- Но я не могу сказать, почему меня выбрали в служанки к этой девице.
- Я был терпелив с тобой, Аннина, и ждал только того времени, когда мы выедем из каналов. Теперь ты должна говорить ясно, без всяких уверток. Где ты оставила мою жену?
- Ваша светлость! Да разве вы думаете, что Сенат сочтет этот брак законным?
- Отвечай мне, я тебе приказываю, или я найду средства заставить тебя говорить. Где ты оставила мою жену?
- Я ей не понадобилась в дороге, и полицейские агенты высадили меня на первом встречном мосту.
- Напрасно ты стараешься меня обмануть… Мне хорошо известно, что, покинув казенную гондолу, на которой находилась донна Виолетта, ты на закате солнца была в тюрьме святого Марка.
Удивление Аннины было вполне естественным.
- Боже мой! Да вы осведомлены больше, чем это предполагает Совет.
- И в этом ты убедишься ценою твоей жизни, если не скажешь мне правды. Из какого монастыря ты возвращалась?
- Ни из какого, синьор. Если ваша светлость узнала, что Сенат заключил синьору Пьеполу в тюрьму, то вы не должны за это пенять на меня.
- Твои хитрости бесполезны, Аннина: ты была в тюрьме у своей двоюродной сестры Джельсомины, дочери тюремного ключника; ты ходила, чтобы взять от нее контрабанду, которую, пользуясь ее наивностью, ты часто оставляешь у нее. Донна Виолетта - не заурядная пленница, чтобы ее запирали в тюрьме.
- Ох!
Аннина смогла выразить свое удивление только этим восклицанием.
- Да, ты теперь видишь, что мне все известно, и тебе не удастся обмануть меня. Ты редко бываешь у Джельсомины, но, возвращаясь по каналу в тот вечер…
Крики, раздавшиеся вблизи, прервали дона Камилло. Он поднял глаза и увидел сплоченную массу лодок, двигавшуюся к городу. Тысячи голосов кричали одновременно, и общий жалобный гул доказывал, что толпа была взволнована одним чувством. Удивленный этим зрелищем и тем, что гондола была как-раз на дороге этой флотилии, дон Камилло на время забыл о допросе.
- Что это значит, Джакопо? - спросил он вполголоса, обращаясь к рулевому.
- Это рыбаки синьор; судя по шуму, мне думается, что среди них возмущение… Уже давно между ними было недовольство из-за отказа освободить с галер сына одного из их товарищей.
Из любопытства гребцы дона Камилло приостановились было на минуту, но вскоре увидели необходимость свернуть с пути. Угрожающий крик с приказанием перестать грести заставлял дона Камилло или налечь сильнее на весла, чтобы скрыться, или повиноваться. Он выбрал второе.
- Кто вы такие? - спросил человек, казавшийся среди рыбаков предводителем. - Если вы из лагун и честные люди, то присоединяйтесь к товарищам и пойдем вместе на площадь святого Марка требовать справедливости.
- Отчего такое волнение? - спросил дон Камилло, костюм которого скрывал его звание. - Почему вы собрались все вместе, друзья?
- А вот посмотрите!
Дон Камилло обернулся и увидел посиневшее лицо и мертвые открытые глаза старика Антонио. Сотни голосов при несмолкаемых криках давали ему объяснения, и если бы не рассказ Джакопо, то трудно было бы разобраться в этом шуме.
- Правосудия! - кричали взволнованные голоса. Рыбаки поднимали голову старого Антонио, чтобы выставить ее на яркий свет луны. - Правосудия во дворце и хлеба на площади!
- Просите этого у Сената! - сказал Джакопо насмешливым тоном, который он не старался скрывать.
- Ты полагаешь, что наш товарищ наказан таким образом за проявленную им вчера смелость?
- В Венеции случаются вещи и страшнее этой.
- Они нам запрещают закидывать сети в канале Орфано из боязни чтоб не обнаружились тайны их правосудия, а теперь у них уже хватило смелости утопить одного из наших среди наших рыболовных гондол.
