Собрание сочинений. Том 1. Поэзия - Илья Кормильцев 6 стр.

Желтели листья, будто ныла печень
У кружевных деревьев, пахнул снег,
И я не поздоровался со встречным,
Остановив вневременной, кричащий бег.

Царапая песок тяжелой тростью,
Сидело Все, укутанное в мех,
Ругало ревматические кости
И испускало стариковский вздох.

Огромный Нос вдыхал осенний воздух,
Через ноздрю в себя вбирая облака…
И горло тишине прорезал возглас:
"Неужто это Все?" - И Все сказало: "Да…"

Астрологическая трагедия

Снег полыхал уже не первый месяц,
И пламя перекинулось на лед;
Снег руки обжигал, за воротник он падал,
Сжигая кожу на спине; во всех прихожих
Сбивали снег, как пламя, с черных шуб,
И толпы раздувались, словно кобры,
Пытаясь отряхнуть напалм с себя,
И пьяные лежали -
Обугленные трупы.

И тут же, в тишине, как в кисее,
Сон с желтой пеною у рта неясно проступает
Сквозь легкий занавес мороза.
Огнетушитель сорван был,
И сразу вьюги смерч поплыл,
Как сказочный огнедушитель.

Ты шел, но кто-то на руках,
Тяжелый от предсмертных стонов,
Лежал, и ты его тащил,
Порою из последних сил,
Порою вновь воспрянув духом,
Ронял его в огонь и поднимал
Опять, невидимого, с ребрами худыми -
Из пламени - на волю, спотыкаясь,
И близоруко шарил по сугробам,
Когда, невидимого, вновь его терял.

И это было первое явление планеты…
А самки продолжали хохотать.

Над омутом летала стрекоза,
Твою любовь изображая этой
Пародией невинной;
Злобный месяц бодал нагое небо в теплый пах.
Стеклянный омут, в котором даже ведьмы тонут,
Ткал как паук вериги из лунных бликов.
Тень по траве скользила,
Едва одетая - ее ты удержать
Способен был, но не способен ощутить,
И, недовольный непознаньем тени,
Ее ты все плотнее прижимал,
Но не подвластна тень была
Проникновенью.

Второй явилась раз тебе планета…
А ивы продолжали хохотать.

И вот, освободившись от привычек,
В латунной шкуре, под мохнатые глаза
Слезливых звезд представ и руку
Вдаль протянув за недоступным и принадлежащим,
Ты в первый раз почувствовал трепещущую плоть
И тут же ощутил разлитье пустоты в руке,
Как бы разлитье желчи.

И пролетали метеоры
Снежков расплавленных,
Которыми играли огромные титаны
С оранжевыми мускулами; а ты
В безумье шарил в темноте руками,
Пытаясь отыскать весомый камень
И бросить Неизвестности в лицо.
Но пальцы расползались
Адамовою глиной и лепились
Вокруг исчезнувшей планеты, не стерпевшей
Прикосновения огромных рук.

"Когда мы утонем в холоде…"

когда мы утонем в холоде,
сведенные судорогой,
наши глаза подберут
и будут играть
голубыми снежками и прочими

когда мы утонем в холоде,
широкую белую спину
ледового демона
в сизых мурашках
увидим впервые воочию

и разные стили мы изберем, утопая,
но выплыть не сможем
из сизого пара,
холодильником нашего мозга рожденного,
из сизого пара,
на лес гипербореев похожего

все более безразлично
взирая на теплые руки
и тихие звуки
дыхания светлого,
будем с трудом различать мы тепло
в окружающих лицах,
скользя по летейской воде
безразличья

бутоны невыпавших градин
друг другу даря,
мы будем на пляжах лежать Января,
там, где граничат моря Позавчера
и снежных песков меловые поля

богиней Фригидой мы будем наказаны,
только поскольку
мы часть своей жизни
прошли по дороге тепла,
но с холодом взглядов и губ удалимся
в страну, где всегда неподвижны все лица,
в страну безмятежную
Позавчера

