Мериамон говорила на этом языке не очень хорошо, но поняла смысл. Поняла слишком хорошо. Даже если вторгшиеся сюда - победители, они должны говорить на языке Кира и Камбиза, или не говорить вовсе.
Она слегка наклонила голову.
- Мы возвращаем твои приветствия, о повелитель слуг. Эта женщина со мной - подруга царя. Не соизволит ли великая царственная госпожа уделить нам свое внимание?
Губы евнуха чуть скривились: конечно, ему не понравились и ее акцент, и ее самонадеянность. Но он был придворным, и лицо его ничем не выдало его чувств.
- Разве пленнику дана возможность выбирать?
- У царицы всегда есть такая возможность, - сказала Мериамон.
- Я узнаю, - ответил евнух и ушел. Мериамон присела на ложе. Оно показалось ей слишком мягким, но все же лучше, чем ничего. Таис осталась на месте, стоя у проема внутренней перегородки.
- Что он сказал?
- Он пошел спросить царицу, пожелает ли она говорить с тобой. - Мериамон откинулась на ложе. Сехмет спрыгнула с ее плеча и шла по спинке ложа, урча и настороженно нюхая. Вдруг она чихнула. Мериамон улыбнулась: Сехмет тоже не нравятся персидские духи.
- Он был невежлив, - сказала Таис, - говоря по-персидски.
- Да, - ответила Мериамон, - и еще более невежливо было бросить нас так внезапно, не сказав ничего на прощание. Видно, ему здесь совсем не нравится.
- Да уж, наверняка, - согласилась Таис, отошла от двери и села возле Мериамон. Она забралась на ложе с ногами, опершись на тонкую руку. - На всех войнах царь-победитель всегда забирал женщин врага себе. А Александр сюда даже не заходил.
- Пока…
- Когда он придет, - заметила Таис, - то совсем за другим.
- Он грек до мозга костей, - сказала Мериамон.
Таис сбросила вуаль, открыв лицо.
- Это верно. Но он - Александр. Он никогда не станет добиваться любви силой. Он любит удовольствия и не откажется от любви, если он может получить ее, а не взять.
- Не могу представить, чтобы он ухаживал за персидской царевной, - сказала Мериамон.
- Я могу, - возразила Таис. - Ему нравится бросать вызов трудностям.
- Не думаю, что она стоит того, если уж он захватил ее, - сказала Мериамон. - Птицы, выросшие в клетке, плохо летают.
- Не все, - сказала Таис, - во всяком случае не те, кто хочет быть свободным.
- Любовь к свободе и сила духа быстро прокисают в гареме. Одни привыкают пить вино, другие много едят и толстеют, третьи развлекаются тем, что подсовывают яд неугодным.
- В Египте тоже так? - спросила Таис.
- Нет, - ответила Мериамон, но очень тихо. Сехмет вернулась, обследовав комнату, и устроилась на коленях Мериамон. Та погладила нежный мех, успокаиваясь. - Не так было… в очень давние времена.
В глазах Таис был вопрос, но она промолчала. Она сама походила на кошку, гибкая, расслабленная, но готовая в любой момент вскочить.
Они ждали долго, предоставленные самим себе. Никто не принес им ни вина, ни сладостей, как это было принято.
Евнух, который пришел за ними, был другой, помоложе, хотя и не юный, сохранивший следы былой красоты. Глаза его все еще были прекрасны, он смотрел на гречанку и на египтянку в персидской одежде, как испуганный пес, явно не понимая, в чем дело. Голос у него был сильный и пронзительно-сладкий, как иногда бывает у евнухов.
Мериамон подумала, что он, наверное, певец.
- Пожалуйте за мной, - произнес он.
Они молча последовали за ним. Сехмет шла в тени Мериамон, беззвучная, как тень, почти невидимая.
Внутренние комнаты были полны женщин. Мериамон слышала их сквозь стены, как птиц в птичнике: они щебетали, бормотали, иногда вскрикивали, резко и коротко.