- Правосудия! Правосудия! - вновь закричали многочисленные хриплые голоса.
- На площадь святого Марка! Сложим труп к ногам самого дожа! Вперед, товарищи! Пусть кровь Антонио падет на головы его убийц!
Рыбаки снова взялись за весла и быстро направились к Большому каналу.
Эта встреча произвела сильное впечатление на Аннину. Дон Камилло воспользовался ее испугом для дальнейшего допроса, потому что время не допускало никаких промедлений.
Когда возмущенные рыбаки с криками въезжали в город, гондола дона Камилло Монфорте двигалась вперед по обширной спокойной поверхности лагун.
Глава XXII
Легко представить себе ту тревогу, с которой патриции слушали крики рыбаков, направляясь к Большой площади. Некоторые из них, сознавая все, что было шаткого в их положении, давно уже предчувствовали близкую гибель государственного устройства Венеции и уже придумывали наиболее надежные меры к обеспечению своей личной безопасности. Другие слушали эти крики с удивлением и воображали, что они возвещали какую-нибудь победу святого Марка. Только немногие понимали опасность.
Рыбаки не были в состоянии ни определить свои собственные силы, ни обдумать свои случайные выгоды; они действовали только под влиянием порыва. Вчерашнее торжество их старого товарища, холодный отказ дожа и происшествия на Лидо, которые кончились смертью Антонио, - все это возмутило их.
Войдя в канал, они должны были замедлить ход, так как недостаток пространства не позволял даже пользоваться веслами. Каждый желал быть ближе к телу Антонио. Приблизившись: к мосту Риальто, часть их вышла на берег и ближайшими улицами направилась к площади. Остальные лодки, менее стесненные, могли продвигаться быстрее.
В это время какая-то гондола, экипаж которой был вдвое многочисленнее обыкновенного, быстро вышла из бокового канала и, повернув в Большой, очутилась, совершенно случайно, как-раз против сплошной линии рыбацких лодок. Гондольеры казались удивленными этим необыкновенным зрелищем и с минуту не знали, к какой стороне им примкнуть.
- Это гондола республики! - закричали рыбаки.
А один голос добавил: "Канал Орфано!"
Простого подозрения относительно поручения, которое приписывали гондоле эти два слова, в подобную минуту было достаточно, чтобы возбудить среди рыбаков новую вспышку ярости. С угрожающими криками часть лодок кинулась за гондолой. Республиканские гондольеры обратились в бегство. Они причалили к берегу и, выскочив на один из досчатых помостов, окружающих многие венецианские дворцы, исчезли в боковом переулке.
Ободренные этим успехом, рыбаки схватили пустую гондолу и повели ее среди своей флотилии, оглашая воздух торжествующими криками. Некоторые из них, из любопытства, проникли в каюту, обтянутую черным сукном и похожую благодаря этому на катафалк. В ту же минуту они вышли обратно и вывели с собой монаха.
- Кто ты такой? - спросил монаха хриплым голосом тот из рыбаков, который играл в этот день роль предводителя.
- Как видишь, я монах-кармелит.
- Служишь ли ты правительству? Ездил ли ты на канал Орфано затем, чтобы дать отпущение какому-нибудь несчастному?
- Я здесь не один, а при даме, которая нуждается в моих советах и молитвах. Свободный человек и заключенный одинаково могут рассчитывать на мои заботы.
- Оказывается, ты не гордец и, вероятно, согласен помолиться за одного бедняка?
- Я не вижу никакой разницы между дожем и рыбаком. Но я все-таки не хотел бы оставить моих спутниц, которые…
- С ними ничего не случится. Ну, войди в мою лодку!
Отец Ансельм вернулся в каюту казенной гондолы, объяснил все происшествие своим испуганным спутницам и затем вышел, чтобы исполнить требование рыбаков. Его повели в гондолу, которая была впереди всех, и указали тело старого рыбака.
