Его сообщение было встречено возгласами радости, и с этой минуты Вольфу Ларсену пришлось отбиваться от семерых дюжих матросов, наседавших та него. Луи, я полагаю, не принимал участия в борьбе. Бак гудел, как улей, потревоженный вором.
– Эй вы, что там у вас внизу? – крикнул через люк Лэтимер, слишком осторожный, чтобы спуститься в этот ад кипевших во мраке страстей.
– Неужели ни у кого нет ножа? Дайте мне нож! – умолял Лич в минуту временного затишья.
Многочисленность нападавших повредила им. Они мешали друг другу, а Вольф Ларсен, имевший перед собою лишь одну цель, в конце концов достиг ее. Цель его была – пробраться по полу к лестнице. Несмотря на полный мрак, я по звукам следил за его передвижением. Только такой силач мог сделать то, что сделал он, когда добрался до лестницы. Шаг за шагом, перебирая по ступенькам руками, он поднял свое тело от пола и встал во весь рост, преодолевая усилия тащивших его вниз людей. Потом он с героическими усилиями начал взбираться по лестнице. Конец этой сцены я не только слышал, но и видел, так как Лэтимер принес наконец фонарь и опустил его над люком. Вольф Ларсен уже почти добрался доверху, хотя он был скрыт от меня облепившими его матросами. Эта кишевшая масса напоминала огромного, многоногого паука и раскачивалась взад и вперед в такт ровной качке шхуны. Мало-помалу, шаг за шагом, с большими остановками вся эта масса ползла кверху. Раз она дрогнула и чуть не упала назад, но равновесие восстановилось и движение кверху началось снова.
– Кто это? – крикнул Лэтимер.
При свете фонаря я увидел его склоненное над люком изумленное лицо.
– Я, Ларсен, – донесся из середины кучи заглушённый голос.
Лэтимер протянул вниз свободную руку. Снизу протянулась рука и ухватилась за нее. Лэтимер потянул, и следующие две ступеньки были пройдены быстро. Тогда показалась другая рука Ларсена и ухватилась за край люка. Качавшаяся внизу масса отделилась от лестницы, но матросы все еще цеплялись за своего ускользавшего врага. Постепенно они начали отваливаться, по мере того как Ларсен сметал их, ударяя об острый край трапа, и отбивал их ногами. Последним был Лич, свалившийся с самого верха лестницы на распростертых внизу матросов. Вольф Ларсен и фонарь исчезли, и мы остались в темноте.
Глава XV
Со стонами и ругательствами матросы стали подниматься на ноги.
– Зажгите спичку, я вывихнул себе большой палец, – сказал один из матросов, Парсонс, смуглый и мрачный человек, служивший рулевым в лодке Стэндиша, в которой Гаррисон был гребцом.
– Пощупай на бимсах, они там, – сказал Лич, присаживаясь на край койки, где я притаился.
Послышался шорох и чирканье спичек, потом тускло вспыхнула коптящая лампа, и при ее мрачном свете босоногие матросы принялись рассматривать свои ушибы и раны. Уфти-Уфти завладел пальцем Парсонса, сильно дернул его и вправил на место. В то же время я заметил, что у самого канака пальцы разодраны до кости. Он показывал их, скаля свои великолепные белые зубы и объясняя, что получил эти раны, когда ударил Вольфа Ларсена в зубы.
– Так это ты, черное пугало? – воинственно обратился к нему Келли, бывший грузчик, первый раз выходивший в море и состоявший гребцом при Керфуте.
При этих словах он выплюнул изо рта несколько зубов и приблизил к Уфти-Уфти свое разъяренное лицо. Канак отпрыгнул к своей койке и вернулся, размахивая длинным ножом.
– А, брось! Надоели вы мне! – вмешался Лич.
Очевидно, несмотря на свою молодость и неопытность, он был коноводом на баке.
– Ступай прочь, Келли, оставь Уфти в покое. Как мог он узнать тебя в темноте, черт возьми!
Келли нехотя повиновался, а канак благодарно сверкнул своими белыми зубами. Он был красив. Линии его фигуры были женственны, а в больших глазах таилась мечтательность, казалось бы, противоречащая его вполне заслуженной репутации драчуна и забияки.
