Рейс туда и обратно - Юрий Иванов


Иванов Ю. Н.

Рейс туда и обратно: Повесть. - М.: Мол. гвардия, 1986. - 285 с., ил. - (Стрела).

1 руб. 150000 экз.

Калининградский писатель-маринист, известный читателям по книгам "Атлантический рейс", "Сестра морского льва", "Дорогой ветров", в новом произведении обращается к своей излюбленной морской теме. Выполняя рейс, экипаж танкера "Пассат" попадает в сложные и опасные, но в общем тоже обычные для моряков ситуации, которые постоянно создает им океан. Это повесть о наших современниках, людях долга, по первому зову идущих на помощь тем, кто в открытых широтах посылает в эфир сигналы: "Всем, кто меня слышит!"

© Издательство "Молодая гвардия", 1986 г.

Содержание:

  • "ПАССАТ" УХОДИТ В ПЛАВАНИЕ. ЮЖНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ 1

  • "ПРИНЦЕССА АТЛАНТИКИ". ТАЙНА ПОКИНУТОГО СУДНА 8

  • ЮРИК РОЕВ ИЗ СОЗВЕЗДИЯ СЕВЕРНАЯ КОРОНА 17

  • ВЕЧЕРНИЕ БЕСЕДЫ 21

  • ОСТРОВА В ОКЕАНЕ. ЧЕРНАЯ ПТИЦА 22

  • "ПАССАТ" МЕНЯЕТ КУРС. УНА 27

  • УОЛФИШ-БЕЙ. ТАНКЕР "ЭЛЬДОРАДО". ДЕК-БОЙ ТОММИ 29

  • ТАНЮШКА КОНЬКОВА. УРАГАН "МАРИНА". "ЧЕРНЫЙ ДЕКАБРЬ" 36

  • ОСТРОВ СВЯТОГО ПАВЛА. СПАСЕНИЕ КОМАНДЫ "ЭЛЬ БОРЕАЛЬ" 47

  • СЕНЬОР ФЕРНАНДО ОРТЕГА. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ЮРИКА 50

  • СТРАННЫЕ ПАССАЖИРЫ. ПРОЩАНИЕ 54

  • ВСЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА КРУГИ СВОЯ 59

  • В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ "МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ" В 1985 ГОДУ ПО СЕРИИ "СТРЕЛА" ВЫШЛИ СЛЕДУЮЩИЕ КНИГИ СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ: 62

"ПАССАТ" УХОДИТ В ПЛАВАНИЕ. ЮЖНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Каждый очередной выход в рейс у старшего помощника капитана танкера "Пассат" Николая Владимировича Русова начинался с крупной семейной ссоры.

В письмах с моря домой и дома, возвратившись из рейса, Русов обещал Нине, что уж на этот-то раз стоянка будет долгая, мол, ремонт - и действительно, в одном из рейсов были помяты фальшборта с правой стороны, в другом что-то с машиной случилось - и они вдосталь походят в кино, театр, рестораны; долго, целую вечность, будут вместе! И побывают в лесу, на рыбалке и... Но береговики брали социалистическое обязательство и производили ремонт не за три, а всего за полторы недели. Торопились, ведь танкер возил топливо на промысел. В далеких штормливых широтах дожидались топлива рыболовные траулеры, и экипаж танкера, а значит, и старпом Николай Русов тоже выискивали внутренние резервы и подготавливали свою посудину к выходу в рейс на двое-трое суток быстрее намеченного планом срока. И все никак не получалась длительная, как вечность, стоянка в порту.

И наступил день, когда надо было снова сказать Нине о дне и часе отхода танкера.

- Нинок, - окликнул жену Русов. - Послушай, милая...

- Ешь, ешь. Как суп? - прервала его Нина. - А, чуть не забыла, билеты мне на завтра достали. На...

- Видишь ли, мы завтра уходим, - как бы между прочим, произнес Николай. - А суп чертовски вкусен. Я такого супа...

- Как это завтра? - Лицо у Нины побелело, глаза сузились в две кошачьи щелки. - Колька! Шутишь?

- Нина, какие шутки? Всего и дел-то: сбегаем на юг да у экватора пошастаем. Раздадим рыбачкам топливо, раз-два - туда и обратно.

