божественного помазанника из дома Давидова, возникает лишь тогда, когда является потребность в национальном освобождении – в эпоху распадения и разрушения "дома Давидова". Пока царство было цело и независимо и пока во главе его стоял живой царь, – народ видел в нем помазанника Божия и уповал на его коней и на его колесницы. Пророки проповедовали не славу, а разрушение такого царства. В самом пленении вавилонском и после него мессианические верования в тесном смысле развиваются не сразу и не сразу делаются общим достоянием. Многие видели в прежних царях главных виновников бедствий народных и в самом основании царской власти усматривали узурпацию царственных прав Ягве – отпадение народа от его единого истинного Царя (I Ц. 8). Но с другой стороны, по своему религиозному содержанию мессианизм был бесконечно шире идеала земного царства "сына Давидова": политический мессианизм, получивший впоследствии одностороннее развитие, был легко способен питать национальные страсти и вести не только к конечному разорению "дома Иакова", но и к затемнению идеала религиозного.
Истинный религиозный идеал Израиля есть идеал царства Божия, осуществляющегося на земле через избранный народ и предзаложенного в союзе живого Бога с этим народом. В таком союзе Бог открывается Израилю, сообщает ему Себя; сам Израиль "помазан" Богом на царство, и Дух Божий почиет на нем, наставляет его в его путях, учит его богопознанию и ведет его к высшей цели. Это идеал чисто религиозный, проникающий собою всю веру Израиля: в минуты величайшего национально–религиозного одушевления Израиль находит его в своей вере и стремится провести его в жизнь; в своих праотцах, в своих героях и вождях, в своих царях и пророках, в своем первосвященнике – он видит "помазание" свыше, воплощение или залог своего союза с Богом, от которого он ждет полноты благ. В этом смысле можно сказать, что все
– 226 –
священное Писание проникнуто мессианической верой. Вся история Израиля изображается в нем, как история союза Божия с праотцами и народом еврейским. Старинный метод истолкования отдельных священных текстов Ветхого Завета в смысле мессианических предсказаний и прообразов является нам искусственным и неправильным не потому, чтобы Ветхий Завет не был проникнут верою в царство Божие, но именно потому, что он проникнут ею весь, в своем целом, а не в отдельных текстах. Отрывая их произвольно от целого и вкладывая в них чуждый им смысл путем всевозможных ухищрений и натяжек раввинического или александрийского толкования, средневековая эксегеза всего более способствовала затемнению смысла и ложной оценке Ветхого Завета; и эта ложная оценка и предубеждения, с нею связанные, нередко препятствуют для многих правильному историческому и нравственному пониманию великой книги. Чтобы понять мессианический смысл Ветхого Завета и его отношение к христианству – новозаветному мессианизму, выросшему на его почве, необходимо рассматривать религиозную историю Израиля в ее целом.
III
Есть основные религиозные понятия, которые встречаются в большинстве религий: таковы понятия божества, загробной жизни, искупления, жертвы и т. д., хотя, конечно, все зависит от содержания, которое влагается в эти общие формы. Понятие союза Бога с людьми, с народом или государством, ему поклоняющимися, составляет обычное явление в теократических государствах древности. Общество может преуспевать и совершенствоваться лишь в союзе с тем, что оно признает нормой совершенства. Общественный строй, право и нравственность утверждаются на религиозном основании, и все отправления государственной жизни освящаются религией. Национальные боги суть отцы и цари своих народов, хозяева их земли, их стад, их имущества, их городов и сел. Они связаны со своими людьми исключительными союзами, поддерживаемыми жертвами и культом; они ратуют за своих подданных против других богов и народов, помогают своим,
– 227 –
хотя и наказывают их за неверность и преступления. Слава и победа, сила и могущество князей есть сила и слава их богов, а поражения и бедствия народов – небесная кара. Цари в древних теократиях суть помазанники богов, их представители, их сыны. Местами, как в Египте, они сами поклонялись собственному изображению. Сан их был всюду священным. Как видимое воплощение той духовной, нравственной силы, которая связывает народ в одно солидарное целое, царь относится к божественному порядку, представляет богов перед своим народом, и вместе он представляет народ в его единстве перед его богами. Он есть и священное лицо и священник. В царях олицетворяется союз богов с царствами и народами; они суть сыны неба, сыны солнца, сыны богов по преимуществу.
