- Ладно, Женька, я с тобой буду. Искать уж, так вместе. Может, и правда мы Ваську уговорим.
- Конечно, уговорим! - просиял Женька. - Что же Васька, не человек, что ли? Не поймет, какое у нас задание?..
Мы свернули в переулок и пошли к Ленинской.
- Жень, а что такое сессия? - спросил я, вспомнив непонятное слово.
- Это у студентов экзамены так называются, - объяснил Женька. - У нас сосед, Игорь, тоже в институте учится. Там у них каждую зиму и каждое лето экзамены.
- Два раза? - не поверил я.
- Ага!
- А сопротивление материалов что такое? - снова спросил я.
- Это я не знаю, - признался Женька. - Надо будет спросить у Игоря.
Мы попрощались на перекрестке. Я торопился домой. Хотелось есть. К тому же мать вчера ругала меня за то, что каждый день пропадаю неизвестно где.
- Ну, я пошел, - сказал Женька, протягивая руку. - Завтра утром за тобой забегу.
Я опять вспомнил про свои опасения. Что, если как раз завтра мы и встретимся с Васькой Русаковым?.. Но сказать об этом Женьке не решился, да и он уже зашагал прочь, сунув руки в карманы.
Глава шестая
Что такое сопротивление материалов, я вечером узнал у отца. Он сказал, что есть такая наука о прочности разных строительных материалов, деталей машин и всяких конструкций.
- Вот видишь мост? - спросил отец, подведя меня к окну. В окно, сквозь морозную дымку, был виден мост через Тойму. По нему шли пешеходы, тянулись бесшумной вереницей грузовые машины, автобусы и легковые автомобили. - Чтобы построить такой мост, - сказал отец, - тоже надо знать эту науку.
Потом отец объяснил, что в технике все должно быть точно рассчитано. Без расчета нельзя построить ни дома, ни плотины, ни доменной печи. Без расчета не поднимется в воздух самолет и быстро сломается заводской станок.
- Да тебе-то зачем понадобилось это знать? - вдруг удивился отец, на полуслове прервав свои объяснения. - Ты что, инженером, что ли, собираешься стать?
- А что! Может, и инженером буду, как ты, - ответил я. - А то еще моряком или летчиком…
- Ну ладно, моряк, - засмеялся отец. - Спать тебе уж пора. Да, постой-ка! Мать говорит, гоняешь ты где-то целыми днями. Смотри, не поплыви на уроках, когда каникулы кончатся.
- Не поплыву. А гоняю, потому что у меня дело есть. От нашего исторического кружка задание.
Уже засыпая, я услышал, как ко мне за занавеску тихо заглянул отец, наклонился, поправил одеяло.
- Пап, а пап, - сонным голосом проговорил я, - а почему называется сопротивление? Ведь в этой науке про расчеты только.
- Не только про расчеты, Сергей. Чем больше материал испытывает нагрузки, тем больше он этой нагрузке сопротивляется, не хочет уступить и разрушиться. Конечно, каждый материал сопротивляется по-разному. Дерево, например, меньше выдержать может, чем железо, а железо - меньше, чем сталь…
Снилась мне в эту ночь какая-то неразбериха. То громадные мосты, по которым мчались с грохотом и свистом тяжелые поезда, то самолеты, взмывающие в высокое синее небо. А под утро приснилось, будто Женька стоит надо мной и говорит: "Пойдем, Серега, к подполковнику Белецкому. Я его взял в плен, и он сейчас нам скажет, где у него спрятаны красноармейцы". Потом Женька куда-то исчез, словно растаял, а вместо него появилась громадная стена. И сам я стою у этой стены в разорванной красноармейской гимнастерке и гордо смотрю в глаза белым. А они уже подняли винтовки, целятся в меня. Но я так смотрю на них, что они отворачиваются от моего взгляда и отводят черные дула винтовок. А где-то за стеной грозно гремят копыта лошадей. И вот прямо через эту высоченную стену летят на головы белым горячие кони, развеваются рыжие гривы, сверкают так, что больно глазам, острые кавалерийские шашки… И на переднем коне, в кожанке и курчавой кубанке, мчится девчонка. Лихо врезается она в кучу бегущих белогвардейцев, и улыбается мне, и машет рукой. И вижу я, что она точь-в-точь похожа на Светланку. Такие же, как у нее, синие глаза и русые волосы выбиваются из-под кубанки, такие же - острыми уголками - брови и косая морщинка над переносицей… А рядом с ней, откуда ни возьмись, Женька. Соскочил с лошади и ко мне. Теребит, толкает, рад, видно, что подоспел на подмогу…
Когда я открыл глаза, надо мной стояла мать, в окно светило ослепительное солнце.
