Иванов Ю. Н.
Рейс туда и обратно: Повесть. - М.: Мол. гвардия, 1986. - 285 с., ил. - (Стрела).
1 руб. 150000 экз.
Калининградский писатель-маринист, известный читателям по книгам "Атлантический рейс", "Сестра морского льва", "Дорогой ветров", в новом произведении обращается к своей излюбленной морской теме. Выполняя рейс, экипаж танкера "Пассат" попадает в сложные и опасные, но в общем тоже обычные для моряков ситуации, которые постоянно создает им океан. Это повесть о наших современниках, людях долга, по первому зову идущих на помощь тем, кто в открытых широтах посылает в эфир сигналы: "Всем, кто меня слышит!"
© Издательство "Молодая гвардия", 1986 г.
Содержание:
"ПАССАТ" УХОДИТ В ПЛАВАНИЕ. ЮЖНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ 1
"ПРИНЦЕССА АТЛАНТИКИ". ТАЙНА ПОКИНУТОГО СУДНА 8
ЮРИК РОЕВ ИЗ СОЗВЕЗДИЯ СЕВЕРНАЯ КОРОНА 17
ВЕЧЕРНИЕ БЕСЕДЫ 21
ОСТРОВА В ОКЕАНЕ. ЧЕРНАЯ ПТИЦА 22
"ПАССАТ" МЕНЯЕТ КУРС. УНА 27
УОЛФИШ-БЕЙ. ТАНКЕР "ЭЛЬДОРАДО". ДЕК-БОЙ ТОММИ 29
ТАНЮШКА КОНЬКОВА. УРАГАН "МАРИНА". "ЧЕРНЫЙ ДЕКАБРЬ" 36
ОСТРОВ СВЯТОГО ПАВЛА. СПАСЕНИЕ КОМАНДЫ "ЭЛЬ БОРЕАЛЬ" 47
СЕНЬОР ФЕРНАНДО ОРТЕГА. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ЮРИКА 50
СТРАННЫЕ ПАССАЖИРЫ. ПРОЩАНИЕ 54
ВСЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА КРУГИ СВОЯ 59
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ "МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ" В 1985 ГОДУ ПО СЕРИИ "СТРЕЛА" ВЫШЛИ СЛЕДУЮЩИЕ КНИГИ СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ: 62
"ПАССАТ" УХОДИТ В ПЛАВАНИЕ. ЮЖНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
Каждый очередной выход в рейс у старшего помощника капитана танкера "Пассат" Николая Владимировича Русова начинался с крупной семейной ссоры.
В письмах с моря домой и дома, возвратившись из рейса, Русов обещал Нине, что уж на этот-то раз стоянка будет долгая, мол, ремонт - и действительно, в одном из рейсов были помяты фальшборта с правой стороны, в другом что-то с машиной случилось - и они вдосталь походят в кино, театр, рестораны; долго, целую вечность, будут вместе! И побывают в лесу, на рыбалке и... Но береговики брали социалистическое обязательство и производили ремонт не за три, а всего за полторы недели. Торопились, ведь танкер возил топливо на промысел. В далеких штормливых широтах дожидались топлива рыболовные траулеры, и экипаж танкера, а значит, и старпом Николай Русов тоже выискивали внутренние резервы и подготавливали свою посудину к выходу в рейс на двое-трое суток быстрее намеченного планом срока. И все никак не получалась длительная, как вечность, стоянка в порту.
И наступил день, когда надо было снова сказать Нине о дне и часе отхода танкера.
- Нинок, - окликнул жену Русов. - Послушай, милая...
- Ешь, ешь. Как суп? - прервала его Нина. - А, чуть не забыла, билеты мне на завтра достали. На...
- Видишь ли, мы завтра уходим, - как бы между прочим, произнес Николай. - А суп чертовски вкусен. Я такого супа...
- Как это завтра? - Лицо у Нины побелело, глаза сузились в две кошачьи щелки. - Колька! Шутишь?
- Нина, какие шутки? Всего и дел-то: сбегаем на юг да у экватора пошастаем. Раздадим рыбачкам топливо, раз-два - туда и обратно.
