- Настолько могущественное, - подтвердил Буалорье, - что империя и Соединенные провинции находят вполне естественным советоваться с ней при посредстве послов.
Опытный заговорщик изумленно уставился на говорившего.
- Что вы имеете в виду? - спросил он.
- То, что посланники принца Оранского и венского двора совещались с королевской фавориткой об условиях мира, который вскоре будет подписан.
- Мира! - вздрогнув, повторил господин д'Эрбле. - Мы собираемся подписать мирный договор? Да вы в своем уме, мой бедный Буалорье?
- Мир будет подписан, монсеньер. Уже установлено, что город Нимвеген станет местом встречи полномочных представителей, которые обсудят условия.
- Стойте! А как же Испания, которую я представляю, и которая вошла в коалицию против Людовика XIV только по настоятельным просьбам императора и штатгальтера, - Испания не должна быть информирована о событии подобной важности?
- Об этом еще неизвестно ни в Сен-Жермене, ни в Гааге, ни в Вене. И тем не менее, все достаточно определенно. Голландия готова первой выйти из коалиции. Вильгельм Нассау направил в Париж агента с поручением вручить госпоже де Монтеспан подарок в виде десяти тысяч дукатов, если она убедит его величество не быть суровым к Голландской республике, которая больше всех пострадала от войны и больше всех истощена.
- И как маркиза отреагировала на предложение?
- Она ответила, что сделает все, от нее зависящее, чтобы убедить его величество покинуть оккупированные территории, уступить Маастрихт и компенсировать половину расходов на компанию.
- А император - что он просил и сколько заплатил?
- Он положил к ногам фаворитки годовой доход в десять тысяч флоринов, за что она обещала возвратить Филипсбург.
- А Карл II, мой августейший повелитель, какое он принимает участие в этом дележе? - не без иронии осведомился д'Эрбле.
- Очутившись в изоляции, король Испании будет вынужден принять эти условия и, возможно, уступить Франции Бургундию и другие области, которые…
- Нет нужды уточнять - аппетит приходит во время еды. Решительно, королю Людовику не следовало выбирать своей эмблемой солнце - внешне походящий на это светило краб с распростертыми клешнями подошел бы ему лучше. - С помощью пальцев старый герцог изобразил упомянутое членистоногое, при этом его суставы затрещали. - Как вы узнали обо всем этом? - спросил он, наконец.
- Горничная маркизы, Дезейе, всецело предана нам, она передала отцу Лашезу копии писем, которыми обменивались ее хозяйка и оба посла.
- Да здравствует переписка - оригиналы уходят по почте, но копии остаются.
Последовало молчание, которое вновь нарушил опытный интриган, нахмурив брови и понизив голос:
- Господин де Буалорье, задуманное не должно свершиться. Я родился во Франции, но Испания также стала моей родиной, приютив меня, когда я был беглецом, объявленным вне закона, когда из Бель-Иля меня изгнали огнем и мечом по приказу Людовика XIV. Я не могу позволить, чтобы моя вторая мать была унижена, как ради нее самой, так и в значительной степени ради себя самого. Испания - прежде всего католическая держава, уменьшение ее влияния в европейском сообществе препятствует нашему правому делу. Не забывайте также, что союз Франции с голландскими кальвинистами и германскими лютеранами нанесет страшный удар ордену Иисуса, к которому мы оба принадлежим и главой которого я являюсь. Наш враг - протестантизм. Он приносит с собой дух свободомыслия, который подрывает могущество церкви, основанное на вере огромных масс людей. Долгое время Франция стояла во главе Европы. Если протестантизм укрепится здесь - а это уже произошло в Севеннах - если он распространится и возьмет верх, тогда он создаст мировую империю. Нас будут преследовать, сыны Лойолы, спасаясь, рассеются по свету и с позором исчезнут, найдя убежище в изгнании, подобно Кальвину, в темнице, подобно Лютеру, а то и на погребальном костре, подобно Гусу и Доле.
- Видит Бог, я разделяю ваши мысли и ваши опасения, - заметил курьер, - но что мы можем сделать, дабы предотвратить все это?
Бывший мушкетер улыбнулся одной из тех улыбок, которые околдовывали и одновременно сбивали с толку "Мари Мишон" полстолетия назад.
