Придётся идти под углом к волне, а это значит, что качка, преимущественно килевая, превратится в смешанную: килевую и бортовую.
И, значит, ухо надо держать особенно остро.
Ночь вымотала и меня и второго штурмана.
В 4-00 нас подменил сам капитан с третьим штурманом, но, уже через сорок минут, вызвал снова на мостик. Хмурый, злой, наверное, он сам стоял на руле, третий штурман горбился в углу.
Передал мне руль, повторил прежнее – знать, как можно точнее, своё место.
Волчок урагана крутился против часовой стрелки, если смотреть сверху. Капитан правильно определился, держась в западной части волчка, постепенно забирая к востоку, при этом ветер нам помогал, приближая к Датским проливам.
Хмурый рассвет наступил после восьми часов местного времени. Я стоял на руле, как на автомате, реагируя только на высокие волны. Играл с ними, игнорируя маленькие, сглаженные ветром. Последнее определение показало, что мы находимся в восьмидесяти милях от входа в проливы. Всего девять-десять часов хода и мы окажемся в безопасности.
В 9-00 нас снова подменил капитан с боцманом в качестве рулевого. Дал два часа на отдых и перекусить.
В одиннадцать мы развернулись под ветер, волна стала бить нам в корму. Развернулись без особых происшествий, море было спокойней.
В 16–00 нас сменила следующая вахта, мы вошли в проливы.
Я спал восемнадцать часов, в абсолютном покое, без сновидений. Вскочил, побежал в каюту к коку. Он температурил, почувствовав прикосновение, открыл глаза.
– Ну, как ты?
– Лучше, Саша, спасибо. Дёргает немного, но лучше.
Поменял ему ватные тампоны, сунул градусник, подождал три минутки. Вынул – тридцать семь и восемь. Дал выпить ещё пузырёк пенициллина. Вспомнил, что, уходя, просил боцмана дать это лекарство.
– А Вовка давал тебе эту микстуру?
– Да, два раза.
– Всё, дорогой кормилец, хватит сачковать, пора на работу, народ уже друг друга с голодухи грызёт.
Лёха попробовал улыбнуться.
– Ладно, пошёл я. Аппетит зверский, – есть что-нибудь покушать?
– Да, помощник даже кашу смог сварить. И бутерброды. И какао. Иди, Саша, спасибо! Приятного аппетита!
– Спасибом не отделаешься, год будешь кормить бесплатно.
– Ладно, – криво улыбнулся кок.
В кают-компании шумно, в ходу сразу два комплекта костяшек домино.
– Я за кем буду? – едва переступив порог, спросил я.
– О, фершал проспался! – это боцман.
– Саша, давай со мной, сейчас очередь подойдёт. Ну и напихаем мы им! – это Лёха – боксёр, мой обычный и удачливый партнёр. Только с ним у нас выработан целым комплекс тайных знаков, что позволяет нам выигрывать чаще.
Мне освободили место, помкока принёс миску гречневой каши, бутерброд с печенью трески, кружку какао.
Аппетит был, действительно, зверский. Я умял в один присест кашу, хотел попросить добавки, но передумал – брюхо лопнет. Еле успел выпить какао с бутербродом, – пара, за которой мы заняли очередь, с треском вылетела, получив адмирала.
И пошла игра. Мы, обнаглев, издевались над партнёрами, как хотели. Да и карта шла.
В 12–00 поднялся на мостик – моя вахта. Встретил Палыч, отдохнувший и весёлый.
– Как самочувствие?
– Вери гуд, сэр. Лэт ми, плиз, ту тэйк ин май хэндс зис виил.
– Ай лэт ю, – вежливо разрешил второй.
– Хэв ю э ньюс?
– Ноу, май фрэнд, ай хэв нот.
Янис, стоявший на руле, удивлённо смотрел на нас, не понимая.
– Сдай вахту, Рудзитис, всё в порядке.
– Курс? – спросил я, принимая руль.
– Восемьдесят шесть градусов.