– Как ему удалось уйти? – спросил Джонсон.
Он сидел на краю своей койки, и вся его фигура выражала крайнее разочарование и уныние. Он все еще тяжело дышал от сделанных усилий. Во время борьбы с него была сорвана рубашка; кровь из раны на щеке текла на обнаженную грудь и красной струйкой сбегала по ноге на пол.
– Удалось, потому что он дьявол. Говорил ведь я вам, – ответил Лич; он вскочил, и слезы отчаяния стояли у него в глазах. – И ни у кого из вас вовремя не оказалось ножа! – жаловался он.
Но в остальных проснулся страх ожидавших их последствий, и они не слушали его.
– Как он может узнать, кто с ним дрался? – спросил Келли и, свирепо оглянувшись кругом, добавил: – если никто из нас не донесет.
– Для этого ему стоит только взглянуть на нас, – ответил Парсонс. – Одного взгляда на тебя будет достаточно.
– Скажи ему, что палуба поднялась и дала тебе по зубам, – усмехнулся Луи.
Он был единственный не слезавший с койки и торжествовал, что на нем нет поранений, которые свидетельствовали бы о его участии в ночном побоище.
– Ужо будет вам завтра, когда он увидит ваши рожи, – захлебывался он.
– Мы скажем, что приняли его за штурмана, – сказал кто-то. А другой добавил: – Ну, а я скажу, что услышал шум, соскочил с койки и сразу же получил по морде за свое беспокойство. Но, понятно, я не остался в долгу, а кто и что – я не знаю, темно было.
– А попал-то ты в меня, конечно, – закончил за него Келли, просияв на миг.
Лич и Джонсон не принимали участия в этом разговоре, и было ясно, что товарищи смотрят на них, как на людей обреченных, для которых нет больше надежды. Лич некоторое время терпеливо слушал их, но потом его взорвало.
– Надоели вы мне! Растяпы! Если бы вы поменьше мололи языком да больше работали руками, ему был бы уже конец. Почему ни один из вас не подал мне ножа, когда я кричал? Черт бы вас взял! И чего вы нюни разводите, как будто он вас может убить? Вы ведь сами отлично знаете, что он этого не сделает. Он не может себе это позволить. Здесь нет корабельных агентов, и ему некем заменить вас. Вы нужны ему для дела. Кто без вас стал бы грести и править на лодках и обслуживать шхуну? Вот меня и Джонсона ждет музыка. Ступайте по койкам и заткнитесь. Я хочу поспать.
– Что верно, то верно, – отозвался Парсонс. – Пожалуй, убить-то он нас не убьет, но, помяните мое слово, жарко нам придется. Ад покажется нам холодным местом после этой шхуны.
Все это время я с тревогой думал о том, что будет, когда они заметят меня. Я не сумел бы пробиться наверх, как Вольф Ларсен. В этот миг Лэтимер крикнул через люк:
– Горб, капитан зовет вас!
– Его здесь нет! – отозвался Парсонс.
– Нет, я здесь! – крикнул я, появляясь на свет и стараясь придать своему голосу твердость.
Матросы глядели на меня в замешательстве. На их лицах отражался страх и злоба, им порождаемая.
– Иду! – крикнул я Лэтимеру.
– Нет, врешь! – крикнул Келли, становясь между мной и лестницей и протягивая руку к моему горлу. – Ах, ты, подлая гадина! Я тебе заткну глотку!
– Пусти его, – приказал Лич.
– Ни за что на свете, – последовал сердитый ответ.
Лич, сидевший на краю койки, даже не пошевельнулся.
– Пусти его, говорю я, – повторил он, и на этот раз в его голосе зазвенел металл.
Ирландец колебался. Я шагнул к нему, и он отступил в сторону. Достигнув лестницы, я повернулся и обвел глазами круг зверских и озлобленных лиц, глядевших на меня из полумрака. Внезапное глубокое сочувствие проснулось во мне. Я вспомнил слова повара. Как Бог, должно быть, ненавидит их, если подвергает их таким мукам!
