Иногда, впрочем, торопившийся велосипедист вместо ответа предпочитал просто отмахнуться.
Время от времени в толпу сзади врезался особенно нетерпеливый автомобиль, который раздраженным ревом расчищал себе дорогу, ослепляя людей гигантскими прожекторами.
- Доктора едут! Доктора! - говорили в толпе.
- Гляди! Гляди! Это вон знаменитый профессор из Нью-Йорка.
- Который? Который?
Толпа, подобно реке, текла по шоссе и как бы вливалась в озеро - в огромную толпу, собравшуюся у торжественных ворот загородного дворца миллиардера Джона Эдуарда Рингана - золотого короля, самого богатого человека в Калифорнии.
Здесь был целый стан. У дороги валялись мотоциклетки и велосипеды, владельцы которых похаживали тут же или сидели в траве, покуривая трубочки. Мужчины и женщины самого разнообразного вида, лавочники, конторщики, рабочие, нищие - все толпились у огромных чугунных ворот с золотыми львами и все смотрели на ярко освещенные окна дворца и в особенности на два окна менее яркие, озаренные каким-то таинственным красноватым светом. В ярко освещенных окнах мелькали тени, так что со стороны можно было подумать, что в доме Рингана происходит какое-нибудь торжество.
Но по настроению толпы и по тревожным лицам людей, входивших и выходивших из ворот, сразу можно было угадать, что происходит что-то, правда, очень важное, но далеко не веселое.
Сторож, стоявший у ворот, имел весьма таинственный вид и пренебрежительно отвечал на беспрестанно задаваемые ему вопросы:
- Не орите, вы!.. Не то велю вас всех отсюда гнать в шею.
- Фу какой важный!
- А вот дождетесь!
- Но неужели он не переменил своего решения?
- Ведь это же небывалый случай!
- Это первый случай в истории Америки!
- По-моему, это шутка!
- Какая же шутка, когда всюду объявлено.
- Пять миллиардов.
- И вдруг я...
- Ого! Не по чину захотел!
- Каково родным-то!
И все поглядывали друг на друга, словно стараясь угадать, кто тот счастливец, кому достанется по жребию огромное наследство Рингана.
- Говорят, он непременно хочет сам вынуть жребий, чтоб перед смертью повидать своего наследника.
- А зачем же представители от населения?
- Ну, чтоб все было правильно.
- Уж очень много народу в Фриско. А ведь выиграть только один может.
- Его счастье будет.
- Эх, кабы мне!
И все снова с надеждою глядели на два таинственных окна, за которыми, как все знали, лежит умирающий миллиардер.
- Уж все билетики, говорят, заготовлены и в урны сложены. Три урны. Из каждой урны по билетику, а потом из трех один.
- Он бы хоть на троих разделил!
- Не хочет!
- Ну, а сын его?
- Что ж сын. Из себя, небось, выходит. На него тоже билетик положен.
- Сердит он на сына.
- За что?
В это время вдали на шоссе послышался шум и бешеный рев автомобильной сирены.
Люди с ругательствами разбегались перед мчавшимся автомобилем, который, видимо, вовсе не заботился о безопасности пешеходов.
Машина с воем и ревом устремилась к воротам дворца.
Какой-то человек, высунувшись из окна автомобиля, крикнул что-то сторожу, и тот вдруг кинулся отворять ворота.
- Сын Рингана! Томас Ринган! - пронеслось в толпе.
Автомобиль въехал в ворота и, шурша по гравию, понесся к подъезду.
- То-то рожа у него больно кислая.
- Еще бы! Пять миллиардов!
- Да! На дороге не валяются!
IV. Золотой король
Покуда у ворот дворца собравшиеся люди толковали о наследстве, покуда корреспонденты газет нервно расхаживали около своих велосипедов и мотоциклеток, готовые каждую секунду помчаться в редакцию с каким-нибудь "последним известием", вот что происходило в одной из гостиных роскошного дворца странного миллиардера.
