- Ну хорошо, будь все по-твоему, раз уж иначе нельзя.
Тут он понизил голос:
- Надавай своей тетке от меня кучу обещаний.
- Я пообещаю ей, что ради нее вы выкрасите волосы и бороду.
- А это еще зачем?
- Милая тетушка созналась мне, что ей нравятся только черноволосые.
- Фат!
От толчка в плечо, которым его дружески напутствовал герцог, в глазах Лоренцино сверкнула молния ненависти и гнева, заставившая содрогнуться Венгерца, случайно перехватившего этот взгляд.
Поэтому, в то время как юноша своей женственной походкой неспешно сходил вниз по великолепной мраморной лестнице палаццо Рикарди, сбир подошел к хозяину и с бесцеремонностью, которую герцог допускал от поверенных своих удовольствий и преступлений, обратился к нему:
- Монсиньор, в первый же раз, как ваш проклятый братец будет спускаться по веревке с третьего этажа, дозвольте мне ее перерезать, только прикажите!..
- Это с какой же стати, скотина ты безмозглая?
- Думается мне… предатель - вот он кто.
- Твоя воля, Венгерец, режь веревку.
В глазах сбира вспыхнула радость.
- Но только, если ты это сделаешь, - продолжал герцог, - я прикажу палачу связать ее обрывки и затянуть узлом на твоей шее… Считай, что ты предупрежден.
- Да, монсиньор, - проворчал Венгерец уже на пути к двери.
- Эй, подойди сюда, - остановил его герцог.
Венгерец, скривившись, вернулся.
- Я пообещал сотню флоринов золотом тому, кто первым сообщит мне адрес Луизы.
- Как не знать, монсиньор. Признаться, я уж думал, что они у меня в кармане.
- Но я прибавил, что и второму дам полсотни золотых… Вот они, держи.
И герцог бросил кошелек сбиру, точно швыряя кость псу.
Венгерец с довольным ворчанием подобрал с пола кошелек, взвесил его на ладони, прикидывая, содержит ли он обещанную сумму, и сказал, так и не разуверившись в своих подозрениях:
- Все равно, монсиньор, чем больше добра я буду видеть от вас, тем неотступнее буду вам твердить - остерегайтесь этого человека!
И он вышел за дверь, оставив герцога, находившегося, против обыкновения, в задумчивости.
VI
ГОЛУБКА КОВЧЕГА
Пока Венгерец излагал - совершенно тщетно, как мы видели, - свои опасения герцогу Алессандро, Лоренцино, выйдя из палаццо Рикарди и скрывшись из виду, широкими шагами преодолел пространство, отделявшее его от собственного небольшого дома, чуда вкуса и элегантности, - будуара, достойного Алкивиада или Фиески.
Как только за ним захлопнулась входная дверь, он взбежал по лестнице и, далеко опередив Плута, прошел в кабинет, где его ожидала пожелавшая остаться неузнанной особа, о чьем визите доложил слуга.
Но, заслышав шаги Лоренцо, очевидно ей знакомые, она сорвала маску и, не усидев на месте, устремилась навстречу ему.
- Луиза! - воскликнул Лоренцино в изумлении, к которому примешивался ужас.
Луиза кинулась в объятия своего нареченного.
- Луиза! - повторил Лоренцо, озираясь с беспокойством и знаком приказывая Плуту встать на страже перед дверью. - Но, Бог мой, что могло заставить тебя прийти вот так, средь бела дня, позабыв о всякой осмотрительности, ко мне в дом?
- Лоренцо, - воскликнула девушка, - герцог знает, где я живу!..
- И это все? - спросил с улыбкой Лоренцо.
- Силы небесные! Так, по-твоему, это не величайшее несчастье, какое только может случиться?..
- Во всяком случае, милое дитя мое, я его предвидел и заранее позаботился принять меры предосторожности. Теперь расскажи все по порядку: я должен знать, как все было.
- Сегодня утром, когда я выходила из церкви Пресвятой Девы, где слушала мессу, за мной следом увязался какой-то человек.
