- Прежде всего, нельзя сравнивать какого-нибудь владельца фелуки с гондольером, доверенным неаполитанского герцога, который имеет право быть допущенным в Совет Трехсот… Постой, - прервал с живостью свою речь гондольер, который спорил, как свойственно итальянцам, ради самого спора, не высказывая своих настоящих мыслей. - Вот кто-то идет, он подумает, что нас нужно разнимать…
Калабриец молча отступил и спокойно взглянул на человека, вызвавшего это замечание. Тот проходил медленно. Ему не было еще и тридцати лет, хотя можно было дать и больше. Он был бледен, худощав, но мускулист. Шаг его был тверд, ровен и уверен, держался он стройно и свободно, и все его движения отличались бросающимся в глаза спокойствием. По костюму его можно было отнести скорее к беднякам: на нем были обыкновенная бархатная куртка и шапочка коричневого цвета, какие носили тогда в южных странах Европы. Его лицо было скорее грустно, чем мрачно, и оживлялось полными огня, ума и страсти глазами.
Гондольер и моряк молчали, пока этот человек, пройдя мимо них, не скрылся из виду. Тогда Джино прошептал с выражением страха на лице.
- Это Джакопо!
Моряк таинственно поднял три пальца и указал на Дворец Дожей.
- Слушай-ка, Стефано Милано, - сказал серьезно гондольер, - есть в Венеции вещи, о которых должен забыть тот, кто хочет спокойно есть свои макароны. Какие бы ни были дела, по которым ты приехал сюда, в город, ты прибыл во-время, и увидишь большую гонку гондол, которую устраивает правительство.
- А ты в ней участвуешь, Джино?
- И я, и Джиорджио. Кому повезет, тот получит в награду серебряную лодку. Будет также венчанье дожа с Адриатическим морем.
- Твои дожи хорошо сделают, если будут получше ухаживать за Адриатикой, потому что теперь много народу начинает предъявлять на нее свои права. По пути сюда мне встретился странно оснащенный корсар с удивительно быстрым ходом. Он, казалось, хотел гнаться за моей фелукой до самых лагун.
- И у тебя душа ушла в пятки?
- На его палубе о чалмах не было и помину… Виднелись, матросские колпаки на взбитых волосах, подвязанные под чисто выбритые подбородки.
- Республика устарела, брат. Это, пожалуй, верно. Снасти нашего старого Буцентавра пришли в ветхость. Я не раз слышал, как говорили моему хозяину, что и крылатый лев святого Марка не летает уже так, как бывало в молодости.
- Твой хозяин, дон Камилло, рассуждает о судьбе города, потому что голова его находится в безопасности под крышей старинного замка святой Агаты. Если бы он отзывался с большим уважением о дожах и Совете Трехсот, его притязания на права предков скорее получили бы удовлетворение.
- А все-таки, Стефано, ты и сам не думаешь, чтобы республика приобрела еще трофеи для украшения собора и площади святого Марка? - заметил гондольер.
- Сопровождая твоего хозяина в прогулках, ты, приятель Джино, далек от того, что происходит в народе. Прошли красные денечки святого Марка, и наступают они для севера.
- Может быть…
- Джино! - раздался повелительный голос около гондольера.
- Слушаю, синьор.
Тот, кто прервал беседу двух товарищей, не проронив больше ни одного слова, жестом руки приказал подать гондолу.
- До свиданья! - прошептал поспешно гондольер.
Его собеседник пожал гондольеру дружески руку. Через минуту Джино оправлял подушки в палатке гондолы. Разбудив своего подручного, он вместе с ним взялся за весла.
Глава II
Войдя в гондолу, дон Камилло стоял, погруженный в задумчивость, до тех пор, пока лодка, управляемая искусными гребцами, не выбралась из тесноты и не направилась к Большому каналу.
- Тебе хочется показать свое искусство на гонках, Джино, и по справедливости ты заслуживаешь награды, - сказал дон Камилло. - С кем ты разговаривал, когда я позвал тебя?