– Поверьте мне, я ничего не видел и не слышал, – спокойно произнес я.
– Говорю вам, что он не выдаст, – услышал я за собой слова Лича. – Он любит капитана не больше, чем мы с вами.
Я нашел Вольфа Ларсена в его каюте. Исцарапанный, весь в крови, он ждал меня и приветствовал своей иронической усмешкой:
– Ну, приступайте к работе, доктор! По-видимому, в этом плавании вам предстоит обильная практика. Не знаю, как "Призрак" обошелся бы без вас. И если бы я был способен на высокие чувства, то я бы сказал, что его хозяин глубоко признателен вам.
Я уже был хорошо знаком с устройством простой судовой аптечки "Призрака", и пока я кипятил на печке воду и приготовлял все нужное для перевязки, капитан, смеясь и болтая, расхаживал по каюте и хладнокровно рассматривал свои раны. Я никогда не видал его обнаженным и был поражен. Физическая красота никогда не приводила меня в экстаз, но настолько я был художником, чтобы оценить это чудо.
Должен признаться, что я был очарован совершенством линий фигуры Вольфа Ларсена и его жуткой красотой. Я видел людей на баке. У многих из них были могучие мускулы, но у всех был какой-нибудь недостаток. Слишком сильное или слабое развитие какой-нибудь части тела, нарушавшее симметрию, искривление, слишком длинные или слишком короткие ноги, излишняя жилистость или костлявость. Только Уфти-Уфти обладал хорошей фигурой, да и то слишком женственной.
Но Вольф Ларсен был идеальным типом мужчины, достигшим почти божественного совершенства. Когда он ходил или поднимал руки, огромные мускулы вздувались и двигались под его атласной кожей. Я забыл сказать, что его бронзовый загар спускался только до шеи. Его тело, благодаря скандинавскому происхождению, было бело, как у женщины. Я помню, как он поднял руку, чтобы ощупать рану на голове, и мышцы, как живые, заходили под своим белым покровом. Это были те же мышцы, которые недавно чуть не лишили меня жизни и которые на моих глазах наносили столько страшных ударов. Я не мог оторвать от него глаз, стоял и смотрел, а антисептический бинт выпал у меня из рук и, разматываясь, покатился по полу.
Капитан заметил, что я смотрю на него.
– Бог дал вам красивое сложение, – сказал я.
– Вы находите? – отозвался он. – Я сам часто об этом думал и недоумевал, к чему это.
– Высшая цель… – начал я.
– Польза! – прервал он меня. – Все в этом теле приспособлено для пользы. Эти мускулы созданы для того, чтобы хватать и рвать, уничтожать то живое, что станет между мною и жизнью. Но подумали ли вы о других живых существах? У них тоже, как-никак, есть мускулы, также предназначенные для того, чтобы хватать, рвать и уничтожать. И когда они становятся между мною и жизнью, я хватаю их, рву на части, уничтожаю. Этого нельзя объяснить высшей целью, а пользой – можно.
– Это некрасиво, – протестовал я.
– Вы хотите сказать, что жизнь некрасива, – улыбнулся он. – Но вы говорите, что я сложен хорошо. Видите вы это?
Он широко расставил ноги, как будто прирос к полу каюты. Узлы, хребты и возвышения его мускулов задвигались под кожей.
– Пощупайте! – приказал он.
Они были тверды, как железо, и я заметил, что все его тело как-то подобралось и напряглось. Мускулы волнисто круглились на бедрах, вдоль спины и между плеч. Руки слегка приподнялись, их мышцы сократились, пальцы скривились, как когти. Даже глаза изменили свое выражение, в них появилась настороженность, расчет и боевой огонек.
– Устойчивость, равновесие, – сказал он, на миг принимая более спокойную позу. – Ноги для того, чтобы упираться в землю, а руки, зубы и ногти для того, чтобы бороться и убивать, стараясь не быть убитым. Цель?.. Польза – более верное слово.
Я не спорил. Передо мной был механизм первобытного зверя, и это произвело на меня такое же сильное впечатление, как если бы я видел машины огромного броненосца или огромного трансатлантического парохода.