На голубом атласном диване сидела очень красивая молодая женщина, одетая в черное шелковое платье, и нервно играла нитью жемчуга, два раза обвивавшею ее шею. Перед женщиной стоял высокий, прямой, как палка, седой джентльмен в черном сюртуке и курил сигару, заботясь о том, чтобы пепел с нее не упал на ковер раньше времени. Американцы любят курить сигары так, чтобы пепел не падал возможно дольше, а иногда устраивают даже состязания, кто сумеет удержать пепел дольше всех.
- Вы поймите, мистер Томсон, - говорила дама, - ведь это же чудовищное, неслыханное самодурство. Лишить наследства своего сына и назначить наследником по жребию одного из граждан города Сан-Франциско... Это... это... возмутительно! Я не нахожу слов... Это варварство какое-то... Томас - его сын - участвует в жеребьевке наравне с какими-то грузчиками и зеленщиками... Я не могу!.. Я умру!.. Сам!.. Сам!.. Где он?.. Сам!..
В гостиную просунулась широкая рожа негра.
- Сам, дайте мне воды... только очень холодной. Нет! Холодного шампанского! Скорей! Да, мистер Томсон. Я глубоко возмущена... Ну, пусть он сердит на меня, за то, что я не уберегла Эдуарда... Ну, чем же я виновата?.. И потом... это было так давно! Я, правда, всегда подозревала, что старик на меня сердится, но я никак не могла предполагать, что ненависть его так глубока, что он вздумает мстить нам так жестоко. Из любви к внуку лишить наследства сына! Я не знаю... как назвать это!.. Мистер Томсон! Неужели нет закона, который запрещал бы подобное самодурство?.. Я уверена, что такой закон должен существовать. Нельзя же позволять людям совершать такие злые, мерзкие поступки.
Джентльмен покачал головой.
- Поскольку мистер Ринган находится в здравом уме и твердой памяти...
- Какой же здравый ум?..
- Однако все самые лучшие психиатры...
Негр вошел в комнату с бокалом шампанского на подносе. На том же подносе лежала телеграмма.
Молодая женщина схватила депешу и быстро проглядела ее. Она вздрогнула.
- Прочтите! - сказала она мистеру Томсону взволнованно и испуганно.
Тот стал читать, и брови его при этом поднимались все выше и выше. Однако он не забывал коситься на сигарный пепел.
- Гм... приостановить жеребьевку хотя бы на час! - произнес он. - Легко сказать...
- В чем дело?... Почему он это просит?
- Может быть, он...
Мистер Томсон осекся и посмотрел на негра, который почтительно стоял с полным бокалом на подносе.
- Вон! - крикнула ему мистрис Ринган.
Сам мгновенно вылетел из гостиной и, очутившись за дверью, для успокоения осушил бокал.
- Я думаю, мистрис Ринган, что Томас, пока он ехал из Нью-Йорка, ничего не знал о жеребьевке. Приехав теперь во Фриско...
- Эта телеграмма еще с дороги.
- Ну, он мог, конечно, узнать и в дороге об этом... Естественно, что он просит подождать... Может быть, он надеется еще как-нибудь уговорить отца.
- Эго невероятно. Он знает его характер. Знает, что отец не может ему простить того же самого, чего он не может простить и мне. Но как приостановить жеребьевку? Это нужно сделать!
Мистер Томсон пожал плечами.
- Я попробую поговорить с врачами, - сказал он.
- Да, да... пожалуйста.
Старый джентльмен слегка поклонился и, осторожно держа сигару, направился к двери. Когда он растворил ее, мистрис Ринган увидала, как по огромному, ярко освещенному залу лакеи катили какие-то странные барабаны, поставленные на тележки с резиновыми шинами. То были три урны, одна из которых в недрах своих таила имя будущего миллиардера.
Молодая женщина упала на диван и от досады расплакалась.
Мистер Томсон шел между тем по залу, озираясь по сторонам. Публика, находившаяся в зале, на этот раз представляла довольно странное зрелище. Возле громадной двери на террасу стояли три представителя от населения, окруженные адвокатами, членами муниципалитета и наиболее ловкими журналистами, сумевшими с помощью "чаевых" проникнуть во дворец умирающего миллиардера.