все боги отпрянут
от наших холодных сердец,
растирая спиртом
побелевшие пальцы
у люка в страну мерзлоты
в поблекшем от осени городе,
где вышедшие случайно наружу
женщины-сосульки
тают и оставляют мокрый след,
заканчивающийся полувысохшим пятном

когда ты утонешь в холоде,
приходи ко мне по адресу
Большакова 101, кв. 74,
ибо у меня есть большой холодильник,
в котором мы сможем поддержать
свое существование
между банкой с селедкой
и огурцами
в волшебной стране Позавчера,
отделенной от Завтра
металлической дверцей

приходи,
приходи в Позавчера,
принося замерзшее сердце

"Земля зимой - огромный белый заяц…"

Земля зимой - огромный белый заяц,
прядающий полосками ушей;
он в собственном дыханье замерзает,
выкусывая звезды, словно вшей.
Земля зимой - принцесса в горностаях,
с румянцем на обветренных щеках.
Она щетиной льдинок обрастает,
Сухие листья вновь перелистав.

Но кроме белых - разных красок
полно… Смотри! вот янтари -
пролитым у забора квасом -
собачьей капелькой мочи.
И канарейкой яркой - лыжный след
срывается с горы, перекрывая
отсветов розовых уютный свет
и кружево кусков коры кровавой.

И на Земли ребристом крае
краснеют два обломка льда:
как будто бы огромный заяц ранен
или принцесса тает со стыда.

"Ты - переписчик мой, небрежною лакуной…"

Ты - переписчик мой, небрежною лакуной
Перекосивший замысел стиха,
Задуманного вечером безлунным,
Когда рука еще была тиха

И не кричала, языком тяжелым,
Перо ворочая с немыслимым трудом;
Еще не полнилось безжизненным рассолом
То, что звала живительным прудом.

Не плавали за льдами роговицы,
Пугая белым брюхом, рыбы дум,
И, черновик открыв с любой страницы,
Найти возможно было страсть и ум.

Перепиши! Иль перепишем вместе?
Дай строй строкам могуществом души!
Я знаю: ошибешься в том же месте…
На всякий случай все ж - перепиши!

Прикосновение к запястью

Прослушивает скорбный доктор пульс.
Он собирает в скляночку удары:
В азарте собирателя такого раритета,
Как человеческой души ударные моменты,
Он забывает о синеющем больном.

Не так ли, наслаждаясь пониманьем,
Приговорил к агонии пожизненной
Раскованную душу,
Открывшую тебя
Как новый континент?

Твое нежное отчаяние,
Награжденное орденом Великого Ничто,
Перерастает в бутафорию непризнания -
И так понятно всем, что ты не понят -
Что нечего и понимать в тебе.

Не недооценивай до времени
Насильное объединение беглых каторжников
в пустыне,
Сбежавших глазами из тьмы,
Ушами из пространного молчания,
Обонянием из букета вакуума,
Осязанием из приспособленности к объятиям,
Всей душой - от снега, растертого с клубникой
неона.

Вырастут корни у зуба твоей мудрости
в чужой челюсти:
Дай только время -
Пусть пока связывает нечто,
Уподобленное общей колодке:
Спекуляция провалами ночей
Или общий смех.
Закладывай быков, Дидона!
Ибо земля исполнена благостыни.
Режь бычью шкуру на полоски!
Без геометрической хитрости
Не вместить в одно место этого мира
Двоих.

Эй, эй, эй! Спеши по адресу:
Направляю тебя стрелой из могучего лука,
Пробивающего тоннели надежды.
Меняй номера на машинах,
Знакомься с кюветами в поисках незастолбленной
Бонанцы:
Там (если верить слухам и мне)
Обнаженная Душа засмотрелась
В маленькое чистое зеркальце
Среди хищного ожидания болота.
Столкнешь ее пинком в затылок
Или заботливо унесешь от опасного места,
Сентиментально воркуя…
…К другому болоту?