Так, мы уже в Балтике. Янис ушёл, пожелав нам спокойной вахты. Второй повернулся ко мне:
– О, забыл, – завтра кэп объявил баню.
Прекрасная вахта.
На каждой миле по маяку, выбирай на вкус. Определяться – одно удовольствие. Мы мило перебрасывались шуточками, начисто забыв о недавно пережитом кошмаре.
Удивительно было смотреть на стеклянную гладь Балтики, в океане такого не было ни разу за все четыре года практик. В океане зыбь при абсолютнейшем штиле мерно раскачивает судно, вдалеке видны фонтаны, выпускаемые гуляющими на воле китами, изредка у судна крутятся касатки, мелькая чёрно-белыми боками.
Стаи чаек, глупышей, сопровождают каждое рыбацкое судно, знают, что если не украдут рыбу из сети или трала, то обязательно полакомятся выбрасываемыми командой отходами – очистками, рыбными головами и внутренностями.
Ночная вахта преподнесла сюрприз.
Мы прошли мыс Овиши и входили в Ирбенский пролив. Ночь абсолютно тёмная, ни звёздочки, море нормальноё – четыре-пять баллов. Помимо картушки компаса я всё чаще поглядывал вправо, ожидая увидеть огонь маяка на мысе Колка, после его прохождения следовал поворот в Рижский залив.
Вдруг, в окне правого борта я увидел красный огонь, расположенный на такой высоте, как будто справа должны быть скалы. Но никаких скал там не могло быть! Там низкий, без каких-либо высоток, берег.
Хотя это не моё дело – гадать, но я не выдержал:
– Палыч, справа красный огонь!
– Где?
– Да вот, справа, – мотнул головой на правое окно.
Штурман приник к своему окну, выискивая этот огонь. И вдруг, панически:
– Лево на борт!
Я, автоматом, переложил руль налево. Судно накренилось, описывая циркуляцию на полном ходу, на выходе из неё я увидел высокий борт громадного, по сравнению с нами, судна, его левый красный бортовой огонь.
– Что это, Палыч?
– Вот суки, не увидели нас, могли бы утопить! Вот гады! У них же радары, два вахтенных помощника по бортам! Это паром, в Хельсинки ходит. Ну гады! – второй не мог успокоиться.
Крен был приличный, неожиданный, в рубку немедленно поднялся капитан.
Да, могли утопить, вели себя эти господа против всех правил. На этом происшествия закончились, через полтора часа мы вошли в Рижский залив.
Была баня, была большая приборка и большая постирушка. К причалу не торопились, пока не закончили эти дела.
Швартоваться пришлось мне.
На следующий день я взял необходимую справку о прохождении морской практики, отправил её в порт Темрюк – одно из мест, кто имел право выдавать рабочие дипломы.
Ещё через день я был назначен боцманом, а через неделю, когда получил рабочий диплом, был назначен вторым помощником, минуя должность третьего помощника. Эту должность освободил Сергей Павлович, заменивший списанного по болезни старшего помощника.
Мы выдержали испытание ураганом, но песню про удачливого Мишку я не мог слушать года два.
А селёдку, ту, что продавали в магазинах, я не мог есть года четыре.
И случились ещё два происшествия, и оба трагических.
В рейс мы взяли щенка, сучку, назвали её Машкой. Она терпеть не могла лиц женского пола, поскольку выросла в мужском коллективе. За эти три с половиной месяца она привыкла к качке, на судне всегда находила место, где качка приносит минимальные неудобства.
Она погибла, когда бросилась на идущий автомобиль, защищая, по её разумению, члена команды, который был с ней.
Погибло моё, купленное перед рейсом, драповое пальто. От качки сначала перетёрлась петелька, на котором оно висело, а потом появилась огромная аккуратная дыра на спине, когда пальто набросили на крюк.
Крюк отполировался. Пальто пришлось выбросить.
