Арман-Луи не был вооружен, однако не колеблясь бросился вслед за ними: но оруженосец и человек с рапирой шли очень быстро. Еще секунду он видел их в промежутке у края рва. Пронзительный звук, похожий на свист, раздался в воздухе, и низкая, едва заметная дверь, проделанная у подножия старой, почти полуразрушенной стены, открылась, из неё показался человек с факелом в руке, и две тени растворились в залитом светом проходе, который почти сразу же стал невидимым во мраке ночи.
"Вот это да! - подумал г-н де ла Герш. - Неужели у Рено - пророческий дар!?".
Спрятавшись за кустами, он продолжал наблюдать за замком.
6. Разговор при закрытых дверях
Вот что происходило в этот момент в комнате г-на де Паппенхейма.
Немецкий граф ходил по ней из конца в конец. Иногда он останавливался перед окном и вглядывался в спящую деревню. Иногда он устремлял глаза на стенные инкрустированные часы, висящие в углу, которые били каждый час. Немного позже он подошел к винтовой лестнице, которая вела в соседнюю комнату, и внимательно прислушался.
Такого лица у г-на де Паппенхейма Арману-Луи ещё не приходилось видеть: оно выражало холодную решимость и лихорадочное нетерпение. Поступь его была ни медленной, ни быстрой: время от времени он подтягивался к гарде своей шпаги или теребил длинные усы, которые обрамляли его верхнюю губу.
Неясный звук внезапно нарушил тишину в комнате графа, он остановился и посмотрел в сторону окна.
- Кажется, сова задела своим крылом стекло! - прошептал он. - Наверное, это плохое предзнаменование…
Он нахмурил брови и опять взглянул на часы.
- Уже десять! Пора бы им быть здесь. Не заметил ли их Арман-Луи? Он почему-то не явился к ужину. Должно быть удивится, что мой оруженосец прогуливается и ещё и встречает товарища!
В этот момент портьера, отделявшая спальню г-на Паппенхейма от комнаты, в которую выходила черная лестница, раздвинулась, и два человека предстали перед графом. Их и видел Арман-Луи проскользнувшими за высокими деревьями вдоль рвов замка.
- Ну наконец-то! - сказал г-н де Паппенхейм.
- Вот капитан Якобус, - представил графу другого человека оруженосец.
Человек, которого он привел, сбросил плащ, и граф Годфруа разглядел огромного детину с широкими крепкими плечами, дерзкое выражение лица которого было подчеркнуто прокуренными усами. Рука в перчатке лежала на тяжелой головке эфеса шпаги в кожаных ножнах. За поясным ремнем - кинжал.
Г-н де Паппенхейм остался доволен его внешним видом.
- Ты уже знаешь, что от тебя требуется? - спросил он.
- Почти, - ответил капитан.
- Это предстоит сделать в ближайшие дни: возможно, придется похитить девушку, возможно - взломать дверь, перелезть через стену, возможно, что один ветреник окажется в пределах твоей досягаемости и попытается тебе помешать… Ты готов?
- Я готов всегда.
- Впрочем, для военного человека это дело такое же простое, как ограбление фруктового сада для школьника… Четверти часа и двух железных пальцев для этого вполне достаточно.
Капитан Якобус подбоченился и, крутя ус, сказал:
- Если это такое простое дело, почему бы графу Паппенхейму не попробовать это сделать самому? - спросил он. Стоило ли беспокоить капитана ради того, что под силу школьнику?
- Ты хочешь знать, почему я сам не берусь за это дело? Знай же: наследному маршалу Германской империи не совсем к лицу поднимать шпагу против нескольких батраков во главе с ребенком. Если случайно возникнет какое-то опасное осложнение, что ж, я вмешаюсь!
- Ладно! - сказал капитан. - Все операцию выполняют мои люди, а вы берете девушку… я правильно все понимаю?
- Значит ли это, что ты отказываешься?
- Ах, господин граф, я воевал в Германии с графом Масфельдом, в Польше - с королем Сигизмундом, в Италии - с Пикколомини, повидал и многих других. Поэтому с некоторых пор, когда кричат - я глух, когда плачут - я слеп, когда сопротивляются - я наношу удары…
- Что ж, хорошо.