- Ну и разоспался! - говорила мать. - Не добудишься тебя. Брыкаться даже стал. Вставай, десятый час. Да и дружок твой полчаса под окнами свистит.
Я вскочил и босиком кинулся к окну. Женька стоял на тротуаре напротив и, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, глядел на мое окошко. Я показал ему, чтобы он не стоял, как дурак, на морозе, а шел бы в дом. Женька быстро сообразил, что означают мои знаки, и побежал через улицу. А я поспешно стал натягивать рубашку и брюки.
Одевшись, я выбежал из-за занавески. Отец уже давно ушел на работу. Вот это я поспал!
Женька вошел сердитый.
- Ну и соня! Договорились в девять. Знаешь, сколько жду?!
- Ничего, Жень, я сейчас, быстро.
Если бы мать отпустила меня, я бы ушел с Женькой, не дожидаясь завтрака. Но она заставила и меня и его сесть за стол, поесть жареной картошки и выпить чая.
- Опять шляться пошли! - недовольно заметила она, увидав, что я торопливо напяливаю пальто и шапку. - И где вас только носит! Ну, Сергей, смотри: если жаловаться на тебя придут, так и знай - уши надеру.
- Да никто, мам, тебе жаловаться не будет. Мы же задание выполняем.
- Знаю я ваши задания. Расколотишь где-нибудь окно - мне штраф платить.
Она еще ворчала, гремя на кухне посудой, когда мы выскочили на улицу.
Солнце сияло в небе, как начищенный до блеска медный колокол. Казалось, весь город наполнен до края веселым солнечным звоном. Звенели подковы лошадей на мостовой, звонко гомонили воробьи, звеня, падали капли с бородатых сосулек, дворники деловито звякали скребками, счищая с тротуаров наледь. Но когда мы свернули с шумной широкой Пушкинской улицы в узкий переулочек, сразу все переменилось. Пешеходов здесь было мало, а машин и лошадей - почти ни одной. И воробьи как будто щебетали тут не так громко. Даже дворники не стучали скребками, а словно для того, чтобы не нарушать тишины, просто посыпали тротуары песком.
- Скоро каникулы кончатся, - сказал Женька, глядя на синее, без единого облачка, небо.
- Кончатся, - ответил я и тоже поглядел на небо. - До конца каникул, пожалуй, всю улицу пройти не успеем.
- Ничего, - тряхнул головой Женька. - Хоть на полчаса, а будем сюда приходить. Настоящие открытия никогда без труда не делаются. Тут упорство нужно.
- Жень! - вспомнил я вдруг. - А отец мне вчера сказал, что такое сопротивление материалов. Это наука такая. Прочность изучает. Из какого материала что строить надо, как рассчитывать…
- Я тоже вчера у Игоря спрашивал, - отозвался Женька. - Только он не знает. Говорит, у них, на литературном отделении, это знать не надо.
- А на кого учится ваш Игорь?
- На учителя.
Я немного удивился. Я думал, что учителя должны все знать. Но поделиться с Женькой своими размышлениями я не успел: переулок кончился, и мы вышли на Овражную.
- Так, - сказал Женька, оглядываясь. - Вчера в десятый заходили. Может, сегодня до пятнадцатого успеем.
- Если нигде комнаты убирать не заставят да печки топить, то, наверно, успеем, - поддел я его.
- Ладно уж, - хмуро буркнул Женька. - Печки! Мало ли какие ошибки бывают!
Мы перешли улицу и остановились возле приземистого одноэтажного домика. Два низких окошка выжидательно глядели на нас из-под приподнятых уголками вверх карнизов. Вход в дом, вероятно, был во дворе, за воротами.
- Сегодня тебе первому стучать, - напомнил я.
Женька кивнул и толкнул калитку.