У семитов с их интенсивной религиозностью, с их тенденцией к монолатрии союз Бога с человеческим обществом понимался особенно тесным образом, и религия становилась формою национального самосознания. Древне–семитский род, или клан, сознавал себя единым физическим и нравственным телом: единство крови, в которой видели физическую основу жизни, соединяло родичей между собою, и этому единству крови соответствовало единство духа, единство богов, с которыми люди соединялись посредством жертв и посредством жертвенной, евхаристической трапезы. Всякий чувствовал себя членом высшего организма, к которому он принадлежал через семью, род, клан, племя, или народ; и все эти союзы, входившие в состав одной общественной системы, являлись как бы естественными единицами, соподчиненными и связанными между собою, причем они олицетворялись как реальные существа и носили собственные имена: Моав, Амон, Едом, или Израиль, Иуда, Гад – суть имена собственные. Собирательное сознание в этих племенах и коленах так интенсивно, что получает личную форму.
Всякий член какого‑либо из этих общественных организмов по самому рождению своему поставлен в определенные отношения родства ко всем другим членам, и этим положением человека в естественной системе определяется все его право. Он сознает себя не иначе как в этой системе, и только в ней он сознает себя вполне,
– 228 –
находя в ней восполнение своей индивидуальной жизни: в ней заключается то целое, которому он принадлежит, к ней относится он сам и все то, что ему принадлежит и что через него также относится к целому, – его семья, его рабы, самый его скот и имущество. К этому же целому oтносятся и самые боги его семьи, рода и племени. А потому лишь в этой системе человек находит свою религию, – сознание той высшей духовной реальности, которая состоит с ним в естественном союзе через его род и племя: истинный союз есть союз кровной, родовой солидарности. Между светской и религиозной общиной, разумеется, нет и не может быть различия. В самом Израиле подобное различие намечается разве лишь при иноземном владычестве, после падения национального царства. Но и впоследствии сохраняются черты прежнего строя, где церковь есть народ Божий, а народ – естественная церковь, священный и вместе кровный союз. Культ есть прежде всего общее дело, первая из функций организованного общества; индивидуальное отношение к Ягве, Богу Израилеву, немыслимо вне отношения социального вследствие самой солидарности членов данного естественного общества. Грех одного может навлечь кару на всех, если он не очищен, не искуплен или не прощен; наоборот, одна жертва или заслуга одного перед Богом может иметь общее, всенародное значение.
Бог – глава общественного строя, невидимый начальник рода и племени, его вождь, его судья, его отец. И там, где из союза, родов образуются народы, боги остаются их князьями и отцами; если Израиль есть сын Ягве, то иноплеменники суть "сыны" и "дщери" других богов, как, например, Моав есть сын Хемоша. В лице богов народы, как Едом или Ассур, сознают свое единство, свое единое существо, единую душу; они отожествляют свое дело с делом Божиим и видят знамения в событиях народной жизни, в обильной жатве или неурожае, эпидемиях, нашествиях врагов, победах и поражениях. Многобожие не было первоначальной формой культа богов, ибо хотя семиты и признавали существование многих богов и демонов, но в каждом роде и племени культ, естественно, сосредоточивался на немногих из них, иногда на двух: боге и богине. Государство, как союз родов и колен, могло иметь более сложный пантеон, в котором бог
– 229 –
господствующего племени либо возвышался над другими богами, либо сливался с ними. В государстве бог делается царем (мелек' – Молох), а в связи с переходом от кочевого состояния к оседлости становится собственником, хозяином земли, ее господином или баал'ом, причем владычество его имеет определенные местные границы. Богиня мать отожествляется с производящими силами земли, и ее союз с богом освящает и олицетворяет собою союз бога с его землей и народом. В других странах и народах господствуют "чужие" боги и хозяева, а безводная пустыня с ее хищными зверями, с ее оборотнями и призраками остается во власти бесов, джинн'ов или "волосатых" демонов, как Азазель и Лилит. Бог есть бог своего народа, его царь, его домовладыка, и народ есть народ своего бога, его дом и наследие, его сын и служитель. Национальное царство есть божье царство, т. е. царство национальных богов, и цари суть сыны и ставленники богов. Отсюда вера в вечное царство Богом поставленного царя, т. е. вечность его династии.
