С той поры и началась между наставником и учеником глухая и непримиримая вражда. Карнер нарочно стал рыться в библии и выискивать такие места, которые шли наперекор всякой здравой логике. Так продолжалось до весны. Был солнечный, теплый день. В раскрытые окна вместе с птичьим гомоном вливался аромат распустившихся деревьев.
Вызванный к столу, Карнер отчеканил свой урок без запинки. А потом, как обычно, начал расспрашивать своего наставника о сомнительных местах священного писания. Речь шла о предопределении. Он привел текст из Нового завета, где говорится, что судьба Иуды была предрешена еще задолго до его рождения.
- В таком случае, чем был виноват Иуда?
Весь класс насторожился.
Отец Рафаил налился кровью и злобно зарычал:
- Пошел вон из класса, поганый еретик! Ты мне надоел!
Карнера взорвало. В тот момент, когда наставник нагнулся, чтобы поставить отрицательную отметку в книге, он схватил его за бороду. Как это случилось - трудно теперь рассказать. Точно не он, а кто-то другой выкинул за него такую дерзость. Ярко запечатлелось лишь одно: под шум и суматоху он выскочил из гимназии с такой быстротой, словно вылетел на крыльях. Ничего было и думать о возвращении домой. До ночи он ходил в поле и в роще, как помешанный. Он раскаивался, плакал и опять бесновался. Потом вернулся в город и пробрался в порт. Его давно манило море. У стенки стоял норвежский пароход с такой низкой осадкой, что ничего не стоило бы прямо с набережной забраться на его борт. Но по верхней палубе прохаживался вахтенный матрос. Только около полуночи, когда вахтенный вошел в уборную, Карнер забрался на пароход и на цыпочках скрылся под полуют. Там стояли какие-то бочки, ведра. В одном углу он нащупал брезенты. Он завернулся в брезент и твердо решил: либо умрет с голоду, если пароход долго простоит в гавани, либо будет в море. На следующий день, к величайшей радости беглеца, пароход тронулся в путь. Еще одна ночь прошла. А утром Карнер, терзаемый голодом, вышел на палубу. Кругом было только море да небо. Ликующим восторгом наполнилось юное сердце. Карнера заметили и повели к капитану. Тот шумливо ругался, а юноша молчал, радостно улыбаясь. В море не выбросишь человека за борт - так он и заделался матросом.
- С тех пор прошло более двадцати лет. Да, товарищ Лутатини, более двадцати лет, - закончил Карнер и угрюмо замолчал.
Лутатини нервно теребил свою черную бородку.
- Переписывались вы со своими родителями?
- Нет, вернее, почти нет. Только матери раза два писал. Просил ее не тревожиться за меня. Мать я очень любил.
- Допустим, что ваш протоиерей поступил с вами нехорошо, - задумчиво заговорил Лутатини, - но почему же вы питаете такую непримиримую ненависть ко всему духовенству всех религий?
Карнер встрепенулся, глаза стали колючими.
- Все одинаковы. Все торгуют именем божьим и спекулируют святыней. Вас нужно презирать уже за одно то, что вы оправдываете несуразный порядок жизни: кому - вожжи и бич в руки, а кому - хомут на шею.
Поднявшись, он быстро направился к машинному кожуху.
X
Капитан Кент имел в своем распоряжении просторный салон, а для всех остальных офицеров было отведено под кают-компанию небольшое помещение, расположенное с правого борта, против камбуза. Здесь столовались семь человек: три штурмана, три механика и радиотелеграфист. Здесь же и проводили свободное время за шахматной игрой или просто в беседах. Прислуживал им поваренок Луиджи, жадно прислушиваясь к их разговорам. А говорили они о войне, обсуждали депеши, получаемые судном по радиоаппарату. Иногда спорили по поводу того, на чьей стороне из воюющих государств останется победа. Яростнее всех спорил радист Викмонд, доказывая, что Германия будет разбита.
