– На прошлогодней велогонке Мигель стащил из машины одной из команд сумку врача, доверху набитую какими-то медикаментами, – доверительно поведал страж порядка, поглядывая на меня, как на старого задушевного друга. – Парень уже давно пристрастился к наркотикам и очень надеялся поправить своё здоровье одним чудо лекарством, из похищенной им аптечки. Из найденного там шприца он вколол себе пару кубиков бесцветной жидкости – и чуть было не умер. Частота пульса у него подпрыгнула до двухсот десяти ударов в минуту. Бедняга от своей грязной квартирки домчался до городского госпиталя всего лишь за две минуты пятнадцать секунд. Именно столько прошло времени от звонка Мигеля из дома в регистратуру до его личного прибытия в приёмную. Мы специально замеряли это расстояние, и в результате получилось не много не мало, а 1107 метров! В несложном пересчете это оказалось выше мирового рекорда в беге на один километр! Врачи говорят, что его сердце просто каким-то чудом не разорвалось на части. Им еле-еле удалость спасти нашу местную знаменитость от скоропостижной кончины.
– И что же закон присудил вашему рекордсмену за его спортивные подвиги? – насмешливо поинтересовался я.
– А ничего, – беспомощно пожал плечами полицейский. – На опознании ни один из медиков велокоманд, участвующих в прошлогодних соревнованиях, сумочку с медикаментами так и не признал. И не удивительно! Там были такие сильнодействующие синтетические стимуляторы, что владельца этой аптечки вместе с его командой могли бы дисквалифицировали до окончания нынешнего тысячелетия! И Мигеля, в конце концов, пришлось отпустить.
– Ну, теперь-то он поймался на горячем! – от всего сердца позлорадствовал я. – Ведь такой гоночный велосипед стоит, наверно, не менее тысячи с лишком контушей! Смотрите! Вон он! Остановился у почтового автомата! (Прим. Один контуш приравнивался к пяти евро.)
Стаж порядка понимающе кивнул, неспешно развернулся и направился в противоположном направлении.
– Сеньор! Не туда! – потрясенно воскликнул я. – Автомат для продажи марок находится совсем в другой стороне!
Полицейский обернулся и флегматично отметил:
– Я знаю. Но мой наставник и учитель Албано Антониу Тештейра Маседу частенько говорил: хороший полицейский – это живой полицейский. А тот сумасшедший придурок всегда таскает с собой пистолет. И никто никогда даже толком не знает, чем он сегодня с утра обкололся. Мне ведь до пенсии осталось совсем-то немного. А сегодняшняя добыча всё равно Мигелю впрок не пойдёт.
Мой новый знакомый виновато улыбнулся, по-свойски махнул мне на прощание рукой и растворился в хаотично снующей толпе болельщиков. Зрители гонки постепенно рассасывались в различных направлениях: кто спешил на муниципальную площадь, где должен был состояться фольклорный фестиваль, кто направлялся в парк, чтобы покатать детей на качелях и каруселях. Но большинство гуляющих рассредоточивались по многочисленным кафе и барам, чтобы хлебнуть стаканчик холодненького пивка или пригубить чашечку горячего бразильского кофе.
Как это ни странно, но старый полицейский оказался на удивление хорошим пророком. Через два месяца на улице Кумиейра воришку сбил тяжелый грузовик, когда Мигель демонстрировал отремонтированный им гоночный велосипед одному состоятельному местному покупателю. Но об этом я узнал гораздо позже от моего друга и бывшего коллеги Бруно.
А пока что я тоскливо взирал на быстро пустеющую городскую площадь и напряженно думал о нелегких судьбах иммигрантов с Востока, заброшенных нуждой на самый край Старого Света. Почему мы так легко и бездумно бросили наш Родимый Край? Отчего решили, что доля будет к нам благосклоннее за тысячи километров от очагов наших славных предков?
Я в очередной раз тяжело вздохнул и уныло побрел в мою дешевую душную конуру. Мне предстояло готовиться к завтрашней поездке в далекий Порту, чтобы создавать комфорт и уют в апартаментах президента футбольного клуба "Боавишта".