Дверь в дом, точно, оказалась за воротами. Поднявшись на две каменные ступеньки, Женька постучал. Никто не ответил. Он постучал снова.
- Ну-ка, Серега, посмотри в окно. Может, спят там?
Я выбежал на улицу и, привстав на цыпочки, заглянул в одно из окон. Но оно было завешено плотной синей шторой, и ничего увидеть я не смог. Штора была и на втором окошке. Я уже собрался возвратиться к Женьке, как вдруг кто-то легонько стукнул меня по плечу. Вздрогнув от неожиданности, я обернулся.
Передо мной стоял незнакомый человек и внимательно смотрел на меня. Он был немолод. Из-под каракулевой, пирожком, зимней шапки выбивались пряди седых волос. В руке незнакомец держал небольшой кожаный чемоданчик.
- Ты, мальчик, не к Петру Терентьевичу пришел? - спросил этот человек, продолжая все так же пристально меня разглядывать.
- Не-ет… Я не знаю… - в растерянности протянул я.
В воротах показался Женька.
- Ну, Серега, ты что же? - нетерпеливо крикнул он, но, увидав незнакомца, запнулся.
- Ага, - проговорил тот. - Вас, оказывается, целая компания. Послушайте, вы не знаете, когда придет Петр Терентьевич?
- Нет, не знаем, - ответил Женька, подходя ближе. - Нам самим кто-нибудь из этого дома нужен.
- Вот как? Прекрасно. Значит, он нужен нам всем. В таком случае вот что. Пусть один из вас сейчас пойдет на Пушкинскую улицу. Знаете такую?
- Конечно, знаем.
- На Пушкинской, в доме пятьдесят восемь, находится универсальный магазин…
Должно быть, этот незнакомец был приезжий. Кто же у нас в городе не знает универмага на Пушкинской!..
- Нужно подняться на третий этаж, в секцию обуви, и попросить Петра Терентьевича… Запомните?
- Давай, Серега, пойди ты, - сказал Женька. - А я пока зайду в дом двенадцать и в тринадцатый тоже.
- Теперь так, - продолжал незнакомец, обращаясь уже только ко мне. - Память у тебя хорошая?
- Хорошая, - ответил я.
- Так вот. Когда увидишь Петра Терентьевича, скажи ему: "Приехал Никифор Витольдович и привез письмо от Нионилы Спиридоновны", Запомнишь? Ну-ка, повтори.
Хотя имена были трудные, я повторил их без запинки.
- Молодец. Подожди, - остановил он меня, видя, что я уже собираюсь бежать. - Передай еще, что Никифор Витольдович остановился в гостинице, в номере двести тридцать шестом.
- В двести тридцать шестом! - повторил я, крепче нахлобучивая шапку. - Все скажу.
- И не забудь спросить насчет учительницы! - крикнул мне вслед Женька, когда я уже мчался по Овражной в сторону площади Гоголя.
Только на Пушкинской я вспомнил, что мы не уговорились с Женькой, как нам потом встретиться. Но бежать обратно все равно было поздно. Я с разбегу влетел в сверкающую дверь универмага и понесся на третий этаж.
В магазине, как всегда, было полно покупателей. Гремела музыка. Иногда она умолкала, и громкий голос объявлял: "Граждане покупатели, в нашем магазине вы можете приобрести новые пальто, костюмы, посуду, изделия из хрусталя и фарфора…"
В отделе обуви было много народу. Я с трудом пробился к продавцу, который доставал с полки желтые, на каучуке, ботинки, и крикнул:
- Дяденька! Позовите, пожалуйста, Петра Терентьича!.. Дяденька!..
Продавец обернулся, и я узнал Цыпленочкина. Он, наверно, не запомнил меня, потому что, равнодушно взглянув, сказал:
- Петр Терентьевич на контроле.
У отгороженного прилавка контроля покупателей было мало. Небольшого роста седенький человечек ловко заворачивал и перевязывал бечевкой коробки с башмаками и туфлями.
- Вас Петр Терентьич зовут? - спросил я.
- Да, Петр Терентьевич. А ты кто же такой?
- Меня Никифор Витольдович послал.
Я увидел, как у него беспокойно забегали глаза под старомодными, в серебряной оправе, очками.