Представители населения были: Тфайс - колбасник, мистер Кроунс - часовщик, и Джек - полувор, полунищий. Тфайс был толстый человек, с почтительным удивлением глядевший на окружающее его великолепие; Кроунс, похожий на аиста, мрачно и уныло ковырял во рту зубочисткой; а Джек, веселый парень, хихикал потихоньку в кулак от удовольствия. Он был, видимо, доволен, что влип в такую интересную историю.
В другом углу зала сидела группа обиженных дальних родственников. Они, хотя особенно и не могли надеяться на наследство, однако обижались уже на то, что Ринган не захотел выделить их из общей толпы санфранцискских граждан.
- Ну, на сына он зол, а мы при чем?
- Хотел его наказать, оставил бы нам.
- Я всегда говорила, что он бессердечный человек. Совершенно бессердечный!
- Ну, уж это разумеется!
Особою группою держались доктора. Среди них стоял приехавший из Нью-Йорка знаменитый профессор и, презрительно кривя рот, пожимал плечами.
- Если бы я знал, - говорил он, - что придется иметь дело с таким самодуром, я бы не приехал... Я не могу мчаться сломя голову четверо суток в экспрессе, чтоб потом мне предпочли какого-то горохового шута...
- Чорт знает что! - говорили почтительно другие врачи. - Это в самом деле возмутительно.
- Если бы я был мальчишкой...
- Ну, тогда другое дело...
- А то ведь я... Я бросил все свои дела... университет... лекции... Я не понимаю!
К этой группе подошел мистер Томсон.
- Скажите, мистер Бумбинг. - обратился он почтительно к знаменитому врачу, - как вы полагаете, можно ли было бы отложить жеребьевку еще на час?.. Дело в том, что сын мистера Рингана очень просит об этом... Он телеграфировал... Он едет.
- При чем тут я?.. Он не желает со мною разговаривать... Обратитесь к этому... индейцу какому-то...
- Но по вашему мнению...
- Я уже говорил свое мнение... Но я не могу высказаться вполне определенно, пока я его основательно не исследую.
- А он не дается, - ввернул молодой врач.
- Да... Он, изволите ли видеть, больше доверяет какому-то индейскому колдуну... Ну и пусть... пожалуйста... Я только удивляюсь...
- Но вы все же полагаете?..
- Он может умереть с минуты на минуту.
- Но почему он все-таки откладывает жеребьевку?
- Он уже не откладывает... Видите, урны стоят у его дверей.
- А почему он откладывал до сих пор?
- Не знаю.
- По каким-то своим соображениям! Чего-то все ждал!..
- А если сказать, что сын его просит?
- Нет, нет... Он не может слышать его имя. Он страшно рассердится.
Мистер Томсон поглядел на урны и покачал головой. Потом он снова покосился на сигару. Она уже сгорела почти наполовину, а голубой пепел все еще не падал.
* * *
В огромной спальне миллиардера был полумрак.
Лишь возле его кровати горела маленькая электрическая лампочка с красным шелковым абажуром, и этот таинственный красный свет привлекал внимание людей, толпившихся у ворот дворца.
Джон Эдуард Ринган, золотой король, самый богатый человек в Калифорнии, лежал на широком ложе под балдахином, обложенный подушками и вытянув свои длинные худые руки на голубом шелковом одеяле. Лицо его было бледно и сурово. Копна седых волос обрамляла высокий лоб, серые строгие глаза пристально смотрели на сидевшего возле постели прямо на ковре старого, пестро разрисованного индейца.
Индеец сидел неподвижно, приложив ухо к большой, причудливой формы раковине. Он словно прислушивался.
- Вот, вот... она приближается... Вот пролетела мимо великой Звезды Ягуара... Но она все летит... Она летит...
"Она" это была смерть.
Джон Эдуард Ринган вздохнул.
