Но придет время, и не останутся без продолжения эти поучительные строки, ибо, как видите, ведома русскому воину великая заповедь Спасителя: "Больше сея любви никто не имать, да кто душу свою положит за други своя" – за Святую Русь и древнее Андреевское знамя. Здесь будет почерпать в трудные дни мужество семья моряков Дальнего Востока, здесь будет находить утешение русское сердце, читая имена героев, замученных и убитых за великое имя матери-Родины. Ибо ничто так не поддерживает бодрости духа, как пример и имена героев. Пусть разбито тело флота, но осталась непобедимою душа его, пока в нем не перевелись эти мученики долга, память о коих будет благоговейно хранить этот храм. Приходя в него, христолюбивый воин, преклони колено и поклонись памяти погибших братьев твоих".
У алтаря церкви иконы Божией Матери "Всех Скорбящих Радость" в 1911 году были перезахоронены останки варяжцев, перевезенные из корейского порта Чемульпо. На торжественных похоронах перед многочисленными участниками церемонии на Морском кладбище проникновенную речь сказал протоиерей Сибирского флотского экипажа Богославский:
"Приветствуем возвращение ваше на родную землю… Вас в лице товарищей по оружию, моряков встречает сама Родина-мать, дорогих сынов своих, погибших героев "Варяга" и "Корейца". Корабли ваши, стоя на часах и на страже Родины, за честь Родины и флота приняли вызов на смертный бой, не считая врагов… Господь не судия победы, вы и корабли ваши погибли смертью храбрых. Кости ваши нашли временный покой на чужбине. Но вас там не забыла Родина, и вот теперь вы ляжете в родную землю в своей семье моряков и под сенью сего святого храма. Здесь, осеняемые храмовой иконой "Всех Скорбящих Радость", уже покоятся безмятежно и мирно в своих преждевременных могилах ваши товарищи, пришедшие сюда, на край государства русского, из разных уголков обширного Отечества… Вот на этом братском кладбище и ваша новая тихая пристань, у самого алтаря Божьего храма. Опустим же в недра земли дорогие останки героев. Да будет легка им родная земля! И да будет им вечная память!".
Через год, в 1912-м, над братской могилой варяжцев был сооружен гранитный памятник в виде стилизованной часовни с Георгиевским крестом наверху. На гранях памятника были высечены имена и воинские звания 15 моряков, а также общее посвящение: "Нижним чинам крейсера "Варяг", погибшим в бою с японской эскадрой при Чемульпо 27 января 1904 года".
Храм-памятник на Морском кладбище был разрушен в годы воинствующего атеизма, но сохранившееся захоронение варяжцев стало центром сформировавшейся мемориальной зоны кладбища, где в разные годы были похоронены участники Русско-японской войны, в том числе четыре Георгиевских кавалера – жителя Владивостока:
Василевский Федор Григорьевич – гальванер броненосца "Ослябя" (участник Цусимского боя, умер в 1953 году); Псалом Сила Васильевич – комендор крейсера "Варяг" участник боя в Чемульпо, умер в 1954 году); Ключегорский Александр Васильевич – комендор миноносца "Блестящий" (участник Цусимского боя, умер в 1955 году); матрос с подводной лодки "Дельфин" Сюткин (умер в 1959 году).
В октябре 1990 года во Владивостоке на теплоходе "Русь" из Нагасаки были доставлены останки двух русских моряков – участников Цусимского боя: Коновалова – машиниста транспорта "Иртыш", Малашенко – матроса 1-й статьи броненосца "Император Николай I". Они были торжественно захоронены в мемориальной зоне Морского кладбища рядом с захоронениями варяжцев.
Глава 3
Инженер-капитан 2-го ранга
Балтика встретила Владивостокский отряд крейсеров неприветливо. Позади остались сотни морских миль. Путь отряда осложнялся изношенными после напряженной службы корабельными механизмами.