- Катерина Ивановна! - позвал он, уронив на пол круглый клубок бечевки. - Катерина Ивановна, будьте добры, смените меня ненадолго.
- Да нет, я только на минутку, - объяснил я ему. - Никифор Витольдович…
Он быстро выскочил из-за прилавка, схватил меня за руку и потащил к окну, где сидел, верно дожидаясь кого-то, мальчишка лет пяти с новеньким игрушечным ружьем в руках. Здесь, прижав меня в угол, Петр Терентьевич, поминутно оглядываясь по сторонам, зашептал:
- Тише, молодой человек, тише. Ну, говори скорее, что передал Никифор Витольдович.
- Он сказал, что приехал и привез письмо от этой… от Нионилы Спиридоновны, - в точности повторил я просьбу седого незнакомца, удивляясь, почему упоминание о нем так разволновало Петра Терентьевича.
- А сейчас он где?
- Остановился в гостинице, в номере двести тридцать шестом.
- Остановился в гостинице… в номере… - над чем-то задумавшись, пробормотал старичок. - Так-так… А ты-то его откуда знаешь?
- Он нас с Женькой случайно встретил возле вашего дома, - сказал я и вспомнил Женькин наказ. - У нас, Петр Терентьевич, задание из Дома пионеров. Мы учительницу одну ищем…
- Какую учительницу?
- Ольга ее зовут. Мы имя знаем, а фамилию нет.
- Ольга? Какая Ольга? - озадаченно переспросил продавец. - Не знаю.
- Петр Терентьевич! - позвали из-за прилавка. - Петр Терентьевич! Подойдите сюда. Тут в чеке что-то напутано…
- Сейчас иду, сейчас! - Он обернулся ко мне. - Послушай, дружок, уж сослужи мне службу до конца. Гостиница рядом. Сбегай туда и найди двести тридцать шестой номер. Никифору Витольдовичу скажи, что вечером я пришлю к нему племянника тети Вари. Найдешь?
- А меня пустят?
- Конечно, конечно. Скажешь двести тридцать шестой, по делу. Кто же тебя может не пустить? Иду, иду, - откликнулся он, потому что его опять позвали из-за прилавка. - А тебе вот за расторопность… - Продавец вытащил из кармана смятую пятирублевку и сунул ее мне в ладонь.
- Что вы! - Я отдернул руку и даже оглянулся: не видит ли кто-нибудь. Мне показалось, что невысокий плотный человек в черном скромном пальто и обыкновенной, неприметной кепке, разглядывавший возле прилавка башмаки, как-то странно посмотрел на меня и на Петра Терентьевича. - Что вы, - повторил я. - Не надо. Я и так, без денег…
- Бери, бери, пригодится на папиросы.
- Да я и не курю даже…
- Ну, мороженое купишь.
- Не нужно, спасибо. Я просто так пойду.
- Ну, как хочешь. - Петр Терентьевич спрятал пятерку в карман. Потом улыбнулся и небольно щелкнул меня по носу. - Ишь ты, бессребреник.
Он потрепал меня по щеке своей жесткой ладонью, пахнущей сапожной кожей, и проворно юркнул за прилавок. Я посмотрел ему вслед и побрел к лестнице. Не понравился мне этот беспокойный продавец. Все в нем казалось каким-то нечистым: и руки, от которых пахло башмаками, и желтоватое, в оспинах лицо, и бегающие, с красными жилками мутноватые глазки. "Наверное, совесть нечистая, вот и бегают", - подумал я, спускаясь по лестнице.
Меня обгоняли люди со свертками, авоськами, распухшими от покупок. Какой-то длинноногий юноша, улыбаясь невесть чему, толкнул меня новенькой детской коляской. И вдруг мне почудилось, будто в толпе, на втором этаже, промелькнул человек в черном пальто и знакомой кепке. И снова показалось, что его проницательные глаза скользнули по мне испытующе, словно этот человек хотел меня крепко запомнить. Впрочем, я так был занят своими мыслями, что тотчас же забыл об этой встрече.
Глава седьмая
Я в точности исполнил все, что велел Петр Терентьевич. Правда, в гостинице, в просторном, уставленном креслами вестибюле, я чуть оробел. Но швейцар в костюме с золотыми галунами и лампасами, узнав, кто мне нужен, весь изогнулся и приветливо закивал головой.