- Это мой приятель из Калабрии, синьор. В последний свой приезд он клялся, что не вернется больше в Венецию, а теперь пригнал опять свою фелуку.
- А как его имя, и как называется его фелука?
- "Прекрасная Соррентинка", а его зовут Стефано Милано; он - сын старого вашего слуги, синьор. Его судно - одно из наиболее быстроходных, да и красотой может похвалиться.
Дон Камилло, казалось, заинтересовался разговором.
- "Прекрасная Соррентинка"! Как ты думаешь, мне когда-нибудь приходилось видеть эту фелуку?
- Очень возможно, синьор, потому что у ее хозяина есть родные в святой Агате, и он не раз оставлял свое судно зимовать на берегу около замка вашей светлости.
- Чего ему нужно в Венеции?
- Мне и самому хочется это знать. И хотя, вообще, я не люблю вмешиваться в чужие дела и хорошо понимаю, что скромность - лучшая добродетель гондольера, я все-таки не мог не поинтересоваться. Но все мои старания оказались без успеха.
Когда гондола приблизилась к Большому каналу, герцог вошел в палатку и прилег на элегантных подушках из черной кожи. Гондола плыла дальше. Джино, как старший, стоял на мостике кормы и с привычной ловкостью направлял лодку то вправо, то влево, лавируя между судами, попадавшимися по пути. Поровнявшись с одним из зданий, гребцы прекратили на время свою работу, оставив весла на поверхности воды, и ждали дальнейших приказаний хозяина.
Дворец, мимо которого плыла гондола, мог привлечь внимание как красотой и богатством внешних украшений, так и оригинальностью постройки. Его массивный мраморный фундамент устойчиво покоился среди волн, словно был поставлен на вершине утеса. Несколько гондол было привязано около широкой мраморной лестницы, ведшей к главному входу во дворец. Место стоянки гондол, окруженное остроконечными, наклонно стоявшими в воде столбами-сваями и защищенное ими от проходящих мимо барок, являлось как бы гаванью этого дворца.
- Куда ваша светлость пожелает отправиться? - спросил Джино.
- Домой.
Гребцы обменялись удивленными взглядами и круто повернули гондолу от этого богатого, но неприветливого здания. Войдя в более узкий канал, они вооружились короткими веслами и, подталкивая лодку вперед, громкими возгласами предупреждали встречные суда. Наконец, Джино остановил лодку как-раз около лестницы.
- Ты пойдешь со мной, Джино, - сказал дон Камилло, осторожно ступая на мокрый камень и опираясь на плечо слуги, - ты мне нужен.
Внешний вид этого здания не мог сравниться по роскоши и богатству с дворцом на Большом канале.
- Не хочешь ли вверить свою судьбу на гонках вот этой новой гондоле, Джино? - сказал герцог, поднимаясь по крутой лестнице и указывая на изящную лодку из каштанового дерева, стоявшую на каменном полу входных сеней.
Глаза Джино радостно заблестели, и он рассыпался в благодарностях. Новая гондола была мастерски выстроена.
Поднявшись в первый этаж, они прошли длинный ряд сумрачных комнат и, наконец, очутились в кабинете герцога.
- Теперь ты мне должен оказать особую услугу, - сказал герцог, запирая дверь. - Скажи мне, ты знаешь Джакопо Фронтони?
- Ваша светлость! - вскричал испуганно гондольер.
- Я тебя спрашиваю, знаешь ли ты венецианца Джакопо Фронтони?
- Точно так, ваша светлость!.. Знаю… в лицо…
- Он известен несчастиями, которые преследуют его семью, его отец, кажется, в ссылке в Далмации.
- Точно так, ваша светлость! Так, по крайней мере, говорят.
- Здесь несколько Фронтони, и важно, чтобы ты не ошибся. Джакопо только двадцать пять лет, хотя на вид ему можно дать и больше, благодаря его степенной осанке и сосредоточенному выражению лица. Он не общителен и молчалив. Живет он в собственном домике около арсенала.