В ответ на постоянно сыпавшиеся из Петербурга упреки в медлительности движения Иессен телеграфировал: "Котлы "Громобоя", "России" требуют постоянных починок. Могу идти от порта до порта, везде починяясь и не более 10 узлов".
Доходившие из России вести о беспорядках будоражили нижних чинов, волнения нарастали, особенно в связи с тем, что война была окончена, а призванных из запаса продолжали удерживать на службе.
Контр-адмирал Иессен решил разрядить обстановку и немедленно отправить на родину всех матросов, подлежащих увольнению в запас. Для этого он приказал "Богатырю" доставить всех увольняемых в запас в Порт-Саид и там пересадить на первый пароход, отправляющийся в Одессу.
Морской министр Бирилев отреагировал мгновенно: "Крайне недоволен, что в столь серьезном деле, как списание запасных и отделение "Богатыря" от отряда, вы не спросили разрешения и тем лишили отряд практики совместного плавания…".
При подходе к Либаве Дмитрий совсем не к месту вспомнил, как в одной из бесчисленных морских легенд утверждалось, что увидевший в океане, укутанном густым туманом и тьмой, зеленый луч света, становится счастливым на всю оставшуюся жизнь.
К сожалению, за время своей морской практики Дмитрий так и не увидел в океане зеленый луч света. А ведь поводов и предпосылок для такого видения было предостаточно. Мацкевич не терял надежды. Он пытался увидеть зеленый луч света и в бездонной тьме тропических ночей, и в кисейной мгле Балтики, и в хрустальном безлунии Черного моря, но так ничего и не разглядел.
Но несчастным он себя не чувствовал. Впереди была встреча с любимой…
Дмитрий вздохнул и признался сам себе, что он до сих пор верит в абсолютную достоверность легенды и зеленом луче света в хмуром океане, ведь ему довелось наяву видеть подтверждения легенды о пресловутом "Летучем голландце" и встречать ошеломляющие вещественные подтверждения другим морским легендам.
Дмитрий еще раз вздохнул, перекрестился и подумал: "Все еще впереди. Ведь мне еще только 26 лет стукнуло…".
И он поспешил по многочисленным трапам вниз к своим динамо-машинам. На горизонте показалась суша.
По прибытию в Либаву отряд был подвергнут пристальной и целенаправленной проверке, в результате которой Иессену был объявлен выговор, утвержденный Николаем II. Ответом стал немедленный рапорт Иессена об отставке.
Корабли перевели в Кронштадт и поставили на длительный ремонт.
На второй день после постановки "Громобоя" на бочки поручик Мацкевич, получив разрешения для схода на берег, помчался к своей незабвенной Марии Степановне.
День стоял, непривычно для Санкт-Петербурга этого времени года, ясным и теплым.
Дмитрий стоял на палубе катера, всматривался в очертания домов приближающегося города и пытался найти что-нибудь новое. Ведь прошло целых три года, как он расстался с ним. Город не изменился, изменился сам Дмитрий. Война многое меняет не только в человеке, но и во всем мире.
Дмитрий непроизвольно вспомнил Владивосток, с его ласковой осенью, и тут же передернул плечами от невесть откуда взявшегося озноба, когда на память пришла пора тайфунов и город насквозь продували со всех сторон муссонные ветры.
Купив у цветочницы по дороге к дому Василевских букет цветов, Дмитрий торопливо подбежал к двери и стукнул в молоточек.
Ему отворила Мария и, всегда такая выдержанная, ослабев от счастья, припала к его груди:
– Дима! Наконец-то!
В проеме двери Дмитрий из-за плеча Марии разглядел прижавшую руки к груди Ольгу Львовну – мать своей возлюбленной. Не отрывая Марию от себя, Дмитрий поздоровался.
– Маша, приглашай гостя в комнату, – проговорила Ольга Львовна.
Так много надо было рассказать, расспросить о прожитом за три года разлуки, а они сидели за столом, взявшись за руки, неотрывно смотрели друг на друга и… молчали. Пролетали минуты, часы, пока оцепенение отпустило их, и уже тогда, перебивая один другого, они рассказывали и пересказывали пережитое.