- Пожалуйте! Только что пришли!.. На третий этаж поднимитесь и направо…
Увидав меня, Никифор Витольдович слегка удивился.
- О! Мой юный друг!
- Меня Петр Терентьевич прислал, - объяснил я и тут же, в дверях, не входя в комнату, повторил то, что просил передать продавец.
- Что же, отлично, отли-ично! - потирая руки и быстро окидывая взглядом пустой коридор, сказал Никифор Витольдович.
Я нерешительно топтался на месте.
- Ну, я пойду. Можно?
- Конечно, конечно, мой друг. А ты где живешь?
- Тут, недалеко, на Ворошиловской. Дом девятнадцать.
- Великолепно! Ну что ж, Сергей… Тебя, кажется, Сергеем звать? Ну что ж, непременно загляну к тебе в гости. Да! - будто бы внезапно спохватившись, воскликнул он. - Тебе, может быть, деньги нужны?
И этот тоже с деньгами лезет! Сговорились, что ли?!
- Не надо, - краснея, отказался я и, неуклюже попрощавшись, кинулся к лестнице.
По дороге к Овражной я все время думал об этих людях. Казалось странным и удивительным, почему этому Никифору Витольдовичу вздумалось послать в универмаг меня. Мог ведь пойти и сам. А кто такой "племянник тети Вари"? Отчего старичок в магазине так разволновался, узнав, что незнакомец привез ему какое-то письмо? Все это было загадочно и непонятно.
Выйдя из переулка на Овражную, я огляделся. Женьки нигде не было видно. Но я сразу рассудил, что за это время он не успел, пожалуй, обойти больше двух или трех домов, и не спеша двинулся по тротуару к тому домику, где, по словам Никифора Витольдовича, жил старичок продавец.
Ждать мне пришлось недолго. Вскоре из ворот дома напротив вылетел Женька, сердитый и красный.
- В куклы играть! - фыркнул он, увидав меня. - Нашла время!
- Какие куклы?
- Да ну! - Женька с досадой махнул рукой. - Девчонка тут… Одна дома. Мама, говорит, на базар ушла… Ты, говорит, в куклы будешь играть?! Оставляют же детей без присмотра!..
И тут вдруг я окончательно решил сказать Женьке то, что накипело за время наших напрасных поисков.
- Знаешь что, Женька, - объявил я. - Давай лучше пойдем к Ивану Николаевичу и скажем, что не будем больше искать. Сам видишь, в какой дом ни зайдем, никто ничего не знает. Вот и продавец этот тоже про Ольгу в жизни не слыхал…
Кажется, вся Женькина злость тотчас же обрушилась на меня.
- Это кто пойдет? - побледнев, очень тихо спросил он. - Ты пойдешь? Ну и иди. Только знай, больше ты мне после этого не друг. Так и скажи Ивану Николаевичу: Вострецов один ищет, а я не буду. Да и правда, - добавил он, махнув рукой. - Какой от тебя толк? Только все хнычешь. То тебе холодно, то Ваську испугался. Такому не исследователем быть, а на печке сидеть…
Я уже не рад был, что заговорил об этом.
- Ну, говори последний раз: будем искать вместе?
- Будем, - опустив голову, ответил я и покорно поплелся за Женькой.
В дом номер 14, где жил когда-то старый рабочий Виталий Ильич Купрейкин, мы решили не заходить: все равно придется ехать к нему на Калининскую в воскресенье. Дома двенадцатый и тринадцатый, пока я бегал в универмаг и гостиницу, без меня уже обследовал Женька.
- Пошли в пятнадцатый, - сказал мой друг и зашагал к двухэтажному полудеревянному дому, весь низ которого занимала керосиновая лавка. Я двинулся следом.
Вход в дом был со двора. На второй этаж вела узкая крутая лестница. На верхней площадке было две двери: одна направо, другая налево. Женька подергал за проволочную ручку звонка у левой двери. Звякнул колокольчик. Послышались шаркающие шаги, и в дверях показалась высокая прямая старуха со строгим лицом. В руке она держала половник, от которого шел пар.
- Вам кого? - спросила она сурово.
Мне стало неловко от ее колючего взгляда. Я даже попятился.