Помня жестокую схватку на баке, я был поражен незначительностью повреждений, полученных Вольфом Ларсеном. Могу похвалиться, что неплохо перевязал их. Кроме немногих более серьезных ран, остальные оказались простыми царапинами. Удар, полученный им перед тем, как он упал за борт, разорвал ему на несколько дюймов кожные покровы головы. Эту рану я промыл по его указаниям и зашил, предварительно пробрив ее края. Кроме того, одна нога его была сильно разодрана, словно ее искусал бульдог. Он объяснил мне, что один из матросов вцепился в нее зубами в начале схватки и он так и втащил его до верхушки лестницы. Лишь там матрос выпустил ногу.
– Кстати, Горб, я заметил, что вы толковый малый, – заговорил Вольф Ларсен, когда я кончил свою работу. – Как вы знаете, я остался без штурмана. Отныне вы будете стоять на вахте, получать семьдесят пять долларов в месяц, и всем будет приказано называть вас "мистер ван-Вейден".
– Вы ведь знаете, я… я… и понятия не имею о навигации, – испугался я.
– Этого и не требуется.
– Право, я не стремлюсь к высоким постам, – протестовал я. – Жизнь и так нелегко дается мне в моем теперешнем скромном положении. У меня нет опыта. Как вы видите, посредственность тоже имеет свои преимущества.
Он улыбнулся так, как будто мы с ним отлично поладили.
– Я не хочу быть штурманом на этом дьявольском корабле! – с негодованием вскричал я.
Его лицо сразу стало жестоким, и в глазах появился безжалостный блеск. Он подошел к двери каюты и сказал:
– А теперь, мистер ван-Вейден, доброй ночи!
– Доброй ночи, мистер Ларсен, – чуть слышно ответил я.
Глава XVI
Не могу сказать, чтобы положение штурмана доставляло мне много удовольствия, если не считать того, что я был избавлен от мытья посуды. Я не знал самых простых штурманских обязанностей, и мне пришлось бы плохо, если бы матросы не сочувствовали мне. Я не умел обращаться со снастями и ничего не смыслил в работе с парусами. Но матросы старались учить меня – особенно хорошим наставником оказался Луи, – и у меня не было неприятностей с моими подчиненными.
Другое дело – охотники. Все они более или менее были знакомы с морем и смотрели на мое штурманство, как на шутку. Действительно, это было смешно, что я, сухопутная крыса, исполнял обязанности штурмана, хотя быть предметом шутки для других мне совсем не хотелось. Я не жаловался, но Вольф Ларсен сам требовал в отношении меня самого строгого соблюдения этикета, какого никогда не удостаивался бедный Иогансен.
Ценою неоднократных стычек, угроз и воркотни он привел охотников к повиновению. От носа до кормы меня титуловали "мистер ван-Вейден", и только в неофициальных случаях Вольф Ларсен называл меня Горбом.
Это было забавно. Иногда во время обеда ветер крепчал на несколько баллов, и когда я вставал из-за стола, капитан говорил мне: "Мистер ван-Вейден, будьте добры поворотить оверштаг на левый галс". Я выходил на палубу, подзывал Луи и осведомлялся у него, что нужно сделать. Через несколько минут, усвоив его указания и вполне овладев маневром, я начинал распоряжаться. Помню случай в самом начале, когда Вольф Ларсен появился на сцене как раз, когда я начал командовать. Он покуривал сигару и спокойно смотрел, пока все не было исполнено. Потом остановился около меня на юте.
– Горб, – сказал он, – впрочем, простите, мистер ван-Вейден. Я поздравляю вас. Мне кажется, что теперь вы можете отправить отцовские ноги обратно в могилу. Вы нашли свои собственные и уже научились стоять на них. Немного упражнения со снастями и парусами, немного опыта с бурями, и, к концу плавания, вы сумеете командовать любой каботажной шхуной.