- Разве я не в авангарде сражения? - отозвался он. - Коль скоро вы известили меня, все в порядке. Кто предупрежден, тот вооружен. Безоружный, я был бы вынужден вести жестокую войну, вооруженный, я буду куда сильнее в своей единственной атаке. Неужели ныне забыто, что я победил Ришелье, великого человека, и одолел Мазарини, великого политика? Правда, в те времена у меня были такие помощники, каких теперь не найти. - Тень мелькнула на челе того, кто достигал самых возвышенных целей в компании трех мушкетеров, когда они во главе с д'Артаньяном строили планы и осуществляли их. - Все же я один смог извлечь из темницы, куда его поместили в интересах государства, брата-близнеца царствующего монарха второго сына Анны Австрийской, кем и заменил на французском троне коронованного любовника Лавальер, Фонтанж и Монтеспан. Предприятие было невероятным, неслыханным, даже, если хотите, безнадежным, но оно бы осуществилось, если только не разбилось бы о честность и благородство этого глупца Фуке! Ну, что ж, он и по сей день искупает свои нелепые великодушие и преданность в замке Пиньероль, а несчастный принц, который подвел меня в критический момент, - свою слабость, пребывая в железной маске, если только он не был убит в какой-нибудь отдаленной крепости. Пускай же гниют заживо те, кто сломались, будучи моими важнейшими орудиями. Поверьте, Буалорье, человеку, выполнявшему столь великие задачи и мерявшемуся силами с такими могущественными противниками нечего опасаться придворной куклы.
Из-за нехватки дыхания бывший революционер и епископ ваннский и вечный интриган прервал рецидив юношеского пыла. После паузы он продолжал более спокойно и неторопливо:
- Несчастная Фонтанж была бы для нас драгоценным орудием, а ее умственное убожество послужило бы лучше, чем разум всего семейства Мортмар. Но нам придется заменить инструмент, вышедший из строя, другим. Мы должны удалить союзницу императора и Вильгельма Нассау. Нам нет нужды унижаться, обращаясь за помощью к преступникам, которые изготовляют яды, и к еще большим негодяям, которые подливают эти яды в питье. - Он произнес это без малейших угрызений совести, ибо не помнил подробностей смерти францисканца от снадобья, принятого им в Фонтенбло, что помогло Арамису стать генералом ордена иезуитов. - Мы победим маркизу ее же собственным оружием, противопоставив ей в сердце короля женщину, чьи чары более обворожительны и опьяняющи. Это существо будет не менее покорным, чем Фонтанж, и станет действовать в наших интересах.
- Отец Лашез и я уже думали об этом, но осуществить подобное не так легко, как можно себе представить. Вспомните: все придворные красавицы, пытавшиеся пленить непостоянного монарха, не смогли управлять им; царствование некоторых, вроде Субиз и Людр, было совсем кратким.
- Поэтому я и не собираюсь искать нашу Цирцею при дворе.
- А где же еще можно найти женщину, способную очаровать короля?
- Еще не знаю, но не беспокойтесь: если я должен найти что-либо, то это обязательно появится.
- Да услышит небо вашу светлость!
- Царь царей откроет уши нижайшему. Если я и не буду услышан, то не из-за недостатка молитв, - промолвил Арамис со своей улыбкой Сфинкса. - А пока что, давайте пообедаем без дурных предчувствий, - беспечно добавил он. - К счастью наш хозяин уже идет сообщить, что обед подан.
Это и в самом деле был Эрмлен, который с множеством поклонов осведомился, желают ли господа обедать в общей столовой.
- А почему бы и нет?
- Потому что другой стол у окна обычно занимают путешественники из нантского экипажа.
- Ну так что же? Хорошая компания нам не помешает, - любезно ответил старый дворянин.
Несколько минут спустя звон колокольчиков, топот копыт и громыхание колес возвестили, что экипаж, задержанный разбойниками, наконец прибыл.
Глава V
НУЖНА КОРОЛЕВА - "С ЛЕВОЙ РУКИ"
Очевидно, пассажиры экипажа изрядно проголодались, ибо они почти сразу же направились в столовую. Последним туда вошел молодой дворянин, так как он задержался в кухне, чтобы смочить свои раны простейшим лекарством в виде воды с солью, которое, вполне возможно, обладало столь же целебными свойствами, как и знаменитый бальзам, полученный госпожой д'Артаньян от цыганки. Окинув комнату взглядом, Жоэль заметил господина д'Эрбле, уже приступившего к супу.
- Сударь, - спросил юноша подойдя к нему, - не будете ли вы любезны сообщить мне, когда я смогу повидать мадемуазель дю Трамбле?