- И ничто не удержит ее полета? - проговорил он тихо и недовольно.
- О... кто же удержит ее? Нет того, кто бы мог удержать стрелу, пущенную с неба...
Ринган позвонил.
Испуганный лакей мгновенно появился в спальне.
За его спиной в дверях зала на миг показались любопытные лица.
- Сейчас мы начнем, - произнес Ринган.
- Она летит, она летит, - бормотал между тем индеец, продолжая прижимать к уху раковину.
Ринган посмотрел на него, и по этому взгляду никак нельзя было сказать, верит ли он тому, что говорит ему этот краснокожий колдун, или это просто одно из его обычных чудачеств.
Двери распахнулись...
Три лакея, ступая на цыпочках, толкали впереди себя три урны.
Сзади, сопровождаемые юристами, выступали представители. Колбасник Тфайс шел с искаженным от ужаса лицом, ибо на него вдруг, должно быть, от волнения, напала жесточайшая икота, и он сдерживал дыхание и зажимал рот рукою, дабы не осрамить и себя, а заодно и всех колбасников. Кроунс был мрачен и угрюм по обыкновению, а Джек только почесывал нос от удовольствия и любопытства, воображая, каким успехом будет он завтра пользоваться на базарной площади. То-то нарасскажет. Того гляди, в газете еще его рожу напечатают! Потеха!
Урны бесшумно подкатились к ложу умирающего.
V. Начало сенсаций
Молодая мистрис Ринган между тем пошла к себе в спальню. Там она могла на свободе предаться своему отчаянию. Она, словно разъяренная тигрица, ходила из угла в угол, мелькая в двух огромных зеркалах, отражение которых было настолько ясно и чисто, что, казалось, три одинаковых женщины ходят по разным направлениям, то сталкиваясь между собою, то снова расходясь. Все они одинаково потрясали кулаками и яростно закидывали назад голову. Вдруг все три схватили с трех столиков по статуэтке и бросили их на пол. Но, разбившись, зазвенела осколками лишь одна статуэтка. Те, в зеркалах, разбились бесшумно. Этот бессмысленный поступок словно успокоил на миг молодую женщину, но затем она в новом порыве отчаяния схватилась за голову.
- Пять миллиардов, - бормотала она. - Старый негодяй!
Внезапно за дверью раздались поспешные шаги.
Без предварительного стука дверь распахнулась, и в комнату не вошел, а вбежал ее муж Томас Ринган, таща за руку неизвестного ей мальчика. За ним следовал их друг Альберт Нойс.
- Жив? - крикнул Томас. - Жребий еще не вынимали?
- Не знаю... Кто этот мальчик?..
Но Томас ничего не ответил и даже не поцеловал жену, которую не видал больше пяти месяцев.
Он сразу побежал, таща мальчика через зал в спальню отца.
Альберт Нойс, ухмыляясь, поцеловал руку мистрис Ринган.
- Как же вы, мистрис Ринган, не узнали, кто этот мальчик?
- Понятия не имею.
- Да ведь это же ваш пропавший сын!.. Эдуард!..
* * *
Теперь нам нужно сделать шаг назад. Вернуться к тому моменту, когда Володя сел в автомобиль и, покачиваясь на мягких рессорах, помчался по московским улицам.
Он едва узнавал эти улицы, до того необыкновенными представлялись они ему из этого роскошного плавного автомобиля. Все они были, во-первых, очень коротки и почти мгновенно сменяли одна другую. Они не успели обогнуть сквер Храма Спасителя, как очутились возле Румянцевского музея. Моховую проглотили как-то сразу или ее вообще не было, потом вдруг появился Большой театр. Крутой поворот, и они остановились у высокого серого дома "Гостиница Савой".
Бритый господин повел Володю (тому было очень жалко расставаться с автомобилем) по широкой лестнице и затем по длинному коридору. Он втолкнул его в довольно большую комнату, где у окна сидел тот самый "другой" в круглых очках и с бородкой.
Бритый что-то сказал так странно, словно пролаял.