В этот вечер Дмитрий попросил согласия Ольги Львовны на брак и предложил руку и сердце ее дочери. Ольга Львовна, всплакнув, перекрестила их. Помолвка состоялась… Через год они поженились.
Мария и Дмитрий родились в один и тот же год, но Мария на три с половиной месяца раньше, что служило неисчерпаемой темой шутливых пикировок о том, кому быть главным в семье.
Мария происходила из семьи потомственных польских дворян. Грамоту о ее дворянстве подписал один из польских королей. Эта грамота стала основанием для зачисления Марии Василевской в Смольный институт благородных девиц в Петербурге, куда семья переехала после смерти ее главы. До переезда Василевские жили в Иркутске, где отец Марии, Стефан Василевский, был магистром фармации и владел несколькими аптеками.
Его жена, Александра Филипповна, в девичестве Ларионова (тоже из дворян) "поместила" (как тогда говорили) Марию в Смольный институт, а сыны Юзефа – в Морское инженерное училище, где тот и познакомился с воспитанником этого же училища Дмитрием Мацкевичем.
Юзеф и привел последнего в свою семью.
Мария училась в институте отлично и закончила его в 1900 году с золотой медалью. В этот же год она и познакомилась с Дмитрием и пригласила его на выпускной бал. Дмитрий был поражен великолепием Смольного дворца, неотразимой красотой его выпускниц, но, конечно, больше всего Марией. Он смущался от "стрелявших" в него лукавых девичьих глаз, краснел, когда выпускницы перешептываясь, смотрели в их с Марией сторону, но твердо решил не отпускать ее от себя ни на шаг.
После этого бала они встречались в дни, когда у Дмитрия были увольнительные, все больше узнавали друг о друге, и глубокое чувство, не замедлившее возникнуть между ними, уже не отпускало их всю жизнь.
Мария рассказывала о Смольном, о его начальнице графине Ливен, которая иногда приглашала воспитанниц к себе на обед или устраивала приемы. Считалось, что это были воспитательные мероприятия.
Марии были чужды всякие сделки и компромиссы. Для нее не было полутонов. И того же она требовала от окружающих ее людей, и в первую очередь от Дмитрия.
Учеба в институте приучила Марию к тщательности и аккуратности. Все вещи, документы, переписка содержались у нее в безукоризненном порядке. По характеру она была очень сдержанна, легкоранима. С людьми сходилась не сразу. В общем, полная противоположность энергичным и предприимчивым Дмитрию и его сестре Лере, с которой, на удивление, она сошлась сразу и безоговорочно.
Империю сотрясали шторма фабрично-заводских забастовок, стачек и крестьянских пожаров.
Еще не был забыт позор Мукдена и Цусимы, десятки тысяч российских семей оплакивали не вернувшихся с войны мужей, братьев, отцов.
Два года бушевала стихия народного бунта, потом страна долго приходила в себя.
Мария в совершенстве владела английским и французским языками, что ей очень помогло, когда Дмитрия вскоре после их свадьбы командировали в Англию принимать строящийся для России на верфи города Барроу (завод Виккерса) броненосный крейсер 1-го ранга "Рюрик".
Туманный Альбион встретил чету Мацкевичей на удивление приветливо. Весь май и почти все лето стояла теплая солнечная погода.
Несмотря на занятость Дмитрия на верфи ему удавалось выкроить время для отдыха и экскурсий по Англии. Мария шутила:
– У нас получился не "медовый месяц", а "медовый год!
Фотографии английского периода и, в частности, отличные и оригинальные открытки художника Гиббса и других английских художников из коллекции Дмитрия Мацкевича сохранились до настоящего время и передаются из поколения в поколение.