- Туда и обратно?! А я опять жди да переживай? Да я спать не могу, когда ты в рейсе, чего только не мерещится! То у вас двигатель выходит из строя и ветер песет ваш танкер на камни, то вам в тумане траулер борт пропарывает!
- Камни? Туман?.. Я тебе про это не рассказывал, - пробормотал Николай Русов, вяло шаркая ложкой в тарелке. И это действительно было так: мало ли что случается в каждом рейсе? Но зачем об этом рассказывать жене, напрасно волновать ее? - А суп, я тебе скажу, просто чудо.
- Уж ты такой, молчун! - выкрикнула Нина, игнорируя льстивое замечание Николая насчет супа, и отвернулась. - Колька, я больше не могу. Все эти ожидания, волнения. Все мечтаем, планируем... лес, озеро... Вот билеты на концерт достала.
- Хорошо! Попрошу, чтобы отход отсрочили на неделю. - Русов резко отодвинул тарелку. - Сходим в лес. И на концерт!
- Тебе уже и суп мой не нравится?! - воскликнула Нина. - Ненавижу!
Она выскочила из кухни и так грохнула дверью, что показалось - дом сейчас рухнет и превратится в груду кирпичей и древесного мусора. Ну, дела...
- Коля, гукни по радио, пускай публика очищает танкер, - оказал капитан Михаил Петрович Горин. - Зеленые фуражки топают, закрываем границу.
- Сам вижу, что идут, - сердито отозвался Русов, потому что не любил подсказок, и, выйдя на крыло мостика, окинул взглядом заснеженный пирс. Было морозно, мела метель. Ну Нинка, ах какая ты дрянь! Они так и не помирились. Неужели не придет проводить? Зябко поежившись, Русов вернулся в рубку, включил судовое радио и проговорил в микрофон: - Всем провожающим немедленно покинуть борт судна. Членам экипажа собраться в салоне!
И снова вышел из рубки. Раскачивался, постукивал о борт корпуса танкера парадный трап. Провожающие - матери, жены, дети - покидали танкер и выкрикивали какие-то последние, очень важные слова и советы. А навстречу им поднимался наряд пограничников - офицер и трое солдат. Прибыл и прошел в рубку лоцман. "Нинка, разве так можно?.." Вместе с капитаном Русов отправился в салон, где офицер-пограничник ставил в паспортах отметку "выезд из СССР" и дату. Собрал паспорта, протянул Русову: вот и все. Счастливого плавания! Громко топоча сапогами, пограничники направились к выходу из салона, а Русов проводил их. Трап качнулся и опустел. Русов стоял на нижней его площадке и вглядывался в снегопад: ах Нинка, ну Нинка!
- Вирать? - крикнул сверху от лебедки боцман.
- Вира, - сказал Русов. Лебедка заурчала, и трап пополз вверх. - Стоп! - тут же скомандовал он.
Из снежной круговерти вынырнул "Москвич" с помятым крылом. Этот "Москвич" Николай узнал бы из тысячи других. Хлопнула дверка. Прижимая к себе какие-то пакеты и свертки, Нина кинулась к трапу. Трап пополз вниз, и, не сходя на землю, Николай обнял Нину, стиснул так, что она вскрикнула.
- Прости меня, дуру, - всхлипнула она. - Вот тут свитер, купила вчера, и пирожки...
- И ты прости. Не волнуйся. Сбегаем туда и обратно и... домой...
- Береги себя, Коля. Радируй почаще.
- Николай Владимирович, - послышался из снежной метельностн голос капитана, - пора-пора!
Русов махнул рукой: вира! И трап поехал вверх, а заснеженная земля и лицо Нины вниз. Русов взбежал на палубу, перегнулся через фальшборт. Танкер вздрогнул между его корпусом и пирсом показалась черная, в разводьях нефти щель. Она становилась все шире и шире. Нина стояла на самом краешке пирса, и Русов очень боялся, чтобы она не оступилась в эту черную, холодную воду.
