- Пока все благополучно, - сказал дон Камилло, прислушиваясь к пенью гондольера. - Через какой-нибудь час мой посланный приведет фелуку к морской набережной, и если нам удастся благополучно добраться до судна, то я думаю, нам тогда лучше всего прямо направиться в Адриатику.
Кармелит вошел в часовню и зажег свечи на престоле. Когда все ожидали начала венчания, в комнату неожиданно и поспешно вошла Аннина.
Чтобы прервать общее замешательство, дон Камилло появился среди присутствующих.
- Начинайте, отец, - сказал он, - ничего не значит, что будет больше одним свидетелем моего счастья.
Говоря это, дон Камилло дотронулся до шпаги и так многозначительно посмотрел на Аннину, что та едва смогла сдержать крик, готовый вырваться из ее груди. Монах, казалось, понял это немое соглашение и тотчас же начал обряд.
- Мы во-время окончили с венчанием; я слышу шум весел, - сказал дон Камилло.
Он не ошибся: большая шестивесельная гондола с каютой остановилась у калитки дворца. Оставалось сделать последний, но самый опасный, решительный шаг.
- Теперь нельзя терять ни минуты, чтобы нас не увидели шпионы республики. Едем, Виолетта! Донна Флоринда, отец, едемте!
Наставница и воспитанница вернулись из их комнаты с футлярами, содержавшими драгоценности Виолетты, дон Камилло был, конечно, готов, а монах не нуждался ни в чем лишнем.
Он первый пошел вперед, донна Флоринда и Виолетта шли за ним. Дон Камилло взял за руку Аннину и тихим голосом приказал ей под страхом смерти повиноваться.
Они прошли благополучно, не будучи никем замеченными, длинный ряд комнат, но в передней они очутились перед дюжиной слуг обоего пола.
- Дорогу! - крикнул дон Камилло, голос и наружность которого были незнакомы всем присутствующим. - Ваша госпожа желает проехаться для прогулки по каналам.
Удивление и любопытство было на всех лицах, но подозрение вскоре заняло их место, и едва Виолетта успела пройти переднюю, как несколько слуг быстро спустились по лестнице, разными выходами вышли из дворца, и каждый из них направился к тому из представителей власти, шпионом которого являлся.
Гондола стояла внизу мраморных ступеней, ведущих к выходу наружу; двое гребцов вышли из нее и притягивали ее к берегу. Дон Камилло заметил, что замаскированные гондольеры приняли все предосторожности: у каждого на боку висела короткая рапира, а под складками плащей можно было различить пистолеты. Виолетта и кармелит были уже в гондоле; донна Флоринда входила за ними; Аннина намеревалась последовать их примеру, но дон Камилло удержал ее за руку.
- Этим кончается твоя служба, - сказал он вполголоса. - Поищи себе другую госпожу, а за неимением лучшей ты можешь поступить на службу Венеции.
Потом он оглянулся назад на толпу, теснившуюся в сенях дворца.
- Прощайте, друзья! - крикнул он им. - Ваша верная служба вашей госпоже не будет забыта.
Вдруг он почувствовал, что кто-то схватил его за руки; он поспешно обернулся и увидел двух гондольеров, которые заранее вышли из гондолы и теперь с силой держали его. Неожиданность лишила его возможности бороться, и они его оттеснили к сеням дворца. Аннина, повинуясь их знаку, прошла мимо него и прыгнула в лодку. Двое гондольеров быстро отскочили и заняли свои места; весла ударили по воде, и гондола удалилась от лестницы.
- Джино! Изменник!
Дон Камилло с отчаянием смотрел на удалявшуюся гондолу, которая тотчас же, завернув за угол дворца, скрылась из виду.
Погоня в Венеции была сопряжена с большими неудобствами, потому что по бокам каналов прохода не было. Дон Камилло хотел было уже кинуться в воду, чтоб воспользоваться одной из лодок, стоявших между сваями около дворца, как вдруг послышался шум воды. Скоро из темноты выехала большая лодка, управляемая шестью замаскированными гондольерами. Сходство этой гондолы с отплывшей было так велико, что не только дон Камилло, но и все присутствовавшие подумали, что это было то же самое судно, которое, объехав вокруг соседних дворцов, возвращалось к двери донны Виолетты.
