- Прошу вас, взгляните.
И Сезар с улыбкой подал Орфизе раскрытое письмо короля.
- Значит все-таки я в плену, - заметила она, пробежав письмо глазами, - а вы мой охранник.
- Да, и это приятное поручение я выполню с превеликим усердием. Вы сами меня похвалите потом за него.
- Ну уж не думаю.
- Женщины так непостоянны, - тихо проговорил Сезар, не удержавшись от дерзости даже сейчас.
- Кстати, я могу кого-либо принимать, по крайней мере?
- Но, прекрасная кузина, этот дом - не тюрьма.
- Дом с тюремщиком, по-вашему, не тюрьма?
Сезар прикусил губу.
- Я вас не удерживаю, граф. До встречи в Лувре.
После ухода Шиврю Орфиза послала одну из своих женщин за Кадуром. Тот, придя к Орфизе, стал перед ней, как вкопанный, с дрожащими губами.
- Ты, кажется, готов сделать все, чтобы спасти своего господина? - спросила Орфиза.
- Все.
- У тебя славное сердце.
- Не знаю. У меня сердце, которое и любит, и ненавидит одновременно.
- Такие сердца - самые надежные. Если бы я была свободна, ты уехал бы не один.
- А, и вы тоже? Горлица в гнезде коршунов.
- Но я в плену, прикована цепью к месту. Вот взгляни: эти солдаты стерегут меня.
- Тем лучше… Там ведь ад.
- Что ты имеешь в виду?
- Простите, не что, а кого.
- Кого же?
- Турок.
- Ты думаешь, они должны меня испугать?
- Я не думаю, госпожа, я знаю.
- Меня?!
- Нет, их.
- Ну да, ведь ты, кажется, сказал, что там ад?
- Сказал.
- И ты поедешь туда?
- Там нет других опасностей, кроме смерти.
- Тебе понадобится это, - сказала она, протягивая вынутые ею из ящичка бриллианты и жемчуг.
Кадур спокойно заложил руки назад и отступил.
- У тигра только и есть одна лишь хитрость, а у льва - храбрость, когда они идут на охоту. Если мне не удастся то, что я задумал, значит, не удастся никому.
- Иди же и вернись только вместе с ним.
Араб впервые опустил глаза.
- Если я спасу его, будете ли вы хоть немножко любить невольника, у которого ничего нет, кроме жизни?
- Я вложу руку в его руку. Он станет моим другом, и я спрошу его: чего ты хочешь?
Молния сверкнула в глазах араба.
- Если вы не увидите снова моего господина, значит, я мертв.
10. Пытка водой
Ночью Кадур покинул французский лагерь. Он был не один: помимо Коклико и Сент-Этьена, с ним ехали ещё двое - Угренок и паж. Черты лица пажа сильно напоминали принцессу Мамьяни.
В пути Сент-Эллис и Мамьяни обменялись короткими репликами.
- Ну что, вы придумали что-нибудь? - спросила принцесса.
- А вы, принцесса?
- Я? Для чего? - улыбаясь, спросила она.
- Ну, раз так, я поеду, куда вы поедете.
- Но я еду туда, где вам быть не следует.
- Надеюсь, таких мест в мире не много.
- Это одно из них.
- Вы уверены?
- Совершенно.
- Ваше слово - закон для меня.
- Вы примерный ученик.
- Это потому, что вы для меня - первый учитель после Господа нашего.
- Звучит претенциозно.
- Зато верно.
Принцесса промолчала. И хотя её сердце было занято другим, ей эти молодого маркиза были далеко не неприятны.
Выехав на пригорок, они остановились для совещания.
Сент-Эллис погладил гриву лошади и, воспользовавшись остановкой, продолжил ранее начатый разговор с принцессой:
- Все это так странно. Вы, должно быть, меня околдовали. Я снова в диком краю и всего лишь затем, чтобы освободить господина, которого я собирался… Очень логично, не так ли?
Принцесса взяла его за руку.
- После этого я люблю вас ещё больше.