Так именно и следует с нею поступить! - выкрикивал он, сверкая глазами. - Это самая воинственная и самая империалистическая страна. Что будет с человечеством, если Германия выиграет войну? Она покорит Европу, но не остановится на этом. К ней перейдут колонии, принадлежащие Англии, Франции, Италии. А это значит, что в ее владениях окажется большая часть земного шара. А потом она занесет свой вооруженный кулак и над Америкой…
Его поддерживал в спорах второй штурман Капуан, крупный человек, с резкими чертами лица, украшенного пышными темно-русыми усами. Он воинственно сжимал волосатые кулаки, как будто сейчас же намеревался вступить в сражение со своим противником.
- Если бы только Аргентина объявила войну Германии, я бы добровольцем записался в армию.
Против Германии также были настроены второй и третий механики.
Им всем бесстрастно возражал первый штурман Сайменс:
- А разве Англия менее империалистическая страна? Она в своих объятиях - милых и ласковых, как щупальца спрута, - держит Канаду, большинство колоний в Африке, Индию с народонаселением в триста миллионов, Австралию и Новую Зелландию. Она захватила Гибралтар, Суэцкий канал, Баб-эль-Мандебский пролив. Все морские угольные станции, все лучшие стоянки для судов находятся также в ее распоряжении. А ее военно-морской бюджет - разве он ниже, чем в Германии? Тут - математика.
Грузный и неподвижный чиф держался нейтралитета. Он любил выпить и хорошо закусить. Для него ничего не стоило согласиться с любым мнением, лишь бы только ни с кем не спорить. Но иногда он удивлял собеседников своими взглядами на войну:
- Я не понимаю, зачем это люди дерутся? Идут друг против друга целыми нациями. Глупейшая скотина - и та не прибегает к такому способу разрешать недоразумения. Мы можем наблюдать среди них лишь в отдельных случаях драку. Но ни я и никто из вас не видел, чтобы целое стадо свиней, баранов, быков пошло против другого однородного стада. Нет этого даже и среди диких животных. Если и бывает схватка одиночек, то больше всего из-за обладания самкой. А культурное человечество, достигшее таких высот умственного развития, кажется, помешалось на кровопролитии. В чем суть дела?
Сайменс одобрительно похлопывал его по плечу.
- Это очень интересно, сеньор Сотильо. Продолжайте дальше.
Чиф сам же отвечал на поставленный им вопрос:
- Все это, мне кажется, происходит оттого, что среди животных нет ни царей, ни королей, ни парламентов. Заведи они у себя правительства и высокие учреждения, так сейчас же и у них начнется всеобщая потасовка. Хорошим примером тому могут служить муравьи. В каждой муравьиной кучке, которая представляет собою отдельное государство, есть царица. Этого достаточно, чтобы они повторяли ту же глупость, какую проделывает теперь человечество. У них так же государство сражается с другим государством, так же убивают своих противников. Сходство с человечеством идет еще дальше, муравьиное государство своих пленников превращает в рабов…
Однажды старший штурман спросил:
- Откуда это у вас, сеньор Сотильо, такие анархические взгляды?
Чиф испуганно посмотрел на Сайменса.
- Что вы, господь с вами! Я и понятия-то не имею об анархистах. Просто по глупости так рассуждаю.
- Впрочем, вы сказали много правды. Спросите любое из воюющих государств: Англию, Францию, Германию - почему они сражаются? Неизбежно последует ответ, что они защищают свое отечество. От кого же защищают они свое отечество? Где же нападающие? Об этом знает только правительство со своими дипломатическими кухнями.
- Вот-вот, это я и хотел сказать… - поддакивал Сотильо.
Сайменс облокотился на стол, положив голову на руки, и промолвил:
- А остальное население - это стадная треска, дешевая сельдь. Миллионы ее гибнут - неважно: новые миллионы народятся.
Лутатини слушал, сидя на люке трюма, рядом с камбузом.
Однажды ему удалось узнать, как относится администрация к своему капитану. Лутатини красил камбуз. Дверь в кают-компанию была открыта. Офицеры только что кончили завтрак и не расходились. Лутатини не только слышал их разговор, но и видел их лица.