Комната, куда их привел евнух, была, видимо, центральной. Стройная главная опора поддерживала крышу, а обстановка была такая же, как и в царском шатре: чрезмерно, кричаще роскошная. Там была кучка евнухов, сбившихся вместе, как будто от холода. Три или четыре женщины под вуалями молча сидели у стены, а в центре, в кресле, прислоненном спинкой к главному столбу - еще одна женщина. Другая стояла рядом и немного позади. Они были без вуалей. Та, что стояла, была молода, хотя и не по понятиям персов, и лицо ее было типично персидским - безупречно красивым и словно вырезанным из слоновой кости.
Другая была стара. Фигура ее была величественна, и сразу было видно, что в свои лучшие дни она была ослепительно красива. Она и сейчас еще была хороша - с резкими, ястребиными чертами лица и глубокими глазами. Она еще сохранила стройность и, даже сидя, выглядела царственно.
Царь Дарий был великаном среди своего народа. Понятно было, чего он мог достичь благодаря этому, если бы не трусость. Сизигамбис, его мать, царица-мать Персии, сидела на троне и произносила слова приветствия ясным, сильным голосом. Женщины, стоявшие рядом, переводили на греческий, почти без акцента, правильно выговаривая слова.
Таис поклонилась так, как будто сама была царицей.
- Я благодарю тебя, великая. И тебя, Барсина. Как случилось, что вас оставили здесь, а не в Дамаске, вместе с другими благородными женщинами?
Царица-мать поняла. Мериамон увидела это по ее глазам. Барсина взглянула на нее и уловила блеск разрешения.
- Я предпочла остаться здесь, - сказала она.
- Ты знаешь, что твой отец бежал вместе с царем, - сказала Таис, спокойно, негромко, без всякой жестокости.
- Я знаю это, - ответила Барсина.
- Барсина, - объяснила Таис египтянке, - дочь сатрапа. Ее отец в детстве был другом Александра, а греки верны дружбе, пока живы. Ее первый муж был греком. Когда он умер, Барсина вышла замуж за его брата. Он погиб в прошлом году при осаде Митилены; она вернулась обратно к отцу, и вот теперь она здесь. Ей лучше было бы уехать в Дамаск вместе с остальными.
- Александр все равно разыскал бы меня и там, - возразила Барсина, спокойствие которой было просто великолепно.
Царица-мать говорила по-персидски, а Барсина переводила по-гречески:
- Зачем египтянка следует за македонским царем? Известно ли ей, что сатрап ее провинции умер?
- Умер? - переспросила Мериамон по-гречески, чтобы поняла Таис. - Несомненно, его женщины оплакивают его.
- Ты не ответила на мой вопрос, - сказала Сизигамбис.
Для персидской женщины она очень прямолинейна.
- Египет - не провинция, - ответила Мериамон. - А я здесь, чтобы служить Александру.
- Зачем?
- Мой отец - Нек-тар-аб, Нектанебо Египетский, - ответила Мериамон.
Царица-мать прикрыла глаза. Мериамон вспомнились кобры. Но в этом жесте не было враждебности, а только неизбежность и непреодолимая отстраненность.
- Так, - произнесла Сизигамбис, и в одном этом коротком восклицании была бездна понимания.
Мериамон слегка улыбнулась.
- Да, мятежник, и потому он умер. Но я жива. И я говорю за него.
- Это твой долг, - сказала Сизигамбис.
Сехмет возникла из тени Мериамон, приблизилась к Царице-матери. Сизигамбис рассматривала ее без удивления, но с заметным интересом.
- Это священная кошка? - спросила она.
- Да, - ответила Мериамон.
Сехмет примерилась к высоте покрытых шелком колен и прыгнула. Сизигамбис не шевельнулась, а кошка терлась об нее, мурлыкая и обольщая.
Сизигамбис была выше всего того, что могло наслать на нее человеческое существо, но Сехмет была воплощением богини. И Сизигамбис осторожно сдалась и коснулась пальцем спинки, изгибавшейся перед ней. Сехмет скользнула под ее руку, толкая твердой круглой головой. Мериамон медленно перевела дыхание. От этой Сехмет можно ждать всего.