- Между прочим, я действую по поручению одного уважаемого сеньора. Он из Италии, я - из Богемии. Кто заказывает - тот платит, кто платит - тот вынужден подчиниться каким-то условиям.
Граф улыбнулся и, садясь, сказал:
- Думаю, мы договоримся.
- Все решит цифра, которую вы назовете, ваша светлость.
- Даю сто золотых экю.
Капитан поклонился:
- Рука и шпага - ваши, - сказал он.
- Сколько у тебя людей?
- Около тридцати человек. Если понадобится, будет и сотня; мне потребуется всего лишь двадцать четыре часа, что бы собрать их.
- Это ни к чему. Попридержи свою банду ещё дня три в лесах. Мой оруженосец известит тебя, когда придется действовать. Тогда и выступай.
- Договорились.
Г-н де Паппенхейм задумался ещё на минуту, глядя на капитана.
- Надо бы все предусмотреть, - сказал он. - Кстати, не исключено, что тебя уже два или три раза видели с моим верным оруженосцем. Несмотря на то, что вы приняли все меры предосторожности, возможно, чье-то недремлющее око заметило вас, когда вы пересекали старые рвы замка… Старайтесь действовать, не вызывая подозрений. С мэтром Гансом вы больше не увидитесь.
- Каким образом мне будет сообщено о времени выступления?
- Сигналом. Нет ли места, откуда бы замок и это окно были видны как на ладони?
- Пожалуй, лучше всего замок просматривается с Вороньего холма.
- Прекрасно. Необходимо, чтобы каждый день в девять часов ты появлялся там верхом на лошади.
- Ясно. В девять часов, верхом на лошади, - повторился капитан.
- Если ты увидишь в этом окне одну свечу, это означает, что по какой-то причине я вынужден отложить осуществление нашего плана на день или на два.
- Понятно. А если их будет две?
- Значит, все отменяется.
- Какого черта! А как же сто золотых экю?.. У моих людей отличный аппетит и жуткая жажда…
- Обещанная сумма все равно будет ваша. Вы получите свои сто экю.
- Вы говорите как царь Соломон, мудрейший из мудрых…
- Но если ты увидишь в окне три свечи, добавь по кружке вина своим людям и дай двойную порцию фуража лошадям: это означает, что выступление намечено назавтра. Идет?
- Как скажете, ваша милость.
- А! Вот что еще! Я не люблю, когда зря бренчат шпагами. Если похищение удастся - не затевайте никакой драки, и если не будет сопротивления - никакой стрельбы!
Недовольная гримаса появилась на лице капитана:
- Вы портите все удовольствие, господин граф… Мы что: мы в Моравии сжигаем монастыри, в Пфальце - деревни, в Венгрии - замки, и это греет и забавляет солдата…
- Таково мое условие - избегать лишних неприятностей… Один раз и ты мог бы отступить от своих правил? Не так ли?
- Ради вас, ваша светлость, я готов взять грех на душу. Ладно, мы не станем ничего жечь…
- А вообще-то, кто знает как будут разворачиваться события… Есть здесь один дворянин, задиристый, как молодой петушок… У него, разумеется, есть слуги, друзья… Если он возьмется за шпагу, возможно, что опасной стычки не миновать.
- Тем лучше! Будем драться!
- Тебе придется захватить замок и обезоружить дворню. Мои люди будут конвоировать девушку.
- После того, как мы похитим ее?
- Разумеется. Кстати, позаботьтесь о том, чтобы сохранить её невинность.
- А потом?
- Потом, капитан Якобус, тебе будет позволено пропивать и проедать твои сто золотых экю. Пусть твои люди от души повеселятся.
- Конечно. Приятно, граф, что вы это понимаете. А теперь давайте позаботимся о будущих покойниках.
- Что ты имеешь в виду?
- Я прошу по десять экю за каждого из них. Будут вдовы и сироты, господин граф. Особенно вдовы - они всегда рыдают - и не только от горя, но и от страха остаться в нищете… Надо им помочь!.. И кроме того, покойник - для меня означает ещё и то, что в моей команде стало одним солдатом меньше.