- Туда и обратно?! А я опять жди да переживай? Да я спать не могу, когда ты в рейсе, чего только не мерещится! То у вас двигатель выходит из строя и ветер песет ваш танкер на камни, то вам в тумане траулер борт пропарывает!

- Камни? Туман?.. Я тебе про это не рассказывал, - пробормотал Николай Русов, вяло шаркая ложкой в тарелке. И это действительно было так: мало ли что случается в каждом рейсе? Но зачем об этом рассказывать жене, напрасно волновать ее? - А суп, я тебе скажу, просто чудо.

- Уж ты такой, молчун! - выкрикнула Нина, игнорируя льстивое замечание Николая насчет супа, и отвернулась. - Колька, я больше не могу. Все эти ожидания, волнения. Все мечтаем, планируем... лес, озеро... Вот билеты на концерт достала.

- Хорошо! Попрошу, чтобы отход отсрочили на неделю. - Русов резко отодвинул тарелку. - Сходим в лес. И на концерт!

- Тебе уже и суп мой не нравится?! - воскликнула Нина. - Ненавижу!

Она выскочила из кухни и так грохнула дверью, что показалось - дом сейчас рухнет и превратится в груду кирпичей и древесного мусора. Ну, дела...

- Коля, гукни по радио, пускай публика очищает танкер, - оказал капитан Михаил Петрович Горин. - Зеленые фуражки топают, закрываем границу.

- Сам вижу, что идут, - сердито отозвался Русов, потому что не любил подсказок, и, выйдя на крыло мостика, окинул взглядом заснеженный пирс. Было морозно, мела метель. Ну Нинка, ах какая ты дрянь! Они так и не помирились. Неужели не придет проводить? Зябко поежившись, Русов вернулся в рубку, включил судовое радио и проговорил в микрофон: - Всем провожающим немедленно покинуть борт судна. Членам экипажа собраться в салоне!

И снова вышел из рубки. Раскачивался, постукивал о борт корпуса танкера парадный трап. Провожающие - матери, жены, дети - покидали танкер и выкрикивали какие-то последние, очень важные слова и советы. А навстречу им поднимался наряд пограничников - офицер и трое солдат. Прибыл и прошел в рубку лоцман. "Нинка, разве так можно?.." Вместе с капитаном Русов отправился в салон, где офицер-пограничник ставил в паспортах отметку "выезд из СССР" и дату. Собрал паспорта, протянул Русову: вот и все. Счастливого плавания! Громко топоча сапогами, пограничники направились к выходу из салона, а Русов проводил их. Трап качнулся и опустел. Русов стоял на нижней его площадке и вглядывался в снегопад: ах Нинка, ну Нинка!

- Вирать? - крикнул сверху от лебедки боцман.

- Вира, - сказал Русов. Лебедка заурчала, и трап пополз вверх. - Стоп! - тут же скомандовал он.

Из снежной круговерти вынырнул "Москвич" с помятым крылом. Этот "Москвич" Николай узнал бы из тысячи других. Хлопнула дверка. Прижимая к себе какие-то пакеты и свертки, Нина кинулась к трапу. Трап пополз вниз, и, не сходя на землю, Николай обнял Нину, стиснул так, что она вскрикнула.

- Прости меня, дуру, - всхлипнула она. - Вот тут свитер, купила вчера, и пирожки...

- И ты прости. Не волнуйся. Сбегаем туда и обратно и... домой...

- Береги себя, Коля. Радируй почаще.

- Николай Владимирович, - послышался из снежной метельностн голос капитана, - пора-пора!

Русов махнул рукой: вира! И трап поехал вверх, а заснеженная земля и лицо Нины вниз. Русов взбежал на палубу, перегнулся через фальшборт. Танкер вздрогнул между его корпусом и пирсом показалась черная, в разводьях нефти щель. Она становилась все шире и шире. Нина стояла на самом краешке пирса, и Русов очень боялся, чтобы она не оступилась в эту черную, холодную воду.