- Э, принцесса! Дорого только первое место. Остальные ничего не значат.
Он повернулся к Кадуру.
- Так каков же твой план?
- У меня нет никакого плана.
- И ты рассчитываешь на удачу?
- Есть ещё и Аллах.
- Вот и болван, - заметил Коклико. - Зато у меня есть идея. Разделимся на три группы. В первую войдет Кадур.
Он сам почти турок и говорит по-ихнему. С ним поедет принцесса: ей ведь хочется приключений.
Он остановился и взглянул на принцессу.
- Дальше! - сказала она.
- Так как это дело решенное, - продолжал Коклико, - а Кадур умеет говорить с этими чертями, то он лучше всех нас сумеет выручить нас из беды, если там захотят рассмотреть нас поближе.
- Хорошо, - ответил Кадур, - у меня будет язык змеиный, а рука человеческая.
- Я останусь с Угренком. Он их уже изучил и знает, как войти в их вертеп. Мы с ним разнюхали, где наш господин.
- Так, а где же буду я, по-твоему? - спросил маркиз.
- Вы к туркам не поедете.
- Да ты выдумщик!
- Вы слишком горячий и быстро раскроетесь. Вам правильнее будет достать лошадей, остаться с ними в укрытии (мы его выберем) и ждать нас при бегстве. Ведь нам же придется когда-нибудь бежать от этих варваров.
Коклико замычал и взглянул на Сент-Эллиса. Заметив, что тот колеблется, он продолжил:
- Маркиз, ну вам же совсем не придется сидеть без дела. Всякому отряду в боевой кампании требуется резерв. Вы им и будете, да ещё не простым резервом, а кавалерийским. Так всегда надежней для тех, кто идет впереди. Ваши люди должны будут достать нам других лошадей, которые будут у вас постоянно под рукой в каком-нибудь укромном месте. Мы его сейчас подыщем. Заодно осмотрим местность, как нам лучше всего добежать до ваших лошадей.
Маркиз все ещё колебался. Быть в резерве! Боже, почему ему? Но высказать вслух свой отказ он не решался. Он хорошо помнил. что принцесса запретила ему ехать с ней в логово врага. Во всех отношениях быть в резерве - это позор для маркиза де Сент-Эллиса, но когда на то есть приказ Леоноры… Он вздохнул.
А Коклико, услыхав вздох, воспрянул духом и решил добить маркиза, для вида обращаясь ко всем сразу (он вдруг почувствовал себя как бы руководителем всей группы):
- Повторяю! Не забывайте, что нам придется бежать, чтобы спастись…
- Или умереть, - добавил Кадур.
- Это животное так закругляет мои мысли, что просто дрожь пробирает, - проворчал Коклико.
- Но он прав, - заметила принцесса. - надо не забывать, на что идешь.
- А что скажете вы, принцесса? - обратился к ней Сент-Эллис. - Только не забывайте, что я буду противен сам себе, если не поеду с вами.
- Оставайтесь здесь в качестве нашей последней надежды.
Голос его несколько изменился, когда он произнес:
- Хорошо, я повинуюсь. Но не говорите, что я вас никогда не любил. Ладно, я стану барышником и достану лошадей. Деньги у меня есть, а с ними и одежда черногорца, которого мне пришлось убить в схватке. Теперь выберем место укрытия.
Они отправились к турецкому лагерю. Вскоре Угренок показал им лощину, где можно было укрыться с лошадьми.
Лощина шла между склонов холмов, покрытых густым лесом и кустарником. В ней мог спрятаться целый эскадрон. К ней вела тропинка, проложенная пастухами. Угренок сам пробежал по этой лощине, спасаясь от гнавшегося за ним часового.
Маркиз остановился на том месте, где тропинка спускалась в лощину.
- Ладно, - сказал Сент-Эллис - я останусь здесь и достану лошадей. Храни вас Господь!
Принцесса нагнулась к нему.
- Поцелуйте меня. - сказала она. - Если бы я не любила его, я бы любила вас.