Лоренцо передернул плечами:
- Сколько раз, дитя, я давал тебе совет никогда не выходить из дому без маски.
- Я и надела маску, мой ненаглядный, но, не думая, что кто-то станет шпионить за мной в церкви, на секунду сдвинула с лица, когда крестилась, обмакнув пальцы в чашу со святой водой, а тот человек прятался как раз за ней.
- Одним словом, тебя узнали и выследили?
- До самого дома…
- Чтобы отвлечь от себя внимание, тебе надо было зайти к кому-нибудь из подружек, а потом выйти через заднее крыльцо.
- Что поделаешь, Лоренцо! Я совсем об этом не думала: потеряла голову, заметив, что он идет за мной по пятам.
- А этим человеком был, случайно, не Венгерец?
- Да. Я показала его Ассунте, и она его узнала.
- Я знаю обо всем этом.
- Знаешь? Каким образом?..
- Я только что от герцога.
- Ну и что?..
- То, что тебе, любовь моя, нечего тревожиться.
- Нечего тревожиться?.. Как тебя понять?
- У тебя еще есть, самое малое, три дня и три ночи.
- Три дня и три ночи?..
- А за трое суток чего только может не случиться, - добавил Лоренцо.
- Вспомни сам, как ты наказывал мне, какие предосторожности помогут скрывать мое местонахождение; ты при этом раз сто повторил, что предпочтешь умереть, чем видеть его раскрытым.
- Да, ибо тогда опасность была огромна.
- А теперь ее не существует?
- Скажем, она уменьшилась.
- Итак, тебя ничуть не испугало, что герцог узнал, где я живу?
- Я сам дал ему твой адрес, прежде чем это сделал Венгерец.
Некоторое время девушка пребывала в замешательстве.
- Лоренцо, - проговорила она, - я смотрю на тебя, я слушаю твои слова… но тщетно пытаюсь тебя понять.
- Ты веришь мне, Луиза?
- О да!..
- Ну, тогда тебе нет нужды меня понимать.
- Но мне так хотелось бы читать в твоем сердце…
- Бедное дитя, проси у Бога что угодно, только не это!
- Но почему?
- Это тоже самое, что заглядывать в бездну…
И, засмеявшись своим странным смехом, он добавил:
- У тебя голова закружилась бы от того, что ты там увидела бы…
- Лоренцино!
- И ты тоже?..
- Нет, Лоренцо, любимый мой Лоренцо!
- Ты сочла нужным сообщить мне только одну эту новость, Луиза? - впиваясь в нее взглядом, спросил Лоренцо.
- А тебе уже известна другая?
- Что твой отец во Флоренции, не так ли?
- Боже!..
- Видишь, я это знаю…
- Ты, наверно, всеведущ? - в страхе воскликнула девушка.
- Я знаю лишь, что ты ангел, моя Луиза, и что я тебя люблю, - ответил Лоренцино.
- Да, утром ко мне пришел монах с этим ужасным и радостным известием; он долго еще беседовал со мной о тебе и нашей любви.
- Ты ни в чем ему не открылась? - спросил Лоренцино.
- Открылась, но на исповеди.
- Луиза, Луиза!..
- В этом нет ничего страшного, монахом был фра Леонардо, воспитанник Савонаролы.
- Луиза, Луиза, я и самого себя боюсь… И ты виделась с отцом?
- Нет, монах сказал, что отец не хочет пока со мной видеться.
- Выходит, мне повезло больше, чем тебе: я его видел.
- Когда?
- Вчера вечером.
- Здесь, в твоем доме?
- Нет, на пороге твоего; он видел, как я входил туда, и подождал, пока я выйду.
- И ты с ним говорил?
- Да.
- Боже мой, что же он сказал?
- Он предложил мне стать твоим мужем…
- И?
- Я отказался, Луиза.
- Отказался, Лоренцо?..
- Отказался.
- Но ведь ты говоришь, что любишь меня?