Все в этом рейсе было так, как и в прошлом, и позапрошлом их походе в океан. Та же толчея в проливе Зунд с нахально прущими поперек пути теплоходами-паромами. Те же ревущие над самыми мачтами "Боинги", совершающие посадку на аэродроме Копенгагена. И плотный, насыщенный знобкой влагой и тревожными гудками теплоходов Ла-Манш, а потом мерно и невозмутимо громоздящийся свинцово-фиолетовыми валами суровый старина Бискай... Но в отличие от прошлого рейса в Бискайском заливе не штормило, тут уже весна была в полном разгаре, солнце грело вовсю, и свободные от вахт механики и матросы высыпали на верхний, пеленгаторный мостик загорать.

А потом путь на юг, путь мимо Канарских и Азорских островов, вдоль берегов Африки, из которой горячие ветры несли мельчайший, красный, как перец, песок, скрипевший на зубах; пламенные закаты и стайки пестрых, как стрекозы, летучих рыб из-под форштевня. Некоторые из них падали на палубу танкера, и судовой кот Тимоха охотился на них, а Жора Куликов, юный штурманок, совершавший всего третье плавание на танкере, бегал спасать - кидал их назад, в родную стихию. И ловля золотисто-синих макрелей на троллы - длинные крепчайшие шнуры с блеснами. Их пять-шесть вывешивали с кормы в кильватерную струю. Время от времени на корме слышались радостные крики: попалась! Конечно же, среди восторженных ловцов был и Жорка, и эти рыбины были ему в новинку. Что ж, это хорошо. Моряк должен любить море. В каждом рейсе его должно что-то радовать, он должен узнавать что-то новое о жизни океана, с которым связал судьбу. И должно быть постоянное ожидание какого-то чуда, которое тебе должен преподнести океан. Если ты ничего, кроме заработка, от океана не ждешь, конец тебе как моряку. Каждый рейс станет похожим один на другой, сплетутся они в тягостную череду, потеряет морская работа вкус и звуки, все опаскудеет, обрыднет.

Все на юг, все на юг! Долгий-долгий путь из родного северного полушария в чужое южное. И вахты, политучеба, стенгазета, за которую отвечал Николай Русов, мелкие стычки с капитаном (тот вечно любил делать старпому какие-то подсказки, в которых он не нуждался), и старые кинофильмы в салоне.

Миновали 20-ю "винную" параллель, называемую моряками так, потому что по пересечении ее к столу раньше подавали по двести граммов сухого тропического вина, оно немного скрашивало однообразие далекого пути и, как уверяли моряки, "утоляло" жажду - теперь вино заменили соками! Пересекли экватор. На танкере было всего трое парней, кто переходил экватор впервые, и их "крестили" в сделанном для этого торжества чане, и сами бултыхались, веселились как ребятишки, а спустя некоторое время миновали и двадцатую параллель уже не северного, а южного полушария!

Минула еще неделя, и танкер "Пассат" пришел в "ревущие сороковые" широты, а потом спустился еще южнее и начал раздавать топливо работающим в этих ветряных, промозглых широтах, воняющим несвежей рыбой за милю от траулера "Рыбачкам", как с любовью и уважением говорили про них моряки танкера, отчаянным, терпеливым людям.

Все на юг, на юг! Курс 162 градуса. Сильный нордовый ветер. Пустыня. Серо-зеленая, колеблющаяся, воющая, поскуливающая... Тучи, нагруженные мокрым снегом. Зыбкая мешанина воды, куда ни кинешь взгляд, и пятикилометровые глубины под килем. Серо-зеленый сумрак в ходовой и штурманской рубках, будто и сюда, как в аквариумы, налилась холодная, антарктическая вода. И лишь три альбатроса несколько оживляли этот пейзаж. Пристроились к танкеру, летят следом.

Однако, этакое свинство, четверть девятого, а Жорки Куликова не видно и не слышно, опять проспал. Русов сидел на диване в штурманской рубке. Он уже сделал запись в вахтенном журнале: "Вахту сдал...", но ничего он ее не сдал и теперь, поджидая третьего помощника капитана, сочинял письмо Нине. Плавбаза со снабжением для рыбаков должна вот-вот прийти в район работы Южной экспедиции, вот и выдалась оказия послать с ней письма. Уже груда конвертов, уложенных в целлофановый мешок, лежала в углу штурманского стола.