- Осторожно, - сказала она, - с ней надо быть почтительным. У нее такие острые когти.
- Такие только и нужны, - ответила Сизигамбис. Она не отступила. Как не похоже на ее сына: насколько неизмеримо более царственно.
Евнух принес наконец стулья, серебряные чаши со сладким вином, приторные персидские сладости. Таис была довольна: Мериамон заметила, как сверкнули ее глаза.
- Твоя кошка прекрасный посол, - сказала Таис.
- Она не моя кошка. - И словно опровергая ее слова, Сехмет перебралась с колен царицы-матери к Мериамон и уселась в позе, исполненной напряженного любопытства, напоминая фигурку в храме. Мериамон погладила изящное золотисто-коричневое ушко с дырочкой для сережки. Сережка осталась в храме Амона, чтобы лишний раз не вводить в искушение дорожных разбойников.
Мериамон поглядела на чашу с вином, которую ей дали, собралась уже было выпить ее, но внезапный шум помешал ей. Вбежал евнух, зеленый от ужаса, и пал к ногам Царицы-матери.
- Госпожа! - еле выговорил он. - Ой, госпожа, они пришли, они здесь, они хотят… они говорят…
Евнухи Царицы-матери застыли. Их обуял страх, ужас, не только от самого известия, но и от того, каким образом оно пришло. Сизигамбис посмотрела на гонца с непоколебимым спокойствием.
- Кто - они?
- Враги! - завопил евнух, потом он, казалось, справился с собой. - Великая госпожа, царь, царь эллинов.
Сизигамбис застыла, выпрямившись еще больше.
- Сам царь? Он здесь?
- Да, великая госпожа. И - спаси нас Ахурамазда, защитите нас, бессмертные, - он желает говорить с тобой.
- Говорить со мной? - Она, казалось, размышляет вслух. - Но мы же принадлежим ему. Он победил нас. Он может делать все, что пожелает.
- Он же варвар, - сказал евнух.
- Он царь. - Голос Сизигамбис прозвучал холодно. - Скажи ему, что он может поговорить с нами.
Евнух собрался с силами и убежал. Сизигамбис сидела неподвижно. Ее длинные пальцы лежали на подлокотниках кресла, сжимаясь и разжимаясь, но голос был спокоен. Она отослала дочерей и их прислужниц во внутренние покои, оставшись только со своей компаньонкой и старшим из евнухов. Аккуратно, не спеша опустила вуаль на лицо. Через мгновение Барсина последовала ее примеру.
Они могли слышать, как царь идет по шатру: внезапное волнение, потом внезапная тишина. Таис сидела спокойно, без улыбки. Мериамон наслаждалась моментом: увидеть Царицу-мать Персии испуганной и преодолевающей свой страх - это было приятно.
Они вошли вдвоем вслед за евнухом, бок о бок, поддерживающие друг друга даже в этом чуждом месте. Гефестион немного впереди, настороже, обводя комнату внимательным взглядом. Александр почти терялся в его тени. Он казался гораздо меньше и худощавей, чем был, как мальчишка, без головного убора и в простом хитоне, без всяких церемоний.
Сизигамбис поднялась. Она была очень высокой, на целую ладонь выше Гефестиона. Пока он медлил, держа руку на рукояти меча, она упала без чувств.
Гефестион смотрел в изумлении, бледный от волнения, потом покраснел.
- Госпожа, - воскликнул он, - госпожа, я не царь!
Голос Барсины, как эхо, повторил эти слова, слегка дрожа, но ясно, переводя с греческого на персидский.
Царица-мать поднялась. Лицо ее было спокойно, как всегда, но губы были белые. Теперь она увидела Александра, слегка подавшись вперед, и ее взгляд замер на нем. Она снова начала падать.
Он подхватил ее.
- Нет, мать, ты не должна делать этого для меня.
