды. "Современное" - это новое, и старое, уже не обладающие временным значением. По той же самой причине "современное" не имеет ничего общего с действительно актуальной практикой, с реальным изменением, со сменой структур. В игре изменения старое и новое, неологизм и архаизм полностью однородны.
(22) Однако же необходимо учитывать скрытые, психологические функции "долговечного", прочного - сильные интегрирующие функции, которые также сказываются на социальном "бюджете".
(23) Существует, конечно, и вопрос цены: самая смелая, то есть самая эфемерная, мода является и самой дорогой, причем во всех областях. Правда, цена служит лишь для санкционирования логики различения.
(24) Эта чистая ценность престижности предмета как такового, ценность магической демонстрации, независимой от его функции, выявляется в том предельном случае (который мы охотно трактуем в качестве "дологической ментальности", тогда как дело просто в социальной логике), когда в африканской провинции сломанный телевизор, неработающий вентилятор, разбитые часы или, к примеру, автомобиль без бензина все равно могут стать престижными предметами.
(25) Такой "экономический фетишизм" или фетишизм рентабельности в действительности реализует компромисс между социально заданной невозможностью культурного самоопределения и осуществляемым промышленным (капиталистическим) обществом внушением весьма мощного экономического императива.
(26) Точно так же буржуазия и пролетариат никогда не сталкивались лицом к лицу и никогда не существовали в реальном обществе в чистом виде. Это ни в коей мере не препятствует тому, чтобы классовая логика и стратегия могли найти свое определение и могли вести реальную игру согласно этой антагонистической модели.
(27) Piatier, André. Structures et perspectives de la consommation européenne. Paris, 1967. - опубликовано в Sélection du Reader's Digest.
(28) Процедура, таким образом, кажется еще более подозрительной, нежели выстраивание лестницы living-room у Чэпина.
(29) См. выше о практике как знаке социальной судьбы.
(30) См. выше о практике как знаке социальной судьбы.
Идеологический генезис потребностей
(31) Таким образом, структура обмена (см. Леви-Стросса) никогда не является структурой простой взаимности. Обмениваются не два простых термина, а два амбивалентных термина; обмен основывает их отношение как амбивалентное отношение.
(32) В логике товара все блага или предметы являются универсально заменимыми. Их (экономическая) практика развертывается посредством цены. Нет никакого отношения ни к субъекту, ни к миру, есть лишь отношение к рынку.
(33) То же самое верно для пищи: в качестве "функциональной потребности" голод не является символическим, его цель - насыщение; предмет-пища незаменим. Но мы знаем, что еда может удовлетворять оральное влечение, быть невротическим субститутом нехватки любви. В этой вторичной функции еда, курение, коллекционирование предметов, навязчивое заучивание чего бы то ни было - все это может оказаться равнозначным: символическая парадигма радикально отличается от функциональной. Голод как таковой не наделяет себя значением, он утоляется. Желание же наделяет себя значением в цепочке означающих. Начиная с того момента, когда оно становится желанием чего-то потерянного, когда оно оказывается нехваткой, отсутствием, в которое вписываются означающие его предметы - что тогда может значить принятие предметов в качестве того, что они есть? Что означает понятие потребности?
(34) Здесь я отсылаю к анализу определенного типа аналогичной операции в "Аукционе произведения искусства" (см. с. 143).
(35) "Свободное" время необходимо в рамках одной и той же системы сблизить со "свободой" труда и "свободой" потребления: необходимо, чтобы время было "освобождено", дабы стать функцией / знаком и приобрести социальную меновую стоимость, тогда как время труда, являющееся принудительным временем, обладает лишь экономической меновой стоимостью (ср. первую часть: мы можем добавить символическое определение времени как некоего предмета - это время, которое является не экономически принудительным временем и не "свободным" в виде функции-знака, а связанным ритмом, то есть неотделимым от конкретного акта обмена).