4. Нищий
Стремительные, обильные потоки дождевой воды, бурля и клокоча, неслись по древним улицам Старого Порто. Сточных решетки мостовых, едва не захлёбываясь, с трудом проглатывали избыток упавшей с небес влаги. Если бы не они, то улицы и переулки города превратились бы в подобие знаменитых венецианских каналов. Пролетая над северной столицей Португалии, свинцовые тучи цеплялись своим траурным одеянием за шпили башен и крутые кровли старых домов. И, разрывая свои саваны, они роняли слезы горести и печали на зонты снующих в провалах улиц прохожих.
Хотя, согласно башенным часам, только-только наступил полдень, город оказался погруженный в тусклый и тревожный предвечерний полумрак. И невольно чудилось, будто светлый, ясный день скрылся с глаз долой от ужасающего зимнего ненастья.
Конечно, субтропическую зиму нельзя сравнить ни с русской стужей, ни даже с бодрящими южноукраинскими приморозками. Но здешняя слякоть и опостылевшая сырость не дают по-настоящему ощутить блаженство наступивших новогодних праздников. Особенно донимает местная разновидность непогоды под простонародным названием "a chuva que molha os tolos" (дождь, который мочит дураков). Эти характерные для Португалии осадки являются мелкой водяной пылью, которую несут мощные ветры Атлантики. По внешнему виду это природное явление скорей напоминает морось, чем привычный для нас мелкий дождь. Но стоит Вам по глупости прогуляться под такой безобидной моросью – и через четверть часа Вы вымокните буквально до нитки. А если "дождь дураков" сопровождается даже не очень сильным порывистым ветром, то от него не спасет ни зонт, ни с виду надежный непромокаемый плащ.
Но тот кошмар, что обрушился на Порто нынешним днём, чем-то напоминал излишне обильный тропический ливень.
Несмотря на такую жуткую, мерзопакостную погоду, толпа посетителей широким потоком вливалась в настежь распахнутые двери громадного торгового центра. В преддверии Рождества гипермаркет был заботливо украшен искусственной хвоей, всевозможными украшениями и разнообразными гирляндами огней, причудливо переливающимися всеми цветами радуги. В толпе потенциальных покупателей суетились веселые и жизнерадостные Пай Наталы. Они кокетливо заигрывали с детворой и призывали посетителей поскорее расстаться с отяжеляющими их карманы деньгами. (Прим. Пай Натал – португальский аналог Деда Мороза).
Этот кипучий праздник жизни омрачала скорбная фигура цыганки, сидевшей на грязной подстилке под карнизом здания у самого парадного входа. Она держала на руках безмятежно спящего кучерявого мальчонку быть может трех-четырех лет отроду. А рядышком с ней тихо примостилась печальная девчушка, не старше шести лет, с невероятно огромными заплаканными глазищами. Старая цыганка отрешенно покачивалась взад-вперед, что-то заунывно и тягуче напевая. Перед ней на засаленном полосатом коврике лежала небольшая горка мелких медных монет. Иногда из людского потока появлялась щедрая рука, и очередная монета падала на широкий подол юбки нищенки. А иногда и хрустящая банкнота, словно осенний желтый лист, плавно опадала на тускло мерцающую кучку разменной мелочи. Крупные монеты и купюры цыганка ловкими, незаметными движениями смахивала с подстилки, и они исчезали в недрах бесчисленных складок ее необъятной юбки.
Поток посетителей, врываясь в двери торгового центра, мгновенно разбивался на множество мелких ручейков. Одни покупатели устремлялись по эскалаторам вверх, другие – вниз, а иные растекались по многочисленным ложам обширного нулевого уровня. (Прим. Loja – магазин. порт.) Я невольно вспомнил кадры из старого культового советского кинофильма "Ленин в Октябре". Зрелище, наблюдаемое мной, разительно напоминало штурм Зимнего дворца, только без гулких выстрелов и отчаянных криков оголтелых революционеров "Ура!" Люди с таким энтузиазмом, азартом и остервенением тратили деньги, будто завтра непременно наступит Всемирный потоп или грянет жесткая конфискационная денежная реформа. И все многолетние сбережения и накопления порядочных португальских обывателей в мгновение ока обратятся в пыль, прах и тлен. Хотя, по всей вероятности, причина такого ажиотажного потребительского спроса была вполне тривиальной. С первого января Португалия, как и большинство стран Объединенной Европы, переходила на наличное евро. (Прим. Действие происходит в конце декабря 2001 г.)