- Ты получишь по десять экю за каждого погибшего бойца.
- За такую цену, господин граф, вся команда целиком ваша. Исключая меня, конечно.
Г-н де Паппенхейм пожал руку собеседнику, и капитан Якобус удалился в сопровождении оруженосца, несущего факел.
И уже вдогонку капитану граф сказал:
- Вы оба вошли через куртинную лестницу. Выходите через караульную дверь - излишняя осторожность не повредит.
В следующее мгновение капитан Якобус и оруженосец исчезли в черном проеме винтовой лестницы.
Арман-Луи тем временем продолжал наблюдение за замком. Однако едва заметная дверь у подножия разрушенной стены больше не открывалась, и не было ни малейшего признака какого-либо движения рядом с ней. Но в светящемся все ещё окне графа, казалось беспрестанно метались две черные тени. Внезапно свет погас. Арман-Луи замер, мысленно подсчитывая количество ступеней, которые должны были пройти неизвестные визитеры графа де Паппенхейма от его комнаты до того места у полузасыпанного защитного рва, где с минуты на минуту он рассчитывал их увидеть. По времени он уже дважды мысленно сам прошел по лестнице. Но у выхода так никто и не появился.
С той стороны башни замка, где недавно светилось окно г-на де Паппенхейма, был мрак.
- Как странно! - прошептал Арман-Луи.
Он собирался было выйти из своего укрытия, как вдруг ему показалось, будто за купами высоких деревьев он различил звук треснувшей сухой ветки, на которую кто-то наступил; этот звук был знаком Арману-Луи, привыкшему бродить по лесам не только днем, но и под светом звезд, когда чувства улавливают все звуки. Он прислушался: такой же звук, только дальше, раздался снова.
"Ах, негодяи! - подумал он. - Они вышли через караульную дверь!"
Арман-Луи стремглав помчался туда, к концу тропинки, по которой должны были идти неизвестные. Он дошел уже до опушки с высокими деревьями, когда в ночи вдруг раздался конный топот, и почти тотчас рядом с ним пронесся всадник, темный и легкий, как дух тьмы. Юный дворянин всматривался во мрак ещё какое-то время, тщетно пытаясь найти глазами загадочного наездника в котором, сколь ни стремителен тот был, он все же успел узнать оруженосца графа де Паппенхейма.
Арман-Луи протянул руку в направлении, куда проследовал темный всадник.
- Иди, беги, мчись! - сказал он. - Но я все равно узнаю твою тайну!
И твердым шагом он отправился обратно в Гранд-Фортель. Утром Арман-Луи бросился спешно разыскивать г-на де Шофонтена.
- Ты прав, - сказал он ему. - Граф что-то затеял.
И он коротко рассказал ему то, чему был свидетелем накануне.
- Надо посоветоваться, - сразу отозвался Рено. - Видишь, как приключение, на которое я возлагал столько надежд, обнаруживает свои тайны. Этим нельзя пренебречь! Каркефу, приятель, выскажи и ты свое мнение по этому поводу.
Каркефу глубоко вздохнул.
- Я уже чувствую запах зеленого леса и слышу треск ломаемых веток, - сказал он. - Я прошу, чтобы меня упрятали куда подальше, где бы никакая сломленная ветка не смогла меня достать.
- Каркефу, дорогой мой, - снова обратился к нему Рено. - Ты мог бы оказать нам неоценимую услугу: ты ведь знаком с оруженосцем Паппенхейма! Если ты будешь упорствовать и откажешь нам, я вынужден буду просить тебя об этом, но толь ко уже при помощи ветки, специально для тебя отломленной от ствола этой молодой березы.
- Понял, - сказал Каркефу. - Мы должны бежать навстречу опасности? Бежим! Быстро!
- Каркефу, друг, ты ангел!
- Да, господин маркиз, только тощий ангел. Оруженосца, о котором вы говорите, я знаю. Он носит огромную рапиру, от которой у меня начинается нервная дрожь, когда я вижу её. Однажды я расположил его к себе тем, что показал кабачок, где подают слабое анжуйское вино, которое он очень уважает.
