Вот зеленый с золотом письменный стол
первый солнечный луч озарил,
И сыны Адама водят пером
по глине своих же могил,
Чернил не жалея, сидят они
с рассвета и до рассвета,
А дьявол шепчет, в листках шелестя:
"Мило, только искусство ли это?"И теперь, если к Древу Познанья мы
проберемся аж в Райский Сад,
И переплывем все четыре реки,
пока архангелы спят,
И найдем венки, что Ева сплела -
то все-таки даже там
Мы едва ли сможем больше постичь,
чем постиг наш отец Адам.
Перевел В.Бетаки
"In the Neolithic Age":
два параллельных перевода
1. В эпоху неолита
(пер. В. Бетаки)В кроманьонский дикий век бился я за устья рек,
За еду, за шкуры диких лошадей,
Я народным бардом стал, все, что видел, - воспевал
В этот сумрачно-рассветный век людей.И все ту же песнь свою, что и нынче я пою,
Пел я той доисторической весной.
Лед уплыл в морской простор. Гномы, тролли, духи гор
Были рядом, и вокруг, и надо мной.Но соперник из Бовэ обозвал мой стиль "мовэ",
И его я томагавком критикнул.
Так решил в искусстве спор диоритовый топор
И граверу из Гренель башку свернул.Тот гравер был страшно дик: он на мамонтовый клык
Непонятные рисунки наносил!
Но хорошее копье понимание мое
В сердце врезало ему по мере сил.Снял я скальпы с черепов, накормил отменно псов.
Зубы критиков наклеив на ремни,
Я изрек, разинув пасть: "Им и надо было пасть -
Я ведь знаю, что халтурщики - они!"Этот творческий скандал идол-предок наблюдал
И сказал мне, выйдя ночью из-под стрех,
Что путей в искусстве есть семь и десять раз по шесть,
И любой из них для песни- лучше всех!........................................................
Сколько почестей и славы! А боец-то был я слабый -
Времена мне указали путь перстом.
И меня назвали снова "Бард Союза Племенного",
Хоть поэт я был посредственный при том!А другим - всю жизнь забота: то сраженье, то охота…
Сколько зубров мы загнали! Счету нет!
Сваи в озеро у Берна вбили первыми, наверно!
Жаль, что не было ни хроник, ни газет!Христианская эпоха нас изображает плохо:
Нет грязнее нас, крикливее и злей…
Только мы и дело знали: шкуры скоро поскидали
И работать научили дикарей.Мир велик! И в синей раме замкнут он семью морями,
И на свете разных множество племен,
То, что в Дели неприлично, то в Рейкьявике обычно,
Из Гаваны не получится Сайгон!Вот вам истина веков, знавших лишь лосиный рев,
Там, где в наши дни - Парижа рев и смех:
Да, путей в искусстве есть семь и десять раз по шесть,
И любой из них для песни - лучше всех!
2. В неолитическом веке
(пер. М. Фромана)В те глухие времена шла упорная война
За еду, за славу и за теплый мех,
Клана моего певцом был я, и я пел о том,
Что пугало или радовало всех.Пел я! И пою сейчас о весне, что в первый раз
Лед бискайский погнала перед собой;
Гном, и тролль, и великан, боги страшных горных стран
Были вкруг меня, со мной и надо мной.Но нашел мой стиль "outre" критикан из Солютре, -
Томагавком разрешил я этот спор
И свой взгляд я утвердил на искусство тем, что вбил
В грудь Гренельского гравера свой топор.И, покончив с ними так, ими накормил собак,
А зубами их украсил я ремни
И сказал, крутя усы: "Хорошо, что сдохли псы,
Прав, конечно, я, а не они".Но, позор увидя мой, тотем шест покинул свой
И сказал мне в сновиденье: "Знай теперь -
Девяносто шесть дорог есть, чтоб песнь сложить ты мог,
И любая правильна, поверь!"И сомкнулась тишина надо мной, и боги сна
Изменяли плоть мою и мой скелет;
И вступил я в круг времен, к новой жизни возрожден,
Рядовой, но признанный поэт.Но, как прежде, тут и там делят братья по стихам
Тушу зубра в драке меж собой.