Все в этом рейсе было так, как и в прошлом, и позапрошлом их походе в океан. Та же толчея в проливе Зунд с нахально прущими поперек пути теплоходами-паромами. Те же ревущие над самыми мачтами "Боинги", совершающие посадку на аэродроме Копенгагена. И плотный, насыщенный знобкой влагой и тревожными гудками теплоходов Ла-Манш, а потом мерно и невозмутимо громоздящийся свинцово-фиолетовыми валами суровый старина Бискай... Но в отличие от прошлого рейса в Бискайском заливе не штормило, тут уже весна была в полном разгаре, солнце грело вовсю, и свободные от вахт механики и матросы высыпали на верхний, пеленгаторный мостик загорать.
А потом путь на юг, путь мимо Канарских и Азорских островов, вдоль берегов Африки, из которой горячие ветры несли мельчайший, красный, как перец, песок, скрипевший на зубах; пламенные закаты и стайки пестрых, как стрекозы, летучих рыб из-под форштевня. Некоторые из них падали на палубу танкера, и судовой кот Тимоха охотился на них, а Жора Куликов, юный штурманок, совершавший всего третье плавание на танкере, бегал спасать - кидал их назад, в родную стихию. И ловля золотисто-синих макрелей на троллы - длинные крепчайшие шнуры с блеснами. Их пять-шесть вывешивали с кормы в кильватерную струю. Время от времени на корме слышались радостные крики: попалась! Конечно же, среди восторженных ловцов был и Жорка, и эти рыбины были ему в новинку. Что ж, это хорошо. Моряк должен любить море. В каждом рейсе его должно что-то радовать, он должен узнавать что-то новое о жизни океана, с которым связал судьбу. И должно быть постоянное ожидание какого-то чуда, которое тебе должен преподнести океан. Если ты ничего, кроме заработка, от океана не ждешь, конец тебе как моряку. Каждый рейс станет похожим один на другой, сплетутся они в тягостную череду, потеряет морская работа вкус и звуки, все опаскудеет, обрыднет.
Все на юг, все на юг! Долгий-долгий путь из родного северного полушария в чужое южное. И вахты, политучеба, стенгазета, за которую отвечал Николай Русов, мелкие стычки с капитаном (тот вечно любил делать старпому какие-то подсказки, в которых он не нуждался), и старые кинофильмы в салоне.
Миновали 20-ю "винную" параллель, называемую моряками так, потому что по пересечении ее к столу раньше подавали по двести граммов сухого тропического вина, оно немного скрашивало однообразие далекого пути и, как уверяли моряки, "утоляло" жажду - теперь вино заменили соками! Пересекли экватор. На танкере было всего трое парней, кто переходил экватор впервые, и их "крестили" в сделанном для этого торжества чане, и сами бултыхались, веселились как ребятишки, а спустя некоторое время миновали и двадцатую параллель уже не северного, а южного полушария!
Минула еще неделя, и танкер "Пассат" пришел в "ревущие сороковые" широты, а потом спустился еще южнее и начал раздавать топливо работающим в этих ветряных, промозглых широтах, воняющим несвежей рыбой за милю от траулера "Рыбачкам", как с любовью и уважением говорили про них моряки танкера, отчаянным, терпеливым людям.
Все на юг, на юг! Курс 162 градуса. Сильный нордовый ветер. Пустыня. Серо-зеленая, колеблющаяся, воющая, поскуливающая... Тучи, нагруженные мокрым снегом. Зыбкая мешанина воды, куда ни кинешь взгляд, и пятикилометровые глубины под килем. Серо-зеленый сумрак в ходовой и штурманской рубках, будто и сюда, как в аквариумы, налилась холодная, антарктическая вода. И лишь три альбатроса несколько оживляли этот пейзаж. Пристроились к танкеру, летят следом.
Однако, этакое свинство, четверть девятого, а Жорки Куликова не видно и не слышно, опять проспал. Русов сидел на диване в штурманской рубке. Он уже сделал запись в вахтенном журнале: "Вахту сдал...", но ничего он ее не сдал и теперь, поджидая третьего помощника капитана, сочинял письмо Нине. Плавбаза со снабжением для рыбаков должна вот-вот прийти в район работы Южной экспедиции, вот и выдалась оказия послать с ней письма. Уже груда конвертов, уложенных в целлофановый мешок, лежала в углу штурманского стола.