После получасового блуждания по переполненным ложам и бутикам, я понял, что чувствовал крестьянский депутат съезда большевиков, заблудившийся в лабиринтах многолюдного Смольного института. Голова попросту раскалывалась, невыносимо гудела и, в буквальном смысле избитого выражения, шла кругом. Лица и силуэты покупателей стали заметно расплываться и терять привычные формы, размеры и очертания. Знак WC со стрелкой влево возник, словно спасательный круг перед обессиленным пловцом, утопающем в беснующемся и кипящем людском море.
Я нырнул из душного многолюдного коридора в животворную прохладу царства кафеля, зеркал, писсуаров и умывальников.
У стены, с прикрепленными к ней шедеврами мировой сантехники, неподвижно застыл детина двухметрового роста. В нем я без особого труда распознал почетного гражданина Тернополя и его окрестностей Степана Андреевича Тягнибеду, благо что стоял он ко мне в пол-оборота. На его лице запечатлелось печально-отрешенное выражение человека, который внезапно вспомнил старенькую мать у покосившейся избушки и забытое Богом село, где он провел свое беззаботное босоногое детство. Но вот на лоб гиганта набежали глубокие морщины, глаза сузились. И он стал похож на профессора математики, который даже в таком прозаическом месте продолжает решать в уме очень сложное математическое уравнение.
Степан задумчиво отошел от писсуара. И ему в след мелодично зажурчала всеочищающая проточная влага. Гигант резко остановился, изумленно оглянулся, снова подошел к уринолу и внимательно осмотрел это удивительное чудо сантехники. (Прим. Уринол – писсуар. порт.) Затем он сызнова медленно отошел в сторону. И в уриноле заново, звонко журча, побежала чистая струйка кристальной живой водицы. Это озадачило Степана до полной невозможности. Он склонился у писсуара и стал скрупулезно исследовать это парадоксальное, паранормальное явление. Исполин уподобился Дарвину или Гумбольдту, которые столкнулись в девственных тропических лесах с ранее неизведанной науке формой жизни.
Посетители туалета ошеломлённо смотрели на великана, согнувшегося пополам у белоснежной фарфоровой раковины. А Степан, присев на корточки, приблизил свое лицо к сантехническому прибору так близко, будто собирался испить студеной водицы из целебного карпатского источника. Какой-то сердобольный пожилой гражданин сочувственно склонился к сидящему на корточках гиганту и поинтересовался, как тот себя чувствует, и не надо ли ему вызвать врача. Но Степан, не обращая внимания на озабоченность присутствующих, повторил свой маневр: отошел от писсуара, и хрустальный ручеек возродился в глянцевых недрах уринола наново. И тут Степан разразился неудержимым, звонким детским смехом, чего трудно было ожидать от такого внушительного на вид мужчины.
– Вот, черти! – весело отреагировал он. – Чего только не придумают проклятые буржуи, чтобы завлечь состоятельного покупателя в магазин! Особенно на рождественские праздники!
Посетителей туалета словно ветром сдуло. А Степан продолжал сновать туда-сюда возле удивительного уринола, изумляясь извращенной изобретательности алчных капиталистов. Его просто умиляло, что отпала необходимости дергать за какую-нибудь ручку или нажимать какой-либо клавиш. Не знаю, существует ли в Португалии скорая психиатрическая помощь, да и не очень, честно говоря, хочу знать. Поэтому я быстро ретировался из опасного для психического здоровья злачного места.