Пошли дальше. По предложению Угренка договорились, что сигналить друг друга будут троекратным криком ночной совы.
- Этот мальчик хитер, как обезьяна, - заметил Коклико. - Так, что ли, Кадур?
- Так.
Спустя минуту, маркиз остался один. Он въехал в лощину, покрытую густой лесной тенью. Светало.
Через пару сотен шагов разделились попарно: Коклико с Угренком поехали в одну сторону, Кадур с принцессой - в другую. Высокий тополь, росший одиноко на краю поля, служил им приметой и указывал, в какой стороне лежит лощина.
Оставшись вдвоем с принцессой, араб замедлил шаг и обратился к своей спутнице.
- Согласившись ехать со мной, вы решились на все? - спросил он, делая ударение на последнем слове.
- Что значит "все"?
- Это значит не не отступить ни перед чем. Нас ждет случай, неизвестность… И как бы ни тяжелы были последствия, придется принимать их беспрекословно.
Слабый румянец покрыл щеки принцессы. Помедлив, она ответила серьезным тоном:
- Езжай, я следую за тобой.
Любовь… Ничем больше принцесса не руководствовалась, никакой большей силы в мире она не знала. Просто она была женщиной. В самом прекрасном и полном смысле слова.
Тем временем Югэ пребывал в тюрьме, где Брикетайль оставил его после пытки. И в тот момент, когда две пары его друзей двигались к лагерю, к нему в тюрьму пришел сей господин, веселый и бодрый.
- Ну как здоровье вашей милости этим утром? - спросил он. - Надеюсь, ночь провели недурно? Несколько некомфортные условия, но Венгрия, знаете ли далековата от Парижа. Не так ли?
Он сел на связку соломы.
- Не хотите ли побеседовать? Не хотите. Ну ладно, я поговорю и один. Вы, надеюсь, не забыли, что через час - два возобновится небольшая операция. Впрочем, у вас есть возможность сделать для турецкой армии то, что вы собирались сделать для французской
Бросить монету решкой, а не орлом. А немного сраму - это же ерунда, поверьте.
- Вы, стало быть, об этом уже получили представление, - ответил Монтестрюк.
- А, вы заговорили… Тем лучше. Диалог всегда веселее монолога.
Брикетайль поудобнее расположился на соломе.
- Что же, поговорим о зигзагах судьбы. Вы уже не раз держали меня в своих руках, но выпускали на волю. Теперь я повторяю первую часть этой истории, но позвольте мне её не продолжать, как вы. вас не научили пользоваться моментом, и в этом наши различия с вами. Вообще то я вас понимаю: вы молоды, а приходится лишаться не только прекрасной и богатой невесты (Шиврю своего не упустит), но и жизни.
При имени Шиврю Югэ вздрогнул.
- Вам не нравится ваш соперник? Но у вас есть средство его опередить. Это доносительство - и вы возвращаетесь к Монлюсон свободным человеком. Захотите стать пашой - примите их веру. Отдадите мадемуазель Монлюсон султану - вы можете надеяться на все.
При этих словах Монтестрюк с отвращением отвернулся к стене.
- Молчание - знак согласия, говорят все. Я же толкую пословицу наоборот, как знак отказа. Тогда вспомним о нашем нетерпеливом друге Кьюперли. Ему, кажется, понравились вчерашние капли. Если заставить его ждать, он может сильно обидеться. Надо срочно ехать к нему.
Великий визирь уже ждал их на вчерашнем месте, вкушая варенье.
- Молодой человек не виноват, что опоздал, - произнес Брикетайль. - На минуту его посетил было добрый ангел, но потом опять взяли верх дурные инстинкты. Надеюсь, что, подвергнув его новому испытанию, можно открыть его душу раскаянию. Тем самым - по новой вере - мы совершим богоугодное дело. Ибо наш Бог всемилостив и и прощает раскаявшуюся душу даже самого закоренелого преступника.