- Джино! - вскрикнул в изумлении неаполитанец.
- Синьор, - ответил слуга.
- Ну, подъезжай скорей! Разве можно терять время, когда оно так дорого!
Дон Камилло прямо из дверей дворца прыгнул в гондолу, но, войдя тотчас в каюту, увидел, что, кроме гондольеров, на ней никого не было.
- Негодяи! Как вы посмели обмануть меня? - вскричал герцог.
В это время на колокольне пробило два часа, и, когда в ночной тишине раздались тягучие звуки колокола, дон Камилло понял истину.
- Джино, - сказал он, затаив дыхание, - скажи мне: эти гребцы надежные люди? Можно на них положиться?
- Как на своих собственных вассалов, синьор!
- И ты не забыл передать моему доверенному записку, которую я тебе кинул.
- Будьте покойны, все исполнено.
- Злодей он! Он, значит, и сказал тебе, где достать снаряженную лодку?
- Да, синьор, и я должен отдать ему справедливость, что на ней все есть, и нельзя желать лучшего.
- Да, - прошептал дон Камилло. - А другую такую же он достал для полиции… Гребите, гребите, друзья мои. Ваша собственная безопасность и мое счастье в ваших руках. Тысячу дукатов в награду, если вы оправдаете мою надежду!
Дон Камилло с отчаянием бросился на подушки каюты, приказав гребцам приняться за работу, Джино, поместившись на корме, отворил окошечко каюты, через которое можно было переговариваться с хозяином. Под ловким ударом его весла стоячая вода узкого канала вспенилась, и гондола быстро двинулась вперед.
Глава XVII
Несмотря на решимость во что бы то ни стало догнать гондолу, увозившую Виолетту, дон Камилло не знал, какое ему выбрать направление. Он не сомневался, что был обманут своим доверенным, которому был вынужден поручить необходимые приготовления к предстоящему побегу. Он сразу понял, что теперь Сенат - полный властитель его молодой супруги, и слишком хорошо знал власть сенаторов и их безграничное презрение ко всем человеческим правам, чтобы сомневаться, что они захотят воспользоваться своим преимуществом. Неаполитанский герцог был теперь уверен, что его брак будет расторгнут, но он опасался, что пострадают его свидетели. Дон Камилло понимал, что своим поступком он дал возможность судьям, если не совсем отказать ему в его правах, признания которых он добивался перед Сенатом, то отложить его дело на неопределенный срок. Все же он верил в возможность вернуться безопасно в свой дворец, так как высокое уважение, которым герцог пользовался у себя на родине, и большое его влияние при римском дворе охраняли его от открытого насилия. В этот момент он так дорожил свободой и так боялся попасть в руки сенатских агентов, что возможность ареста казалась ему одним из самых ужасных несчастий. Дон Камилло приказал Джино ехать по Большому каналу, ведущему к мосту.
Пока гондола дошла до входа в гавань, дон Камилло успел вернуть себе присутствие духа и наскоро составить план дальнейших действий. Дав знак гондольерам остановиться, он вышел из каюты. Несмотря на позднее время, на каналах было движение.
- Джино, - сказал дон. Камилло, принимая спокойный вид, - позови кого-нибудь из знакомых тебе гондольеров. Я хочу его расспросить.
Это приказание было исполнено.
- Скажи, любезный, не проезжала здесь, мимо тебя, большая и хорошо снаряженная гондола? - спросил дон Камилло у гондольера, которого позвал Джино.
- Никакой не видал, синьор, кроме вот этой самой вашей, самой быстроходной.
- А почему ты знаешь достоинства этой лодки?
- Потому, синьор, что я только вот сейчас любовался ее быстротой. Она летела вперед, как-будто желая выиграть первую награду.
- А в какую сторону мы. ехали? - спросил с нетерпением дон Камилло.