IV
Таким образом, среди семитов бог народа понимается как его отец, его царь, хозяин его земли, иногда даже как супруг своей общины: во всех этих представлениях сказывается идея тесного, интимного союза. Особенность Израиля в отличие от других семитских народов, от всех народов вообще состояла не в том, что он чтил Бога как отца, царя или владыку и считал себя его народом, а в его этическом монотеизме, т. е. в том, какого Бога он чтил. Особенность Израиля заключалась в его единобожии и в самом существе его Бога, который раскрылся в сознании его пророков как единый Дух истины, Создатель неба и земли, всесильный и всеправедный.
Вера в грядущую славу Израиля была столь же исконной, как вера в Ягве. Религия и патриотизм имели один источник, в котором черпали и пророки и национальные герои Израиля, вдохновлявшиеся духом Ягве на свои
– 230 –
подвиги. Ручательством грядущего торжества служил завет Бога с праотцами и само святое имя Ягве, открытое народу со времен Моисея (Исх. 6, 1) и живущее в Израиле; материальными залогами союза с ним служили сперва скиния и ковчег, в котором хранились священные камни завета, затем, в эпоху царей, – храм и престол Давида, а впоследствии – закон и пророки. Слава Израиля есть слава Ягве: Его небесная слава, как облако осенившая скинию, должна наполнить видимым образом храм; Его силою должны быть покорены Израилю все народы, и земля должна принести верным избранным Его чудесное изобилие и благоденствие; Его законом и разумом должен править царь, Его державный помазанник, Его Сын. Ягве прославится в своем народе. По–видимому, между этим национально–религиозным идеалом царства Давида и евангелической проповедью царства Божия лежит целая бездна: но эта бездна заполняется духовным существом единого вечного Бога Израиля, которое уясняется ему по мере его нравственного роста.
Однобожие в религии Ягве следует признать изначальным. Характерно, что самого слова "богиня" нет в еврейском языке. Правда, сохранилась память о тех отдаленных временах, когда самая вера Ягве еще не господствовала среди сынов Израиля (напр., Иис. Н. 24, 14 или Иез. 20, 7 сл., 23, 7) и самое имя Его не святилось среди них (Исх. 3, 13 и особенно 6, 2). Но с самого рождения своего, с тех пор как Моисей собрал его из родственных колен, Израиль не знал другого Бога, кроме Ягве, и чтил Его как своего Бога и Бога своих отцов. Правда, и в исторические времена мы находим в Израиле следы двоеверия, т. е. остатки языческих верований, сохранившихся в частных и семейных культах наряду с верой Моисея: таковы культы семейных терафимов, культы мертвых и другихелохимов, "которым отцы служили за Евфратом и в Египте". Это двоеверие было побеждено лишь очень поздно, когда религия Ягве посредством своей торы (закона) подчинила себе не только общественную, но и частную жизнь Израиля; но все же в своем целом Израиль никогда не имел другого национального Бога, кроме Ягве. "Я еcмь Ягве, Бог твой, который вывел тебя из
– 231 –
Египта, да не будут тебе боги другие, кроме Меня" – такова первая древняя заповедь, данная Господом на Синае, заповедь, которую исполнил Израиль, несмотря на свои многочисленные отступничества. Древнесемитские елохим' (множ.) обратились в бене елохим' "сынов" и служителей, ангелов Божиих, и прежнее собирательное имя их сделалось именем единого Бога.