Практика
Поезд пришел в Кандалакшу в воскресенье 1 августа 1955 года в половине одиннадцатого вечера. Полагая, что уже почти ночь, и я не смогу попасть на парусник, так как все будут спать, кроме вахты, я отнес свой скудный багаж в камеру хранения и вышел на привокзальную площадь. Было светло, стояла полярная белая ночь. Увидев рядом остановку трамвая, дождался его, сел. Попросил довезти до порта – уж очень хотелось увидеть море. Первое большое море в моей жизни! Кондукторша, молодая женщина, улыбнулась и сказала, что надо выходить на следующей остановке.
С бьющимся сердцем я молодецки спрыгнул с подножки трамвая и враскачку, как и подобает мореману, взметая пыль широкими клешами флотских брюк, пошел к незавидной деревянной проходной под надписью: "Кандалакшский морской порт", постучался. Дверь открыла пожилая тетка в черном флотском бушлате. Я с достоинством доложил: "Курсант Брынцев, прибыл на практику согласно телеграммы". Тетка водрузила очки, прочла: – Проходи, милок, вон ваш корабль на рейде стоит. А как же ты попадешь на него, вплавь, что-ли?
– Как-нибудь попаду, не впервой, – соврал я и прошел мимо. От проходной до причала было метров сто. Первое, что я увидел, было море. Стоял совершеннейший штиль, вода была абсолютно неподвижной. В нескольких кабельтовых от причала стоял белый парусник, слегка озаренный притушенным закатом. Нет, не стоял! – он парил в пространстве между синим небом и синей водой!
Не зная, что предпринять, я огляделся. Слева стояла зеленая сопка, справа уходил вдаль низменный берег. Был отлив и там, на мелководье, выступили черные валуны.
Оглянулся на проходную, тетка вышла и теперь наблюдала за мной. Мне оставалось только форсить – я снял бескозырку и начал флотским семафором вызывать корабль.
Совершенно неожиданно я заметил на борту движение, несколько человек принялись спускать на воду шлюпку – это был шестивесельный ял. "Бог мой, я уже сегодня буду на судне!" – радость переполняла меня! – Пятнадцать лет! – и вот пацан из маленького, затерянного в Брянских лесах городка, ступит на первую в своей жизни палубу настоящего парусника с гордым именем "Георгий Ратманов". Между тем шлюпка довольно быстро приближалась, вот я уже различил плотную фигуру Саньки Самоденкова, одного из старичков судоводительского отделения – он был старше на два года – ростовского приблатненного парня, нашего комвзвода. Команда "Табань!" – шлюпка ткнулась в причал. Выскочили Санька, лучший друг Юрка Горин, Володька Парашко, Юрка Кривов и еще двое незнакомых курсантов. "Это с мурманской мореходки, у них практика кончается, за ними скоро приедут", – Юрка Горин был возбужден. Рулевой шлюпки, незнакомый парень в форме гражданского моряка в мичманке, представился:
– Третий помощник Кураев Иван Васильевич, ваши вещи где?
– В камере хранения.
– Двигайте за ними и на борт, – приказал он и присел на кнехт.
Притянув Юрку за рукав, полушепотом спросил:
– Юр, трамваи уже не ходят, а я не знаю где вокзал.
– Да вот он, рядом.
Только сейчас я понял улыбку кондукторши, когда садился в трамвай. Вокзал и порт были рядом, в пяти минутах ходьбы. За пятнадцать минут, пока мы бегали на вокзал, достучались до камеры хранения и забрали сданные туда чемоданчик и бушлат, Юрка успел рассказать все новости: они уже на судне два дня, в кубриках тесно, потому что мурманских курсантов заберут только завтра, еды мало, мурманчане залезли в наши запасы.
Спустившись в шлюпку, попросил разрешения сесть за весло. Третий кивнул, и я с удовольствием ухватился за толстый валек весла.
– Весла на воду! – скомандовал третий помощник, и мы, вспарывая прозрачную воду залива, понеслись к паруснику.