Монтестрюк с презрением посмотрел на своего врага, сплюнул в его сторону, и отвернулся. Великий визирь с любопытством воззрился на Брикетайля. Тот весь побелел от злости.
- По нашей вере нераскаявшегося преступника ждет ад, - произнес он зловеще. - Но зачем тратить время на ожидания? Ад можно сделать и на земле…
Началось повторение вчерашнего процесса - капли воды снова стали падать с тяжелым стуком не голову Монтестрюка.
В это время в палатку вошел араб и с ним молодой невольник в белой одежде и с укрытым вуалью лицом. Араб подошел к визирю, в то время как невольник, словно в изнеможении, прислонился к столбу шатра.
- Ты кто? - спросил визирь.
- Узнаешь, когда мы останемся одни, - ответил Кадур, делая знак в сторону Брикетайля.
- Ты знаешь, что если кто меня беспокоит понапрасну, тот недолго этому радуется? - спросил визирь.
- Знаю.
Тут Брикетайль, вместо того, чтобы выйти, подошел к визирю.
- Берегись, - проговорил он быстро, обращаясь к нему, - ты их не знаешь. Может, они подосланы, чтобы убить тебя.
Кадур спокойно вынул из-за пояса саблю и пистолеты и бросил их на пол.
- Я безоружен, - пояснил он, а ты, великий визирь, если не выслушаешь меня, то в ближайшей битве об этом пожалеешь.
Тем временем капли капали, молодой невольник дрожал всем телом, а Монтестрюк впился жадным взглядом в Кадура, уже не чувствуя боли.
- А тот кто? - закричал Брикетайль, указывая на невольника. - Он, может, и есть убийца!
- Ребенок, - спокойно произнес Кадур, откидывая рукав одежды невольника и обнажая маленькую нежную руку.
Брикетайль, сердито ворча, неохотно вышел из шатра.
- Говори же, - обратился визирь к Кадуру.
- Я только что приехал из лагеря неверных, - ответил Кадур. - Если ты отдашь мне этого человека, - указал он на Югэ, - сообщу тебе сведения об их силах.
- Подлец! - воскликнул Монтестрюк.
- А зачем он тебе? - спросил Кадура Ахмет.
- Я его ненавижу. Он унизил меня, заставил бить палками. А я сын шейха. Посмотри, у меня следы ударов на спине.
И он показал визирю следы, полученные им когда-то от щедрого на удары маркиза Сент-Эллиса.
- Лжец! - прокричал Югэ.
- Но это не все, - продолжал Кадур. - Есть между нами женщина, за которую я отдам жизнь - да нет, совершу любое преступление.
- Я такую знал, - подтвердил Кьюперли глухим голосом.
- Но она не должна принадлежать ему. Отдай мне его, и я вырву у него сердце из груди.
Неистовство овладело Кадуром; его глаза сверкали, как молния.
- Итак, ты хочешь сообщить мне военные секреты? - спросил Ахмет Кадура.
- Да, их батареи, места расположения, редуты, где стоит конница, откуда надо напасть на них, броды…
- А знаешь ли ты, - спросил Ахмет, - что я могу узнать от тебя любую информацию, ничего тебе за неё не давая?
- Как?
- У меня, видишь ли, есть опытный исполнитель. Ему нужен лишь знак, и ты останешься без головы, если не захочешь открыть мне свои секреты.
Кьюперли хлопнул трижды в ладоши. Вошел турок в красной одежде, с саблей за поясом. Визирь указал ему на Кадура.
- Если он не заговорит, при первом моем ударе в ладоши вынимай саблю, при втором - руби голову.
Кадур стал на колени. Не дрогнув мускулом, он смотрел прямо в лицо Ахмету.
Настала тишина. Слышны были только глухие удары капель о голову Монтестрюка.
Визирь хлопнул в ладоши. Турок выхватил саблю.
- Ну, смерть близка, - произнес Ахмет.
- Продолжай, - ответил Кадур.