Наряду с единством Ягве отличительную особенность веры Израилевой составляет и самое духовное существо Его, как Оно раскрылось в сознании пророков. Соответственно Ему и все религиозные отношения Израиля к Богу получают в его истории новый нравственный смысл, новое единственное и своеобразное значение.
Мы не можем останавливаться на рассмотрении того сложного исторического процесса, путем которого развилось религиозное сознание еврейского народа. Во всяком случае основное начало этого процесса, несомненно, представляется именно так, как оно изображено в священном Писании евреев: их религиозная история определяется откровением Божества через пророков. Какова бы ни была наша личная оценка этого откровения, будем ли мы видеть в нем иллюзию или действительное явление Божества, мы должны признать в таком откровении реальный психологический факт: пророки переживали его, испытывали его, – в этом убедится всякий, кто знает их писания, как бы он ни объяснял себе их душевное состояние. Пророки сознавали Бога, слышали, ощущали Его, и это необычайно живое, конкретное, интенсивное богосознание составляет их отличительную особенность, без которой нельзя понять религиозную историю Израиля. Бог не был для них предметом умозрения; Он был предметом религиозного опыта, предметом непосредственного сознания. Они видели и слышали Его, ощущали в себе Его дух, Его слово, Его силу. Для них Он был бесконечно реальнее, сильнее мира и их собственной души; проникнутые Им, они словом и делом являли, открывали, показывали Его другим, убеждая этим других в Его силе и правде, сообщая другим то сознание, которое их переполняло. Слово Божие слышалось в их устах, "подобное огню и подобное молоту, разбивающему скалу" (Иер. 23, 29); сила этого слова не изнемогла в течение веков и чувствуется и теперь.
– 232 –
Но замечательное дело, это богосознание, эта глубокая интенсивная религиозность не только не парализовала развития человеческой личности и личного человеческого самосознания, но, наоборот, способствовала этому развитию, которое совершилось в Израиле ранее, чем где‑либо. Бог, сознаваемый в Его превозмогающей реальности, правде и силе, и человек в его самоутверждающейся личности составляют как бы два полюса ветхозаветной религиозной жизни. Израиль, борющийся с Богом и выходящий из этой борьбы хромым, но не побежденным, – вот величавый образ еврейской истории (Б. 32, 28, 30). В Израиле Бог говорил с человеком лицом к лицу; сознание Божества становилось видением, и притом видением до такой степени живым и реальным, что человек не знал, куда уйти от лица Божия, – лица, перед которым "горы таяли" как воск и тряслись основания вселенной. Пророк видел Бога в природе и в истории. И с этим Богом боролся и состязался человек!
Для внешнего поверхностного взгляда такие видения суть иллюзии и галлюцинации, а борьба с ними – борьба с призраком. Но кто вчитается внимательно в писания пророков, кто отдаст себе ясный отчет в душевном состоянии, выражающемся в них с такою яркостью и силой, тот почувствует полноту потенцированного сознания, в котором говорит пророк, и ту высшую степень нравственной реальности, какую имеет для него то, о чем он говорит. Откровение, которое он испытывает, не есть умозрение созерцательного мистицизма; видения, которые ему являются, не суть грезы распаленной чувственности. Это – непосредственные выражения того духа, который его переполняет, выражения единственно соответственные и верные. Поэтому образы, в которых он говорит, так прекрасны и вместе так реальны. Сознание действительности и личное самосознание не только не подавляется в пророке его богосознанием, а, наоборот, проясняется и потенцируется им, усиливается в своей яркости. Отсюда – изумительный реализм пророков, реализм психологический и практический, который так поражает читателя в Ветхом Завете, особенно в сравнении с священными книгами других народов.
Живое сознание родовой, а затем и национальной солидарности, столь свойственное Израилю, имеет в религии свое средоточие. Субъект религии есть народ Божий
– 233 –