Этот период между смертью Иогансена и прибытием к месту промыслов был для меня самым приятным временем на "Призраке". Вольф Ларсен был не слишком строг, матросы помогали мне, и у меня больше не было столкновений с Томасом Мэгриджем. И должен признать, что по мере того, как проходили дни, я начал испытывать некоторую тайную гордость. Как ни фантастично было мое положение – сухопутного жителя, очутившегося вторым по рангу на корабле, – я справлялся с делом хорошо. Я гордился собой и полюбил плавное покачивание под ногами палубы "Призрака", направлявшегося по тропическому морю на северо-запад, к тому острову, где мы должны были пополнить запас пресной воды.
Но мое счастье было непрочно. Это было лишь время сравнительного благополучия между большими несчастиями в прошлом и такими же в будущем, ибо "Призрак" был и оставался ужасным сатанинским кораблем. На нем не было ни минуты покоя. Вольф Ларсен припоминал матросам покушение на его жизнь и трепку, которую они задали ему на баке. Утром, днем и даже ночью он старался всячески донимать их.
Он хорошо понимал психологическое значение мелочей и умел мелочами доводить свой экипаж до бешенства. При мне он вызвал Гаррисона убрать с койки положенную не на место малярную кисть и оторвал от сна двух подвахтенных только для того, чтобы они пошли за Гаррисоном и проверили, исполнил ли он приказание. Это, конечно, пустяк, но его изобретательный ум придумывал их тысячи, и можно себе представить, какое настроение это вызывало на баке.
Ропот продолжался, и отдельные вспышки повторялись неоднократно. Сыпались удары, и двое или трое матросов постоянно возились с повреждениями, нанесенными им их хозяином-зверем. Общее выступление было невозможно, ввиду большого запаса оружия на кубрике и в кают-компании. От дьявольского темперамента Вольфа Ларсена особенно страдали Лич и Джонсон, и глубокая грусть в глазах последнего заставляла сжиматься мое сердце.
Лич относился к своему положению иначе. В нем самом было много зверя. Он весь горел неукротимой яростью, не оставлявшей места для горя. На его губах застыла злобная усмешка, и, при виде Вольфа Ларсена, с них срывалось угрожающее рычание. Он следил глазами за Вольфом Ларсеном, как зверь за своим сторожем, и злоба клокотала в его горле.
Помню, как однажды в ясный день я дотронулся на палубе до его плеча, желая отдать ему какое-то приказание. Он стоял ко мне спиной, и при первом же прикосновении моей руки отскочил от меня с диким криком. Он на миг принял меня за ненавистного капитана.
Он и Джонсон убили бы Вольфа Ларсена при первой же возможности, но только такая возможность все не представлялась. Вольф Ларсен был слишком хитер, а кроме того, у них не было подходящего оружия. Одними кулаками они ничего не могли достигнуть. Время от времени капитан показывал свою силу Личу, который всегда давал сдачи и кидался на него, как дикая кошка, пуская в ход и зубы, и ногти, но в конце концов падал на палубу без сил и часто даже без сознания. И все же он никогда не отказывался от новой схватки. Дьявол в нем бросал вызов дьяволу, сидевшему в Вольфе Ларсене. Стоило им обоим одновременно появиться на палубе, как начинались проклятия, рычания, драка. Один раз я видел, что Лич кинулся на Вольфа Ларсена без всякого предупреждения или внешнего повода. Однажды он швырнул в капитана свой тяжелый кинжал, пролетевший всего на дюйм мимо его горла. Другой раз он бросил в него с реи стальной драек. Трудная задача была попасть в цель при качке, но острие инструмента, просвистав по воздуху с высоты семидесяти футов, мелькнуло мимо самой головы Вольфа Ларсена, когда тот показался из люка, и вонзилось за целых два дюйма в твердую палубную обшивку. Потом он пробрался на кубрик, завладел заряженным дробовиком и собирался выскочить с ним на палубу, когда его перехватил и обезоружил Керфут.
Я часто задавал себе вопрос, почему Вольф Ларсен не убьет его и не положит всему этому конец. Но он только смеялся и, казалось, наслаждался опасностью. В этой игре была для него какая-то прелесть, подобная тому удовольствию, которое доставляет укротителям диких зверей их работа.