Мучился. О чем писать? Что жив-здоров, он уже написал, что любит ее, скучает - тоже. Он задумался, уставился в окно-иллюминатор. Какие величественные эти птицы океана - альбатросы. Семья, по-видимому. Двое белых, а третий серый, явно молодой и робкий. Наверно, еще никогда не видел таких громад, как танкер. "И людей не видел", - подумал Русов и улыбнулся. Вот родители и показывают своему крылатому отпрыску это чудо. Время от времени самый крупный из альбатросов догонял танкер и летел вдоль его правого борта на уровне надстроек. Он медленно, плавно как бы выплывал из обреза иллюминатора. Кажется, распахни иллюминатор, протяни руку и дотронешься пальцами до кончика широкого и острого крыла птицы.
И Русов встал, быстро отвинтил барашки, протянул руку. Альбатрос посмотрел в его лицо умным карим глазом, слегка шевельнул крыльями, заглянул в рубку, а потом резко отвернул и, сносимый ветром, полетел к корме. Там, то опускаясь к воде, то плавно взмывая, кружили его подруга и родное чадо. Русов поглядел вслед громадной птице. Ну, конечно же, отец звал молодого: "Лети за мной, я покажу тебе человека".
О чем же все-таки написать Нине? О том, что они уже раздали топливо шести траулерам, работавшим несколько севернее этих широт? Что судовой врач-хирург, а был им в этом рейсе общительный толстяк Толя Гаванев, сделал одному рыбаку операцию, выпластав аппендикс, а другому ампутировал отбитый люком палец? Что во время бункеровок порой рвутся швартовые тросы и шланг?.. А, бежит, стервец!
- Уф, прости, Николай Владимирович! Черт-те что... Будильник опять подвел, а вы могли бы и позвонить! - Жора ворвался в рубку. Лицо со сна розовое, волосы взлохмачены, один ботинок зашнурован, другой нет. Конечно же, он и не позавтракал, пошлет теперь кого-нибудь из матросов на камбуз и будет на вахте жевать горбушку с маслом. - Ну, вы даете, чиф. Отчего бы и не позвонить? Вахту принял, идите, отдыхайте.
- Жора, ты ведь из морской семьи, да?
- Угу. Из морской. И прадед, и дедушка, и папаша - все моряки. Только на Черном море. Да и мама в юности рыбачила. На кунгасах. Вы знаете, Николай Владимирович, молоко у нее было солоноватым! Мог ли и я не стать Одиссеем, чиф? - Жора засмеялся, гребанул пятерней волосы и, что-то мурлыкая, быстро расписался в журнале: "Вахту принял". Повернулся. Высокий, ладный, симпатичный, улыбающийся, этакая беззаботная юность. - А что, чиф?
- А то, что ты их всех позоришь, поросенок ты этакий. И я тебя снимаю с вахты. Иди. Полопай и можешь спать сколько влезет. - Лицо у Куликова вытянулось, он еще улыбался, полагая, что Русов шутит, но старпом свернул листок бумаги, сунул его в карман и с суровым выражением лица направился в ходовую рубку. Вот-вот должен был начаться промысловый совет. Жора кинулся следом, наступил на шнурок, чертыхнулся, схватил Русова за рукав. Тот дернул рукой: - Сказал, иди!
- Добрый день, товарищи рыбаки. Начинаем наш очередной промысловый совет, - послышался в этот момент сиплый басок из динамика радиопередатчика.
Это начальник промысла, обосновавшийся на одном из траулеров, Василий Васильевич Попов, вел ежедневный совет капитанов: - Во-первых, рад сообщить, что в район промысла уже прибыл танкер "Пассат"... "Пассат", вы нас слышите?
Жора схватил микрофон, но Русов накрыл микрофон ладонью.
- Моя же вахта, чиф! - зашептал Куликов. - Простите, вот честное...
- Взгляни на себя! В таком виде участвовать в совете?
- Да кто видит?!
- Я вижу. Рулевой матрос видит!
- "Пассат", вы нас слышите? - несколько обеспокоенно спросил начальник промысла. - "Пассат", вы включаетесь в совет?