(36) Ср. "универсальную" мебель (или "универсальную" одежду у Барта): как свод всех функций, она тем не менее противопоставляется другим формам мебели, то есть становится дополнительным термином парадигмы. Ее ценность не в универсальности, а в относительном отличии. Таким образом, все "универсальные" (идеологические, моральные и др.) ценности вновь становятся различительными, может быть даже, что они с самого начала были произведены именно в качестве таковых.
(37) По отношению к этой функции все другие являются вторичными процессами. Они, конечно, относятся к социологии, но лишь она одна (как первичные процессы в психоанализе) конституирует собственный объект подлинной социальной науки.
(38) В отличие от оригинальности, особой ценности, объективной заслуги, показывающей принадлежность к аристократическому или буржуазному классу. Последняя определяется знаками, исключающими "подлинные" ценности (Goblot. La Barrière et le niveau).
(39) То, что потребление является производительной силой, верно настолько, что посредством многозначительной аналогии оно часто размещается под знаком прибыли: "Кто платит долги, обогащается", "Покупайте, и вы станете богаты". Потребление превозносится не в качестве траты, а как инвестирование и рентабельность.
(40) Не стоит поэтому противопоставлять, как это часто делают, потребление и производство, подчиняя одно другому и обратно посредством терминов каузальности или влияния. Ведь в действительности в таком случае сравнивают два гетерогенных сектора: производительность, то есть абстрактную и обобщенную систему меновой стоимости, в которую включены вовсе не труд или конкретное производство, а законы, модусы и отношения производства, то есть некая логика - этот сектор сравнивается с сектором потребления, понимаемым целиком и полностью как сектор конкретных, случайных и индивидуальных мотиваций и удовлетворений. Поэтому противопоставлять их - просто варваризм.
Напротив, если понимать потребление как производство, производство знаков, находящееся на пути систематизации, основывающейся на некоем обобщении меновой стоимости (знаков), то две сферы окажутся гомогенными - и в то же время не сравниваемыми в терминах причинного предшествования, а гомологичными в терминах структуральных модальностей. Структура - это структура способа производства.
(41) Ср. besoin и besogne (потребность и работу, заботу).
(42) В двух значениях термина: техническом и социальном.
(43) Гипотеза: дело в том, что сам труд появился в качестве производительной силы лишь тогда, когда социальный порядок (структура привилегий и господства) стал нуждаться в нем для собственного выживания, не имея более возможности подкрепляться только лишь властью, основанной на личных иерархических отношениях. Эксплуатация посредством труда - это вынужденный шаг социального порядка. Доступ к труду все еще не признается за женщинами, представляясь опасностью социального разрушения.
(44) Однако это возникновение потребностей, каким бы формальным и управляемым оно ни было, всегда представляет определенную опасность для социального порядка - такую же, как освобождение какой угодно иной производительной силы, такую же опасность, какой было и все еще остается возникновение рабочей силы: пространство эксплуатации оказывается также и началом самых жгучих социальных противоречий, определенной классовой борьбы. Кто может сказать, какие исторические противоречия готовит нам возникновение и эксплуатация этой новой производительной силы, которой оказались "потребности"?
(45) Нет никакого другого основания помощи слаборазвитым странам.
(46) Роботы остаются предельным идеальным фантазмом тотальной системы, нацеленной на увеличение производительности. Так же как и полная автоматизация. Правда, в этом пункте кибернетическая рациональность пожирает саму себя, ведь нужны люди, чтобы существовал социальный порядок и социальное господство. Ведь в конечном счете именно в этом-то и состоит цель любой производительности, являющаяся политической целью.
(47) Сам термин, предполагающий "подлинные" ценности и изначальную чистоту, обозначает капиталистическую систему в качестве злокозненной инстанции извращения, продолжая свидетельствовать о морализирующем подходе.
(48) Или, проще, - в системе обобщенного обмена.
Фетишизм и идеология: семиологическая редукция
(49) De Brosses. Du culte des dieux fétiches. 1760.
(50) Являясь по праву рационалистами, эти антропологи подчас логически и мифологически даже закрепляли систему тех представлений, которые туземцы умели сопрягать со своими гораздо более гибкими предметными практиками.