- Перед тобой тело честного рыбака, - сказал его спутник, - между нами он был самый старый и ловкий рыбак, готовый всегда помочь своему товарищу.
- Я охотно верю тебе.
- Вчера он вышел победителем над лучшими гондольерами Венеции, и за то, что он попросил свободы для своего внука, республика убила его.
Лодки двинулись дальше.
Эта процессия представляла странное зрелище. Впереди всех плыла гондола с останками Антонио. Монах с обнаженной головой и с скрещенными на груди руками стоял у изголовья. Слышался только равномерный плеск весел и дрожащий голос монаха, прерываемый время от времени пением рыбаков.
Большая республиканская гондола шла в середине этой движущейся массы, потому что рыбаки не хотели отказаться от своего трофея. В таком порядке эта торжественная процессия въехала в порт и причалила к набережной в конце Пьяцетты.
Площадь святого Марка представляла в эту минуту интересную картину. Огни в кофейнях исчезли, любители веселья поспешили скрыться, боясь смешаться с рыбаками, а шуты и уличные певцы, сбросив маску веселости, приняли более подходящий общему настроению вид.
- Правосудия! - закричали тысячи голосов, когда тело Антонио было принесено во двор Дворца дожей. - Правосудия во дворцах, а хлеба на площади!
Обширный темный двор был наполнен загорелыми взволнованными рыбаками. Тело было положено внизу Лестницы Гигантов.
Совет Трех был извещен о прибытии волнующихся рыбаков. Собравшись во дворце, они устроили секретное совещание о возможной причине восстания.
- Известили ли далматинскую гвардию о возмущении? - спросил один из членов тайного судилища. - Нам придется прибегнуть к ее залпам, прежде чем утихнет восстание.
- Положитесь в этом случае на обыкновенные власти, синьор, - ответил сенатор Градениго. - Я боюсь единственно, как бы не было здесь какого-нибудь заговора, могущего поколебать верность войск.
- Чего они еще добиваются? Им мало того, что у них есть, и они хотели бы иметь лучшее обеспечение, чем наши речи и уверения.
- Человек завистлив: бедняк хочет быть богатым, слабый - сильным.
- Есть, однако, исключение в этом правиле: богатые редко желают сделаться бедными, как и сильные не желают стать слабыми.
- Можно подумать, что вы сегодня надо всем смеетесь, синьор Градениго, но я полагаю, что говорю так, как следует говорить сенатору Венеции.
- Вы правы, ваши слова не представляют ничего необыкновенного. Но я сомневаюсь, чтобы дух наших законов подходил к богатству, приходящему в упадок… Во всяком случае, надо обратить должное внимание на возмущение; идемте к дожу. Он выйдет к народу с некоторыми патрициями и с одним из нас, как свидетелем. Большее число могло бы повредить нашему достоинству.
Тайный Совет разошелся как-раз в тот момент, когда траурная процессия входила во двор Дворца Дожей.
Толпа, собравшаяся во дворец, начала угрожающе кричать при виде дожа, только по имени управлявшего этим искусственным государством, но многолетняя привычка рыбаков к повиновению заставила их мало-помалу стихнуть. Среди наступившей тишины слышалось только шуршанье одежды дожа, двигавшегося медленными шагами.
- Почему вы здесь собрались, друзья? - спросил дож, дойдя до вершины Лестницы Гигантов. - И главным образом, скажите, почему вы подошли к дворцу вашего правителя с непристойными криками.
Рыбаки переглянулись и, казалось, искали в своей среде человека, который мог бы ответить за всех. Наконец, один из них, находившийся в самой середине толпы, где его нельзя было заметить, закричал:
- Правосудия!
- Мы этого и сами желаем, - сказал дож, - и добавлю, что мы это и исполняем. Но почему вы собрались здесь в таком оскорбительном для нас виде?
Все молчали. Единственный человек из всей корпорации рыбаков умел избавиться от оков привычки и предрассудка, но сейчас он был мертв.