Мучился. О чем писать? Что жив-здоров, он уже написал, что любит ее, скучает - тоже. Он задумался, уставился в окно-иллюминатор. Какие величественные эти птицы океана - альбатросы. Семья, по-видимому. Двое белых, а третий серый, явно молодой и робкий. Наверно, еще никогда не видел таких громад, как танкер. "И людей не видел", - подумал Русов и улыбнулся. Вот родители и показывают своему крылатому отпрыску это чудо. Время от времени самый крупный из альбатросов догонял танкер и летел вдоль его правого борта на уровне надстроек. Он медленно, плавно как бы выплывал из обреза иллюминатора. Кажется, распахни иллюминатор, протяни руку и дотронешься пальцами до кончика широкого и острого крыла птицы.

И Русов встал, быстро отвинтил барашки, протянул руку. Альбатрос посмотрел в его лицо умным карим глазом, слегка шевельнул крыльями, заглянул в рубку, а потом резко отвернул и, сносимый ветром, полетел к корме. Там, то опускаясь к воде, то плавно взмывая, кружили его подруга и родное чадо. Русов поглядел вслед громадной птице. Ну, конечно же, отец звал молодого: "Лети за мной, я покажу тебе человека".

О чем же все-таки написать Нине? О том, что они уже раздали топливо шести траулерам, работавшим несколько севернее этих широт? Что судовой врач-хирург, а был им в этом рейсе общительный толстяк Толя Гаванев, сделал одному рыбаку операцию, выпластав аппендикс, а другому ампутировал отбитый люком палец? Что во время бункеровок порой рвутся швартовые тросы и шланг?.. А, бежит, стервец!

- Уф, прости, Николай Владимирович! Черт-те что... Будильник опять подвел, а вы могли бы и позвонить! - Жора ворвался в рубку. Лицо со сна розовое, волосы взлохмачены, один ботинок зашнурован, другой нет. Конечно же, он и не позавтракал, пошлет теперь кого-нибудь из матросов на камбуз и будет на вахте жевать горбушку с маслом. - Ну, вы даете, чиф. Отчего бы и не позвонить? Вахту принял, идите, отдыхайте.

- Жора, ты ведь из морской семьи, да?

- Угу. Из морской. И прадед, и дедушка, и папаша - все моряки. Только на Черном море. Да и мама в юности рыбачила. На кунгасах. Вы знаете, Николай Владимирович, молоко у нее было солоноватым! Мог ли и я не стать Одиссеем, чиф? - Жора засмеялся, гребанул пятерней волосы и, что-то мурлыкая, быстро расписался в журнале: "Вахту принял". Повернулся. Высокий, ладный, симпатичный, улыбающийся, этакая беззаботная юность. - А что, чиф?

- А то, что ты их всех позоришь, поросенок ты этакий. И я тебя снимаю с вахты. Иди. Полопай и можешь спать сколько влезет. - Лицо у Куликова вытянулось, он еще улыбался, полагая, что Русов шутит, но старпом свернул листок бумаги, сунул его в карман и с суровым выражением лица направился в ходовую рубку. Вот-вот должен был начаться промысловый совет. Жора кинулся следом, наступил на шнурок, чертыхнулся, схватил Русова за рукав. Тот дернул рукой: - Сказал, иди!

- Добрый день, товарищи рыбаки. Начинаем наш очередной промысловый совет, - послышался в этот момент сиплый басок из динамика радиопередатчика.

Это начальник промысла, обосновавшийся на одном из траулеров, Василий Васильевич Попов, вел ежедневный совет капитанов: - Во-первых, рад сообщить, что в район промысла уже прибыл танкер "Пассат"... "Пассат", вы нас слышите?

Жора схватил микрофон, но Русов накрыл микрофон ладонью.

- Моя же вахта, чиф! - зашептал Куликов. - Простите, вот честное...

- Взгляни на себя! В таком виде участвовать в совете?

- Да кто видит?!

- Я вижу. Рулевой матрос видит!

- "Пассат", вы нас слышите? - несколько обеспокоенно спросил начальник промысла. - "Пассат", вы включаетесь в совет?