- В настоящий момент дама отдыхает, - ответил шевалье, - но я имею все основания полагать, что вскоре она сможет возобновить путешествие.
- Я вам искренне благодарен, - продолжал молодой человек. - Позвольте мне принести вам извинения за… за… - он запнулся, - за дурную мысль мелькнувшую у меня в голове.
Герцог улыбнулся мягкой и дружеской улыбкой.
- Вы, разумеется, подумали, что я бежал с вашей прелестной попутчицей.
Жоэль опустил взгляд, а старый дворянин продолжал, качая головой.
- Ах, молодость - мать всех глупостей! Ведь вам достаточно было только посмотреть на мои седые волосы, чтобы убедиться, насколько нелепо такое предположение.
- Сказать вернее - глупо и гнусно! - воскликнул наш герой, покраснев от стыда. - Поэтому вы и видите меня в таком смущении, которое я не в силах выразить словами. Мне может послужить извинением лишь то, что я всю жизнь провел в глухой деревне.
Старик ласково похлопал его по плечу с видом подлинного епископа.
- Охотно прощаю вас. Обедайте спокойно и не грешите больше, плохо думая о ближнем.
- Обедать? Я и думать не мог об этом, имея такую тяжесть на сердце.
Но, по-видимому, тяжесть внезапно исчезла, так как молодой человек присоединился к своим компаньонам, уже приступившим к обеду четверть часа назад, и стал быстро наверстывать упущенное.
Буалорье обратил на это внимание своего друга.
- Да, у него отличный аппетит - совсем, как у моего бедного Портоса! - Затем, словно желая отогнать нахлынувшие воспоминания, шевалье д'Эрбле, повысив голос, обратился к молодому бретонцу, поглощавшему пирог с кроликом:
- Мой юный друг, не хотели бы вы рассказать нам о происшествии, во время которого вы были ранены и которое явилось причиной обморока молодой дамы?
- С удовольствием.
И Жоэль поведал о том, как экипаж был остановлен полковником королевских мародеров и его отрядом, причем о своем поведении он говорил со сдержанностью, заслужившей одобрение слушателей.
Когда он кончил, господин де Буалорье склонился к своему соседу и спросил:
- Вам не кажется, что этот молодой человек выражает свои мысли куда более изысканно, нежели крестьяне, чью одежду он носит?
- В самом деле, - ответил герцог. - По-видимому, он сельский дворянин из Бретани - младший сын в семействе, отправившийся искать счастья в столице, причем на мой взгляд с немалой надеждой на успех. Он красив, хладнокровен, сдержан, обладает хорошо подвешенным языком.
- Отлично сложен и…
- Сложен он так, что может останавливать мизинцем мельничные жернова или словно титан, взваливать на плечи валуны.
Тень прошла по лицу Арамиса: опершись локтем на стол и положив подбородок па руку, он глубоко задумался. Вид молодого силача, сравнения, которые он только что привел, вновь, как и недавно, вызвали перед его глазами образ Портоса. Не того Портоса, которого видел гибнущим, пытавшимся удержать огромную скалу в пещере Локмариа после взрыва, происшедшего, когда он бросил бочонок с порохом под ноги преследователям, - не поверженного гиганта, а Портоса счастливых дней их братства по оружию. Портоса, рослого мушкетера, деятельного, хвастливого, великолепного в его мундире и шитой золотом перевязи, сверкавшей на солнце. Портоса, грозы женщин, ухаживавшего за миледи, чтобы пробудить ревность прокурорши, впоследствии вышедшей за него замуж и вручившей ему состояние только что оплаканного супруга. Портоса, отважного бойца, чья сила позволяла ему превращать в кольцо железный брус. Наконец Портоса, постаревшего, но все еще могучего, который за королевским столом вызвал восхищение короля и придворных, быстро расправившись с филе из барашка, фазанами и кабаньей головой.
Но бесстрашный и простодушный Портос, честный, веселый непобедимый, бескорыстный, всегда готовый пожертвовать жизнью ради других, словно небо для этого одарило его силой и богатством, верный девизу четырех мушкетеров, пал раздавленный колоссальной скалой на бретонском берегу, где бриз, веющий с соленого океана, теперь колышет вереск над его костями.