Старший штурман спросил у поваренка Луиджи:
- Что сегодня на второе?
- Жареный гусь, - ответил тот.
- Опять то же самое! - воскликнул раздраженно Сайменс. - "Старик", вероятно, хочет всех нас в гроб вогнать. Пусть он чудачествует, как хочет, но зачем же нас пичкать гусиным мясом почти каждый день?
Загалдели другие офицеры:
- Мы скоро с ума сойдем от такой пищи.
- У меня редкая ночь проходит, чтобы я не видел во сне гусей.
- Я их возненавидел на всю жизнь.
- Я на ночь уши затыкаю, чтобы не слышать гусиного крика.
Сайменс продолжал:
- Сидит, как идол, в своем салоне и воображает себя доктором. Недавно мне целую лекцию прочитал о лечении водою. Потом начал хвалиться, что главное его призвание - быть медиком. Он будто бы и сейчас любого врача забьет. А если бы, говорит, мне пойти по этой линии, я давно бы занимал кафедру на медицинском факультете. У меня бы, говорит, могли быть ученые труды и разные открытия в области медицины. И тут же гордо заявил, что до него никто не додумался лечить запоры гусиным мясом. Провались ты, думаю я, со всеми своими гусями!
Все громко рассмеялись.
- Как это такой человек в капитаны попал? - спросил радист Викмонд.
- Очень просто - пайщиком состоит в пароходной компании, - сообщил Сайменс. - Он раньше командовал "Зарей". Всем известно, что он два раза это судно сажал на мель. Целый год сушился на берегу, а теперь опять вздумал плавать.
- Он начинает больных матросов угощать гусиным мясом, - вставил второй штурман Капуан. - За последнее время у нас на судне каждый день обязательно больные. Один или два матроса освобождаются от работы. Со "стариком" что-то неладное…
Никто из администрации не подозревал, какую шутку выкинули матросы над капитаном. Ему доставляло большое удовольствие лечить людей. Он мог с самым серьезным видом возиться с больным, расспрашивая его о признаках болезни, о наследственности, о прошлых недомоганиях. И его чрезвычайно радовало, если поставленный пациенту диагноз сходился с судовым лечебником. Тогда бульдожье лицо его расплывалось в широкую улыбку, а круглые глаза добродушно щурились. Он слегка похлопывал матроса по плечу и освобождал его на сутки от работы. Тут же призывал стюарда и отдавал распоряжение:
- Выдай больному матросу бутылку мадеры. Пусть парень подкрепится.
Если у больного оказывался при этом запор, то он получал еще порцию жареного гуся.
Но плохо было тем, болезнь которых не поддавалась определению. Капитан сразу ощетинивался, на лбу вздувались жилы, и роскошный салон содрогался от его хрипло громыхающего голоса:
- Симулянт! От работы вздумал увильнуть? Капитана надуть? Не удастся это тебе, мошенник! Я каждую клетку твоего организма вижу, как сквозь стекло! Вон отсюда, шарлатан!
Матрос вылетал из салона с такой поспешностью, точно за ним гналась злая дворняжка.
Рулевой Гимбо первый решил, что можно извлечь из этого выгоду. Он уговорил Прелата достать через стюарда из капитанской каюты судовой лечебник. Просьба его была уважена. Воспользовавшись свободным временем, он спустился в кубрик, уселся за стол и углубился в чтение книги. А когда выбрал для себя подходящую болезнь и выучил наизусть симптомы ее, он с благодарностью вернул лечебник обратно. На второй день, побывав у капитана, он на зависть другим выпивал портвейн и закусывал жареным гусем. Через день об этом знала вся команда. Тем же путем добывали себе лечебник, и каждый подробно выписывал признаки той или другой болезни. Чтобы некоторые не злоупотребляли этим, матросы и кочегары установили между собою очередь, по жребию. К "старику" ходили по одному - по два человека в день. На его вопросы теперь любой из них отвечал без запинки, как хорошо заученный урок, причем каждый, помимо указанной болезни, неизбежно жаловался на запоры.