Гондольер показал пальцем в сторону гавани.
- Вот возьми это в награду! - сказал неаполитанец, передавая ему монету! - Прощай!
Гондола дона Камилло направилась вперед. Она пробиралась через лабиринт судов, когда Джино указал своему хозяину на большую лодку, плывшую им навстречу, со стороны Лидо. Поровнявшись с ней, дон Камилло догадался, что это была обманувшая его гондола.
- Приготовьте рапиры, друзья мои, и за мной! - воскликнул неаполитанец, приготовляясь прыгнуть в середину неприятелей.
- Вы нападаете на должностных лиц святого Марка! - закричал кто-то из каюты встречной гондолы. - И силы у нас неодинаковы, синьор: потому что стоит нам дать знак, как двадцать галер подоспеют к нам на помощь.
Нагнувшись немного, дон Камилло увидел, что в каюте был лишь один человек. Убежденный в бесполезности дальнейшего разговора и надеясь еще напасть на следы, он приказал ехать дальше. Обе гондолы разошлись, направляясь в разные стороны.
Прошло немного времени, и гондола дона Камилло очутилась в устье Джудекки, вдалеке от высившихся на берегу ее зданий. Луна уже заходила, и ее свет, косой полосой падая на залив, оставлял в тени здания, обращенные к востоку.
- Я уверен, что они отправили мою жену в Далмацию! - сказал дон Камилло. - Этот проклятый Сенат составил заговор против моего счастья. Я и забыл тебе сказать, мой Джино, что они украли у меня жену.
- Если бы я только знал ее имя…
- Ты помнишь ту девицу, которую я спас в Джудекке?
- Как забыть этот случай, синьор!
- Так эта самая Виолетта Пьеполо-теперь твоя госпожа, и нам остается только водворить ее в замок, где я не побоюсь ни самой Венеции, ни ее агентов.
Гондола подвигалась к намеченной цели, так как разговор не мешал Джино направлять гондолу к Лидо. По мере того, как береговой ветер становился сильнее, суда, шедшие впереди них, все удалялись, и когда дон Камилло достиг песчаной отмели, отделяющей лагуны от Адриатики, многие из них прошли уже выход и направлялись в залив, придерживаясь каждый своего курса. Дон Камилло не сомневался теперь, что жена его находится на одном из этих судов. Но на каком именно? Молодой неаполитанец решил причалить к берегу с тем, чтобы проследить направление уходивших судов и на этом основании сообразить, в какой части республиканских владений ему следовало искать Виолетту. Выходя из гондолы на берег, он обернулся к своему гондольеру:
- Ты ведь знаешь, Джино, что один из моих вассалов, хозяин "Прекрасной Соррентинки", находится теперь в порту?
- Точно так, синьор, и я его знаю лучше, чем свои грехи.
- Так вот, поди отыщи мне его. Я кой-что придумал и хочу воспользоваться его фелукой; но раньше необходимо узнать, легка ли она на ходу.
Расхвалив усердие и фелуку своего приятеля, Джино поспешно отъехал от берега.
На острове Лидо есть еврейское кладбище - бесплодное место, одинаково открытое горячему южному ветру и леденящему ветру Альп.
Дон Камилло вышел здесь на берег. Вместо того, чтобы делать лишний обход берегом, он решил пройти здесь, чтобы скорее достигнуть песчаных холмов на другом берегу Лидо. Вынув шпагу из ножен, он вступил на кладбище. Он был уже на середине его, как вдруг заметил среди могил человеческую фигуру. Дон Камилло сжал шпагу и пошел прямо на незнакомца. Тот, услышав шаги, остановился и, может быть, в знак миролюбия скрестил руки на груди.
- Ты выбрал для прогулки время и место, располагающие к размышлению, - сказал, приближаясь, неаполитанец. - Ты не еврей и не лютеранин, оплакивающий кого-нибудь из твоих близких?
- Я венецианец, как вы, дон Камилло Монфорте.
- А! Так ты меня знаешь! Ты Баттисто, бывший мой гондольер?