- Слышим, слышим, здравствуйте, Василий Васильевич, товарищи капитаны и все, кто на совете, - вырвав из рук Жоры микрофон, проговорил Русов. Взглянул в побледневшее от волнения лицо штурмана, прошептал яростно: - Иди! Умойся! Причешись, оденься как следует... - Куликов как мальчишка подпрыгнул, кинулся к себе в каюту, а Русов продолжил: - Мы уже докладывали вам, что привезли двадцать тысяч тонн, но в соответствии с указанием управления отдадим не все, а лишь тем судам, кто особенно нуждается. Нам еще южнее идти.

- Вас понял, "Пассат", - пророкотал Попов. - Позже я сообщу, каким судам и сколько надо будет дать топлива. Итак, товарищи, прошу высказаться по установленному порядку.

Куликов ворвался в рубку. Умыт, причесан, в белой рубахе и черном галстуке. Пританцовывая от нетерпения, он протянул к микрофону руку, но Русов еще помучил его. Он хмурился, глядел в лицо Жоры, а тот, весь нетерпение и невинность, то улыбался, то тоже суровел, опасаясь, что Русов передумает, не простит его, прогонит все же с вахты. Старпом показал кулак. И Жора вздохнул облегченно, взял микрофон. И вдруг сказал в него:

- Рады вас видеть, товарищи моряки... Вернее, слышать!

- Кха... - кашлянул Попов. - "Ордатов", начинайте.

- Работаем в квадрате "Харитон-три". Крутая, валкая волна, ветер порывами до девяти баллов, плотные снеговые заряды. Сделали два траления, два колеса. Пусто у нас, Василий Васильевич, будем перебегать в соседний квадрат... Топливо - это хорошо, но когда будет база? Курево кончилось, а без курева какая работа?

- Вас понял. По уточненным данным, база будет через неделю. Это для сведения всех, чтобы не заканчивали все разговоры просьбами о куреве. Кстати, в стране ведется борьба с курением, так что можно включаться... "Омега", что у вас? Где вы?

- Квадрат "Харитон-двенадцать". Три траления. Девять, восемь и четырнадцать тонн. Гм... кошка Манюська у нас родила. Помните, в прошлом рейсе брали к себе в гости кота Тимофея с "Пассата"? Очень хорошенькие котятки.

- "Омега", не засоряйте эфир.

- Минуточку, Василий Васильевич, все ж живые существа. Товарищи, в конце переговоров сообщите, кому нужны котята. "Пассат", Манюська и котятки передают привет отцу!

- Говорит "Кушка". "Харитон-четыре". Колесо, колесо, восемь. Отдаем четвертый трал. А худо все ж без курева, Василий Васильевич! "Омега", столбим котеночка. Котика.

- "Овен" на связи. Ремонтируем промвооружение. "Омега", и нам котеночка. Не возражаем и против кошечки.

- "Кречет" говорит. Два колеса, четыре тонны, обрыв трала.

- "Ключевской" в эфире. Три постановки. Восемь, двенадцать, пятнадцать. Возле кормы стадо кашалотов кружит, мешают траловым работам... Василий Васильевич, у нас стиральная машина гигнулась, механики, золотые руки, туда их... гм, наладить не могут. Прошу дать добро на стирку тряпок на борту плавбазы. Когда появится тут.

В ходовую рубку танкера пришли Михаил Петрович и судовой врач Толя Гаванев.

Капитан был высок и худ. Он чуть горбился, будто боялся удариться головой о подволок. Неважно выглядел капитан "Пассата". Лицо серое, глаза тусклые, голова втугую обмотана полотенцем. Не молод, вот-вот и бросит свой последний в жизни якорь: на пенсию...

В южных широтах его мучили тяжелые головные боли, от которых, кажется, не помогали никакие лекарства. Заложив руки за спину, капитан зашагал по рубке взад-вперед. Вот так и промарширует часа два-три, лицо грустное, брезгливое, будто все то, что делается в рубке и на судне в целом, все делается не так, как бы нужно, а раз не так, то виноват в этом старший помощник капитана Николай Владимирович Русов. Ну что бродит? Трещит башка, шел бы в свою каюту!.. А доктор пристроился в углу, прислушивался к голосам капитанов: не понадобятся ли кому его услуги?

- Да, вот тут что еще... - неуверенно загудел в рубке голос "Ключевского". - Камбузный наш матрос ожидает ребенка...

- Что-о? - тревожно всколыхнулся голос начальника промысла. - Как это понять?

Дальше