Лутатини не знал, что матросы и его включили в очередь "больных". Накануне вечером они встретили его на баке и, передавая ему судовой лечебник, объявили:
- Заучите, друг, какую-нибудь, болезнь. Завтра вам идти к "старику". Вы-то уж сумеете наговорить ему.
Лутатини смущенно посмотрел на лица товарищей.
- Нельзя ли меня избавить от этого?
Матросы обиженно заворчали:
- Вы, значит, не с нами?
Заданный вопрос испугал его.
- Напрасно так думаете, друзья. Я на вашей стороне. Но я не могу заниматься обманом.
- А вы, сеньор Лутатини, действуйте на основании священного писания: "Какой мерой мерите, возмерится и вам". Разве честно поступил с вами капитан? И вы отплатите ему тем же.
Лутатини возразил:
- Тем более мне было бы противно получить от капитана бутылку вина и кусок жареного гуся.
К нему, сурово нахмурив брови, обратился угольщик Вранер:
- Господин тонкодушный! Чтобы совесть ваша была чиста, сделайте это ради своего ближнего. То, что получите от "старика", передайте мне. Вам дорогие кушанья и вина, наверное, дома надоели, а мне…
Лутатини, притиснутый в угол, растерянно пролепетал:
- Так, пожалуй, можно.
Он боялся матросов. Ведь благодаря им он избавился от смерти и жизнь его на корабле стала более или менее сносной. А вдруг они перестанут к нему благоволить? Тогда ему опять придется погибать в кочегарке, которая теперь казалась ему страшнее всякой каторги.
Утром он вымылся, переоделся в чистое донгери и отправился к "старику". Переступая через порог в роскошный салон, откуда в начале плавания так грубо его выставили, он смутился, как будто его уже уличили во лжи. Зачем он послушался матросов? Казалось, что они нарочно хотят довести его до последней черты унижения и позора. Капитан, сидевший в кресле в конце стола, спросил его:
- Больной?
Лутатини, неожиданно для самого себя, смело ответил:
- Да, сэр.
Капитан Кент ласково позвал его:
- Подойдите сюда поближе и расскажите, в чем дело.
Как будто не Лутатини, а кто-то другой, давно привыкший к вранью, заговорил за него. Лицо его стало скорбным, в голосе звучало отчаяние. Смущение исчезло, словно он всю жизнь тем только и занимался, что лицемерил.
Глядя в глаза капитана, он убежденно рассказывал:
- Я давно уже, с месяц назад, начал ощущать боль в правом подреберье и под ложечкой. Какая-то тяжесть в этой области, особенно после работы. А теперь болезнь стала проявляться в более резких приступах, причем она начинается внезапно, во всякое время, чаще всего в вечерние часы. Иногда этому предшествует сильное волнение. Бывали случаи, когда приступы наступали ночью, среди сна. Боль сначала появляется тупая, но она быстро усиливается до такой степени, что невозможно без стона ее выносить, и сопровождается тошнотой и рвотой. Тогда что-то сжимается в верхней части живота, словно диафрагма охвачена спазмой…
Бульдожье лицо капитана озарилось догадкой.
- Я, кажется, начинаю понимать, каким недугом вы страдаете. У вас печень не в порядке. Подождите немного - я сейчас вернусь.
Капитан встал и скрылся в глубине каюты. Скоро оттуда послышался шелест перелистываемой книги.
Через несколько минут он вернулся с победоносным видом.
- У вас при коликах боли отдают в спину, в правое плечо или, вернее, в правую лопатку, а не вниз, не правда ли?
- Совершенно верно, сэр.
Капитан задал еще несколько вопросов и, получив удовлетворительные ответы, весь просиял.
- Знаю, голубчик, знаю, в чем дело. Хе-хе-хе! От меня ни одна болезнь не скроется - ни в кишечнике, ни в печенке, ни в селезенке. Хе-хе! Я ее найду в человеческом организме лучше, чем любой английский сыщик преступника в Лондоне. Вы страдаете желчно-каменной болезнью. К счастью, у вас пока еще не начался воспалительный процесс: приступы болезни не носят затяжного характера и не сопровождаются лихорадкой. Значит, мы можем надеяться на полное выздоровление.