- Нет необходимости описывать его наружность, ваша светлость. Все гондольеры знают ее, как свои пять пальцев.
- Ну, стало быть, ты его знаешь, - сказал дон Камилло.
Он машинально передвинул некоторые вещи на письменном столе и после недолгого раздумья ласково и доверчиво обратился к Джино.
- Ведь ты уроженец моих поместий и всю жизнь провел у меня на службе, Джино. Я хочу, чтобы последние годы твоей жизни прошли спокойно и в достатке там, где ты их начал. До сих пор ты ни разу не обманул моего доверия, хотя тебе нередко приходилось бывать свидетелем кое-чего в жизни твоего хозяина, что для чужих было бы очень любопытно.
Дон Камилло улыбнулся, но веселое выражение его лица быстро сменилось сосредоточенным.
- Так как ты знаешь того, о ком я говорил, то наше дело становится очень простым.
Герцог передал слуге конверт большого формата и, сняв с руки кольцо с печатью, добавил:
- Это будет подтверждать твои полномочия. Под аркой Дворца Дожей, ведущей к каналу святого Марка, под Мостом Вздохов, ты сегодня, не позднее часа после заката солнца, встретишь Джакопо. Передай ему этот пакет, а если он потребует, то и кольцо. Дождись его ответа и принеси мне его…
Джино пришел в волнение, которого он не мог скрыть. Обычная покорность боролась в нем с тем отвращением, которое внушал ему приказ герцога. Но дон Камилло сделал вид, что не замечает колебаний слуги, и повторил:
- Итак, у арки, ведущей во дворец, под Мостом Вздохов, и по возможности не позднее первого часа ночи.
- Разрешите мне, синьор, сопровождать вас вместе с Джиорджио в Падую.
- Почему тебе вдруг захотелось отправиться в это утомительное путешествие?
- А потому, что там нет ни Дворца Дожей, ни Моста Вздохов, и потому, что там не встретишь этого негодяя Джакопо.
- Как я вижу, тебе не хочется исполнить мое поручение. Но ты забываешь, что обязанность слуги - повиноваться приказаниям хозяина. Ты - мой вассал, Джино Мональди, и хотя ты с детства - здесь, в Венеции, гондольером, все-таки ты мой вассал, как уроженец моих неаполитанских поместий!
- Синьор, скажу вам откровенно, что все мы здесь, в Венеции, простые люди, - начиная от продавцов воды и кончая гондольерами, - все мы желаем этому псу Джакопо самого что ни есть скорого успокоения в лоне Авраамовом… Говорить с этим негодяем значит не дорожить своей честью. Это могут подтвердить все. И не дальше, как вчера, это же самое говорила красавица Аннина, дочка старого торговца вином… Да если кто из гондольеров увидит меня с Джакопо, мне не придется участвовать в гонках, даже несмотря на поддержку вашей светлости…
- Итак, если он тебя задержит, ты дождись его ответа… А если он прогонит тебя без разговоров, ты немедленно вернись сюда, чтобы я знал, чем кончилось мое поручение.
- Я очень хорошо понимаю, синьор, что самолюбие хозяина значит больше, чем честь слуги… Если бы какой-нибудь мерзавец осмелился нанести оскорбление вашей светлости, мы с Джиорджио всегда сумели бы доказать нашу преданность…
- Ага, так… Ну, благодарю тебя… Ступай и спи спокойно в гондоле… А ко мне пошли Джиорджио.
- Помилуйте, ваша светлость!
- Ты ведь отказываешься?
- Как прикажете, ваша светлость, отправиться к Мосту Вздохов: улицами или каналами?
- Как хочешь. Только захвати с собой весло, потому что может понадобиться гондола.
- Не успеете, синьор, и глазом моргнуть, как принесу ответ от Джакопо, - сказал, вздохнув, Джино и, поклонившись, вышел из кабинета с запечатанным письмом в руке.
Спустившись по потайной лестнице, он миновал узкий коридор и, пройдя по внутреннему двору через скрытую, немногим известную дверь, вышел в темный переулок, соединявшийся с соседней улицей.
