Этого человѣка можно бы было принять за очень древняго старика, еслибъ общей его наружности не противорѣчила проворная, твердая поступь и быстрые взгляды блестящихъ глазъ, когда онъ прохаживался по палубѣ. Но станъ у него былъ сгорбленный; при томъ же самъ старикъ былъ чрезвычайно худъ. Остатки волосъ на лбу были сѣды совершенно старческой сѣдиной, которая говорила не меньше, какъ о восьмидесяти годахъ жизни. Впалыя щеки были изборождены глубокими морщинами, слѣдами не только лѣтъ, но и глубокаго горя. Эти морщины, впрочемъ, нисколько не портили его лица, черты котораго носили отпечатокъ блатородства и достоинства. На старикѣ былъ простой и скромный костюмъ изъ сѣраго сукна, служившій евіу, очевидно, уже долгое время. Вообще было замѣтно, что старикъ своимъ туалетомъ не занимается. Когда онъ переставалъ смотрѣть своими зоркими глазами на берегъ, то принимался ходить по палубѣ большими шагами и въ это время что-то обдумывалъ. Губы его при этомъ быстро двигались, хотя не издавали ни одного звука. Видно было, что эти губы привыкли молчать, и что ихъ обладатель - человѣкъ неразговорчивый. Въ это время на палубу взошелъ молодой человѣкъ лѣтъ двадцати пяти и всталъ рядомъ съ любопытными, глядѣвшими на берегъ. На немъ была военная шинель, небрежно накинутая на плечи; изъ-подъ нея виднѣлся военный мундиръ. Держалъ онъ себя прекрасно, какъ человѣкъ изъ лучшаго общества, но на его выразительномъ лицѣ лежалъ какой-то отпечатокъ не то грусти, не то даже просто скорби. Взойдя на палубу, онъ сейчасъ же встрѣтился съ неутомимымъ старикомъ, продолжавшимъ прогуляваться, и вѣжливо съ нимъ раскланялся, но сейчасъ же отвернулся и сталъ смотрѣть на красивые берега, уже окутывавшіеся темнотой.
Круглыя Дорчестерскія горы еще были освѣщены солнцемъ, которое за нихъ садилось. Надъ водой еще скользили блѣдныя свѣтовыя полосы и золотили зеленыя верхушки холмовъ на островахъ у входа въ бухту. Вдали виднѣлись бостонскія колокольни, выступавшія изъ тѣни, которая уже надвинулась на городъ. Флюгера на колокольняхъ еще блестѣли на солнцѣ, между тѣмъ какъ темный маякъ на конической вершинѣ Биконъ-Гилля уже начиналъ свѣтиться болѣе яркимъ свѣтомъ, хотя и съ неправильными промежутками. Между островами, напротивъ города, стояло на якорѣ нѣсколько большихъ кораблей, которые становились все меньше и меньше видны по мѣрѣ того, какъ сгущался вечерній туманъ, хотя ихъ мачты еще освѣщались солнцемъ. На всѣхъ корабляхъ, на укрѣпленіяхъ маленькаго острова въ глубинѣ бухты и на разныхъ военныхъ постахъ въ самой высокой части города - всюду развѣвался англійскій флагъ. Молодой человѣкъ стоялъ и любовался этой сценой. Въ это время грянула заревая пушка, флаги стали спускаться. Молодой человѣкъ вдрутъ почувствовалъ, что его стремительно хватаетъ за руку выше кисти старикъ-пассажиръ.
- Придетъ ли когда-нибудь день, что этотъ флагъ спустится въ нашемъ полушаріи, чтобы ужъ больше не подниматься? - проговорилъ старикъ тихимъ голосомъ.
Молодой человѣкъ быстро поднялъ глаза, чтобы взмянуть на говорящаго, но сейчасъ же опустилъ ихъ подъ его проницательнымъ взглядомъ. Послѣдовало молчаніе, видимо, очень тяжелое для молодого офицера. Наконецъ, онъ сказалъ, указывая на землю:
- Вы вѣдь бостонецъ и долины хорошо знать городъ. Скажите, пожалуйста, какъ называются эти красивыя мѣста?
- A вы развѣ сами не изъ Бостона?