Богачи тех мрачных дней не держали писарей,
И у Берна наши песни под водой.И теперь, в культурный век, все воюет человек -
Бьем, терзаем мы друг друга злей и злей,
И высокий долг певца не доводим до конца,
Чтобы выучить работать дикарей.Мир еще огромный дом - семь морей лежат на нем,
И не счесть народов разных стран;
И мечта, родившись в Кью, станет плотью в Катмандью,
Вора Клепэма накажет Мартабан.Вот вам мудрость навсегда - я узнал ее, когда
Лось ревел там, где Париж ревет теперь:
"Девяносто шесть дорог есть, чтоб песнь сложить ты мог,
И любая правильна, поверь!"
Легенды о зле*
1.
Это рассказ невеселый,
Сумеречный рассказ.
Под него обезьяны гуляют,
За хвосты соседок держась:"В лесах наши предки жили,
Но были глупы они
И вышли в поля научить крестьян,
Чтоб играли целые дни.Наши предки просо топтали,
Валялись в ячменных полях,
Цеплялись хвостами за ветви,
Плясали в сельских дворах.Но страшные эти крестьяне
Вернулись домой, как на грех,
Переловили предков
И работать заставили всехНа полях - серпом и мотыгой
От рассвета до темноты!
Засадили их в тюрьмы из глины
И отрезали всем хвосты.Вот и видим мы наших предков
Сгорбленных и седых,
Копающихся в навозе
На дурацких полях просяных,
Идущих за гадким плугом,
Возящихся с грязным ярмом,
Спящих в глиняных тюрьмах
И жгущих пищу огнем.Мы с ними общаться боимся,
А вдруг да в недобрый час
Крестьяне придут к нам в джунгли,
Чтоб заставить работать и нас!Это рассказ невеселый,
Сумеречный рассказ.
Под него обезьяны гуляют,
За хвосты соседок держась.
2.
Ливень лил, был шторм суровый, но ковчег стоял готовый.
Ной спешил загнать всех тварей - не накрыла бы гроза!
В трюм кидал их как попало, вся семья зверей хватала
Прямо за уши, за шкирки, за рога, хвосты и за…Только ослик отчего-то пробурчал, что неохота,
Ну а Ной во славу божью обругал его: "Осел,
Черт отцов твоих создатель, твой, скотина, воспитатель!
Черт с тобой, осел упрямый!" И тогда осел вошел.Ветер был отменно слабый - парус шевельнул хотя бы!
А в каютах душных дамы от жары лишались сил,
И не счесть скотов угрюмых, падавших в набитых трюмах…
Ной сказал: "Пожалуй, кто-то здесь билета не купил!"Разыгралась суматоха, видит Ной, что дело плохо:
То слоны трубят, то волки воют, то жираф упал…
В темном трюме вдруг у борта старый Ной заметил черта,
Черт, поставив в угол вилы, за хвосты зверье тягал!"Что же должен я, простите, думать о таком визите?"
Ной спросил. И черт ответил, тон спокойный сохраня, -
"Можете меня прогнать, но… Я не стану возражать, но…
Вы же сами пригласили вместе с осликом меня!"
Перевел В. Бетаки
Томлинсон
В собственном доме на Беркли-сквер отдал концы Томлинсон,
Явился дух и мертвеца сгреб за волосы он.
Ухватил покрепче, во весь кулак, чтоб сподручней было нести,
Через дальний брод, где поток ревет на бурном Млечном пути.
Но вот и Млечный путь отгудел - все глуше, дальше, слабей…
Вот и Петр Святой стоит у ворот со связкою ключей.
"А ну-ка на ноги встань, Томлинсон, будь откровенен со мной:
Что доброе сделал ты для людей в юдоли твоей земной?