Венеция расположена на низких песчаных островах. Вероятнее всего, что обширная мель в глубине венецианского залива - наносного происхождения. Множество потоков, орошающих долины Альп, несут Адриатическому морю свою дань в виде остатков разрушенных ими горных пород. Этот наносный грунт образует в заливе мели, которые с течением времени выступили из воды группой низких островов. Песчаная отмель, обращенная к Венеции и к ее лагунам, называется островом Лидо. Так как большинство глубоких каналов лагун оставлено в неприкосновенности, то город в разных направлениях прорезывается множеством протоков. По берегам этих протоков стены домов буквально упираются в воду, так как недостаток твердой почвы заставлял строить дома у самых берегов каналов. Благодаря этому почти каждое из зданий имеет один выход на канал и другой во внутренние проходы улиц. Улицы Венеции хотя и очень узки, но все вымощены, удобно проложены, и, при наличии мостов, сообщение между островами незатруднительно.
Джино очутился на одной из таких улиц. С гибкостью угря, плавающего в лагунах, он пробирался в толпе, стараясь пройти незамеченным. Не останавливаясь ни разу, он добрался до маленького низкого домика, стоявшего на углу площади, населенной бедняками и рабочим людом. Пробравшись среди множества пустых бочек, груд снастей и разного хлама, гондольер нащупал дверь и вошел в комнату.
- Ты ли это, Джино? - вскричала хорошенькая, разбитная венецианка, в голосе которой слышалось кокетство и удивление. - Пешком, потайным входом и в необычный час!
- Твоя правда, Аннина, что я пришел не во-время; мне некогда рассказывать; надо торопиться. Принеси ты мне, Аннина, пожалуйста, ту куртку, в которой я был с тобой на празднике в Фузине.
- Почему ты хочешь сменить ливрею твоего хозяина на платье простого лодочника? Ведь эта шелковая куртка идет тебе гораздо больше, чем выцветший бархат, и если я раньше никогда этого не говорила, то только оттого, что хотела поберечь похвалу для других, кто их тоже любит…
- Дело не в этом! Скорее как можно давай мою куртку!
- Вот она! Ты найдешь в ее кармане ответ на твое письмо, за которое я тебя вовсе не благодарю, потому что тебе его писал секретарь герцога. И я тебе скажу, что женщины всегда осторожнее в этих делах; они знают, что, выбирая поверенного, очень легко наткнуться на соперницу.
- Сам чорт не написал бы этого письма лучше, моя дорогая, - сказал Джино, переодеваясь. - Теперь шапочку и маску!
- Тот, у кого на лице обман, не нуждается в маске, - ответила девушка, все же бросая Джино нужные вещи.
- Теперь хорошо! Никто не угадает во мне слугу дона Камилло Монфорте. Я готов даже нанести визит тому еврею, который взял в залог твою золотую цепочку, и пригрозить ему ножом, если бы он захотел взять процентов больше условленного.
- Но что же будет тогда с тем важным делом, ради которого ты так торопишься?
- Правда, правда, долг прежде всего! Что, лодки твоего отца все в разгоне?
- Ну, конечно, ты видишь, я одна. Отец уехал в Лидо, брат в Фузине, а слуги на островах.
- Чорт возьми! Неужели ни одной вашей лодки в канале не найдется?..
- Стой, Джино! Ты что-то очень уж торопишься. Я жалею теперь, что впустила тебя и позволила переодеваться в нашем доме. Я хочу знать, что это за спешное дело, и не навлечет ли оно каких-нибудь подозрений и на моего отца. Я хочу знать!
- Ах, пойми, время дорого! Если я опоздаю, это будет твоя вина. Дай скорее ключ от двери, которая выходит на канал.
- Ты не уйдешь отсюда, пока я не узнаю, почему тебе понадобилось переодеваться и вообще всего относительно этого "важного" дела.
- Ты нерассудительна, Аннина! Я же тебе сказал, что я должен исполнить важное поручение, и малейшее промедление может навлечь большие неприятности.
- На кого? И что это за поручение? И почему ты так торопишься сегодня, тогда как обычно тебе надо напоминать об уходе. Ну, живей, Джино, или скажи мне всю правду, или надевай опять ливрею дона Монфорте!
- Ну, так и быть! Мы ведь с тобой друзья, Аннина; я вполне верю тебе, и ты все сейчас узнаешь. У меня остается еще несколько минут, так как на колокольне сейчас прозвонили три четверти.
- Но у тебя такой вид, будто ты что-то придумываешь…
- Да, я волнуюсь, потому что вижу, что ради любви к тебе я совершу большую ошибку. Ты слышала, конечно, что говорят о моем хозяине и о племяннице римского маркиза, утонувшего в Джудекке?
- Кто же не слышал этой басни, которую каждый гондольер рассказывает на свой лад!
- И вот, эта история близка к развязке. Я боюсь, как бы мой хозяин не сделал глупость.
- Он хочет жениться?
- Еще хуже! Он меня послал отыскать, как можно скорее священника…
Аннина с интересом слушала выдумку гондольера. Но, зная хорошо Джино, она сомневалась в правдивости его слов.
- В какой же монастырь велели тебе итти?
- Мне ничего определенного не сказали! Я знаю только, что я должен отыскать священника-францисканца.
- Неправда! Лжешь! Дон Камилло Монфорте не женится так опрометчиво. Тебе не удастся меня обмануть. И я тебя не выпущу, пока не узнаю всю правду. Возьми-ка выпей вина из этой кружки: может быть, тогда у тебя заговорит совесть.
- Ну, вот… видишь… Я хочу познакомить твоего отца и Стефано Милано, - сказал гондольер, отпив из кружки. - Он калабриец и часто привозит чудные вина, которыми славится его страна. Он сейчас в Венеции, и, если хочешь, он может вам доставить несколько бурдюков.
- Ну, сомневаюсь, чтобы его вина были лучше тех вин, которые продаются на Лидо… Выпей-ка еще стаканчик! Недаром говорят, что второй стакан еще слаще первого! Но я не прочь познакомиться с калабрийцем. И чем скорее, тем лучше! Если его фелука в порту, то ее можно теперь же пригнать сюда каналами и внести вино прямо сюда по скрытому входу.
- Но ты забыла про поручение! Дон Камилло привык к моей аккуратности. А жаль, если вино достанется другому!
- Ладно. Чтобы не упустить удобного случая, я сама пойду с тобой к калабрийцу. Ведь ты знаешь, что отец поручает мне эти дела.
Джино не успел опомниться, как Аннина надела маску, отворила дверь и вытолкнула его из дому.
Канал, у которого стоял домик винного торговца, был узкий, темный и безлюдный; незатейливая гондола была привязана при входе в дом. Гондольер видел, что сопротивляться бесполезно. Он вошел в лодку и занял свое обычное место на корме.
Глава III
Присутствие Аннины сильно стесняло Джино. Он был молод и стремился нравиться дочке торговца вином, а тут две выпитые чарки крепкого вина ударили ему в голову. Но свежий ночной воздух вернул Джино обычное хладнокровие и осмотрительность. Проплыв канал, Джино начал искать глазами хорошо известную ему фелуку калабрийца.
Порт был загроможден кораблями всех стран. Луна поднялась уже высоко и освещала весь широкий бассейн с лесом косых латинских рей, легких мачт мелких судов и с массивными корпусами барок, бригов и коммерческих шхун.
Джино сделал несколько ударов веслами, и гондола остановилась рядом с фелукой.
- Доброй ночи "Прекрасной Соррентинке" и ее уважаемому хозяину! - сказал гондольер, входя со своей спутницей на палубу судна.
После обычных приветствий гости объяснили калабрийцу цель своего приезда.
- Мы приехали к тебе по делу, и тебе будет чем от нас поживиться, - сказал Джино. - Я привез к тебе дочку известного виноторговца, честного малого; он не прочь попробовать торговать твоим калабрийским вином.