- Родомъ да, но по привычкамъ, по воспитанію я англичанинъ.
- Будь онѣ прокляты, эти привычки! И что же это за воспитаніе, когда ребенокъ забываетъ свою родину!
Старикъ пробормоталъ эти слова вполголоса; повернулся и снова зашагалъ по палубѣ, направляясь къ баку.
Молодой офицеръ постоялъ нѣсколько минутъ въ раздумьи, потомъ какъ-будто припомнилъ, зачѣмъ собственно онъ сюда пришелъ, и громкимъ голосомъ позвадъ:
- Меритонъ!
Услыхавъ его голосъ, стоявшіе вокругъ лоцмана сейчасъ же разошлись, а съ претензіями одѣтый молодой человѣкъ подошелъ къ офицеру почтительно и въ то же время нѣсколько фамильярно. Молодой офицеръ на него почти даже и не взглянулъ, а только сказалъ:
- Я вамъ поручилъ задержать лоцманскую лодку, чтобы она свезла меня на берегъ. Узнайте, готова ли она.
Лакей сбѣгалъ узнать и почти сейчасъ же вернулся съ докдадомъ, что лодка готова.
- Только, сэръ, я увѣренъ, что вы въ эту лодку сами не пожелаете сѣсть.
- Эта увѣренность недурно васъ рекомендуетъ, мистеръ Меритонъ. Но почему же бы мнѣ въ додку не сѣсть?
- ІІотому что въ ней уже сидитъ этотъ непріятный старикъ-иностранецъ въ потасканномъ костіомѣ.
- Ну, этого мало, чтобы заставить меня отказаться отъ общества единственнаго порядочнаго человѣка изъ всего корабля.
- Боже мой! - изумился Меритонъ и даже вытаращилъ глаза. - Конечно, сэръ, относительно манеръ и воспитанія никто лучше васъ не можетъ разсудить, но его костюмъ…
- Довольно, довольно, - осгановилъ баринъ своего слугу не безъ нѣкоторой рѣзкости. - Мнѣ очень пріятно быть съ нимъ вмѣстѣ. Если же вы считаете, что это ниже вашего достоинства, то я вамъ разрѣшаю остаться на кораблѣ до завтра. Одную ночь я могу обойтись безъ такого фатишки, какъ вы.
Не обращая вниманія на убитый видъ смутившагося лакея, офицеръ подошелъ къ. борту, гдѣ его ждала лодка. По тому движенію, которое произошло среди команды, когда офицеръ проходилъ мимо, а также по тому, съ какимъ почтеніемъ его провожалъ самъ капитанъ, можно было догадаться, что онъ особа важная, не смотря на свою молодость, и что главнымъ образомъ изъ уваженія къ нему на кораблѣ все время поддерживался такой удивительный порядокъ. Всѣ спѣшили помочь ему какъ можно удобнѣе сойти въ лодку. Между тѣмъ старикъ-пассажиръ уже успѣлъ занять въ ней самое лучшее мѣсто и сидѣлъ съ разсѣяннымъ и небрежнымъ видомъ. На косвенное замѣчаніе Меритона, все-таки послѣдовавшаго за своимъ бариномъ, что не мѣшало бы старику уступить свое мѣсто господину офицеру, онъ не обратилъ ни малѣйшаго вниманія. Молодой человѣкъ сѣлъ рядомъ со старикомъ и при этомъ такъ просто держалъ себя съ нимъ, что лакей остался въ высшей степени недоволенъ. Какъ будто находя, что этого смиренія все еще не достаточно, молодой человѣкъ, когда замѣтилъ, что гребцы подняли весла и ждутъ, учтиво обратился къ старику съ вопросомъ, готовъ ли онъ и можно ли ѣхать. Старикъ отвѣтилъ утвердительнымъ кивкомъ, весла пришли въ движеніе и погнали лодку къ берегу, а корабль сталъ маневрировать, чтобы бросить якорь на высотѣ Нантаскета.