Эй, эй, эй! Спеши по адресу,
Маленькая красная скорая помощь
С крыльями Эроса.
Прикоснись к запястью,
Слушай пульс, не любуясь,
Заботливо считай

Взрывник у бикфорда катарсиса.

Засохшие деревья январских ночей

Сухое дерево любви ждет молнии небес,
Чтоб полыхнуть огнем. И Феникс гнезда вьет
В его колючей кроне.

Ждет королей семи частей души,
Ждет в полночи
Терновая корона.

Ждет там и здесь: источник улиц сих
Струит девичий смех, и лани изваяний -
Суть пальцы на руках податливых желаний,
Что эту влагу пьют, беременея в них.

Весь город в Вашей диспозиции, о маршал!
Вы, одержавший столько поражений,
Мозг венценосный, воинство страстей.

Белеет на карнизах хлад костей,
Скелет зимы, сосулек стылых ребра,
О маршал, просто был ты слишком добрым:
Переходя Березину огней,
Закутался в свой плащ экс-император Сердце.

Война теней неистребимых дней,
Огонь, угасший в очаге ладоней.

Мы умираем на невидимых фронтах,
Но наши трупы продолжают бой;
Хоть опадали плоти лоскуты, как листья,
Но остов в шторме музыки чернел.

Засохший лес героев юности моей
В натеках красной камеди застыл.
Он обернулся на прощанье, и -
У Моря Мертвого стал солью опьяненья.

О, не будите спящий лес богов,
Друиды с ледяными бородами,
Ночных машин безвольные скитанья
И дьяволы разбойницы Луны.

Лес видит истинной любви благие сны,
И комли, заграждая автострады,
Не ждут из рук весны листвы награды,
А ждут гнилых клыков во рту огня.

Окаменелый лес чувств юноши
Под спудом
Миллионолетий -
Черный антрацит.

"Лето набирает номер 03…"

лето набирает номер 03,
глотает барбитураты,
умирает некрасиво,
в долгих конвульсиях.

осень с красным крестом
освидетельствовала труп,
обмыла его дождями
и похоронила под снегом

и только весна
написала проталинами
имя и даты рожденья и смерти
на белой доске снеговой

и, пока лето оживало,
окончив комедию ежегодных похорон,
тальник начал безразлично причесывать волосы,
зеленые волосы над ртутной рекой

и гибкие его прутья выпороли воздух,
чтобы он закричал птичьим криком
от зеленой боли сокодвижения

Физиология звукозаписи (1980–1991)

"Я не знаю, где была эта улица…"

Я не знаю, где была эта улица,
Я не знаю, где был этот дом,
Я не знаю даже, что происходило в нем.
Люди выходили и падали, волосы на себе рвали,
Одни говорили: "Мы увидели",
Другие говорили: "Мы узнали".
Я вижу, как сгущается воздух за моей спиной,
Тысячи рук толкают меня в неизбежное,
Но я не хочу.
Я видел людей неглупых и видел совсем дураков,
Но и те другие не могли связать пары слов
Никто не мог объяснить мне, на что это
было похоже,
Одни говорили: "Это день гнева!"
Другие: "Это бич божий!"
Я хотел покинуть очередь, я хотел бежать,
Но верзила с лицом убийцы сказал:
"Ты должен узнать.
Эй, успокойся, парень, у тебя сдают нервы,
Не ты последний, не ты и первый".

1980

Движение к оцепенению

Ты очень доволен и скорбью, и болью,
Иного не ждал и в другое не верил.
Конец неизбежен, осталось мгновение,
Ты смотришь на стрелки, ты смотришь на двери.

И тут все приходит в движение -
В движение к оцепенению.

Твой жалкий рассудок приходит в упадок,
Проносятся штормы без звука и формы.
Все, как ожидалось, к чему удивление?
И в черном костюме пришел День Рождения.

И тут завершилось движение -
Движение к оцепенению.