На борт поднялся первым, у трапа стоял вахтенный помощник, судя по повязке на левом рукаве; я встал по стойке смирно:
– Курсант Брынцев для прохождения практики прибыл, – приложив руку к бескозырке, доложился я.
Подозвав вахтенного матроса, третий сказал ему в какой кубрик меня определить, и пошел командовать подъемом яла. Наши выскочили на палубу, мурманчане остались в шлюпке, чтобы подойти под шлюпбалки и принять шлюптали.
Бросив вещи в указанный мне рундук, я бегом поднялся на палубу.
Впервые я стоял на палубе судна, и не просто судна, а на палубе трехмачтовой шхуны – баркентине, на чистейшей деревянной палубе. Прошел на бак, оттуда парусник был виден лучше всего. Бушприт, фок-мачта, высокая грот-мачта и бизань, оснащенная невероятным количеством снастей, талей, разных блочков. Реи на фоке были опущены, паруса были собраны и притянуты к реям. Мы проходили в мореходке такелаж парусников в курсе "Морская практика", по которой, кстати, в зачетке у меня стояла пятерка, но сейчас глаза разбегались от обилия всех этих веревок, канатов, канатиков. Только стальные штаги стояли твердо и незыблемо, скрепляя верхушки мачт, начиная с бушприта, подпираемые с обоих бортов вантами. Мачты были высокие, я уже знал в мореходке, что высота их составляла 32 метра.
Я устал от обилия навалившихся на меня впечатлений, спустился в кубрик, быстро разделся, залез на третий ярус, лег и уснул. Был, наверное, третий час ночи.
Проснулся от звука боцманской дудки – среднее между свистком и пищалкой. Рядом вскакивали с постели курсанты, натягивали тельняшки и в трусах, босиком выскакивали на палубу. Строились в шеренгу по одному на шканцах по обоим бортам.
Я замешкался, не зная куда пристроиться, боцман, распоряжавшийся построением, указал на левый фланг. Последовала команда:
– На ванты!
Мы, стоявшие по левому борту, побежали к вантам фок-мачты. Нужно было вспрыгнуть на борт и с наружной стороны подняться по выбленкам вант фока до саллинга фока – небольшой круглой площадки, без каких-либо ограждений, дальше мачту продолжала фор-стеньга, оканчивающаяся также саллингом фор-стеньги. На правом саллинге нужно было пролезть через отверстие саллинга у мачты, снова вылезти на наружную сторону вант фор-стеньги и лезть до площадки, от которой начиналась форбом-стеньга, очередной кусок мачты, третий по счету. Оканчивалась мачта форбомбрам стеньгой, вершина которой называлась клотиком. Чуть ниже клотика, примерно в 2,5 метрах была расположена саллинговая площадка, имевшая ограждение на уровне пояса. Здесь мог располагаться вперед смотрящий.
Задача наша в физзарядке заключилась в том, чтобы достигнуть форбомбрам саллинга, перелезть на другую сторону и спуститься по вантам правого борта. И так три раза. С непривычки дело оказалось очень тяжелым. Увидев, что я на втором подъеме стал задерживать своих товарищей, боцман разрешил мне закончить зарядку.
Я прошел на бак и стал внимательно рассматривать парусник. Каждая мачта состояла из четырех частей, собственно из мачты и трех стеньг. Исключение составляла бизань – цельная, имевшая один саллинг ниже клотика. Она была снаряжена одним большим парусом – бизанью и одним малым – бизань-стакселем. Каждая мачта и стеньга несли по одному парусу, верхние концы которых были закреплены на соответствующих реях.
Завтрак был на палубе. Расстелили чистый брезент, на него поставили несколько больших медных чайников со сладким чаем и подносы, на которых были разложены куски хлеба с небольшими порциями масла. Каждому полагалось по одному куску хлеба и кусочку масла – как и в мореходке.