Русских офицеров, участвующих в приемке крейсера "Рюрик", разместили в недорогом пансионате, на окраине города недалеко от верфи. Когда Дмитрий возвращался со службы, усталый, пропахший железом и машинным маслом, Мария безмолвно указывала ему рукой на ванную, а он, схватив ее в охапку, кружил по прихожей, осыпая поцелуями. Мария делала вид, что сопротивляется, а нередко присутствовавшие при этом молоденькие горничные кривили в недоумении губки:
– Ох, уж эти русские. Совсем не могут себя вести ни в обществе, ни в семье!
Хотя в душе каждая из них мечтала, чтобы ее вот так же покружил по комнате возлюбленный. И, глубоко вздохнув, горничные отправлялись делать свою опостылевшую работу.
Мария не любила спорить, но иногда, не выдержав восторженных восклицаний офицерских жен по поводу ухоженности английских газонов и красот окружающих город холмов, высказывала свое мнение:
– Красота российской природы не идет ни в какое сравнение с "искусственной" красотой природы Англии, – говорила она. – И русские леса, и долы красивы не "дикой", а первозданной красотой, такой, какой не встретишь нигде в мире. Вспомните известную притчу о том, как однажды английского садовника спросили иностранцы о том, как ему удается содержать газоны в таком порядке? И что ответил садовник: "Надо дважды в день их поливать и дважды в день стричь траву. И так на протяжении трехсот лет". А наша родная природа создавалась тысячелетиями, и ее никто не поливал, а траву косили только на сено.
Как правило, споры на этом заканчивались и разговор плавно переходил к обсуждению английской "овсянки" и яблочного пирога. Тут уж все были едины во мнениях, вспоминая изобилие русской кухни.
Возвращались в Россию Мацкевичи порознь. Дмитрий на крейсере "Рюрик", уже в чине инженер-механика штабс-капитана, а Мария, как и все остальные жены офицеров, преодолев пролив Ла-Манш на пароходе, – поездом через всю Европу.
Разлука была недолгой, и уже в октябре 1908 года Дмитрий получил разрешение для поступления в Горный институт имени императрицы Екатерины II. Этому событию предшествовали долгие споры. Дмитрий доказывал, что ему необходимо получить "штатскую", как он выражался, специальность – не вечно же ему болтаться по морям. Поступая в институт на лесное отделение, ни сам Дмитрий, ни Мария, даже и подумать не могли, что специальность, полученная в Горном институте, так пригодится в дальнейшей жизни.
Через год после возвращения из Англии Дмитрий получил назначение на эсминец "Страшный" судовым механиком. Эсминец "Страшный" входил в состав первой минной дивизии Балтийского флота. В штабе этой дивизии Дмитрий неожиданно встретился с капитаном 2-го ранга Колчаком.
Проходя по коридору, штабс-капитан Дмитрий Мацкевич машинально поприветствовал капитана 2-го ранга, лицо которого показалось ему знакомым. Тот ответил на приветствие, почти прошел мимо, но вдруг остановился и, повернувшись к Дмитрию, полуутвердительно-полувопросительно промолвил:
– Владивосток?..
– Так точно!.. – по-солдатски ответил растерявшийся штабс-капитан, вглядываясь в худощавое с орлиным носом лицо. Где-то он уже видел эту сутуловатую фигуру с глубоко надвинутой на голову фуражкой.
– Александр Васильевич?.. – неуверенно протянул Дмитрий.
– Ну вот, узнал наконец-то, – скупо улыбнулся Колчак. Крепко пожав протянутую Колчаком руку, Дмитрий проговорил:
– Очень рад видеть вас снова.
– Взаимно, – ответил Александр Васильевич и неожиданно спросил: – Как ваша сестрица поживает?
– Вышла замуж за достойного человека, живет в городе, на Малой Охте, – ответил Дмитрий.
– А я вот снова во Владивосток собираюсь. Полярная экспедиция, – произнес Колчак. – Ну а вы как? – снова спросил он, прощаясь.
– В академию поступаю, на механическое отделение, – ответил Дмитрий.
– Ну и правильно. До встречи. Честь имею!