- Что же никто не отвечает? - вновь спросил дож. - Вы смело кричите, когда вас не спрашивают, и становитесь безгласными, когда, к вам обращаются!
- Не угодно ли вашему высочеству говорить с ними снисходительнее, - сказал тихо дожу член Тайного Совета. - Далматинцы еще не готовы.
Дож поклонился в знак согласия на это замечание и продолжал более кротким голосом:
- Если никто из вас не хочет мне сказать, чего вы желаете, то я должен буду приказать вам разойтись, мое отеческое сердце…
- Правосудия! - повторил тот же голос из толпы.
- Но необходимо, чтобы мы знали, чего вы требуете.
- Взгляните сюда, ваше высочество!
Более смелые из рыбаков повернули тело Антонио таким образом, что оно все оказалось освещенным лунным светом. Дож вздрогнул и медленно спустился по лестнице в сопровождении своей свиты и охраны. Он остановился возле тела.
- Неужели этот человек умер от руки убийцы? - спросил он, посмотрев на труп и перекрестившись. - Что мог выиграть убийца от смерти подобного человека? А может быть, этот несчастный пострадал во время ссоры с кем-нибудь из товарищей?
- Ничего подобного, великий дож; мы боимся, не стал ли Антонио жертвой гнева святого Марка.
- Его зовут Антонио? Не он ли хотел вчера после гонок учить нас управлять государством.
- Он самый, ваше высочество, - ответил наивно один из рыбаков, - это был лучший рыбак и лучший друг в нужде.
- Да, это был душа-человек, - заявил другой рыбак из толпы.
Дож начал подозревать правду; он украдкой посмотрел на инквизитора, но не нашел в его лице ничего, что бы могло рассеять возникшее подозрение.
- Может ли кто-нибудь из вас объяснить мне, каким образом умер этот несчастный?
Главный оратор рыбаков взял это на себя и рассказал дожу, как они нашли труп Антонио.
- Я в этом не вижу ничего, кроме тех опасностей, которым подвержена жизнь рыбака, - заметил один из членов Тайного Совета. - Он умер от какого-нибудь несчастного случая.
- Сенатор, - отвечал рыбак с сомнением, - но ведь правительство святого Марка было обижено…
- Мало ли что среди вас болтают о святом Марке. Но если уж верить всему, что рассказывают о делах этого рода, то преступников ведь топят не в лагунах, а в канале Орфано.
- Верно, синьор, и нам под страхом смерти запрещено забрасывать там сети.
- Вот и еще причина, заставляющая думать, что смерть его была случайной. Есть ли признаки насилия на его теле? Никто не осматривал его тела?.. Но я вижу здесь кармелита… Батюшка, можете ли вы что-нибудь сказать по этому делу?
Монах старался говорить, но ему не хватало голоса. Он скрестил руки на груди и молчал.
- Ты не хочешь отвечать? - сказал дож. - Где ты нашел это тело?
Отец Ансельм вкратце рассказал, каким образом он был принужден исполнить требование рыбаков.
Рядом с дожем находился молодой патриций. Обманутый, как и все, тоном монаха, который один знал причину смерти Антонио, он из человеколюбия желал верить, что рыбак не был жертвой насилия.
- Я слышал об этом Антонио, - сказал этот молодой сенатор, по имени Соранцо. - Мне говорили об его успехах на гонке. У него, кажется, был соперник браво Джакопо?
Глухой ропот прокатился по толпе.
- Говорят, этот Джакопо вспыльчив и жесток, и, может быть, он хотел расплатиться с ним за свою неудачу.
Более сильный ропот доказал успех этого внушения.
- Джакопо расправляется только кинжалом, - сказал предводитель рыбаков, наполовину убежденный, но все-таки сомневаясь еще…
- При случае подобный человек может всегда воспользоваться и другими средствами для удовлетворения своей злобы. Вы разделяете мое мнение, синьор?