Лутатини, слушая капитана, внутренне торжествовал над своим врагом. За все время пребывания на корабле он впервые испытывал такое веселое настроение. Ему с трудом удавалось сдерживать себя от смеха.
- А как у вас работает кишечник?
- О, сэр, неважно! - воскликнул Лутатини и начал рассказывать о своих наблюдениях над собою.
Признаки другой болезни настолько оказались характерными, что капитан не стал даже заглядывать в судовой лечебник.
- Нисколько не сомневаюсь, что вы страдаете еще атоническим запором. Но от этого избавиться ничего не стоит. У меня на этот счет имеется свой собственный метод лечения, совершенно еще не известный медицине. Вы три дня подряд будете получать от повара порцию жареного гуся.
Он настолько остался доволен своим пациентом, что сам сходил в буфет и, передавая Лутатини бутылку хереса, великодушно заговорил:
- Это нисколько не повредит вашим болезням. Выпивайте по рюмке перед едой. А теперь идите и выздоравливайте. Если почувствуете себя хуже, то приходите опять. Для больных я всегда доступен.
Он обнял Лутатини за плечи и проводил до выхода в коридор. А того в это время так и подмывало разоблачить "доктора". Что будет, если он сейчас расхохочется прямо в лицо и расскажет, как его околпачивают матросы? Это будет самый чувствительный удар по самолюбию капитана. Он всю жизнь будет помнить об этом. Лутатини почувствовал, как закипает в нем кровь, возбуждая дерзость. В коридоре он оглянулся, но вспомнилась проклятая кочегарка, и в одно мгновение представился весь ужас, какой может обрушиться на его голову. Встретившись с вопросительным взглядом капитана, он жалко пробормотал:
- Спасибо, сэр.
На палубе его уже поджидал угольщик Вранер.
- Вот за это одобряю, - получив бутылку хереса от Лутатини, заявил он и пожал ему руку. - А как обстоит дело насчет закусочки?
- Три дня будете получать от повара гусиное мясо.
Вранер от удовольствия даже крякнул.
В обед снова пришлось встретиться с ним на люке за камбузом. Угольщик выпивал херес и закусывал жареным гусиным мясом. Лутатини в это время думал о себе. Его самого удивляло, как под влиянием окружающей среды, несмотря на свое сопротивление, он постепенно превращается в матроса. Поступки его мало чем отличаются от поступков других обитателей на корабле. Правда, он отказался от капитанских подарков, передав их угольщику, но этим только хотел прикрыть свой стыд перед командой. А сейчас, не удовлетворившись скудным обедом, он смотрел на Вранера с некоторой затаенной завистью.
- Посидите со мной, господин тонкодушный, - пригласил его угольщик, ухмыляясь и показывая редкие прокопченные зубы. - Не хотите ли выпить? Могу и жареным гусем поделиться. Нет? Ну, ладно. Житье богатым…
Из-под козырька рваной кепки насмешливо поглядывали серые глаза.
- Сижу вот, ем и думаю: сколько за одну минуту может народиться людей на всем земном шаре? Вероятно, много. А сколько умирает? Собрать бы их всех вместе, кому в эту минуту пришел конец жизни, - стариков, младенцев, молодых, среднего возраста. Одни умирают от болезни, других на войне убивают, кого разбойники режут, кто самоубийством кончает, а кто во время пожара гибнет. Всех их на одну площадь собрать. Одну только минуту посмотреть бы на них. Вот картина получится! Можно, пожалуй, с ума сойти. Как вы думаете, господин тонкодушный?
Лутатини, никогда раньше не думавший об этом, вздрогнул, словно впервые перед ним открылась страшная тайна жизни.
- Откуда это у вас такие дикие мысли?
Вранер ответил не сразу, задумчиво глядя на обширные воды океана.