Проклятый брак, поганый приговор!
На плаху легче, лучше на костер!
Прелестнейшая Берта! Разве тать я?
Порхну к тебе на головной убор,
А после поброжу по складкам платья -
Да перст мизинный твой порой возьму в объятья!"
XX
С минуту бедный царь лежал простерт -
Пока не вытер слезы покрывалом
И не восстал с дивана, зол, как черт:
К любви найдя препону даже в малом,
Влюбленный обращается вандалом!
И зычно грянул грозный царский глас;
И, точно понукаемый стрекалом,
Поспешно царь продиктовал указ:
Всех пойманных ворюг – на плаху, и тотчас.
XXI
"Эбен!" (Эбеном издавна владыка
Прозвал пажа. Пригож и чернокож,
Любимый царский раб из Мудамбика,
Умен был этот эльф, и прыток тож,
И часто правду молвил, а не ложь,
И потому бывал нечасто порот).
"Эбен! Искать гадателя пойдешь -
Зовется Плудт, недавно прибыл в город!
Сыщи, тащи сюда – хоть волоки за ворот!
XXII
Постой! Пойдешь без моего кольца -
Вещун тебе покажет фигу с маком:
Наверняка такого молодца
Сочтет убийцей, либо вурдалаком;
А перстень свой лишь доблестным служакам
Даю! Скажи: затянется расспрос -
Любой кудесник до расспросов лаком, -
Есть у царя усердный кровосос,
Цепной комар, – а есть и рой несытых ос!"
XXIII
Нешуточную бросивши угрозу,
Унялся Эльфинан, и вновь прилег,
И томно принял царственную позу.
А раб, нутром почуявший батог,
Безмолвно пятясь, вышел за порог,
И двинулся к астрологу в обитель:
Столицу знал он вдоль и поперек,
Насквозь разведал – верить захотите ль? -
Гораздо лучше, чем любой исконный житель.
XXIV
Смеркалось, и оптовым на замки
Закрыться подошла пора лабазам,
А где продажа в розницу – рожки
Зажглись, шипя веселым, ярким газом
(Врачи глаголют, он сродни заразам).
Теки по трубам, газ, расторгни мрак,
Потешь нам душу и обрадуй разум!
Свечной торговец, нынче ты – бедняк,
И вскоре не у дел останется светляк.
XXV
Эбен презрел кондитерские лавки
(Он во дворце халву и пастилу
Нещадно трескал и просил добавки);
Он важно шел – и вдруг изрек хулу:
Отчаянно фальшивил на углу
Скрипач, игравший токмо ради хлеба.
"О, где бы взять поганую метлу!" -
Рыкнул Эбен. Тут капли пали с неба,
И хлынул дождь, и раб забрался в кузов кэба.
XXVI
"Я дерну шнур, – сказал Эбен. – Мой Бог!
Ну, где такую сыщешь колымагу?
Сиденье – рвань, в обивке – уйма блох.
Одёр ледащий не прибавит шагу:
Я скоро трупом, намекает, лягу!
Стекло приспустишь – больше не поднять,
И всюду щели пропускают влагу!
О Боже, мы ползем – за пядью пядь!
Пора бы паланкин использовать опять!
XXVII
О ты, ползущий медленней улитки,
И тяжко раздувающий бока!
Ты утром вез бедняцкие пожитки,
А днем возил, увы, ростовщика,
Что бедняка прижмет наверняка;
И вечером тебе нашлась обуза:
Из кабака доставил седока
Домой. О, ты влачил немало груза!
С удачей у тебя, о кляча, нет союза.
XXVIII
Шагай, бедняга, не жалей подков!
Ты держишься в оглоблях еле-еле,
А надо на кивок, иль жест, иль зов
Покорно поворачивать к панели:
Увы, не потрудились – не поели
Ни ты, ни кучер, уж таков закон.
Вздыхай, бедняга, о своем уделе!
Вздыхай, пока тебя летят в обгон
Карета, и ландо, и прыткий фаэтон".