Весла въ тишинѣ мѣрно опускались и поднимались, а лодка, идя навстрѣчу отливу, лавировала среди многочисленныхъ протоковъ между разными островами. Когда она поравнялась съ "замкомъ" - такъ называлось укрѣпленіе на одномъ изъ острововъ - темнота разсѣялась подъ лучами молодого мѣсяца. Окружающіе предметы сдѣлались лучше видны, и старикъ разговорился, съ увлеченіемъ пустившись объяснять молодому человѣку названія мѣстностей и описывать ихъ красоты. Но когда лодка приблизилась къ пустыннымъ набережнымъ, онъ сразу умолкъ и мрачно откинулся на скамью, видимо не желая говорить о бѣдствіяхъ отечества.
Предоставленный собственнымъ мыслямъ молодой офицеръ сталъ съ интересамъ глядѣть на длинные ряды домовъ, освѣщенныхъ мягкимъ луннымъ свѣтомъ съ одной стороны, между тѣмъ какъ другая сторона казалась еще темнѣе вслѣдствіе контраста съ лучами мѣсяца. Въ порту стояло лишь очень немного кораблей со снятыми мачтами. Заполнявшій его прежде цѣлый лѣсъ мачтъ куда-то исчезъ. Не слышно было шума колесъ, характернаго для главнаго рынка всѣхъ колоній. Только издали доносилась военная музыка, безпорядочные крики солдатъ, пьянствовавшихъ по кабакамъ на берегу моря, да сердитые оклики вахтенныхъ на военныхъ корабляхъ, относившіеся къ немногимъ лодкамъ, которыя еще сохранились у жятелей для рыбной ловли и береговой торговли.
- Какая перемѣна! - воскликнулъ молодой человѣкъ, увидавъ эту сцену опустошенія.- A я, хотя и смутно, но помню здѣсь совершенно другую картину. Правда, это было давно…
Старикъ не отвѣтилъ ничего, только какъ-то странно улыбнулся, отчего черты его лица приняли вдвойнѣ замѣчательный характеръ. Молодой офицеръ тоже больше ничето не сказалъ, и оба молчали до тѣхъ самыхъ поръ, пока лодка не остановилась у набережной, гдѣ прежде такъ было людно и оживленно, а теперь только расхаживалъ мѣрными шагами одинъ часовой.
Каковы бы ни были чувства двухъ пассажировъ, окончившихъ долгій и трудный путь, они ихъ не выразили ничѣмъ - ни тотъ, ни другой. Старикъ снялъ шляпу со своей сѣдой головы и, держа ее передъ собой, какъ бы читалъ молитву, а его молодой спутникъ стоялъ съ видомъ человѣка, занятаго своими собственными ощущеніями, которому вовсе не до того, чтобы дѣлиться ими съ кѣмъ бы то ни было.
- Здѣсь, сэръ, мы должны съ вами разстаться, - сказалъ онъ, наковецъ, - но я надѣюсь, что наше знакомство на этомъ не кончится.
- Человѣкъ моихъ лѣтъ не имѣетъ права давать какія-либо обѣщанія, исполненіе которыхъ зависитъ отъ времени. Онъ не можетъ разсчитывать на то, что Господь еще долго позволитъ ему жить на землѣ. Вы видите во мнѣ человѣка, возвращающагося на родину изъ очень печальной поѣздки въ другое полушаріе, чтобы сложить въ родной землѣ свои смертные останки. Если же Богу будетъ угодно настолько продлить мою жизнь, - то вы еще обо мнѣ услышите, а я съ своей стороны не забуду ни васъ, ни вашей ко мнѣ доброты и любезности.
Офицеръ былъ очень тронутъ серьезнымъ и торжественнымъ тономъ старика и отвѣтилъ, крѣпче пожимая ему руку:
- Такъ пожалуйста! Я васъ объ этомъ особенно прошу. Не знаю почему, но вы произвели на меня очень сильное впечатлѣніе, такъ что я невольно поддался вашему вліянію. Это для меня самого какая-то тайна, какой-то непонятный сонъ, но только я чувствую къ вамъ не только уваженіе, но и дружбу.
Старикъ, не выпуская руки молодого человѣка, сдѣлалъ шагъ назадъ, нѣсколько секундъ поглядѣлъ на него пристально-пристально и сказалъ, медленно поднимая руку къ небу.