- Я и отказался потому, что люблю тебя, Луиза.
- Господи Боже мой! Неужели ты останешься для меня вечной загадкой, Лоренцо? Ты отказался!..
- Да, поскольку сейчас не время. Послушай меня, Луиза… Тебя известно все, что говорится обо мне во Флоренции?
- О да! - быстро перебила его девушка. - Но, клянусь, Лоренцо, я никогда не верила ни одному дурному слову о тебе.
- Не стремись казаться сильнее, чем ты есть, Луиза: ты не единожды усомнилась.
- Так бывает, когда тебя нет рядом, Лоренцо; но как только я тебя вижу, как только слышу твой голос, как только встречаюсь взглядом с твоими глазами, что неотрывно смотрят в мои, как в эту самую минуту, я говорю себе: весь свет может обманываться, но мой Лоренцо не обманывает меня!
- Верно, Луиза. А посему суди сама, каково мне было, видя, как мне дается сокровище, заветная цель всех моих надежд, и когда достаточно моего кивка, чтобы оно стало моим, и лишь руку надо протянуть, чтоб им завладеть, - каково мне было отказаться! Да, отказаться от того, за что в Другое время я не пожалел бы жизни!.. Ты не знаешь, Луиза, и никогда не узнаешь, сколько я выстрадал в эту ночь, сколько проглотил горьких слез, сколько затаил жестоких мук…
Бедное дитя! Да отведет Господь от твоей благословенной головки даже тень бедствий, тягот и бесчестья, которые он сосредоточил над моей!
И Лоренцино со вздохом спрятал лицо в ладони.
- Почему же ты отказался? - спросила девушка.
- Потому, - отвечал Лоренцино, порывистым движением беря ее руки и сжимая их, - потому, что мне достает сил переносить унижение, когда оно гнетет одного меня; но то, что я могу вытерпеть сам, я не допущу для той, которую люблю. Лицо моей любимой должно быть непорочным, чистым и улыбающимся; эту девственную непорочность, эту ангельскую чистоту и неизменную просветленность я нашел в тебе.
И с новым вздохом он заключил:
- Став сейчас женой Лоренцо, ты утратила бы все это.
- Но настанет такой день, правда, Лоренцо, когда больше не будет ни помех, ни тайн между нами? - робко спросила девушка. - День, когда перед лицом всех мы сможем открыто признаться, что любим друг друга?..
- О да! - воскликнул Лоренцо и, вскинув к небесам одну руку, другой прижал к сердцу свою любимую. - И я надеюсь, день этот недалек!..
- Друг мой, он будет лучшим днем моей жизни! - сказала девушка.
- И великим днем для Флоренции! - продолжал Лоренцино, впервые, может быть, давая воодушевлению увлечь себя. - Ни одна герцогиня не вступает на трон в сопровождении такого ликования и славословий, какие окружат тебя! Да не оставят меня Бог и твоя любовь, Луиза, и, клянусь тебе, действительность превзойдет все твои мечты о счастье!
- Стало быть, Лоренцо, если отец меня позовет…
- Смело ступай сказать ему, что твоя любовь беспорочна и чиста, моя же к тебе - глубока и вечна.
- А герцог?..
- Выбрось его из головы, это касается одного меня.
- Монсиньор, - подал голос слуга за дверью.
- В чем дело? - отозвался Лоренцо.
- Какой-то комедиант, прослышав, что для удовольствия герцога Алессандро вы вознамерились представить трагедию, испрашивает милости быть принятым в труппу.
- Хорошо, пусть подождет, - сказал Лоренцо. - Я заперся и работаю; в скором времени я открою дверь, тогда пусть входит.
Потом, обернувшись к Луизе, он произнес:
- А ты, дитя мое, надень маску, чтоб никто не проведал, что ты приходила сюда. Пройди через кабинет, из него потайная лестница выведет тебя прямо во двор.
- Прощай, мой Лоренцо! Скоро ли мы увидимся?..