Потом показал Володе на стул.
- Мальчик, садийсь. Ти хорош мальчик!
Затем он умолк и долго раскуривал трубку.
Бородатый вдруг принялся хохотать и тоже что-то пролаял.
- Ау, уо, лай, бью, эуой!
- Уа, кэм, бьюоаукаиоу! - отвечал бритый.
- Оуаэй?
- Оуоаумью!
- Йес!
- Но!
- Олл райт! Вэри уэлл!
Затем оба опять умолкли.
Володя едва не фыркнул, слушая этот удивительный разговор. Но потом он сообразил, что смеяться тут нечего. Вероятно, это родной язык этих иностранцев. Ну что ж! А им, может быть, мой русский язык смешным кажется. Ничего не известно.
Бритый джентльмен обратился к Володе.
- Ти хочешь быть богат?
Володя опешил.
- Отчего же, - сказал он, - ежели, конечно, впрочем, без подлости... А то еще...
"Уж не жулье ли какое!" - подумал он.
- Ти честный мальчик!.. Харашо. Уэлл! Уэлл - значит харашо... Хочешь знать английский язык?
- Хочу.
- Я пуду тебя учить... Йес... йес... это "да"...
- Йес! - повторил Володя.
- Йес! Уэлл! Вери уэлл - очень харашо. Ти, значит, не хочешь бить домой?
- Дома мне делать в роде как... нечего.
- Ферно! Вери уэлл!.. Мальчик... Если ти хочешь быть богат... ти слушай меня и не перебивай и не возрашай... Слюшай... Тебя как совут?
- Володя Лазарев.
- Нет... ти - Эдуард Ринган...
- То-есть?..
- Молчи... Ти - Эдуард Ринган... Когда ти был вот такая маленькая (бритый незнакомец показал на аршин от полу) тебя украл цыгане, и ти пропадил. Эдуард Ринган пропадил... Никто не мог найти, ни папа, ни мама... а теперь я тебя нашел... Я узнал тебя... фот... по родимому пятну... здесь (он ткнул в то место, где было клеймо). Я - Томас Ринган. Я - твой папа... ти - мой син.
Володя смотрел на него, выпучив глаза.
Бородатый человек, отвернувшись, как-то странно трясся, не то хохотал, не то плакал, растроганный этой встречей отца с сыном.
- Как ваш сын? - пробормотал Володя, - папа мой был Лазарев Дмитрий Иванович.
- Но! "Но" - значит "нет". Но! Я - твой папа!
- Да право же!..
- И я тебя возьму с собой в Америку!
- В Америку?
Володя даже подпрыгнул.
- Только ти должен учить английский язык и знать, что я твой папа...
- В Америку... ого... да это что ж!
Володя ясно представил себе свой дом и свое возвращение туда после сегодняшнего скандала. Хоть на Марс удрать, не то что в Америку. Но внезапная мысль заставила его побледнеть даже.
- А вы не шутите? - спросил он.
- О, но. Ит из трю! Это ферно! Так едем в Америку. Я тебе куплю все... нофый костюм... федь ти мой син.
Володя потер себе лоб.
"Была не была, сын так сын", - подумал он.
- Так я с удовольствием.
В дверь постучались.
Служитель подал телеграмму.
Томас Ринган прочел ее, и вдруг лицо его изобразило сильную тревогу. Бородатый, стоя сзади него, читал одновременно с ним.
- Ауоэйоуэ?
- Оу, шоу, тайм, ауоэ.
- Фидишь... нам надо скорей ехать... Заполел твой дедушка.
- Дедушка?
- Ну да, мой папа...
Володя мысленно махнул рукой. "Дедушка, так дедушка". Он с обалделым видом глядел на беседующих джентльменов, стараясь только ясно понять, сон это все или действительность. Он даже исподтишка ущипнул себе здорово ляжку, но не проснулся. "Стало быть, не сон, - решил он. - Ну и здорово. В Америку! Ну, уж это действительно. Вот, это даешь!"