- Это чувство послано вамъ самимъ небомъ. Это Промыслъ Божій. Не пытайтесь его заглушить, молодой человѣкъ. Храните его въ своемъ сердцѣ.
Молодой человѣкѣ не успѣлъ отвѣтить: въ окружающей тишинѣ раздался вдругъ громкій, жалобный стонъ, отъ котораго у обоихъ кровь застыла въ жилахъ. Сквозь стонъ слышадись удары ремнемъ по чьему-то тѣлу, крики и брань. Все это происходило гдѣ-то недалеко. Оба, и старикъ, и молодой офицеръ, одновременно побѣжали въ ту сторону. Приблизжвшись къ мѣсту происшествія, они увидали окруженнаго солдатами молодого человѣка, стоны и крики котораго вызывали со стороны солдатъ одно издѣвательство.
- Сжальтесь! Пощадите! Ради Бога, пощадите! Не убивайте бѣднаго Джоба! - кричалъ несчастный. - Джобъ исполнитъ всѣ ваши порученія! Джобъ - юродивый, пожалѣйте его! За что вы его терзаете?
- Сердце ему стоитъ вырвать изъ груди, крамольнику! Смѣетъ не пить за здоровье его величества! - кричалъ чей-то хриплый голосъ въ припадкѣ ярости.
- Джобъ отъ всей души желаетъ ему здоровья. Джобъ короля любитъ, но Джобъ рому не любитъ.
Молодой офицеръ подошелъ настолько близко, что понялъ суть дѣла. Онъ понялъ, что передъ нимъ случай злоупотребленія и безпорядка, протѣснился сквозь толпу солдатъ и всталъ въ центрѣ кружка.
Глава II
Они меня высѣкутъ, если я скажу правду; ты меня высѣчешь, если я солгу, а иногда меня сѣкли за то, что я молчалъ. Лучше быть ужъ не знаю чѣмъ… хоть сумасшедшимъ что ли.
Шекспиръ. "Король Лиръ".
- Это что за крикъ? - спросилъ молодой человѣкъ удерживая руку солдата, собравшагося было нанести новый ударъ. - По какому праву вы истязаете этого человѣка?
- A вы по какому праву хватаете англійскаго гренадера? - вскричалъ разсерженный солдатъ, оборачиваясь къ нему и замахиваясь на него своимъ ремнемъ, такъ какъ принялъ его просто за какого-нибудь горожанина.
Офицеръ отодвинулся въ сторону, чтобы избѣжать удара, при чемъ его шинель распахнулась, и солдатъ при свѣтѣ луны увидадъ подъ ней военный мундиръ. Рука его, какъ замахнулась, такъ и осталась въ воздухѣ.
- Приказываю отвѣчать! - продолжалъ офицеръ, и голосъ его дрожалъ отъ гнѣва и возмущенія. - По какому случаю нстязается здѣсь этотъ человѣкъ? И какой вы части?
- 47-го гренадерскаго полка, ваше высокобдатородіе, - отвѣчалъ почтительно и покорно другой солдатъ.- A этого туземца мы хотѣли проучить, чтобы не смѣлъ отказываться пить на здоровье его величества.
- Ему грѣхъ, онъ Бога не боится! - воскликнула несчастная жертва солдатской злобы, поворачиваясь къ своему спасителю заплаканнымъ лицомъ. - Джобъ любитъ короля, Джобъ только рому не любитъ.
Офицеръ, стараясь не глядѣть на отвратительное зрѣлище, велѣлъ солдатамъ сейчасъ же развязать узника. Поспѣшно бросились исполнять солдаты приказаніе, дѣйствуя руками и ножами, и освобожденный страдалецъ принялся одѣваться, такъ какъ солдаты раздѣли его передъ тѣмъ донага. Безобразный шумъ, которымъ сопровождалась эта гадкая сцена, смѣнила такая глубокая тишина, что слышно было тяжелое дыханіе несчастнаго Джоба, неожиданно избавженнаго отъ мукъ.
- Ну-съ, герои 47 полка, - сказалъ офицеръ, когда жертва ихъ злобы одѣжась въ свое платье, - потрудитесь мнѣ сказать, извѣстна ли вамъ эта пуговица?