В этот день не было никаких занятий, поскольку одна смена курсантов убывала, а другая не прибыла полностью. Меня с утра отпустили в увольнение на берег. Я прогулялся по Кандалакше, это оказался маленький, невзрачный городок, без каких-либо примечательностей. Погуляв пару часов, решил слазать на сопку, вплотную примыкавшую к городу. Это не просто было сделать – склоны, поросшие мхом, травой и мелким кустарником, были крутыми, и я потратил больше двух часов, пока взобрался на вершину. И был вознагражден – вид был великолепный. Слева и сзади – к Финляндии – возвышались такие же невысокие сопки – зеленые с вкраплениями серого мха, на юго-запад простирался Кандалакшский залив Белого моря. Стоял штиль, зеркало воды приняло цвет неба и на горизонте, в дымке сливалось с ним. Парусник сверху выглядел как на рисунке – я пожалел, что со мной не было фотоаппарата.
Спустился гораздо быстрее. Подошел к причалу – шлюпка постоянно курсировала от "Ратманова" – и вернулся на судно. Обед я прозевал, ребята угостили сухарями и остатками утреннего чая. После скудного ужина – на паруснике была острая нехватка продуктов, так как отпущенные на предыдущую практику практически закончились, а для наших ребят еще не получили.
Часов в восемь вечера ко мне подошли мурманчане и попросили втихаря привезти им белого вина, отметить прощанье, благо в этот день им подвезли и роздали стипендии – по 50 рублей за месяц.
Надо сказать, что обилие молодых людей, собранных в одном месте, волновало, очевидно, женскую часть Кандалакши, неизбалованную обилием потенциальных женихов, поэтому вечером мимо начали проплывать лодки, в которых сидели девицы, какие с парнями, а какие и без.
Каждый такой проплыв мимо судна сопровождался шутками, задирками, смехом, но не было мата, непристойностей.
Одну из таких лодок с одинокой девушкой подозвали к борту, меня загородили от возможных взглядов вахты, и я спустился, с их помощью в длинную, узкую лодку.
Попросив разрешения сесть за весла, я быстро поплыл к причалу, а поскольку сидел лицом к девушке, я смог разглядеть ее. Она была красавица! (Всю оставшуюся жизнь я корил себя за то, что не спросил у нее адреса.) Белое, матовое округлое лицо, серые глаза, окаймленные черными ресницами, дугообразные черные брови, розовые, без каких-либо признаков помад, губы, черные волосы, гладко зачёсанные собранные сзади в пучок. Были какие-то незначащие разговоры, мне нужно было постоянно оглядываться, чтобы попасть в нужное место на причале. Она пообещала меня ждать и я, привязав лодку, побежал в привокзальный буфет за белым вином. Буфетчица посмотрела на меня как-то странно, когда я протянул ей деньги и попросил отоварить на все. Достав из подсобки скамеечку, она сняла десяток пыльных поллитровок сухого белого вина, стоявших здесь с основания буфета, и, поскольку невозможно было донести покупку в руках, она выручила, дав напрокат авоську, с обязательством вернуть.
Еще когда я загружал авоську, то почувствовал какой-то дискомфорт, что-то не то, что надо было сделать. Но раз белое вино, так нате вам белое вино, к тому же очень дешевое – копеек 70 бутылка.
Девушка меня ждала. Я погрузился в лодку и поплыл к судну, снова искоса любуясь красавицей. Ну почему я не спросил ее имени! Адреса!
Мурманчане ждали с большим нетерпением, но еще с большим возмущением они приняли от меня авоську с пыльными бутылками.
– Ты что купил? – зашипел главарь, так как громко разговаривать нельзя, могли услышать вахтенные.
– Вы же белое вино просили, вот я его и купил.
– Дурак, белое вино – это, по-нашему, водка!
– Откуда я мог знать, что вы имели в виду, надо было так и сказать – а то белое вино, белое вино…
Расстроенный этой незадачей, я поднялся на борт, забыв о девушке, забыв попрощаться с ней.
Проснулся от толчка в плечо. По вахтам мы не были расписаны, поэтому с недоумением посмотрел на лицо курсанта.
– Пошли, шкипер вызывает.