У входа в заведение стояли две группы озабочено галдящих мужчин. Одну – составляли граждане только что покинувшие храм удовлетворения естественных потребностей, другую – господа, жаждущие приобщиться к святыням отхожего места. Между ними шла оживленная беседа, сопровождаемая интенсивной жестикуляцией и поясняющими телодвижениями. Сеньоры из второй группы, явно потрясенные рассказами очевидцев, не решались открыть заветную дверь, хотя многие из них уже переминались с ноги на ногу, а некоторые даже мелко пританцовывали. Наконец, один парень, у которого избыточная влага уже начала капать из глаз, хлопнув себя ладонью по лбу, с радостным озарением воскликнул:
– Этажом ниже есть точно такой же туалет!
Страждущие в один миг сорвались с места, словно спринтеры, услышавшие выстрел стартового пистолета. Можно было подумать, что победителя внизу ждет умопомрачительная премия в виде рождественской поездки на Гавайи, Мальдивы или Таити.
Я вышел в огромный, светлый холл гипермаркета. Посредине его красовалась грандиозная синтетическая ель, упирающаяся своей верхушкой в стеклянный купол пятиярусного здания. Все-таки не умеют португальцы наряжать новогоднюю ёлку! Украшения были какими-то тусклыми и однообразными. Да и дизайнер, наряжавший Рождественское Древо, по-видимому, не имел в душе искры творческого вдохновения.
Пробираясь сквозь толпу к выходу, я задавался зудящим и не дающим мне покоя вопросом. Что это? Каверзы судьбы или злой рок сталкивает меня уже в четвертый раз в десятимиллионной стране с одним и тем же странным человеком? А ведь прошло всего каких-то полтора года с тех пор, как я повстречался с тернопольским исполином в первый раз. Я не горел особым желанием обогатить себя общением с косноязычным и бестолковым Степаном. Но в то же время, меня мучило жгучее любопытство: как он устроился, чем занимается и что с ним произошло за восемнадцать прошедших месяцев. Я в нерешительности остановился у входа в гипермаркет. Дождь утих, и только мелкая морось зависла в холодном декабрьском воздухе.
Народу на улице было столько, как в былые годы на киевском Крещатике во времена праздничной Первомайской демонстрации. Хорошо ещё, что проезжая часть была закрыта для всех видов транспорта. Иначе бесчисленные посетители торговых заведений не смогли бы разминуться на узких тротуарах и попросту бы передавили друг друга.
Нищенка все так же заунывно причитала на грязной подстилке, бездумно покачиваясь метрономом то взад, то вперед. Из людского потока неожиданно вынырнул тощий, узкоплечий, нескладный парень лет восемнадцати в довольно-таки потертой старомодной шляпе. Его жиденькая курчавая бороденка абсолютно не гармонировала с кустистыми и сросшимися на переносице чёрными бровями. Цыганка в мгновение ока вышла из транса и выдала увесистый подзатыльник беззаботно спящему на ее руках мальчишке. Тот молниеносно проснулся, без тени обиды вскочил на ноги – и сразу как будто повзрослел на глазах, став на пару, а то и тройку годков старше. Девочка с огромными печальными глазами юрко сгребла мелкие монеты с коврика в цветастую сумку предводительницы нищенствующего семейства.
Конечно, смена караула у Кремлевской стены всегда была гораздо более зрелищной, торжественной и напыщенной. Но смена этого необычного караула была куда более впечатляющей, трогательной и задушевной. Юноша встал перед цыганкой как бы по стойке "смирно", только почтительно склонив голову и прижав снятую шляпу к груди. Цыганчата выстроились слева и справа от атаманши и застыли, будто восковые изваяния из прославленного музея мадам Тюссо. Я не расслышал, что цыганка говорила своему преемнику, но её глухие слова были поучительными, вескими и проникновенными. Часы на башне пробили час дня, и цыганка, круто развернувшись, мерно зашагала прочь от оставшегося на боевом посту "гвардейца". Каждый ее тяжелый, чеканный шаг отдавал глухим и грозным металлическим перезвоном. Казалось, средневековый рыцарь шествовал в полном ратном облачении, звеня кольцами кольчуги и смертоносным боевым оружием. По бокам цыганки, словно преданные оруженосцы, мелко семенили её верные спутники: мальчик и девочка.