- Какой приятный оруженосец! А заглядывает ли он хоть иногда в этот кабачок после того случая, когда ты столь любезно указал ему туда дорогу?
- Хоть иногда? Зачем вы его обижаете?! Да он ходит теперь туда каждый день, к тому же дважды: утром, чтобы освежить мозги, а вечером - чтобы снять усталость.
- Надо, чтобы ты помог нам устроить засаду по соседству с этим самым слабым анжуйским, к которому твой друг оруженосец испытывает столь нежное чувство привязанности.
- Господа! Я далек от мысли, что нам это не удастся. Я попробовал тогда немного этого вина, которое подает матушка Фризотта, эдакая кумушка с пылающим взором. Когда-то я даже был к ней неравнодушен… Кстати сказать, кабачок стоит на опушке леса, у пустынной дороги, и как раз в такое время, как сейчас, оруженосец мэтр Ганс любит наведаться туда, что бы пообщаться с кувшинами матушки Фризотты… А потому, мне кажется, пора! Следуйте за мной! Я знаю, что поблизости от кабачка есть кое-какие темные закуточки, где можно будет поджидать оруженосца, отдыхая. Когда её величество Фризотта выйдет из своего заведения куда-нибудь в погребок, я потребую позволения первым допросить его - тогда я отомстил бы ему за страх, который он не раз внушал мне своей начищенной до блеска рапирой.
- Принимаю твой план, - согласился Рено.
Каркефу встал. Г-н де ла Герш последовал его примеру, и они втроем отправились в путь. Уже через час Арман-Луи, Рено и Каркефу добрались до кабачка матушки Фризотты, оттуда доносилось пение.
- Мерзавец! - сказал Каркефу. - Он уже там! Он не подождал меня!
Друзья обменялись недоуменными взглядами.
- А если, вместо того, чтобы томиться здесь в холоде и скуке, мы все же войдем внутрь? - предложил Арман-Луи.
- Да, пожалуй, - согласился Рено.
- Господа, как мы уже договорились, я вхожу первым, предупредил Каркефу. - Но если меня убьют - прошу: помолитесь за мою душу.
Прямо у двери кабачка Каркефу столкнулся с матушкой Фризоттой, смазливой пухленькой брюнеткой, которая приветливо улыбалась. Он игриво поцеловал её в обе щеки.
- Моя принцессочка! - сказал он. - Эти два молодых сеньора хотят обсудить очень важное дело с мэтром Гансом. Не пугайся, если они немного пошумят. За разбитые кувшины и прочее будет заплачено.
- Любезный маркиз де Шофонтен! Милейший граф де ла Герш! - Проходите, господа! Я - глуха и нема, - пригласила кабатчица.
Каркефу пристроился рядом с ними и, поглаживая подбородок, поглядел на двух друзей, глаза его, казалось, говори ли при этом: "Вот так все решается!".
Почти тотчас же он толкнулся в дверь небольшой комнаты, где мэтр Ганс, погруженный в созерцание керамической кружки, размышлял о превосходстве анжуйского вина над немецким пивом. Естественно, что в этот момент он с презрением относился к ячменю и хмелю - составляющим пива. Каркефу легонько стукнул его по плечу.
- Поговорим, приятель, - сказал он.
И, взяв кружку мэтра Ганса, залпом опустошил её.
Одновременно Арман-Луи и Рено сели по обе стороны стола: один, наставив на него пару пистолетов, другой - обнаженный сверкающий кинжал.
Мэтр Ганс стал бледным как смерть.
- Что все это значит? - крикнул он.
- Увы, это означает, что эти господа обеспокоены вашим здоровьем, мой господин! - ответил Каркефу. - Они полагают, что вы относитесь к своему здоровью с небрежностью, которая внушает опасения… К примеру, вы позволяете себе прогуливаться вечером по лесу с очень неприветливыми людьми.
- Кто - я? - пролепетал мэтр Ганс.