- Слышим, слышим, здравствуйте, Василий Васильевич, товарищи капитаны и все, кто на совете, - вырвав из рук Жоры микрофон, проговорил Русов. Взглянул в побледневшее от волнения лицо штурмана, прошептал яростно: - Иди! Умойся! Причешись, оденься как следует... - Куликов как мальчишка подпрыгнул, кинулся к себе в каюту, а Русов продолжил: - Мы уже докладывали вам, что привезли двадцать тысяч тонн, но в соответствии с указанием управления отдадим не все, а лишь тем судам, кто особенно нуждается. Нам еще южнее идти.
- Вас понял, "Пассат", - пророкотал Попов. - Позже я сообщу, каким судам и сколько надо будет дать топлива. Итак, товарищи, прошу высказаться по установленному порядку.
Куликов ворвался в рубку. Умыт, причесан, в белой рубахе и черном галстуке. Пританцовывая от нетерпения, он протянул к микрофону руку, но Русов еще помучил его. Он хмурился, глядел в лицо Жоры, а тот, весь нетерпение и невинность, то улыбался, то тоже суровел, опасаясь, что Русов передумает, не простит его, прогонит все же с вахты. Старпом показал кулак. И Жора вздохнул облегченно, взял микрофон. И вдруг сказал в него:
- Рады вас видеть, товарищи моряки... Вернее, слышать!
- Кха... - кашлянул Попов. - "Ордатов", начинайте.
- Работаем в квадрате "Харитон-три". Крутая, валкая волна, ветер порывами до девяти баллов, плотные снеговые заряды. Сделали два траления, два колеса. Пусто у нас, Василий Васильевич, будем перебегать в соседний квадрат... Топливо - это хорошо, но когда будет база? Курево кончилось, а без курева какая работа?
- Вас понял. По уточненным данным, база будет через неделю. Это для сведения всех, чтобы не заканчивали все разговоры просьбами о куреве. Кстати, в стране ведется борьба с курением, так что можно включаться... "Омега", что у вас? Где вы?
- Квадрат "Харитон-двенадцать". Три траления. Девять, восемь и четырнадцать тонн. Гм... кошка Манюська у нас родила. Помните, в прошлом рейсе брали к себе в гости кота Тимофея с "Пассата"? Очень хорошенькие котятки.
- "Омега", не засоряйте эфир.
- Минуточку, Василий Васильевич, все ж живые существа. Товарищи, в конце переговоров сообщите, кому нужны котята. "Пассат", Манюська и котятки передают привет отцу!
- Говорит "Кушка". "Харитон-четыре". Колесо, колесо, восемь. Отдаем четвертый трал. А худо все ж без курева, Василий Васильевич! "Омега", столбим котеночка. Котика.
- "Овен" на связи. Ремонтируем промвооружение. "Омега", и нам котеночка. Не возражаем и против кошечки.
- "Кречет" говорит. Два колеса, четыре тонны, обрыв трала.
- "Ключевской" в эфире. Три постановки. Восемь, двенадцать, пятнадцать. Возле кормы стадо кашалотов кружит, мешают траловым работам... Василий Васильевич, у нас стиральная машина гигнулась, механики, золотые руки, туда их... гм, наладить не могут. Прошу дать добро на стирку тряпок на борту плавбазы. Когда появится тут.
В ходовую рубку танкера пришли Михаил Петрович и судовой врач Толя Гаванев.
Капитан был высок и худ. Он чуть горбился, будто боялся удариться головой о подволок. Неважно выглядел капитан "Пассата". Лицо серое, глаза тусклые, голова втугую обмотана полотенцем. Не молод, вот-вот и бросит свой последний в жизни якорь: на пенсию...
В южных широтах его мучили тяжелые головные боли, от которых, кажется, не помогали никакие лекарства. Заложив руки за спину, капитан зашагал по рубке взад-вперед. Вот так и промарширует часа два-три, лицо грустное, брезгливое, будто все то, что делается в рубке и на судне в целом, все делается не так, как бы нужно, а раз не так, то виноват в этом старший помощник капитана Николай Владимирович Русов. Ну что бродит? Трещит башка, шел бы в свою каюту!.. А доктор пристроился в углу, прислушивался к голосам капитанов: не понадобятся ли кому его услуги?
- Да, вот тут что еще... - неуверенно загудел в рубке голос "Ключевского". - Камбузный наш матрос ожидает ребенка...
- Что-о? - тревожно всколыхнулся голос начальника промысла. - Как это понять?