Что доброе сделал ты для людей, чем ты прославил свой дом?"
И стала голая душа белее, чем кость под дождем.
"Был друг у меня, - сказал Томлинсон, - наставник и духовник,
Он все ответил бы за меня, когда бы сюда проник…"
"Ну, то что друга ты возлюбил - отличнейший пример,
Но мы с тобой у Райских врат, а это - не Беркли-сквер!
И пусть бы с постелей подняли мы всех знакомых твоих -
Но каждый в забеге - сам за себя, никто не бежит за двоих!"
И оглянулся Томлинсон: ах, не видать никого,
Только колючие звезды смеются над голой душой его…
Был ветер, веющий меж миров, как нож ледяной впотьмах,
И стал рассказывать Томлинсон о добрых своих делах:
"Об этом читал я, а это мне рассказывали не раз,
А это я думал, что кто-то узнал, будто некий московский князь…"
Добрые души, как голубки, порхали над светлой тропой,
А Петр забрякал связкой ключей, от ярости сам не свой:
"Ты читал, ты слыхал, ты узнал, молвил он, - речь твоя полна суеты,
Но во имя тела, что было твоим, скажи мне, что сделал ты?
И вновь огляделся Томлинсон, и была вокруг пустота.
За плечами - мрак, впереди, как маяк, - Райские врата.
"Я полагал, что наверное так, и даже помню слегка,
Что писали, будто кто-то писал про норвежского мужика…"
"Ты читал, представлял, полагал - добро! Отойди-ка от Райских Врат:
Тут слишком тесно, чтоб так вот торчать, болтая про все подряд!
Речами, что одолжили тебе соседи, священник, друзья,
Делами, взятыми напрокат, блаженства достичь нельзя!
Пошел-ка ты, знаешь, к Владыке Тьмы, изначально ты осужден,
Разве что вера Беркли-сквера поддержит тебя, Томлинсон!"............................................................
Вновь за волосы дух его взял и от солнца к солнцу понес,
Понес его к главному входу в Ад, сквозь скопища скорбных звезд.
Одни от гордыни красней огня, другие от боли белы,
А третьи черны, как черный грех, незримые Звезды Мглы.
Где путь их лежит, не сошли ли с орбит - душа не видит ничья,
Их мрак ледяной отрезал стеной от всех пространств Бытия!
А ветер, веющий меж миров, просвистал мертвеца до костей,
Так хотелось в Ад, на огонь его Врат, словно в двери спальни своей!
Дьявол сидел меж отчаянных душ (а был их там легион!)
Но Томлинсона за шлагбаум впустить отказался он:
"Ты разве не слышал, что антрацит дорожает день ото дня?
Да и кто ты такой, чтобы в пекло ко мне лезть не спросясь меня?!
Ведь как-никак я Адаму свояк, и вот - презренье людей
Терплю, хоть и дрался за вашего предка с наипервейших дней!
Давай, приземлись на этот шлак, но будь откровенен со мной:
Какое зло ты творил, и кому в жизни твоей земной?"
И поднял голову Томлинсон, и увидал в ночи
Замученной красно-кровавой звезды изломанные лучи.
И наклонился вниз Томлинсон, и разглядел во мгле
Замученной бледно-молочной звезды свет на белом челе…
"Любил я женщину, - молвил он, - и в грех меня ввергла она,
Она бы ответила за меня, если истина Вам нужна…"
"Ну, то, что ты не устоял - отличнейший пример,
Но мы с тобой у Адских Врат, и тут - не Беркли-сквер!
Да пусть бы мы высвистали сюда хоть всех потаскушек твоих,
Но всяк за свой отвечает грешок, а по твоему - одна за двоих?"
Был ветер, веющий меж миров, как нож ледяной впотьмах…
И начал рассказывать Томлинсон о грешных своих делах:
"Я раз посмеялся над верой в любовь, два раза - над тайной могил,
Я трижды Богу шиш показал и почти вольнодумцем прослыл!"