- Вы, почтенный оруженосец! Тогда как вечерний воздух весьма вреден для здоровья! Кроме того, вы зачем-то входите в замок этого дворянина, - Каркефу указал на Армана-Луи. - И к тому же входите почему-то по куртинной лестнице, а выходите через караульную дверь. Затем едете по скверной дороге, рискуя упасть и сломать ногу.
- Это недоразумение, друг мой: в эту пору я уже облачаюсь в ночное платье, чтобы, после молитвы, отойти ко сну.
- Вас узнали, мэтр Ганс, несмотря ни на что - будь вы хоть в шапке из лисьего меха, вроде этой, что у вас на столе.
Бедный оруженосец схватил злополучную шапку, пытаясь сбросить её под лавку.
- Слишком поздно! - остановил его жестом Каркефу. - Но, чтобы не подвергать вас этому жуткому падению на скверной жуткой дороге, эти господа желают знать: что за человек увлек вас с собой в это мрачное ночное путешествие, и с какой целью вы взбирались с ним наверх к господину де Паппен гейму?
Мэтр Ганс был в полной растерянности: с одной стороны, он видел перед собой два пистолета внушительного вида и зловеще сверкающий кинжал, с другой стороны, он понимал, что его благородный хозяин не простит ему его болтливость. Любому, кто лишь едва откроет рот, граф Годфруа обещал проломить голову, - этот способ он считал самым надежным, чтобы научить своих слуг молчанию. Мэтр Ганс задрожал от страха при мысли об этом. Но тут ему в голову пришла идея: не показать ли для начала свою смелость, а потом, если она ни на кого не произведет впечатления, - сдаться?!
- А если мне нравится молчать! - рявкнул мэтр Ганс, положив руку на гарду своей рапиры с видом Титана. - Найдется ли здесь кто-нибудь, способный заставить меня заговорить?
- Каркефу! - позвал Рено.
- Слушаю, господин маркиз!
- Нет ли у тебя куска веревки в кармане?
- Всегда найдется, - Каркефу положил на стол два локтя хорошей пеньковой веревки, тонкой, ровной и очень крепкой. - Совсем новая, - добавил он.
Мэтр Ганс попытался выдернуть из ножен свою рапиру, но она не поддалась - и это был последний отчаянный жест его доблести.
- Кончай дергаться! - сказал Рено, схватив его за руку. - Ты видишь эту веревку? Если через три минуты ты не признаешься во всем, она будет у тебя на шее! И если через пять минут мы не узнаем о ваших с графом делах, я стяну её у тебя на шее так туго, что ты уже больше не сможешь пить свое анжуйское.
- Если ты все расскажешь, этот кошелек - твой! - продолжал наступать на него в свою очередь г-н де ла Герш, бросив на стул туго набитый шелковый кошелек, который упав, глухо звякнул.
Мэтр Ганс грустно посмотрел на свой кувшин с вином: Каркефу маленькими глотками допивал его. Оруженосец вздохнул и перевел глаза на кошелек: сквозь шелк просвечивали золотые монеты.
- Одна минута! - начал считать Арман-Луи.
- О Господи Иисусе! - прошептал мэтр Ганс, с ужасом вспомнив угрозы г-на де Паппенхейма.
Он бросил робкий взгляд на окно, которое было закрыто, затем посмотрел на плотно закрытую дверь. Из соседней комнаты доносилось пение матушки Фризотты.
- Две минуты! - продолжал отсчитывать время Арман-Луи.
- Святая Дева! Да если мой хозяин узнает, что я проболтался, он же убьет меня! - запричитал оруженосец, хлопнув себя рукой по лбу и холодея от страха.
- Ты получишь двадцать пистолей и право дать себя сцапать в другом месте, - пообещал Арман-Луи.
Мэтр Ганс попытался снова приподняться, но опять был возвращен на свою скамейку.
- Три минуты! - выкрикнул Каркефу. Он схватил веревку и перебросил её через потолочную балку.
- Господа! Я все расскажу! - взмолился в отчаянии мэтр Ганс.
- Умница! Я знал, что наши доводы все же убедят тебя, - проговорил Каркефу, тем не менее прилаживая для него скользящую петлю.