Открылись глаза, и раздвинулось небо,
И в небо глазницы уставились слепо:
Ты смотришь на сцену, на ней представленье,
Что, может быть, станет твоим Днем Рождения.

И ты испытаешь сомнение
В движении к оцепенению!

1980

Пожиратель

Пожиратель всех страстей, скорбей и суеты,
Ждущий за столом приправ к еде, - это ты.
Суетятся рядом люди, каждый с радостью несет
Даже голову на блюде, если блажь к тебе придет.

За столом судьбы сидишь уже много лет,
Поглощаешь ты за годом год свой обед.
Суетятся рядом люди, каждый с радостью несет
Даже голову на блюде, если блажь к тебе придет.

Горами объедков стол покрыт,
Разбежались слуги, кончен пир;
Воздух был наполнен злом,
Ты знал, ты знал, ты знал.
Пир был очень долгим - ты устал.
Должен наступить конец.

В пустоту звучит твоя застольная речь,
Не приходит тот, кто мог тебя уберечь.
Робок ангел твой хранитель - и боится, и дрожит,
Если черная ворона путь ему перелетит.

В дверь стучатся трое, сбит запор,
Принесли носилки и топор;
Воздух был наполнен злом,
Ты знал, ты знал, ты знал.
Пир был очень долгим - ты устал.
Должен наступить конец.

1980

Путешествие

Я умер, все в порядке: в карманах пропуска,
Подписаны все справки, печати в паспортах.
На реактивном лифте в неоновых огнях
Несемся в преисподнюю на суперскоростях.

Реклама бьет как выстрел, соблазнов здесь полно,
В ушах орет "Sex Pistols", мелькает секс-кино.
Я сразу испугался и растерялся вмиг:
За жизнь когтями драться я, право, не привык!

Улыбчивые черти сказали мне в аду,
Что я не так воспитан, что им не подойду.

"Ты очень честный парень; конечно, выбирай,
Но если откровенно - иди ты к богу в рай!"

Я умер, все в порядке: в карманах пропуска,
Подписаны все справки, печати в паспортах.
На белом дирижабле, похожем на свинью,
Легко раздвинув тучи, мы вылезли в раю.

Нас приняли в объятья, и все кричат "ура!",
Кругом висят плакаты за образцовый рай.
У всех на лицах радость, я был доволен всем,
Но строить вместе с ними я просто не умел.

Вдруг какой-то ангел мне крикнул на лету,
Что я испорчен адом, что им не подойду.

"Ты очень странный парень, плакатам ты не рад;
Мы с транспортом уладим - давай обратно в ад!"

Я кончил путешествие ударом в землю лбом,
Из головы все вышибло, не помню ничего.
В глазах опушка леса, в ушах шумит листва,
Стоит избушка рядом, вдали течет река.
Достал я из кармана все справки, паспорта,
Я изорвал их в клочья и в землю закопал.

1980

Шумящий мир

Этот шумящий мир безмолвен и пуст,
Как высохший куст.
Куст урожай принесет - один только плод,
Плод моих чувств.

Здесь растут странные растенья -
Не дают совершенно тени.

Я по шипам иду, ругая жару;
Лучше б я снова попал туда, где я был -
В безумном аду, в бездумном раю.

Здесь живут странные созданья -
Лишены чувства осязанья.

Их рассудок подчинен другим законам,
Потому что боль их коже незнакома,
И жестокость их обычно мне известна,
Я себя бы так же вел на их месте.

Этот шумящий мир мне чем-то знаком,
Я раньше был в нем в обличье ином,
И я на него смотрел с другой стороны
Холодной луны.

Взгляд вперед взглядом был назад -
Вывернул наизнанку взгляд.

И по замкнутому кругу неизбежно
Новый взгляд находит то же, что и прежде.
Постоянство превращений без возврата -
Свойство мира или, может, свойство взгляда?

1980

Последний день воды

Дождь прошел, и улицы пусты,
Но остались улицы сухими.
Это был последний день воды -
Первый день расплавленной пустыни.

И я в пустыне в городе большом,
И в виде миражей остались лужи,
Змеино-желтые глаза песка
Сквозь эфемерность луж глядят наружу.

Все это значит лишь одно:
Что скоро кончиться должно
Все.

А город весь - песочные часы:
Песок пересыпаться будет вечно.
И я бы вечно ждать хотел воды,
Но вечность - это просто бесконечно.

1980

Кукла

Любви мне живой не надо,
Хватит терзать себя.
Мне надо простую куклу
Серийного образца.

Одежда была бы сшита
Модно, и был бы вкус.
Глаза раскрашены ярко,
Без голоса обойдусь.

- Девочка, где твой бантик?
Я видел в тебе всегда,
Когда сдирала джинсовый фантик,
Колеса и провода.

Но дальше под проводами
Кукла была живой.
Подсунули эту куклу
С фабричным дефектом - душой.

Все это открылось позже.
Подлый торгаш продал
Эту ненужную роскошь,
Чтобы я психом стал.

1980

Живые и мертвые

Здесь странствию конец приходит у таблички,
"Конец Вселенной" гравировано на ней.
Табличка та прикована к калитке,
Досаден скрип несмазанных петель.

Не в полночь во тьме суровой,
А утром в похмелье сердец
У этой зеркальной калитки
Живого встречает мертвец.

В зеркальном дереве оскал холодной маски,
И в нем смиренье, неподвижность, пустота
Искажены черты пророческим гротеском -
Дурное фото твоего лица

Все меньше и меньше разница,
Вот копией стал образец.
Под звон разбитого зеркала
Живого хоронит мертвец.

1980

451 °F

Пока ты куда неизвестно ходил,
Потушен, погашен твой юношеский пыл
пожарной командой.
Ты не знаешь ли, кто эти люди
В касках и в масках,
С лицами честных героев,
Нечувствительных к боли?

На всякий пожарный случай…

Отвечу я сам за тебя на вопрос:
Когда бы и как бы тебе ни пришлось
С пути оступиться,
Ты увидишь сам, что эти люди
Курс твой исправят
И смело растащат баграми
Твой загоревшийся череп.

На всякий пожарный случай…

Не делай того, что не делал никто!
Кто может представить последствия?
А если нарушится равновесие
Между горящим тобой
И окружающей холодной средой?
Пожарники созданы для того,
Чтобы следить за порядком,
А значит, и за мной…
Уж не думаешь ли ты, что это
Возмутительная оплошность?
Это просто… предосторожность!

На всякий пожарный случай…

1981

Мир на стене

Настало пять часов.
Куда ты так спешишь?
Спешишь домой прийти
И шторы опустить.

В бумажный мир войти
Плакатов на стене
И там скорей забыть,
Что зря весь день прожит.

Между двух стен
Мечется взгляд
И оживляет
Каждый плакат.

Каждый плакат
Словно окно.
Смотришь ты жадно
Через стекло.

Песни звучат
Те, что тебе
Помогут попасть
В мир на стене.

Среди плакатов ты
Забудешь то, что дни
Слились в огромный день
С восьми и до пяти.

Каждый плакат
Запечатлел
В мире мечтаний
Высший предел.

И взгляд твой
Как телевизор:
Программы
Разнообразны.

Думать о вечерах
Где-то в Майами-Бич,
Утро на Плас-Конкорд,
Ночь на Сансет-Бульвар.
Заочно!

Ты любишь Гиндзу в ночных огнях,
Ранчо на Йеллоу-Крик,
Мартини в Сан-Тропе,
Звуки Карнеги-Холл.
Hi-Fi!

В мыслях этих
Все желанья
Темных уголков
Сознанья разом
Ты исполнишь,
Потому что
В самодельном
Мире все легко.

Я уверен,
Ты не стал бы
Лезть в те джунгли,
Если б знал их.

И не стал бы
Слушать эти песни,
Если б
Их перевели тебе.