Вдруг из складок юбки цыганки вывалились две серебристые монеты и звонко брякнули на брусчатую мостовую. Девочка прытко нагнулась, ловко выловила монеты и крепко зажала их в своем маленьком кулачке. Цыганка медленно и сурово повернула голову в сторону девочки – и монеты быстро перекочевали в недра ее необъятной поношенной юбки.
Оставшись один, парень свершил, по моему мнению, настоящий подвиг, если учесть нынешнюю холодную и промозглую погоду. Он сбросил теплую верхнюю куртку, аккуратно сложил ее у стены и прикрыл грязной подстилкой цыганки. Отважный юноша остался в одной безрукавке на голое тело и в рванных затасканных летних джинсах. Затем парень взъерошил свои густые кудри и жиденькую бороденку, ссутулился, вытянул шляпу вперед на оголенной правой руке и мгновенно превратился в жалкого попрошайку-бродягу.
Его стратегия добывания денег была абсолютно иной, чем у более опытной, но грузной и неповоротливой атаманши. Цепким колючим взором он выискивал во входящем потоке покупателей "жертву" и стремительно бросался за нею, заискивающе склоняясь и жалостливо повизгивая. Пробежав метров 10–20 и получив желанную монету, он мгновенно находил "цель" в выходящем потоке и прытко семенил за ней в обратном направлении. Меня поразила неординарная интуиция, с которой парень выбирал субъект домогательства. Не одна его "ходка" не оставалась без достойного денежного вознаграждения. Он деловито сновал туда-сюда, словно американский космический челнок "Челленджер", постепенно наполняя свою шляпу звонкой и полновесной монетой.
Тут в распахнутых дверях торгового центра появился Степан, будто Илья Муромец среди полчищ "тати поганой". Он двигался в противоход входящему потоку посетителей, распихивая их вправо и влево, словно ледокол "Сибирь" заснеженные торосы бескрайней Арктики. Выбравшись наружу, Степан приложил широкую ладонь ко лбу, будто безжалостное солнце пустыни слепило его ясные очи, и внимательно осмотрел подозрительные близлежащие окрестности. Остановив свой зоркий взгляд на моей неприметной особе, великан твердо и решительно направился в мою сторону. Подойдя вплотную, он задумчиво поднял глаза к небу и, запинаясь и экая, обратился непосредственно ко мне:
– У сеньор! Э… Э… Э… Онде фика… фика… Э… У сентру кумерсиал… Э…Э…Э…? (Прим. "Где находится торговый центр?" порт.)
Неожиданно он опустил свои серо-голубые глаза и удивленно сам у себя поинтересовался:
– А на кой фик он мне нужен?
– И действительно! – бескомпромиссно подтвердил я. – Там нет ничего достойного твоего драгоценного внимания. Тем более, что ты только-только оттуда вышел.
Степан остолбенел, словно громом пораженный. Он ошеломленно уставился на меня, будто ангел небесный средь бела дня сошел к нему с заоблачных высот и бесцеремонно поинтересовался, как раб Божий Степан выполняет заветы Господни, и много ли нагрешил за последнее время. Минуты две он заворожено, не мигая, смотрел на мою ухмыляющуюся физиономию. Но вот его глаза сверкнули радостным блеском, и он восторженно гаркнул во всю свою могучую глотку:
– Василий! Дружище!!! Ты ли это?!!
Толпа испуганно шарахнулась от широко раскинувшего руки исполина. А цыган, который имел несчастье как раз пробегать мимо нас, от неожиданности выронил свою бесценную шляпу-сокровищницу. И монеты со звоном рассыпались и раскатились по мокрой мостовой фактически на все четыре стороны света. Глаза попрошайки зло, недобро сверкнули из-под кустистых бровей. И с его уст сорвалось какое-то лихое, замысловатое проклятье. Он упал на колени и начал лихорадочно собирать ускользающую от него добычу.