- Ты царь, - начала она, и голос Барсины зазвучал эхом, чуть запаздывая. - Это моя ошибка… прости меня… какое наказание твое величество выберет…
- Все хорошо, мать, - сказал он приветливо, помогая ей сесть в кресло. - Он ведь тоже Александр.
Сизигамбис сжала его руку, как будто боялась упасть, и напряженно вглядывалась в его лицо. Он ответил ей таким же напряженным взглядом.
Царица-мать Персии первой опустила глаза и отпустила его руку. Следы ее пальцев багровели на его светлой коже; потом здесь будут синяки. Александр, казалось, не заметил этого. Медленно Сизигамбис опустила вуаль.
Может быть, Александр понял, что она делает. Он оглянулся, заметил стул и поставил его рядом с ее местом. Евнухи ахнули. Дело не в том, что он осмелился, но он сделал это без всяких церемоний. Александр взял руку Сизигамбис, как будто их ничто не разделяло - ни обстоятельства, ни язык, ни непонимание.
- Послушай, мать, похоже, ты изрядно переволновалась, я так надолго оставил тебя одну. Прости меня за это. У меня было так много дел. Ты простишь меня?
- Сомневаюсь, - ответила Сизигамбис, - что тебе вообще можно что-либо возразить.
Он улыбнулся своей неожиданной улыбкой. Ее глаза изумленно блеснули.
- О, я вижу, что ты удивлена. Я хочу, чтобы ты знала, что здесь ты в безопасности. И другие женщины будут в безопасности, когда мы их поймаем.
Снова она изучала его лицо. Не то чтобы она в нем сомневалась, но ей как будто хотелось убедиться, что он настоящий, что он не снится ей.
- Почему? - спросила она.
Он по-мальчишески пожал плечами, наклонив голову так, как это делал только он один.
- Я не воюю с женщинами.
- Тогда, - произнесла она с горечью, неожиданной при таком спокойном лице, - ты не должен больше воевать с моим сыном.
Александр не удивился.
- В его армии есть настоящие мужчины, - возразил он. - Надо дать им возможность заслужить честь и славу.
- Может быть, - ответила Сизигамбис. Он похлопал ее по руке.
- К сожалению, мне нужно идти. Но я приду еще, если ты примешь меня.
- Я всегда приму тебя, - ответила она.
- Хорошо, - сказал Александр с явным удовольствием. - Надеюсь, теперь ты будешь чувствовать себя спокойнее. Тебе не угрожает опасность, потому что я сам охраняю тебя.
- Я больше не боюсь, - ответила Сизигамбис. - теперь я знаю, каков ты.
Александр поднялся, опустив ее руку ей на колени, осторожно, как только что вылупившегося птенца.
- Всего доброго, мать. Пусть боги охраняют тебя.
- Пусть Ахурамазда и добрые боги защитят тебя, - напутствовала его Сизигамбис, - царь, господин мой.
4
- Все это была только игра, - сказала Таис. Легкие Мериамон переполнял свежий воздух, от которого после душных ароматов гарема кружилась голова, ощущение свободы широкого неба над головой и земли под ногами опьяняло. Сехмет слегка куснула ее за ухо, Мериамон пришла в себя и удивленно взглянула на Таис.
- Царь говорил, что думал.
- Да, конечно. - Таис обошла солдата, которому случилось перебрать вина. Он потянулся к Мериамон и получил молниеносный удар когтистой лапы Сехмет. - Однако он прекрасно сознавал, как это смотрится. Да и старая царица, разве она не впечатляет? Ей нужно было бы быть царем, тогда бы мы не праздновали здесь победу.
- Поэтому я рада, что она женщина.
Таис засмеялась.
- И тем не менее ты была с ней очень учтива. В Египте было очень плохо?
- Да. - Мериамон плотнее закуталась в плащ. Ей не хотелось говорить об этом, не хотелось вспоминать. - Мне бы надо вернуться в лазарет: там еще надо кое-что сделать.
- Погоди, - сказала Таис. - Тебя поместили с мальчиками Филиппоса?
- Да.