- Нет, синьор, вы ошибаетесь: я не Баттисто.
Незнакомец повернулся к луне, свет которой упал на его лицо.
- Джакопо! - воскликнул герцог, задрожав, как это невольно делали все в Венеции, встретив неожиданно горящий взор браво.
- Да, синьор, я - Джакопо!
Шпага блеснула в руках дона Камилло.
Браво улыбнулся, но его руки остались скрещенными.
- Зачем ты встал на моей дороге в этом уединенном месте?
- На том же самом основании я могу спросить герцога святой Агаты, что привело его в такой поздний час на еврейские могилы?
- Не время для шуток, тем более, что я никогда не шучу с людьми твоей репутации. Но только знай, что нелегко дадутся тебе деньги, которые ты задумал получить от подославших тебя, чтобы убить меня.
- Успокойтесь и вложите вашу шпагу в ножны, синьор. Здесь нет никого, кто думал бы причинить вам зло. Мы уже с вами виделись, дон Камилло Монфорте, и тогда у вас было больше доверия ко мне.
- Странно, зачем ты мог попасть сюда? Ты не из таких, чтоб действовать без причины и без цели.
- Я ищу простора и морского воздуха, и здесь только я могу дышать свободно: воздух каналов меня душит.
- Неправда, у тебя была еще какая-нибудь причина, Джакопо.
- Да, синьор, вы не ошиблись, мне противен этот город преступлений.
- Это странно слышать от…
- От браво? Можете смело произнести это имя: мое ухо привыкло к нему. Но кинжал наемного убийцы почтеннее меча мнимого правосудия здешнего правительства… Люди без чести и без жалости!
- Я теперь понимаю тебя, Джакопо: ты изгнан. Ропот народа дошел до Сената, и Сенат лишил тебя своего покровительства.
Взгляд, брошенный на него Джакопо, был настолько двусмысленный, что дон Камилло взялся невольно за шпагу.
- Синьор, - сказал браво, - как бы то ни было, а все же случалось, что дон Камилло Монфорте считал меня достойным своих поручений.
- Я этого не отрицаю… Но теперь мне многое становится понятным. А, злодей, так это тебе я обязан потерей моей жены! Ведь тебя я звал в начальники над отборным отрядом, который я собирал, чтобы устроить бегство дорогой мне девушки… И, узнав подробности моего плана, ты предал меня!
- Вы ошибаетесь, синьор. Моя служба при Совете Трех не позволяла мне принять ваше предложение, иначе я был бы рад счастью двух влюбленных. Я принадлежал Сенату, но теперь я все с ним покончил.
- Я верю тебе, Джакопо; твое лицо и твой голос заставляют меня тебе верить; они искренни. Но меня обманули в ту минуту, когда я больше всего был уверен в успехе. Злодеи скопировали мою гондолу, ливреи моих служащих, они отняли у меня мою жену… Но ты молчишь, Джакопо?
- Что могу я вам ответить, синьор? Вас обмануло такое государство, где начальник не смеет поверять тайны своей жене. Венеция отняла у вас вашу супругу за то, что вы хотели похитить у правительства имущество, которое оно считало своим. Вы затеяли серьезную игру, дон Камилло, и вы ее проиграли. Чтобы удовлетворить ваши желания и добиться ваших прав от Сената, вы обещали Венеции хлопотать за нее в Испании.
Дон Камилло смутился при этих словах браво.
- Чему вы удивляетесь, синьор? Вы забываете, что я долго вращался среди тех, кто умеет осторожно взвешивать выгоды каждого политического вопроса. На их устах ваше имя часто бывало…
- Отлично! Но объясни мне, каким способом они узнали о моем замысле? Ведь я говорил об этом только тем, кто мне внушал доверие.
- Дон Камилло, не забудьте, что из ваших слуг нет ни одного, кто не состоял бы на жаловании у Сената, исключая разве Джино. И им платится не только за то, что они донесут на вас, но и за донос на своих товарищей.
- Может ли это быть?
- Вы в этом сомневаетесь, синьор? - спросил Джакопо, любуясь искренним удивлением неаполитанца.
- Как ты можешь служить подобным людям, Джакопо?
- Мы не господа своего счастья, дон Камилло. Если бы это было иначе, то вы не стали бы прибегать к влиянию своего родственника в пользу республики. Да, мне много пришлось перенести, и если я все выдержал, то только оттого, что меня поддерживало кое-что более сильное, чем Сенат. Но, дон Камилло, есть преступления, которые нельзя терпеть.
Браво вздрогнул и продолжал молча ходить среди могил.
- Они жестоки даже с тобой? - спросил дон Камилло, с удивлением смотря на взволнованное лицо Джакопо.
- Да, синьор. Сегодня ночью мне пришлось быть свидетелем их бесчестности, более того - их подлости, после чего мне ясно стало, чего я сам мог ожидать от них. Заблуждение исчезло, и с той минуты я им больше не слуга.
Лицо браво передернулось судорогой.
- Говори, Джакопо; я готов выслушать тебя, если только это может облегчить твои страдания.
- Я вам очень благодарен, синьор. Никто не знает, как дорого ласковое слово для того, кто, как я, осужден всеми. Был один человек, который, быть может, выслушал бы меня без презрения, но и он погиб от безжалостной руки Сената. И вот, когда я размышлял среди этих могил, случай привел вас ко мне навстречу. Если бы я только мог…
Браво остановился и с сомнением посмотрел на дона Камилло.
- Продолжай, Джакопо! Что с тобою?
- Я не осмелился никому открыть моих тайн, разве я решусь высказать их вам?
- Мой вопрос мог показаться тебе странным.
- Он, действительно, странен, синьор. Вы знатны, я низкого происхождения. Ваши предки были сенаторы и дожи, мои - рыбаки и гондольеры. Вы богаты, могущественны, я - бедный изгнанник и, может быть, уже тайно осужденный. Одним словом, вы дон Камилло Монфорте, а я - Джакопо Фронтони.
Дон Камилло был взволнован. Джакопо говорил с искренностью глубокого горя.
- Что я могу сделать для тебя?
- Синьор, я слишком долго был лишен сострадания и не могу больше терпеть. Этот проклятый Сенат может меня погубить сразу… И всякий отвернется тогда от моей могилы. Синьор, я должен сказать… Единственный человек, который участливо относился ко мне за эти три длинных, ужасных года, исчез.
- Но он вернется, Джакопо!
- Никогда, синьор. Он служит пищей рыбам лагун.
- И ты - прямой виновник этой смерти?
- Нет, синьор, я в этом не виновен; это сделало правосудие знаменитой республики, - ответил Джакопо с горькой улыбкой.
- А, Сенат начинает открывать глаза на преступления людей, подобных тебе? Твое раскаяние - результат страха.
Джакопо дышал с трудом. Слова дона Камилло убили в нем всякую надежду. Дон Камилло не уходил, хотя ему не хотелось быть поверенным такого человека, но в то же время он не мог покинуть человека, находящегося в таком горе.
- Говори. Я обещаю выслушать тебя, если бы даже ты мне стал рассказывать об убийстве лучшего из моих друзей.
Браво, казалось, еще колебался, но, заметив участие в лице дона Камилло, он зарыдал.
- Я выслушаю тебя, Джакопо! - вскричал неаполитанец, пораженный проявлением слабости в человеке с таким твердым характером.
Жестом руки Джакопо остановил его и после минутной внутренней борьбы начал говорить:
- Вы спасли меня от гибели, синьор. Если бы люди знали всю силу ласкового слова, участливого взгляда, они не относились бы с презрением к слабым. И если бы вы отказали мне в участии, то эта ночь была бы последней для меня. Да будете ли вы слушать мою историю, синьор? Может быть, вам противно слушать признания наемного убийцы?
- Я тебе обещал; но торопись, у меня у самого большие заботы и мало времени.
Браво сделал над собой большое усилие и начал свой рассказ.