(51) В рамках этой системы потребительная стоимость становится неуловимой, но не как некая изначальная потерянная ценность, а именно потому, что она сама стала функцией, производной от меновой стоимости. Теперь уже меновая стоимость вводит потребительную стоимость (потребности и их удовлетворение), составляющую - идеологически - вместе с ней единую систему, заключенную в рамках политической экономии.
(52) Рабочая сила, будучи товаром, в таком случае может тоже подвергаться "фетишизации".
(53) В: Le Système des objets. Gallimard, coll. Les Essais. 1968 (Рус. пер.: Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995. - Прим. пер.).
(54) И, тем самым, тело, переработанное структурой извращения в фаллический идол, одновременно становится идеологической моделью социализации и самореализации. Это все то же "усложненное" тело, на котором связываются друг с другом извращенное желание и идеологический процесс. Далее мы еще вернемся к этому пункту.
(55) Идеологический дискурс также всегда оказывается знаковой избыточностью или, в пределе, тавтологией. Именно посредством своей зеркальной структуры, своего "самоотражения", он изгоняет конфликты и осуществляет свою власть.
(56) В этом пункте скрывается вся иллюзия сексуальной Революции: нельзя разбить, разделить, подорвать общество, апеллируя к некоему полу или телу, чье выведение на сцену современности как раз и подразумевает идеологическую функцию утаивания разделения и подрыва субъекта. Отсюда можно сделать следующий вывод: редуцирующая функция, выполняемая этой мифической наготой по отношению к разделенному полом и кастрацией субъекту, выполняется ею также и на макроскопическом уровне общества, разделенного историческими классовыми конфликтами. Следовательно, сексуальная революция является продолжением промышленной революции или революции изобилия (так же как и многих других революций): налицо все заблуждения и идеологические метаморфозы остающегося по-прежнему неизменным порядка.
(57) Ср.: Alain Laurent // Communications. № 10.
(58) Тот факт, что эта крупнейшая структурная оппозиция изначально является логистическим, иерархическим, функциональным различием социального порядка, тот факт, что необходимость в двух полах обусловлена лишь тем, что один из них должен быть подчинен другому, подрывает двусмысленную логику "сексуального освобождения". Поскольку это "освобождение" является освобождением сексуальных потребностей каждого индивида, приписанного к "своему" полу в рамках структурной / идеологической модели бисексуальности, любое упрочение сексуальных практик, ведущееся в этом направлении, может лишь усилить эту структуру и ту идеологическую дискриминацию, которую она подкрепляет. В нашем "либеральном" "неоднородном" обществе раскол между женскими и мужскими моделями не перестает углубляться и кристаллизироваться на протяжении всей промышленной эры. Сегодня же, в противоположность либералистскому набожному пафосу, с которым освещается этот вопрос, этот раскол принимает наиболее обобщенные формы.
(59) Повинуясь, впрочем, достаточно жесткой логике, это "освобождение", как любое другое освобождение производительных сил, наделяется силой морального императива. Каждый обязуется (хотя бы в целях гигиены) сознательно отнестись к своему Бессознательному. Не оставлять нетронутой эту целинную производительную силу. Открыть свое Бессознательное, чтобы иметь возможность "открыть свою индивидуальность"! Абсурд, но в логике идеологической системы все вполне осмысленно.
Жесты и подпись. Семиургия современного искусства
(60) Это свойственно не только живописи: подобное двойственное восприятие определяет потребление любого культурного блага.
(61) Как это показывает Мишель Фуко ("Слова и вещи" [СПб., 1994. - Прим. пер.]).
(62) В сущности, Сулаж копирует сам себя, а Фотрие допускает, что он сам не всегда знает, принадлежит ли данное полотно именно ему.
(63) Таким образом, если от уровня "творения" перейти на уровень присвоения, то выяснится, что коллекционирование предметов не имеет никакой иной темпоральности - кроме той, которая его конституирует: коллекционирование располагается вне "реального" времени.