- Наверное, этой ночью. Кстати, где сейчас твой отец, Луиза?.. Ты не решаешься ответить? Понимаю, секрет не твой. Храни же его…
- О нет! Какие могут быть секреты от тебя, Лоренцо?.. - воскликнула девушка, возвращаясь в раскрытые ей объятия. - Отец в монастыре Сан Марко, в келье фра Леонардо. Прощай же!..
Уже на лестнице она обернулась, чтобы послать Лоренцо прощальный воздушный поцелуй, и порхнула вниз по ступеням, легкая, как расправившая крылья голубка.
Он постоял, наклонившись над перилами, пока глаза его различали девичью фигуру в темной спирали лестницы; когда она скрылась, он пошел отпереть дверь и вернулся в кресло за столом, где всегда под рукой лежал пистолет с богатой золотой насечкой.
Человек, о ком доложил слуга, через секунду появился в дверях.
VII
СЦЕНА ИЗ ТРАГЕДИИ РАСИНА
Это был мужчина тридцати - тридцати пяти лет, в юности, должно быть, являвший собой один из лучших образчиков той суровой, величавой красоты, что встречается на юге Италии; но с годами сценические навыки придали особую подвижность его физиономии, а тяготы жизни преждевременно придали серебристый оттенок волосам и бороде, так что теперь почти невозможно было разглядеть прежнего человека под маской лицедея, представшего перед Лоренцино.
Лоренцино скользнул по его лицу пронизывающим взглядом, казалось обладавшим даром читать в глубинах сердец; затем, первым нарушив молчание, которое комедиант хранил, несомненно, из почтения, произнес:
- Так это ты меня спрашивал?
- Да, монсиньор, - отвечал актер, делая несколько шагов к столу.
Но Лоренцино остановил его жестом вытянутой перед собой руки.
- Минуту, приятель, - сказал он. - Я положил себе за правило, что людям, знающим друг друга не больше, чем мы, следует беседовать, находясь на известном расстоянии.
- Смею заверить монсиньора, что мне слишком хорошо известно, какое расстояние разделяет нас, чтобы преступить его первым.
- Как, мошенник? - сказал Лоренцино, показывая в подобии улыбки белые и острые, как у лисицы, зубы. - Не претендуешь ли ты, между прочим, на остроумие?
- По правде сказать, монсиньор, - ответил актер, - нет ничего удивительного, если из того каскада острот, что бил из моих уст за все время, как я играю в вашей комедии "Аридозио", отдельные брызги остались у меня на кончике языка.
- О! Я слышу лесть! Должен предупредить тебя, любезный, - продолжал Лоренцино, - на амплуа льстецов здесь своих раза в два-три больше, чем нужно, так что, если ты рассчитывал дебютировать в этой роли, можешь убираться отсюда.
- Чума меня возьми! Будьте покойны, монсиньор, - подхватил невозмутимый комедиант, - кто-кто, а я слишком хорошо знаю, скольким обязан своим придворным собратьям, чтобы отбивать у них хлеб… Нет, я актер на первые роли, а лакеев оставляю всем желающим.
- На первые роли в трагедиях или в комедиях? - осведомился Лоренцо.
- Без различия.
- И какие же ты уже играл? Ну, отвечай…
- Я сыграл при дворе нашего доброго папы Климента Седьмого, питавшего столь необыкновенную дружбу к вам, монсиньор, роль Каллимако в "Мандрагоре", и Бенвенуто Челлини, который был на том представлении, сможет засвидетельствовать вам, какую я вызвал бурю восторгов; затем в Венеции я исполнял роль Менко Параболано в "Куртизанке", и, если прославленный Микеланджело наберется смелости, чтобы возвратиться во Флоренцию, он скажет вам, что я задумал уморить его со смеху: он на три дня занемог от того, что так веселился в тот вечер; наконец, в Ферраре я вывел в трагедии "Софронисба" характер тирана, и притом с такой натуральностью, что князь Эрколе д’Эсте, не дождавшись утра, прогнал меня после представления из своих владений, усмотрев в моей игре намеки на его особу, но, по чести сказать, если какие совпадения и встречались, то я их не искал!