Офицеръ протянулъ впередъ руку, показывая обшлагъ рукава. Тотъ солдатъ, къ которому, повидимому, относился, главнымъ образомъ, этотъ вопросъ, взглянулъ на бѣлый обшлагъ краснаго мундира и увидалъ пуговицу съ номеромъ своего полка. Никто не рѣшился произнести ни одного слова. Немного помолчавъ, офицеръ продолжалъ:
- Нечего сказать, хорошо поддерживаете вы славу и честь своего полка, который подъ стѣнами Квебека такъ отличился подъ командой славнаго Вольфа! Ступайте. Завтра это дѣло будетъ разобрано.
- Ваше высокоблагородіе, извольте принять во вниманіе: вѣдь онъ отказывался пить за королевское здоровье, - сказалъ одинъ изъ солдатъ. - Будь здѣсь сейчасъ полковникъ Несбитъ, то я увѣренъ…
- Ты еще смѣешь разговаривать, негодяй? Маршъ отсюда! Маршъ всѣ! Налѣво, кругомъ!
Смущенные солдаты, съ которыхъ соскочила вся прыть отъ строгаго взгдяда офицера, молча удалились прочь, причемъ старые солдаты вполголоса передавали молодымъ фамилію начальника, такъ неожиданно появившагося среди нихъ. A тотъ гнѣвнымъ взглядомъ провожалъ ихъ до тѣхъ поръ, пока они не скрылись всѣ изъ виду. Послѣ этого онъ обратился къ одному старику-горожанину, который стоялъ около, опираясь на костыль, и видѣлъ всю сцену.
- Не знаете ли вы, за что они такъ жестоко съ нимъ поступили? Какая причина?
- Это одинъ несчастный человѣкъ, полуюродивый, но совершенно безобидный, - отвѣчалъ хромой старичокъ. - Солдаты ушли въ кабакъ и взяли его съ собой, чтобы потѣшиться надъ его слабоуміемъ; то съ нимъ дѣлаютъ часто. Напрасно все это допускается и терпится начальствомъ. Если такъ будетъ продолжаться, то послѣдствія будутъ самыя плачевныя. Солдаты здѣсь до невозможности распущены, позволяютъ себѣ рѣшительно все. Съ такими вотъ нижними чинами и съ такимъ командиромъ, какъ полковникъ Несбитъ, скоро дойдетъ до того…
- Мой друтъ, мы этотъ разговорълучше пока оставимъ, - сказалъ офицеръ. - Я самъ служу въ полку Вольфа и позабочусь о томъ, чтобы виновные въ этомъ дѣлѣ понесли должное наказаніе. Вы мнѣ въ этомъ безъ труда повѣрите, когда узнаете, что я самъ бостонскій уроженецъ. Но я давно не былъ на родинѣ и перезабылъ всѣ здѣшнія извилистыя улицы. Не знаете ли Вы, гдѣ здѣсь домъ мистриссъ Лечмеръ?
- Это домъ очень извѣстный въ Бостонѣ,- отвѣчалъ хромой старичекъ. Голосъ его зазвучалъ совсѣмъ по другому, когда онъ узналъ, что съ нимъ говоритъ землякъ и согражданинъ. - Вотъ этотъ самый Джобъ какъ разъ занимается комиссіями, онъ васъ съ удовольствіемъ туда проводитъ. Вѣдь вы его избавитель! Проводишь, Джобъ?
Парень, вырванный изъ рукъ мучителей, дѣйствительно былъ похожъ не то на идіота, не то на юродиваго. На вопросъ хромого старика онъ отвѣтилъ недовѣрчиво и уклончиво:
- Мистриссъ Лечмеръ? О, да, Джобъ знаетъ туда дорогу. Онъ дойдетъ туда съ завязанными глазами, но только… только…
- Что еще - только, дуракъ? - воскликнулъ нетерпѣливый хромой.
- Только днемъ.
- Съ завязанными глазами, но только днемъ? Каковъ болванъ! Вотъ что, Джобъ, изволь итти и проводить этого джентльмена на Тремонтъ-Стритъ безъ всякихъ дальнѣйшихъ разговоровъ. Солнце только что закатилось; ты успѣешь туда сходить и вернуться домой спать, прежде чѣмъ часы на Ольдъ-Саутской колокольнѣ пробьютъ восемь.