Остаток обеда оба дворянина провели в молчании, ибо Арамис погрузился в раздумье, а Буалорье не хотел ему мешать. За другим столом, где с жадностью поглощали пищу, было куда более шумно. Веселье продолжалось бы дольше, если бы не появился Пакдрю и не произнес традиционную фразу "По местам, господа", которую железнодорожные кондукторы используют на станциях и поныне к радости хозяев и огорчению проголодавшихся путешественников.
- Запрягайте лошадей, - приказал хозяину старый герцог, обратившись затем к Буалорье: - По-моему, нам пора отправляться. Надеюсь, вы займете место в моей карете?
Его друг принял приглашение. В этот момент на пороге появился Базен.
- Мадемуазель дю Трамбле желает засвидетельствовать свое почтение шевалье, - объявил он.
Следом за ним вошла Аврора, все еще бледная и несколько взволнованная. Изящной и непринужденной походкой она направилась к господину д'Эрбле.
- Сударь, - заговорила девушка, - мне сказали что вы собираетесь уезжать, и надеюсь, вы не подумали, что я расстанусь с вами, не выразив глубочайшей благодарности за проявленные в отношении незнакомой женщины внимание и заботу.
Герцог вежливо поднялся, приветствуя Аврору.
- Сударыня, - ответил он, - я уже с избытком вознагражден за услуги, ценность которых вы, безусловно, преувеличили, удовлетворением, испытываемым мною от того, что услуги эти принесли некоторую пользу. Полагаю, вы больше не страдаете от недомогания?
- Нет, благодарение Богу и вам.
- О, пожалуйста, прекратите; это меня раздражает, и я могу потребовать от вас молчания в награду за оказанную услугу.
- Если желаете, я умолкну, но признательность, которую вы запрещаете выражать словами, навсегда сохранится в моем сердце свежей и искренней.
Обернувшись к юному бретонцу, который слушал ее так, как слушают святую, она продолжала:
- Такую же признательность я испытываю и к этому молодому дворянину, охранявшему и защищавшему меня.
Слова эти прозвучали в ушах юноши небесной музыкой. Он попытался найти красноречивый ответ, но все, что смогли произнести его дрожащие губы, свелось к простому восклицанию:
- Это я должен благодарить вас, сударыня!
Покуда Аврора говорила, Арамис смотрел на нее с растущим вниманием. Почувствовав это, девушка смутилась и, снова присев в реверансе, шагнула назад, но старый дворянин задержал ее жестом.
- Позвольте задать вам один вопрос. Ваше имя, которое я только что услышал, мне далеко небезызвестно. Не родственница ли вы маркиза дю Трамбле, бывшего комендантом Бастилии до господина де Безмо?
- Я его племянница, сударь.
- Достойнейший дворянин, с которым я имел приятное знакомство - разумеется, не имеющее отношения к его должности; Бастилию я посещал не в качестве его гостя, - продолжал Арамис с многозначительной улыбкой, понятной лишь тем, кто будучи читателями "Виконта де Бражелона", информированы о его беседах с комендантом этой государственной тюрьмы, оставившей о себе мрачную память. - Кстати, маркиз, как будто женился на даме-иностранке?
- На венгерке, вдове пештского судьи.
- Которая принесла ему в приданое целое состояние?
- Последствия этого, - ответила Аврора, - и являются причиной моей поездки в Париж.
- Каким образом?
- Мой дядя умер восемнадцать месяцев назад…
- Мой бедный дорогой друг!
- Он умер бездетным и не оставил завещания, его жена сошла в могилу еще раньше, и все состояние должно было отойти к моим сестре и брату и ко мне самой, как к прямым наследникам, если бы его не оспорили два сына дядиной жены от первого брака. Они заявили, что их мать предоставила свое состояние второму мужу только пожизненно, и что теперь оно должно отойти к ее потомкам в Венгрии. Началась тяжба, и я еду в город, чтобы предъявить свои права, посоветоваться с адвокатами и походатайствовать перед судьями.
- Трудная задача.
- Ничего не поделаешь. Но не думайте сударь, что мною движет алчность, - это суровая необходимость. Мои родители, которых небо прибрало к себе одного за другим, не оставили мне ничего, кроме достойного имени. Будь я одна, видит Бог, я смирилась бы, ибо для девушки благородного происхождения, не имеющей ни гроша за душой, всегда открыты ворота монастыря.
- Не говорите, что вы намеревались скрыть такую красоту под монашеским одеянием!
Девушка как будто не слышала комплимента, так как продолжала серьезно и спокойно: