Итак, русская армия выстроилась на битву в таком порядке. На правом фланге стоял 4-й Сибирский корпус, которым командовал генерал-лейтенант Зарубаев, за ним следовал 1-й Сибирский корпус генерал-лейтенанта барона Штакельберга, дальше шли позиции 2-го Сибирского корпуса генерал-лейтенанта Засулича. Эти три корпуса составляли Южную группу, или Южный фронт, Маньчясурской армии. Общее командование этою группой объединено было под начальством генерала Зарубаева. Далее шли корпуса Восточной группы, которою командовал генерал от кавалерии барон Бильдерлинг: 3-й Сибирский корпус генерал-лейтенанта Иванова, 10-й армейский корпус генерал-лейтенанта Случевского, и за рекой замыкал русские позиции упомянутый уже 17-й корпус. Из Мукдена в это же время к Куропаткину еще шел резервный 5-й Сибирский корпус. Русский фронт, как стороны обороняющейся, был выгнут наруясу. Вся его длина составляла семьдесят верст.
Фронт японский охватывал русские позиции и, соответственно, был длиннее: он простирался на все сто верст. Против Южной русской группы стояли 2-я армия генерала Оку и 3-я армия генерала Нодзу. А против 3-го и 10-го корпусов Восточной группы находилась 1-я армия генерала Куроки.
Решившись давать здесь сражение, Куропаткин сказал: от Ляояна не уйду! Эти его слова мигом облетели армию и очень всех воодушевили. Когда начальство настроено решительно, то и у подчиненных появляется уверенность. Куропаткину это хорошо было известно. И хотя сам он решительно настроен отнюдь не был, но, как человек, действительно очень неплохо знающий военное искусство, особенно теорию, имеющий большой опыт штабной службы и понимающий, какое значение в сражении имеет настроение солдата не уступить неприятелю, Куропаткин не мог не позаботиться как-то возбудить духом свою армию.
Главнокомандующий направил 10 августа генералу Зарубаеву следующее предписание: "Ввиду подходящих к нам подкреплений (5-го Сибирского, 1-го армейского и 6-го Сибирского армейского корпусов), предлагаю Вашему Превосходительству усиленно заняться разработкой соображений по переходу в наступление Южною группой корпусов. Общею целью действий армии ставится поражение противника на театре войны. Приступая к выполнению этой задачи, ближайшею целью действий является армия Куроки, которую, ввиду ее выдвинутого положения, для обеспечения левого фланга нашей южной операционной линии, необходимо разбить и отбросить, что ставится задачей войскам Восточного фронта и 5-му Сибирскому армейскому корпусу".
Сколько именно русский главнокомандующий намеревался разрабатывать соображения по поводу перехода в наступление целого фронта? По всей видимости, имелись в виду не часы. А скорее дни. Но неужели он полагал, что японцы так и будут ждать, пока противник разработает эти свои соображения?
Конечно, японцы ждать не стали. Куроки, который, по замыслу русского главнокомандующего, должен быть в ближайшее время разбит и отброшен, сам перешел в наступление. Уже в ночь на 11 августа гвардейская дивизия генерала Хасега-вы атаковала правый фланг 3-го Сибирского корпуса генерала Иванова. Ляоянское сражение началось.
И сразу наступательное предписание генерала Куропаткина потеряло всякий смысл: неприятель захватил инициативу, и теперь надо было думать не о нападении, а о том, как бы лучше от него отбиться.
Утром Куроки начал атаку и на центр 3-го Сибирского корпуса. Японская бригада легко преодолела линию русского сторожевого охранения, но самый корпус Иванова сдвинуть не смогла. В виду расположения русских японцы стали окапываться и подтягивать артиллерию.
Эти их действия были приняты русским главным командованием за подготовку к решительному наступлению. Куропаткин именно так и подумал. И поторопился направить в подкрепление генералу Иванову дивизию из резерва. На самом же деле на правом фланге и в центре 3-го Сибирского корпуса японцы лишь производили демонстрацию, отвлекая внимание от направления своего главного удара – на позиции 10-го корпуса генерала Случевского.
Вечером 12 августа две японские дивизии, состоящие каждая из двух бригад, начали наступление на 10-й корпус. Одной из японских бригад, подкрепленной резервным полком, удалось ночью пройти вдоль Тай-цзы-хэ и начать охватывать левый фланг Случевского. Довольно успешно действовали японцы и на правом фланге русского корпуса: там одна их бригада сбила русских с передовых позиций на очень важном по своему значению перевале, а другая оттеснила противника, атаковав его ночным штыковым ударом. В результате чего правый фланг русского корпуса оказался в совершенном замешательстве и утратил всякое управление. И введи здесь японцы в дело хоть какие-нибудь дополнительные силы, прорыв их мог бы стать весьма значительным, вплоть до катастрофы Маньчжурской армии.
Утром генерал Случевский обратился к барону Бильдерлингу с просьбой о немедленном подкреплении. Но, не получив такового от начальника Восточного отряда, начал отходить всем корпусом на тыловую позицию.
Не прекращалась одновременно с этим и атака японцев на корпус генерала Иванова. В ночь на 13 августа дивизия генерала Хасегавы возобновила наступление. Зная уже об успехе соседей справа, Хасегава решился развить его и на своем направлении. На рассвете японцы начали артиллерийский обстрел русских позиций. Но, встретив в ответ энергичный огонь русских батарей, японская артиллерия, неся значительные потери, умолкла. Невзирая на победу русских в артиллерийской дуэли, Хасегава бросил в атаку обе свои бригады. Одна из них пыталась обойти правый фланг корпуса Иванова. И опять же, получись у японцев этот маневр, сражение могло закончиться много раньше, и куда более печально для Маньчжурской армии, нежели оно закончилось в результате. Но японская бригада была отбита с огромными для нее потерями.
В это самое время от Ляояна в помощь генералу Иванову двигался 140-й Зарайский полк. Путь его лежал приблизительно к центру позиций 3-го Сибирского корпуса. Но, узнав о том, что японцы обходят фланг корпуса, командир полка полковник Мартынов, не раздумывая и не согласовывая свои действия ни с кем из начальства, переменил направление движения и всем полком ударил во фланг японской бригаде. Если бы Мартынов вздумал прежде испросить разрешения совершить этот дерзкий маневр, то, скорее всего, ему бы еще и не позволили этого делать. Но даже если бы и позволили, то, пока это позволение, пройдя все согласования в штабах корпуса, фронта, а то и самой армии, дошло бы до Мартынова, ему уже нужно было бы не наступать, а бежать, вместе со всею Восточною группой. К счастью, этот полковник оказался человеком решительным и инициативным, не боявшимся взять на себя ответственность. Зарайцы действовали так лихо и так неожиданно для неприятеля, что японская бригада, даже не пытаясь как-то организовать сопротивления, бежала в полном беспорядке, неся при этом значительные потери.
На этот раз уже у русских был верный случай наконец-таки разбить и отброситьармию Куроки. Но никто из русского командования не поторопился поддержать блестящий успех Зарайского пока. А сам Мартынов не стал продолжать наступления, потому что получил ложное донесение о скоплении впереди крупных неприятельских сил. Не получи Мартынов этих сведений, он бы и одним своим полком вполне мог добить расстроенную, понесшую большие потери японскую бригаду.
Не вышла атака и второй бригады Хасегавы по центру 3-го корпуса: она была отбита огнем русской артиллерии. Разразившийся вслед за этим затяжной ливень прервал бой русской Восточной группы с 1-ю японскою армией.
Итак, боевые действия к востоку от Ляояна не дали ощутимого перевеса ни одной из сторон. Если японцы вынудили генерала Случевского оставить исходные позиции и несколько отойти, то от корпуса генерала Иванова, напротив, они сами едва не потерпели поражения.
В этой трехдневной схватке не было победителя. Но был выигравший. В выигрыше оказался японский генерал Куроки. Он приобрел самое, может быть, важное, что может приобрести полководец, – бесценный военный опыт. Генерал Куроки в эти дни понял, что пытаться одолеть русских, имеющих превосходную артиллерию и перевес в штыках, лобовыми атаками – занятие абсолютно бессмысленное. Для достижения настоящего успеха ему необходим только какой-то экстраординарный маневр, хотя бы и явная авантюра, – но лишь так можно будет переломить сражение в свою пользу. Командующий 1-ю японскою армией не только приобрел опыт, но и сумел им распорядиться с наибольшею выгодой. Что для полководца еще важнее. И несколько дней спустя Куроки совершит этот свой довольно авантюрный маневр, в результате которого русские все-таки отдадут неприятелю ляоянское поле боя.
Сражение южнее и западнее Ляояна, где двум японским армиям противостояла Южная группа генерала Зарубаева, началось позже более чем на сутки – утром 12 августа. Естественно, боевые действия и той и другой стороной здесь велись с оглядкой на происходящее на востоке. И едва отступил Случевский, Куропаткин отдал приказ всей армии отходить на приготовленные прежде тыловые позиции вблизи Ляояна. Хотя на юге за два дня японцы нисколько не потеснили ни один из корпусов Зарубаева. Разве что согнали со своих мест авангарды и, приблизившись к русским позициям, изготовились для последующего удара.
Лило как из ведра. Такого бездорожья, что установилось в Маньчжурии, русские – народ, вовсе не избалованный удобопроходимыми путями, – дома не знали и в самую несносную распутицу. В какие-то часы поля кругом превратились в болота, проселки – в реки. Солдаты, вымокшие до нитки, отходили, по колено увязая в размокшей глине, и еще помогали артиллерии – несли каждый на себе по снаряду. Артиллеристам же, хоть и с помощью инфантерии, приходилось много труднее: лафеты с пушками уходили в грязь по ступицы, и от лошадей проку было мало – они сами-то едва выпрастывали ноги из глубокого месива, то и дело спотыкались, падали, – тогда брались сами бравы ребятушки – кто за гуж, кто лафет подхватывал, кто наваливался на колеса – и, иной раз только что с "Дубинушкой", вытягивали свою пушку. Мортиры, те вообще нечего было и думать выкатить, – их устанавливали на гигантские полозья и тянули по грязи не меньше чем целою ротой.
Но, как говорится, нет худа без добра. Если переход на новые позиции русским давался с неимоверными трудностями, то японцам нисколько не легче было преследовать противника. К тому же они и не преследовали. Они вообще не ожидали этой ретирады. Спустя ночь после отвода русских корпусов ближе к Ляояну японцы начали артиллерийский обстрел противной стороны, нимало не подозревая, что стреляют по оставленным позициям. И, только не встретив ответного огня, они потихоньку, крадучись приблизились к русским окопам. Там не было ни души. Маньчжурская армия отошла тихо и незаметно.
На некоторое время по всему фронту установилось затишье: русские устраивались на новых позициях, а японцы подтягивались и окапывались ближе к противнику.
Можайскому полку достались окопы, устроенные основательно, право же, на совесть – глубокие, просторные, с амбразурами в бруствере и, главное, с далеким обзором. Конечно, подработать чего, поправить где на свой лад, – солдату всегда дело отыщется. Не без этого. Но в целом позиции были добротные. Вроде прежних. Тех, что оставили давеча.
Но, едва уже обустроив новое место, молодцы тотчас попадали в окопах и заснули. Они которую ночь не спали. Ночью командиры обычно не позволяли своим солдатам хотя бы глаз сомкнуть. Но днем, если, очевидно, не ожидалась атака со стороны неприятеля, офицеры не возражали, если измученные вконец люди и поспят часок-другой.
Правее расположения Можайского полка была долина с разбросанными по ней, среди холмов и зарослей гаоляна, деревнями, белыми домиками своими издали напоминающими малороссийские. Слева к юго-западу тянулся горный хребет. В начале сражения по этим горам проходила линия обороны Восточной группы барона Бильдерлинга. Но теперь они перешли в руки японцев. И представляли собою удобные позиции для обстрела русских.
Не меньшая опасность угрожала русским и из долины, где стояли две японские армии: единственное для обороняющихся преимущество этого направления – простор наблюдения за неприятелем – служило на пользу лишь днем, ночью же долина была даже опаснее гор, – решись японцы ночью атаковать, а это был их излюбленный прием, они по ровной местности могли приблизиться к расположению противника куда стремительнее, чем даже если бы спускались под гору.
Пока нижние чины отдыхали, командир полка полковник Сорокоумовский собрал у себя в палатке всех своих батальонных и ротных и объявил, что, по сведениям из штаба корпуса, на их участке ожидается наступление крупных неприятельских сил. Чтобы проверить эти сведения корпусное начальство распорядилось Можайскому полку произвести ночью сколько возможно глубокие разведки в расположение японцев и представить в штаб сведения об их числе, а по возможности причинить им и всякие диверсии. Полковник приказал всем своим ротным для этой цели подобрать по двенадцати охотников от каждой роты, – разумеется, это должны быть самые ловкие, самые отчаянные солдаты. Из них надо было собрать три команды, которые, под предводительством лучших в полку офицеров, пробрались бы в места сосредоточения японцев, разведали о них разные сведения и произвели бы там переполох. Если японцы замыслили на эту ночь или на утро атаку, то такая мера должна ее если не предотвратить, то по крайней мере ослабить.
Охотников прогуляться "до япошки", как говорили солдаты, нашлось много больше, чем требовалось. И предводители отрядов уже среди них отбирали, кого они считали лучшими.
Один из таких отрядов командир 12-й роты штабс-капитан Тужилкин решился возглавить лично. Недавно прибывшему в полк и получившему роту, ему не терпелось проявить себя, а заодно поближе познакомиться с людьми, с которыми ему предстояло воевать. Пока о нем в полку никто толком ничего не знал. А близких знакомств он ни с кем заводить не спешил. Известно было лишь, что он из Москвы, что он довольно давно уже не на действительной, а призван из запаса. Крест на груди свидетельствовал о его прежней ревностной службе. Вот, пожалуй, и все, что можно было о нем сказать.