- Больше тебе не придется там жить. Мой шатер слишком большой для меня одной: Птолемей подарил мне его после битвы. Там даже есть комнаты, как в шатре Великого Царя. В одной из них тебе будет вполне удобно.
- Но… - начала Мериамон.
- Тебе также нужна другая одежда. И место, где ее держать. Филиппос должен внести тебя в списки и выдавать продовольствие: если он этого не сделал, напомни ему. Мы все здесь зарабатываем себе на жизнь и должны получать за это плату.
Мериамон медленно покраснела. К счастью, Таис не смотрела на нее.
- Я покажу тебе, где мой шатер, - продолжала Таис. - Моя служанка Филинна позаботится и о тебе. Она все время жалуется, что я не причиняю ей много хлопот.
Если Таис что-то приходило в голову, ее невозможно было остановить. Мериамон оказалась в шатре, огромном, как лавка торговца в Фивах, разделенном на несколько комнат: одна впереди, одна в центре и две маленькие сзади. Обстановка, должно быть, принадлежала какому-нибудь персидскому вельможе. Был даже комод, набитый бельем из простого полотна, но прекрасной работы.
- Должно быть, его жены немало поработали над этим, - сказала Таис, проведя рукой по расшитой рубашке.
- Только не жены, - возразила Мериамон. - В Персии знатные женщины не занимаются рукоделием: это считается недостойным занятием. Это сделали рабы, а может быть, куплено на рынке.
- Странно, - сказала Таис. - Ты будешь носить это?
Мериамон приложила к себе рубашку и рассмеялась.
- Это вряд ли! В нее поместится трое таких, как я. Но мне действительно нужно сменить одежду.
- Я позабочусь об этом, - подала голос служанка Филинна. Она была ненамного старше своей госпожи и вела себя совсем не как рабыня. Она говорила, что думала, и, видимо, не боялась за это наказания. - Что бы на тебя надеть? Вряд ли тебе пристало носить персидский костюм, и к тому же мужской. Но в женском платье в лагере тоже небезопасно. Мужчины, - добавила она, - есть то, что они есть.
- Но я не могу ходить здесь в том, что носила дома, - возразила Мериамон. - Я замерзну. - Она призадумалась. - Придется и дальше носить мужское платье, по крайней мере пока не станет теплее. В этой части света всегда так?
- Летом здесь пекло, - ответила Филинна. - Значит, штаны. И женское платье, когда тебе захочется принарядиться. Так я займусь этим, госпожа?
- Действуй, - распорядилась Таис и добавила, когда служанка вышла: - Я бы хотела увидеть тебя одетой по-женски. Думаю, ты должна быть очень хорошенькая. - Она потрогала волосы Мериамон. - Какие волосы. И какие глаза. Как насчет ванны?
Мериамон уже стала привыкать к таким резким переходам Таис.
- Я бы отдала одну из своих душ за то, чтобы помыться и привести себя в порядок.
- Вот и сделаешь это, - сказала Таис.
Филинна была только главной из прислуги гетеры, а Таис могла бы в случае надобности позвать еще и несколько воинов. Внесли огромную бронзовую ванну из числа персидских трофеев, воду для нее и все, что только может понадобиться для хорошего купания. Впервые с тех пор, как покинула Кемет, Мериамон смогла сбросить с себя абсолютно все и погрузиться в исходящую паром воду с ароматом трав и бальзамов, предоставив ловким рукам служанок устранять все следы, оставленные долгими неделями путешествия. Сехмет, не одобрявшая неестественное пристрастие людей к воде, удалилась. Даже тень Мериамон была спокойна, погруженная в благоухающую воду.
Очень не хотелось вылезать, даже когда вода начала остывать. Еще больше не хотелось надевать снова грязную, пропотевшую одежду, когда каждая клеточка тела пела: "чистая, чистая, чистая…"
Пока Мериамон мылась, Таис куда-то выходила, и вот теперь она вернулась с целой охапкой одежды. Таис разложила свою добычу на столе.
- Это, конечно, не самое лучшее. На это нужно время. Но и это подойдет?