XXIX
И тут, заметив нужный переулок,
Эбен без промедленья дернул шнур.
Замолк ужасный скрип колесных втулок,
Застыл одёр, измучен и понур.
"Да, сударь! – молвил кучер. – Перекур:
Тут ни проезду нету, ни проходу!
Глядите, сколь пролеток, бричек, фур -
Толпиться, вишь ты, нонче взяли моду!
Видали, сударь, мух, слетающихся к меду?"
XXX
Сошел Эбен. Мощенные слюдой,
Повсюду отражали тротуары
Эбеновую рожу с бородой,
Какую отпускают янычары,
Пунцовый плащ, атласные шальвары
(Их натянул бы даже падишах),
Кушак шелкóвый – а еще динары,
Что и в носу блистали, и в ушах:
Любимый царский раб рядился в пух и прах.
XXXI
Спеша вперед, Эбен с любовью пылкой
Гляделся в сумрак слюдяных зеркал -
И расплывался радостной ухмылкой
(Он чаял государевых похвал).
И, созерцая собственный оскал,
Домчался к магу вихрем, ураганом;
Швейцара кликнул, взором засверкал,
Зелено-бело-золотым тюрбаном
Тряхнул, и поиграл огромным ятаганом.
XXXII
"Похоже, у хозяина прием?" -
Эбен спросил. Швейцар сказал: "Куда там!
У нас под боком нынче торг тряпьем -
Царь женится, пришла пора затратам!
Здесь Magazin des Modes на радость фатам
И женам их открыли… Тарарам!
Нашлось употребление деньжатам!..
Хозяин мой под этот шум и гам
Не в силах ни таблиц чертить, ни пентаграмм.
XXXIII
В науке нешто воспаришь к вершинам,
Коль от земной заботы очумел?
А dentes sapientiae мышиным
Растет цена! А сколько стоит мел!
А уж почем чеснок и чистотел!
И aqua-vitae надобна, однако,
Для ворожбы и ей подобных дел!
Увы: не сыщешь денежного знака -
Забудь и помышлять о знаках Зодиака.
XXXIV
Венеру кличешь – отверзай мошну:
Корыстны, сударь, некие светила!
Но, entre nous, приверженность к вину
Хозяина изрядно разорила".
Эбен изрек: "Потише! За перила
Держась, гадатель вниз ползет, как рак!
Багровее не видывали рыла!
Гляди, обулся лишь в один башмак!"
"О да, – шепнул швейцар, – на это он мастак".
XXXV
Да, собственной блистательной персоной
По лестнице спускался звездочет,
Поникший и подобный мухе сонной,
И выступавший задом наперед.
Он каждую ступеньку в свой черед
Нащупывал ногой… "Мою дворнягу
Хоть кто-нибудь с дороги уберет? -
Он бормотал: – Ведь раздавлю беднягу…"
"Давно, – сказал швейцар, – ваш песик задал тягу".
XXXVI
Воспрянул Плудт: "А вот и царский паж!
Про твой визит рекла моя наука.
Рычит во гневе повелитель ваш,
Промешкаешь – отведаешь бамбука!
Скорее в путь, и более – ни звука.
Спешим!.." И вот астролог и арап,
Подобно стрелам, пущенным из лука,
Примчали к царской спальне. В оной раб
Учуял некий шум, напоминавший храп.
XXXVII
Шепнул Эбен: "Какая же таблица
Вещала – мол, царя объемлет ярь?"
Шепнул гадатель: "Да! Владыке снится,
Что он тебя, ехиднейшая тварь,
Терзает, как разгневанный дикарь".
"Срамлю тебя, – сказал Эбен, – сполна я!
Шумит игрушка, созданная встарь -
Богатая игрушка, заводная:
Урчит бенгальский тигр, британца уминая".
XXXVIII
Эбен толкнул гадателя: "За мной!"
Они в покой вступили тише теней
И, хоть сидел властитель к ним спиной,
Не позабыли преклонить коленей
И пали ниц, ничтожнейших смиренней:
Не столь Эбен боялся пауков,
Не столь Эбен страшился привидений,
Сколь кесаря, когда, уйдя в альков,
С игрушки заводной тот свесть не мог зрачков.
XXXIX
Не смея покоситься друг на друга,
Вещун и раб лобзали так и сяк
Ковер заморский, бывший краше луга -
Там выткан был цветок любой и злак,
И мягкий ворс являл предивный зрак…
Игрушка заводная замолкала.
Царь Эльфинан десницу сжал в кулак
И, повелитель старого закала,
Чернильницу разбил, и три больших бокала.
XL
Царь обернулся: "Жалко, недосуг -
И краткой будет речь моя, и кроткой!
Глухонемых заставил бы я слуг
Твоей, Эбен, заняться обработкой -
О, как любой из них владеет плеткой!
Проваливай! А ты, халдейский маг,
Восстань! Желаешь подкрепиться водкой?
А может быть, в шампанском – вящий смак?
Иль херес предпочтешь? А хочешь – пей коньяк".
XLI
"Властитель правоверных! – рек астролог: -
Владетель дивных пьянственных хором!
И выбор прост, и разговор недолог:
Я предпочту ямайский старый ром".
"Залейся, – царь изрек, – таким добром!"
И молвил Плудт: "О, с радостью великой!
Но – каюсь: в этикете слаб и хром -
Нельзя ли сдобрить оный ром толикой
Crēme de citron – дабы не сделаться заикой?"
XLII
"Я пью твое здоровье, Плудт! И пью
За Берту!" "Берту? – рек астролог: – Браво!
Но столько Берт!" И царь вздохнул: "Мою
Алмазом чту, а прочие – оправа".
"Но ведь любая, – Плудт икнул, – держава
Бесчисленными Бертами кишит!
Я знаю Берту Ватсон – ух, отрава!
И Берту Пэйдж – наперсницу Харит;
И помню Берту Нокс, и видел Берту Смит…
XLIII
О Берте, вам любезной, больше вдвое
Гадатель должен выведать сперва:
Прозвание скажите родовое".
И царь ответил: "Перл! Моя глава
Пред Бертой Перл склоняется! Молва
Идет о Берте всюду! Есть ли чище
И краше перлы? Тут мои слова
Окажутся бессильны, блёклы, нищи…
Да! – в Кентербери, Плудт, ищи ее жилище".
XLIV
"Ба! – крикнул маг: – Она!.. Давным-давно
Покинул я дитя под чуждым кровом -
Дитя, что было в полночь рождено,
В индийских дебрях, где с тигровым ревом
Сливались вопли матери… В суровом
Родиться Берте выпало краю -
Здесь горе вдовам, и лафа коровам!
Я крошку ясноглазую сию
Похитил – и потом подкинул, признаю".
XLV
"Не знаю, – рек монарх, – гадать не стану,
Правдивый ты рассказчик, или враль.
Допей бокал, ступай сюда, к дивану!
Сочти мой пульс, восчуй мою печаль!
И, если ты ученый, а не шваль,
То госпожу в мои доставь чертоги!"
И молвил Плудт: "Я в жизни лгал едва ль!
Я вправду тать милейшей недотроги!
Я истину вещал, а вы чрезмерно строги".
XLVI
"Орудуй, Плудт! Иначе головой
Ответишь, ибо скипетром расквашу
Башку!" – "О царь, неужто булавой
Послужит скипетр? Боже, что за кашу
Я заварил!.." Но император чашу
Горчайшую испить успел до дна,
И был готов к любому ералашу.
И маг вздохнул: "Где-где живет она?..
Дозвольте ром залить стаканчиком вина!"
XLVII
И длань простер к фламандскому фужеру
(Владел им прежде адмирал де Витт),
Кларетом налил – но не всклянь, а в меру, -
И осушив, обрел довольный вид,
И, точно из пучины всплывший кит,
Вздохнул – и ровно через пол-минуты
Напитком тем же был фужер налит
И выпит. Маг хихикнул: "Фу ты-ну ты!
Вы щедры, государь, хоть речи ваши круты!
XLVIII
– Не плачьте, князь! – он крикнул, и сосуд
Наполнил вновь: – Не плачь, продолжим пьянку!
Ужасен пульс твой, но тебя спасут!"
Ответил царь: "Присядь на оттоманку!
Рассвет забрезжил – мыслю, спозаранку
Орать негоже. Ты бы чем-нибудь
Закусывал, дружок… Возьми-ка склянку
С водою розовой, и хоть чуть-чуть
Чело мне освежи, и страждущую грудь!
XLIX
– Кроханна! Тьфу!" – завыл он. "Лишь о Берте, -
Ответил маг, – раздумывай, дурак!
Поверь… Ох, государь, винюсь! Поверьте:
Удавкой вам вовек не станет брак!
Кроханна? Фи! Кривляка средь ломак!
А Берта… – И пошарил он в кармане: -
А Берта – самый цвет, и самый смак!"
И, с ловкостью, присущей обезьяне,
Расшитый плат явил, припрятанный заране.
L
"Вот! Летней ночью вышила сама
Себе обнову Берта Перл когда-то!"
И царь, лишаясь царского ума,
Вцепился в ткань расправленного плата
И плакал, точно лютая утрата
Его постигла… И являла ткань
Цветы в лучах восхода иль заката,
Луну являла, тигра, кобру, лань:
Обычен был платок – затейливая дрянь.
LI
Монарх его разглядывал, доколе
Не прояснился августейший взор:
"Как учат рукоделью нынче в школе!"
И вдруг – девиз увидел царь в упор:
Отыди прочь, Эрот, презренный вор!
Царь пошатнулся – пошатнешься, если
Такое зришь надеждам вперекор!
"Эй! – маг воскликнул: – Отдохните в кресле!
Надежды не мертвы – наоборот, воскресли!
LII
– "Отыди прочь"? Толкуй: "спеши сюда!.."
Но к делу. Ни за что на свете фею
Не наречете вы женой? О да,
Разумно. Ибо как же я посмею
Перечить вам? Свою подставить шею?
В особе царской обрести врага?
Вы мне башку снесете, как злодею -
Ведь царская расправа не долга!
А мне башка моя, поверьте, дорога!
LIII
– Да, впрочем, и противно этикету,
Когда желания смиряет князь,
К любви своей влекущийся предмету!
Лишь смерды смирны, ибо смерды – мразь!
Скажу по размышленьи, не страшась:
Я удавил бы всякого прохвоста,
Что князя упрекнет за эту связь -
Ведь невеличка Берта – фея просто:
Изящна, и худа, и крохотного роста".
LIV
"Который час, гадатель?" – "Скоро пять, -
Гадатель молвил. – Уж запела птица,
Товаркам говоря: довольно спать!
Вам на чело рассветный луч ложится.
Задуть ли свечи?" – "Да! Но где ж юница?
Лети за ней, а не витийствуй тут!"
"Нет, – маг изрек, – любовницей разжиться
Отправитесь вы сами – ведь не чтут
К любимой деве путь за непосильный труд!"
LV
"Я сам?" – "О да! Ведь числитесь героем!
А чтобы деву не объяла жуть,
Поскольку в поднебесье взмыть обоим
Придется вам, и долгий править путь,
Заставим Берту славно прикорнуть -
И визг не повредит монаршей прыти.
Но действуйте немедля – в этом суть".
"Немедля?" – "Да. Достигнуть, извините,
Вам Кента след, пока светило не в зените".
LVI
И прояснилось царское чело!
И молвил маг: "Моя награда – чарка!..
Двадцать четвертое у нас число,
Апрель… Грядет канун Святого Марка…
И коль такого алчете подарка -
Сию минуту прогоните лень!
Барашек мой, вас ожидает ярка!
Поверьте, сей глагол – не дребедень:
Похитить Берту вы лишь в этот властны день!"
LVII
И брови снежно-белые насупил
Великий маг, всеведущий старик,
И очи воспылали, точно жупел,
И посуровел добродушный лик;
Десница вознеслась – и через миг,
Нырнувши в плащ, нашарила меж складок
Волшебнейшую из волшебных книг -
Влияла книга на миропорядок,
И были в ней ключи ко множеству загадок.
LVIII
"Возьмите книгу… Царь, да вы же трус!
Не бойтесь, прикоснитесь к переплету!
Сей пухлый том – весьма изрядный груз,
Но не помеха вашему полету;
А Берту в безмятежную дремоту
Повергнет он: сей том, сей амулет
Навеет спячку даже бегемоту!
Закутайте девицу в теплый плед -
И умыкайте. Вам преграды в небе нет!
LIX
"А заклинать придется?" – "Нет, не надо.
Лишь положите книгу на постель,
В которой спит подкинутое чадо -
И все тут". – "О, заветнейшая цель! -
Воскликнул царь: – За тридевять земель
Спешу, и возвращусь без проволочки!
Ты станешь пить, как не пивал досель:
Не из бутылки жалкой, но из бочки!
А хочешь мужем быть Кроханны, ханской дочки?"
LX
И молвил маг: "Благодарю за честь…
Ах, да! Начнутся пересуды, споры:
"Где государь?" И разнесется весть:
У царства – ни надёжи, ни опоры!
Но я скажу, что вы изрядно хворы:
К царю нельзя, владыку бьет озноб!
А коль жрецы – проныры да притворы -
Елеем ваш решат помазать лоб,
Отвечу: торопить царя негоже в гроб".
LXI
"Пора! Пора! Открой окно, гадатель!"
"Ого! – воскликнул маг, открыв окно:
Стадами нынче бродит обыватель
В такую рань!" – "Увы, немудрено, -
Заметил царь: – Ты падок на вино,
А чучела сии весьма охочи
До зрелищ: недоспали, смерды – но
Кроханну ждут, горē возводят очи…
Найдется им, о чем судачить ближе к ночи!"
LXII
И хмыкнул Плудт: "Ого! Они орут!
Ага! Послы вернулись! Прилетели!
Сколь утро ясно, сколь несметен люд!
Сколь облачные блещут цитадели!..
К лесной опушке, где чернеют ели,
Снижается бесчисленный кортеж,
Кружась и вихрясь… Эдакой метели
В апреле мы не видывали прежь!
Сколь нынче воздух чист и несказанно свеж!"
LXIII
"Отлично, Плудт! Кортеж подобен вьюге…
А эти "сколь"! Ну, право, ты поэт!"
"О государь, прочтите на досуге
Мои безделки! С юношеских лет
Служил я Фебу, Музам дал обет!
Не смейтесь! Труд нелегок и долгонек!
Подите, сочините хоть куплет!"
Царь отмахнулся, взлез на подоконник:
Стихов не сочинял, – но зрелищ был поклонник.
LXIV
Народ ликует. И наперебой
Все колокольни город полнят звоном;
Гремят оркестры, с пушечной пальбой,
Что горожанам не грозит уроном,
Соперничая; флагам и знаменам
Привольно полоскаться на ветру.
Близ Эльфинана сядет в зале тронном
Кроханна! – и в столице ввечеру
Вина получит всяк по целому ведру!
LXV
Кортеж кружился над жемчужной башней,
Сверкая в свете ласковой зари.
Наипервейшим, с важностью всегдашней,
Летел Хиндей, за ним летели три
Пажа, вослед пажам – секретари,
Затем – не забывать о протоколе! -
Затем рабы, верзилы-дикари,
Несли усердно – хоть и поневоле -
Герб гималлойский: мышь на серебристом поле.
LXVI
Затем летела знать; за знатью – рать,
Крылатые бойцы в надежных латах;
За ратью – рой рабов, тащивших кладь
(О, сколько силы в неграх и мулатах!);
Затем двенадцать лекарей в халатах
Парчовых… И блистая, как звезда,
Витала в сонме спутников крылатых
Царевна – и уж как была горда,