Дьявол подул на кипящую душу, отставил и молвил так:
"Думаешь, мне уголька не жаль, чтобы жарить тебя, дурак?
Грешки-то грошовые! Экий болван!
Ты не стоишь и меньших затрат,
Я даже не стану будить джентльменов, что на жаровнях спят!"
И огляделся Томлинсон, и страшна была пустота,
Откуда летели бездомные души, как на маяк, на Врата.
"Так вот я слыхал, прошептал Томлинсон, - что в Бельгии кто-то читал,
О том, что покойный французский граф кому-то такое сказал…"
"Слыхал, говорил, читал - к чертям! Мне б что-нибудь посвежей,
Хоть один грешок, что ты совершил ради собственной плоти своей!"
И тряся шлагбаум, Томлинсон в отчаянье завопил:
"Ну впусти же: когда-то супругу соседа, кажется, я соблазнил!"
Ухмыльнулся Дьявол, и взяв кочергу, в топке пошуровал:
"Ты в книжке вычитал этот грех?"
- "О, да," - Томлинсон прошептал.
Дьявол подул на ногти, и вот - бегут бесенята толпой:
"На мельницу хнычущего мудака, укравшего облик людской!
Прокрутите его в жерновах двух звезд, отсейте от плевел зерно:
Ведь Адамов род в цене упадет, если примем мы это говно!"
Команды бесят, что в огонь не глядят и бегают нагишом,
И особенно злы, что не доросли, чтоб заняться крупным грехом,
Гоняли по угольям душу его, все в ней перерыли вверх дном,
Так возятся дети с коробкой конфет, или с вороньим гнездом.
Привели обратно - мертвец не мертвец, а клочья старых мочал.
"Душу, которую дал ему Бог, на что-нибудь он променял:
Мы - когтями его, мы - зубами его, мы углями его до костей -
Но сами не верим зенкам своим: ну нет в нем души своей!"
И голову горько склонив на грудь, стал Дьявол рассуждать:
"Ведь как-никак я Адаму свояк, ну как мне его прогнать?
Но тесно у нас, нету места у нас: ведь мы на такой глубине…
А пусти я его, и мои же джентльмены в рожу зафыркают мне,
И весь этот дом назовут Бардаком, и меня будут лаять вслух!
А ради чего? Нет, не стоит того один бесполезный дух!"
И долго Дьявол глядел, как рванина бредила адским огнем…
Милосердным быть? Но как сохранить доброе имя при том?
"Конечно, транжирить мой антрацит и жариться вечно б ты мог,
Если сам додумался до плагиата…"
- "Да, да!!!" - Томлинсон изрёк.
Тут облегченно Дьявол вздохнул: "Пришел ты с душою вши,
Но все же таится зародыш греха в этом подобье души!
И за него тебя одного… как исключенье, ей-ей…
Но… ведь я не один в Аду господин: Гордыня грехов сильней!
Хоть местечко и есть там, где Разум и Честь… (поп да шлюха всегда тут как тут)
Но ведь я и сам не бываю там, а тебя в порошок сотрут!
Ты не дух и не гном, - так Дьявол сказал, - и не книга ты и не скот…
Иди-ка ты… влезь в свою прежнюю плоть, не позорь ты земной народ!
Ведь как-никак, я Адаму свояк! Не смеюсь над бедой твоей,
Но если опять попадешь сюда - припаси грешки покрупней!
Убирайся скорей: у твоих дверей катафалк с четверкой коней,
Берегись опоздать: могут труп закопать, что же будет с душонкой твоей?
Убирайся домой, живи как все, ни рта, ни глаз не смыкай,
И СЛОВО МОЕ сыновьям Земли в точности передай:
Если двое грешат - кто в чем виноват, за то и ответит он!
И бумажный бог, что из книг ты извлек, да поможет тебе, Томлинсон!"
Перевел В. Бетаки