Тужилкин выбрал с собою в разведки одного офицера, необходимого, чтобы, если придется, заменить его, – взводного командира поручика Фон-Штейна, фельдфебеля Стремоусова, унтера Сумашедова, Мещерина с Самородовым, полагая, что земляки уж расстараются не подвести его, веселого удальца Ваську Григорьева, который хоть и молод был, но опыта имел побольше прочих в роте, потому что воевал еще с Тюренчена, великана Дормидонта Архипова, также воюющего с начала войны, взял своего ординарца Игошина, самого смекалистого и расторопного солдата в роте, и еще человек тридцать из разных взводов и из других рот.
Всем охотникам, кроме того что они были вооружены винтовками, раздали наганы. Штыки Тужилкин велел замотать тряпками, чтобы не дай бог не блеснули где-нибудь в неподходящий момент и не выдали их.
Чтобы иметь впотьмах ориентир, было придумано на линии расположения полка развести три костра – посередине, на правом фланге и между ними. Тогда группы даже издали могли бы легко сориентироваться, где именно они находятся относительно своих окопов.
Вышли команды около полуночи. Тужилкин повел своих людей к деревне, находящейся от русских позиций верстах в четырех. Выбрал он ее не случайно. Зоркий Игошин, безо всякого бинокля видевший дальше, чем его командир в свой "Hensoldt", докладывал ротному днем, что-де разглядел, как японцы туда подвозят батарею.
Японские позиции представляли собою три линии укреплений. Главная линия состояла из сплошного глубокого окопа, построенного зигзагами и приспособленного для ведения из него ярусного огня. Часто перед главной линией имелись проволочные заграждения и засеки, устроенные обычно там, где, по мнению японского командования, их позиции были наиболее уязвимы в случае атаки противника. Позади пехоты, саженях в трехстах – четырехстах, стояли батареи, как правило, замаскированные. А впереди расположения главных сил, на расстоянии полуверсты, находились отдельные сторожевые окопы. Между аванпостами пространство было таково, чтобы солдаты могли в случае чего докричаться до соседей.
Охотникам была поставлена цель по крайней мере пробраться к батареям неприятеля. А если случится, то и дальше. По плану, придуманному в штабе полка, группы должны были действовать в следующим порядке: пройдя тихо и незаметно первую линию японских сторож, к главному сплошному окопу подобраться уже исключительно ползком, прямо-таки, если выйдет, к самому гласису. И затем, положившись единственно на Божие благоволение, решительно преодолеть эту линию, не теряя ни единой секунды. Вряд ли здесь удастся обойтись без схватки. Но если эта схватка будет стоить русскому отряду хотя бы и до четверти людей, то можно считать переход через неприятельские позиции выполненным удачно. После чего остается только убежать от преследования. Для этого лучше всего, пользуясь темнотой, тотчас переменить направление движения и постараться укрыться где-нибудь в ближайших зарослях гаоляна. А уже дальше действовать по обстоятельствам.
Если на главных японских позициях команду встретят превосходные вражеские силы, которые без значительных потерь пройти не удастся, то тут уж остается только возвращаться назад. А случись, что прежде отряд выйдет прямо на японский дозор, тогда ничего не остается, как очень быстро и опять же бесшумно истребить его. Если же дозору паче всякого чаяния удастся поднять тревогу, то группе продолжать движение напрямик нельзя уже будет ни в коем случае, – тогда ей следует пройти между передовой и главной японскими линиями где-нибудь с версту, что очень опасно и, в сущности, безнадежно, и уже там пытаться преодолевать основной окоп.
Как стемнело, все три команды отправились в рейд в неприятельский тыл. Тужилкин построил свою группу в две колонны, на расстоянии шагов пятнадцати одна от другой. Впереди шел он сам и его верный Игошин.
Они благополучно миновали японские дозоры. То есть не повстречались с ними. Еще немного пройдя, Тужилкин приказал всем лечь на землю и дальше уже двигаться ползком. Так они приползли к проволочным заграждениям. До главной японской позиции, выходит, оставалось несколько десятков сажень.
– В обход бы надо, ваше благородие, – прошептал кто-то. – Не пройдем здесь.
Но у Тужилкина было иное мнение. Он решил именно здесь и идти. Потому что, где нет заграждений и засек, там окопы более неприступные – там больше людей, там может быть и пулемет. Сунуться туда – верная погибель. И он велел Игошину ползти первому и прокладывать путь остальным – перекусывать проволоку. Все прочие должны были двигаться за ним по одному, цепочкой.