Сенатор Соранцо обратился чистосердечно с этим вопросом к одному из членов Тайного Совета. Тот казался удивленным возможностью этого предположения, но ограничился лишь кивком головы.
- Джакопо - виновник его смерти! - закричали в толпе. - Старый рыбак победил браво, и ему понадобилась кровь, чтобы смыть этот стыд.
- Все будет расследовано с строгим беспристрастием, - сказал дож, повернувшись, чтобы подняться на лестницу, и затем добавил:- Пусть выдадут денег на панихиды… Уважаемый батюшка, я прошу вас позаботиться об этом теле, и лучше всего вы сделаете, если проведете ночь около него.
По тайному приказанию инквизиторов далматинская гвардия вернулась в казармы. Через несколько минут все было приготовлено. Из собора принесли гроб, положили в него тело и подняли над ним балдахин.
Отец Ансельм шел впереди процессии, которая, пройдя в главные ворота дворца, перешла через площадь.
Глава XXIII
Причалив к набережной, все рыбаки пошли за похоронной процессией. Донна Виолетта и ее наставница с тревогой прислушивались к удалявшемуся шуму.
- Они ушли, - сказала донна Флоринда.
- Да, и скоро полиция придет нас разыскивать.
- Их не видно! Бежим.
В одну минуту дрожавшие от волнения беглянки очутились на набережной. Пьяцетта была совершенно пуста. Глухой шум, как беспокойное жужжанье пчел, доносился со двора дожа.
- Там что-то неладно, - сказала гувернантка.
Вдруг они услышали приближавшиеся шаги. Человек в костюме лагунского рыбака шел со стороны Бролио.
- Монах поручил мне передать вам это, - сказал он, оглядываясь вокруг.
Он передал донне Флоринде клочок бумаги и, получив монету, поспешно скрылся.
Благодаря яркому лунному свету донна Флоринда могла прочесть несколько слов, написанных рукой, хорошо знакомой ей еще с молодости:
"Спасайтесь Флоринда! Нельзя терять ни минуты. Набегайте людных улиц и как можно скорее ищите убежища".
- Но куда же бежать? - вскричала она растерянно.
- Куда бы ни было, лишь бы скрыться, - ответила донна Виолетта. - Идите за мной.
Вскоре они очутились под аркадами Бролио. Первой мыслью донны Виолетты было пойти упасть к ногам дожа, который приходился ей дальним родственником; но, услышав доносившиеся со двора крики, она поняла невозможность пробраться к дожу. Через минуту они очутились на мосту, перекинутом через канал святого Марка. Несколько матросов, стоя на своих фелуках, с любопытством посмотрели на них, но вид испуганных женщин, скрывавшихся от толпы, не заключал в себе ничего такого, что могло бы привлечь особенное внимание.
С моста они вдруг увидели массу людей, шедших им навстречу вдоль набережной. Видно было, как блестело оружие; слышались равномерные шаги дисциплинированного войска. Далматинская гвардия в полном составе выходила из своих казарм. Страх охватил обеих беглянок. Они вбежали в первую попавшуюся дверь. Навстречу им вышла девушка.
- Вы здесь вполне в безопасности, синьоры, - сказала она своим мягким венецианским акцентом, - за этими стенами никто не посмеет вас тронуть.
- Чей это дворец? - спросила донна Виолетта, переводя дыхание. - Я надеюсь, что здесь не откажут в гостеприимстве дочери Пьеполо?
- Вы желанная гостья, синьора, - сказала венецианка, низко кланяясь.
- Скажи имя твоего хозяина, чтобы мы могли попросить у него приема.
- Святой Марк.
Донна Виолетта и гувернантка остановились на минуту.
- Может быть, сами того не зная, мы вошли во дворец?
- Этого не могло случиться, потому что канал отделяет вас от палат дожа; но святой Марк и здесь распространяет свою власть. Поверьте мне, что здесь, в тюрьме, при помощи дочери тюремного смотрителя, вы можете найти совершенно безопасный приют.