После второго хлопка сабля поднялась вверх, сверкнув, как молния, от солнечного луча. Араб презрительно усмехнулся и склонил голову. Наступила минута молчания. Все замерли. Монтестрюк перестал дышать. Ребенок - невольник схватился руками за стол, чтобы не упасть. Время тянулось долго. Наконец, Ахмет сделал знак, и сабля палача заняла свое место в ножнах.
- Ты мужчина, - сказал Ахмет Кадуру. - Забирай этого неверного себе. А теперь говори.
Кадур молча подошел к своему господину и развязал на нем веревки.
- Оставь меня и молчи, - приказал ему Югэ.
- Нет.
Тут рука ребенка - невольника коснулась Монтестрюка. Другой рукой он делал знак молчать. Развязав Монтестрюка, Кадур подошел к дивану, где сидел визирь, и стал рассказывать ему подробно все, что он смог заметить в лагере французов. Закончив, он умолк.
- Все? - спросил визирь.
- Все.
Ахмет снова хлопнул в ладоши.
Вскоре явился Брикетайль. Изумление и гнев отразились на его лице, когда он увидел освобожденного Монтестрюка. Визирь приказал ему ехать в лагерь французов и проверить сведения Кадура.
- Если этот человек обманул меня, - добавил он, - ответит головой. Но пока ты не вернешься, неверный будет у него в руках, и он может делать с ним все, что угодно, хоть посадить его на кол. Мое слово твердо.
- Знаешь ли ты, великий визирь, что он ещё вчера служил у графа Монтестрюка?
- Неважно. Иди.
Выйдя из шатра, Брикетайль разразился проклятиями.
- Черт, он же выскользнул у меня из рук! Надо было вспороть ему брюхо. Могила - единственная тюрьма, откуда не убежишь. Ну, в следующий раз, клянусь, тотчас распорю ему живот.
Нечего делать, пришлось Брикетайлю отправиться в путь. Но сначала он заехал к Карпилло, игравшим в карты в одном из злачных мест в турецком лагере.
- Что, умер? - спросил тот у командира.
- Монтестрюк? Опять выскользнул из западни, - прорычал Брикетайль. - Достался другому… Арабу… Ты его знаешь: Кадуру.
- Э, да тут кроется какая-то чертовщина!
Брикетайль в ответ промолчал. Злоба душила его. Ему пришлось на этот раз - а это бывало с ним не так уж часто - потратить время, чтобы собраться с мыслями. Затем сообщил Карпилло подробности происшедшего события.
Поведав о своей неудаче, он попросил Карпилло проследить за Кадуром и Монтестрюком.
- Если побегут, стреляй, как по собакам. Люди у тебя есть?
- Да, остался ещё кое-кто от тех, кого мы завербовали.
- Ну, смотри, не прозевай.
Карпилло заверил Брикетайля, что все будет в порядке.
Между тем Монтестрюка с Кадуром под конвоем янычар отправили к Гуссейн-паше. Кадур заговорил с невольником (разумеется, то была Мамьяни)!
- Я спас ему жизнь. Спасайте ему свободу.
Принцесса вздрогнула под своей вуалью.
- Что за человек Гуссейн-паша?
- Как и все. Есть и недостатки, есть и достоинства.
- Молодой или старый?
- Он из тех, кто молод и в шестьдесят.
Пока янычары передавали охране Гуссейн-паши своих пленников, из здания, где он пребывал, вышел старик с седой бородой. За поясом у него торчало великолепное оружие. Два негра подвели к нему коня. Принцесса пристально следила за ним.
- Это сам Гуссейн-паша, - сказал Кадур.
Принцесса задумалась. Казалось, она что-то вспоминала.
- Поговорю с ним сегодня же, - решительно произнесла она наконец.
- Эй, что ты будешь делать с этим неверным? - обратился охранник к Кадуру. - Давай развлечемся, отрубим ему голову. А?
- Я поговорю с твоим господином, потом решу, - хмуро ответил Кадур.
- Ну ладно, отведем его в тюрьму, где он и был. А ты жди.
- Мы подождем, - ответила принцесса, обернув голову бурнусом.