– Честь имею, – ответил Дмитрий…
Следующая их встреча состоится во Владивостоке, но уже в 1918 году.
А в начале 1910 года Колчак возглавил полярную экспедицию из двух судов ледового плавания – "Таймыр" и "Вайгач", и в июле этого же года снова сошел на берег бухты Золотой Рог. Он пробыл во Владивостоке до середины августа.
Дмитрий успешно выдержал экзамены и в мае 1910 года на основании решения конференции Николаевской Морской академии был зачислен штатным слушателем на механическое отделение.
За год до этого его фотография, на которой он был изображен в парадном мундире с тремя орденами и лихо закрученными усами, была опубликована в пятитомном издании "История Русско-японской войны 1904–1905 гг.", вышедшей в Санкт-Петербурге в 1909 году.
Фотография была заимствована из личного дела офицера Д.А. Мацкевича.
Дело в том, что в то время все офицеры Русской армии и флота после присвоения очередного воинского звания (чина) обязаны были представлять в личные дела свои фотографии в парадном мундире при всех наградах. Эта обязанность была возрождена в Советской армии и на флоте и соответственно продолжена в современной России.
Первый год учебы в академии стал особенным и в личной жизни семьи Мацкевичей – у них родился сын, которого назвали Вадимом.
Жизнь в этот период была спокойной и размеренной. Дмитрий учился сразу в двух вузах (Горном институте и Морской академии). Благодаря кипучей энергии и недюжинным способностям он успевал по всем наукам. А когда засиживался за книгами до поздней ночи и Мария мягко выговаривала ему, чтобы не перетрудился, он восклицал:
– Господи, да разве же это работа! Учеба для меня – отдых, а настоящий труд – это когда служишь на корабле, – добавлял он.
Не оставляла их своей заботой и Лера. Вернувшись из Владивостока, она поступила на работу в Военно-морской госпиталь Петербурга, познакомилась с семьей Богдановых, влюбилась в красавца Ивана Александровича, широко образованного человека и очень принципиального. Он в свое время окончил Горный институт, куда и посоветовал поступать Дмитрию Мацкевичу. Лера души не чаяла в своем избраннике. Через год совместной жизни у них родилась дочь Нина.
Несмотря на свои собственные заботы Лера мягко заботилась и о семье брата.
Семьи их были дружны по-настоящему, как это редко бывает даже у близких родственников.
Уже после поступления в Академию инженер-механик штабс-капитан Дмитрий Мацкевич был "переименован" в инженер-механика старшего лейтенанта.
Учеба давалась Дмитрию легко, и он закончил академию по первому разряду. Выпуск производил сам император Николай II. Обходя строй выпускников академии Николай II остановился около стоящего навытяжку офицера с богатым иконостасом орденов и медалей на груди. Когда Дмитрий представился, Николай II заметил:
– А я вас помню еще по выпуску из Инженерного училища. Судя по наградам, вы неплохо воевали. Я же вам говорил тогда, что там, куда вы были направлены служить, будет горячо.
И государь стал подробно расспрашивать Дмитрия о жизни, о службе. Рассказывая Марии о выпуске, Дмитрий признался, что был поражен хорошей памяти государя.
В Европе сгущались предвоенные тучи. В офицерских кругах все чаще говорили о возможной войне с Германией.
И десяти лет не прошло со времени Русско-японской войны, в которой была уничтожена большая часть кораблей русского флота. Большинство офицерского состава находились в состоянии упадка и деморализации. Лишь небольшая часть морских офицеров верила в то, что задача воссоздания и реорганизации русского военного флота будет решена в короткое время. На этой вере и держался военно-морской флот.
В Морском штабе понимали, что нужны корабли для боя в линии, подобные английскому "Дредноуту", построенному в 1906 году.
Было решено строить линейные корабли.
При выдаче тактико-технического задания на проектирование линейных кораблей Морской штаб исходил из того, что наиболее вероятным противником России в предстоящей войне будет Германия, следовательно, будущим театром военных действий окажется Балтийское море.