- Надо же! Тебя послушать, так ты первейший талант? - промолвил Лоренцино, начав проникаться интересом к болтовне комедианта.
- Испытайте меня, монсиньор, но, если вам угодно увидеть меня в по-настоящему выигрышной роли, позвольте прочесть отрывок из вашей же трагедии "Брут"; замечательное сочинение, признаться, но - увы! - более или менее запрещенное почти во всех краях, где говорят на том языке, на каком оно написано.
- И что же за роль ты отвел себе в этом шедевре? - спросил Лоренцо.
- Per Baccho! О чем тут спрашивать?.. Роль Брута.
- О-о! Да ты заговорил другим тоном, по которому за целую милю видно республиканца… Ты, случайно, за Брута?
- Я? Ни за Брута, ни за Цезаря: я комедиант, и только! Да здравствуют выигрышные роли! Итак, с вашего позволения, я продекламирую вашей милости, коль уж вы почтили меня своим вниманием, роль Брута.
- Ну, так что же ты мне прочтешь оттуда?
- Главную сцену пятого акта, если не возражаете.
- Это ту, где в конце Брут закалывает Цезаря кинжалом? - уточнил Лоренцино, и неуловимая улыбка скользнула по его губам.
- Именно ее.
- Ну что ж, пусть будет главная сцена.
- Но коль скоро ваша милость изъявляет желание, чтоб я развернулся в полную силу, прикажите кому-нибудь подавать мне реплики либо соблаговолите сделать это сами, - попросил комедиант.
- Изволь, - согласился Лоренцино, - хотя я слегка подзабыл написанные раньше трагедии, вынашивая замысел новой, которую создаю сейчас… Ах! Вот для нее-то мне и надобен актер! - добавил он со вздохом.
- Он перед вами! - воскликнул комедиант. - Вы только послушайте меня и сами увидите, на что я способен.
- Слушаю.
- Итак, мы с вами в вестибюле сената, а тут вот - статуя Помпея. Вы будете Цезарь, я - Брут; вы идете с площади, я поджидаю вас здесь. Мизансцена вас устраивает монсиньор?
- Вполне.
- Минуточку терпения, я облачусь в тогу.
Добросовестный комедиант завернулся в плащ и, сделал шаг к Лоренцино, начал:
Комедиант
Привет, о Цезарь! Мне…
Лоренцино
Я весь вниманье, Брут.
Комедиант
Сегодня я решил тебя дождаться тут.
Лоренцино
Коль ты сторонник мой - я награжден судьбою.
Комедиант
Ошибся, Цезарь, ты: проситель пред тобою.
Лоренцино
Проситель? Ты? О чем?
Комедиант
Как ведомо тебе,
Боренье двух начал живет в любой судьбе,
Всегда добро и зло между собою в споре,
И дни печальные за радостными вскоре
Идут привычно, как за осенью зима,
Как ночь идет за днем и как за светом - тьма.
Но гонит зависть нас - оспоришь ты едва ли -
Переступить предел, что боги начертали.
Будь трижды гений тот, кто перешел его, -
Он тут же светоча лишится своего
И, факел гаснущий в бессилии сжимая,
Застынет, ослеплен, у гибельного края.
Низвергнет дерзкого неверный шаг один
В пучину смертную с сияющих вершин.
О, выслушай, молю бессмертными богами!
Ждет темнота тебя - теряет светоч пламя…
Лоренцино
Да, так закон для всех решает наперед;
Но счастье нам судьба по-разному дает:
Решительный хотел великим стать - и стал им,
А нерешительный так и остался малым.
Есть голос тайный; он - сумей его найти! -
Велит змее: "Ползи!", велит орлу: "Лети!"
И мне он говорит: "Могучими руками
В постройку славную вложи последний камень,
Пусть рукоплещет мир творенью твоему,
Ведь не было еще подобного ему".
Комедиант