- Зависитъ отъ дороги, по которой пойдешь. Вамъ, сосѣдъ Гопперъ, я увѣренъ, понадобилось бы не менѣе часа, чтобы только дойти до дома мистриссъ Лечмеръ, потому что вы пошли бы, вѣроятно, по Линта-Стриту, Пренсъ-Стриту и черезъ Сноу-Гилль, да, можетъ быть, нѣсколько времени побыли бы на Коппсъ-Гилльскихъ могилахъ…
- Убирайся ты со своими могилами, дуракъ! И что это у тебя за мрачное настроеніе! - воскликнулъ хромой, проникнувшійся участіемъ къ своему молодому согражданину. Онъ и самъ бы съ съ удовольствіемъ его проводилъ, если бы не мѣшала хромота. - Послушай, - прибавилъ онъ, - тебѣ должно быть хочется, чтобы этотъ джентльменъ вернулъ гренадеръ обратно и поручилъ имъ тебя образумить.
- Не стоитъ относиться строго къ этому жалкому молодойу человѣку, - сказалъ офицеръ. - Я пойду одинъ и дорогой самъ припомню, какъ надо пройти, а если окажусь въ затрудненіи, то спрошу у кого-нибудь изъ прохожихъ.
- Если бы Бостонъ былъ тѣмъ прежнимъ Бостономъ, какой вы знали раньше, вамъ бы встрѣчались прохожіе на каждомъ шагу, и вы узнали бы отъ нихъ все, что вамъ нужно, но послѣ недавней рѣзни здѣсь въ городѣ жители перестали выходить по вечерамъ изъ домовъ. Вдобавокъ, нынче еще суббота, а эти безобразники даже субботы не постыдились и учинили дебошъ. Они становятся разъ отъ разу нахальнѣе.
- Я еще очень мало знаю своихъ товарищей и не могу судить о нихъ вообще по одной этой сценѣ, сэръ Меритонъ, идите за мной. Я не боюсь заплутаться. Думаю, что дорогу мы найдемъ.
Меритонъ взялъ въ руки чемоданъ, который онъ все время несъ, но во время разговора поставилъ на землю, и оба уже хотѣли итти, какъ вдругъ юроднвый неуклюже пододвинулся къ офицеру и уставился на него, какъ будто желая всмотрѣться въ черты его лица и опредѣлить, заслуживаетъ ли онъ довѣрія.
- Джобъ проводитъ офицера къ мистриссъ Лечмеръ. - сказалъ онъ, - если офицеръ не позволитъ гренадерамъ схватить опять Джоба на обратномъ пути изъ Нордсъ-Энда.
- Ахъ, вотъ какъ! - засмѣялся офицеръ. - Дурачекъ идетъ на сдѣлку, ставитъ свои условія. Это очень умно. Хорошо, я согласенъ, но только прошу ни на какія могилы меня не водить, я не желаю любовагься на нихъ при лунномъ свѣтѣ, иначе я позову къ себѣ на помощь не только гренадеръ, но и легкую пѣхоту, и артиллерію, и всѣ роды оружія.
Съ этой шутливой угрозой офицеръ пошелъ за своимъ проворнымъ путеводителемъ, простившись съ услужливымъ хромымъ бостонцемъ, который долго кричалъ вслѣдъ юродивому, чтобы тотъ шелъ самой прямой дорогой. Молодой проводникъ шелъ такъ быстро, что офицеръ едва успѣвалъ окидывать бѣглымъ взтлядомъ узкія, извилистыя улицы, по которымъ они проходили. Однако, офицеръ успѣлъ замѣтить, что они идутъ черезъ самую грязную и плохо обстроенную часть города. Какъ онъ ни старался что-нибудь тутъ припомнить, не припоминалось ничего. Меритонъ шелъ сзади своего барина по пятамъ и все время жаловался, что дорога очень плохая, и что очень долго итти. Накенецъ, и самъ офицеръ сталъ сомнѣваться въ добросовѣстности проводника.