- Ты не можешь пожаловаться, что я пренебрегаю твоими советами, - ответил Цезарь, - но всякое терпение имеет предел… А эти репетиции произвели на мой рассудок такое действие, что я решил приступить к делу: как только разыграем комедию, я покажу себя гасконцу, а там будь что будет!
- Ты увидишь тогда, быть может, что и я не терял времени… Не на одни тирады и банты оно ушло у меня…
Еще несколько дней назад Лудеак связался с каким-то авантюристом, таскавшимся повсюду в длинных сапогах с железными шпорами и с длинной шпагой. Он всегда был одет и вооружен, как рейтар накануне похода. Его звали капитан д’Арпальер. Лудеак водил его с собой по лучшим кабакам Парижа и очень ценил.
Граф де Шиври должен был узнать все в подробностях утром того дня, на который было назначено представление. В это самое утро к нему вошел шевалье де Лудеак и, приказав подать завтрак, старательно затворил все двери. Налив два стакана, он сказал:
- Я говорил тебе на днях, что не терял даром времени, сейчас ты в этом убедишься. Что ты скажешь, если мы превратим милую комедию, в которой будем выказывать наши скромные таланты, в самую очаровательную действительность?
Цезарь недоуменно взглянул на Лудеака.
- Не понимаешь? Хорошо, я все тебе растолкую. В нашей комедии есть паша, роль которого ты призван исполнить, - паша, похищающий благородную принцессу…
- Да, знаю! Я же сам буду декламировать две тирады: одну - описывая свою пламенную страсть, а другую - изливая свою бешеную ревность.
- Ну вот! Благодаря моей изобретательности паша мавританский в самом деле похитит Орфизу де Монлюсон в костюме инфанты. Когда ей дозволено будет приподнять свое покрывало, вместо свирепого Абдаллы, паши алжирского, она увидит у своих ног милого графа де Шиври… Остальное уже твое дело.
- Но какими средствами ты думаешь достичь этого изумительного результата?
- Мне встретился человек, словно созданный для того, чтобы выручить нас в затруднительных обстоятельствах. Это солдат, готовый помочь за приличную награду. Мне сдается, что прежде он был значимой фигурой у себя на родине… Несчастье или преступление сделали его тем, кто он теперь… Он подберет себе несколько товарищей без лишних предрассудков, проберется в особняк герцогини, где его никто не заметит среди суеты и шума, расставит своих сообщников в саду, и по условленному сигналу героиня комедии, выйдя подышать свежим воздухом, попадет в сильные руки четырех молодцов в масках под предводительством моего капитана… Он встанет во главе процессии, и в одну минуту они посадят ее в заранее приготовленную карету со скромным кучером, которая будет ждать рыдающую красавицу за калиткой, а ключ от этой калитки уже у меня в кармане.
Лудеак налил стакан вина Цезарю и продолжил:
- Меня уверяли, что похищенные невинности не слишком долго сердятся на прекрасных кавалеров, умеющих выпросить себе прощение. А так как я никогда не сомневался в силе твоего красноречия, то мне кажется, что, повздыхав немного, Орфиза де Монлюсон простит наконец герцога д’Авранша.
Последние слова вызвали улыбку у графа де Шиври.
- Ну а если кто-нибудь из недогадливых рассердится и обнажит шпагу? - сказал он. - Один наш знакомый может и не понять всей остроумной прелести твоего плана!
- Тем хуже для него! Не твоя ведь будет вина, если в общей свалке какой-нибудь ловкий удар научит его, как полезна иногда осторожность! Я, по крайней мере, не вижу в этом никакого неудобства.
- Да и я тоже!
- Значит, это дело решенное и я могу сказать своему капитану, чтобы строил батареи?
- По рукам, шевалье! Дело не совсем, правда, чистое, но ведь пословица гласит: ничем не рискуя, ничего и не выиграешь.
- За твое здоровье, герцог!
К началу представления целая толпа собралась в особняке герцогини. Внимательный наблюдатель мог бы заметить среди пышно разодетого общества сухого, крепкого и высокого господина с загорелым лицом, которое разделяли пополам длинные рыжие усы с заостренными концами. Одетый в богатый костюм темного цвета и закутанный в бархатный плащ, он пробирался изредка к каким-то безмолвным личностям, шептал им что-то на ухо, и вслед за тем они рассыпались по саду или втирались в толпу лакеев, толпившихся у дверей и в передней.
Граф де Шиври, в мавританском костюме, ждал сигнала, чтобы выйти на сцену.
- Все идет хорошо, - шепнул ему Лудеак.
Раздались три удара, и спектакль начался.
Портной, к которому обратился Гуго по рекомендации Цезаря де Шиври, отличился на славу. Такого чудесного испанского костюма никогда не встречалось при дворе Изабеллы и Фердинанда Католика. Воодушевленный новизной своего положения, ярким освещением залы, великолепием нарядов, живой интригой самой пьесы, но особенно улыбкой и сияющей красотой Орфизы, Монтестрюк играл с таким жаром, что заслужил оглушительные рукоплескания. Была минута, когда, упав к ногам взятой в плен прекрасной инфанты, он клялся посвятить себя ее освобождению с таким увлечением, с таким гордым и искренним видом, что Орфиза забыла свою руку в руке вставшего перед ней на колено юного мстителя. Все общество пришло в восторг.
Этот успех Гуго, впрочем, разделял с принцессой Мамиани, которая была одета в усеянное драгоценными камнями платье султанши, обманутой своим повелителем. В одной сцене, где она изливала свои страдания после внезапно открытой неверности, она выразила жгучую ревность таким хватающим за душу голосом, что смело могла сравниться с первоклассными трагическими актрисами. Слезы показались на глазах у зрителей.
Между тем таинственный незнакомец, с которым перешептывался Лудеак, скрывался в углу залы, в тени драпировок. Глаза его сверкали, как у хищной птицы. Когда принцесса Мамиани появилась на сцене, он вздрогнул и подался вперед, как будто собравшись броситься на нее.
- Она! Она! - прошептал он.
Лицо его побледнело, судорожная дрожь пробежала по телу. Принцесса опять вышла на сцену, и опять он вперил в нее настойчиво-пристальный взор.
К концу представления Лудеак проскользнул к нему. Незнакомец, сам не сознавая, что делает, с силой схватил его за руку и спросил глухим голосом:
- Кого я должен похитить, скажите, которую? Эту брюнетку в мавританском костюме, у которой столько жемчуга и брильянтов в черных волосах?..
- Принцессу Мамиани?
- Да!.. Да, принцессу Леонору Мамиани!..
- Разве вы ее знаете?
Человек с рыжими усами провел рукой по влажному лбу.
- Я встречал ее прежде во Флоренции… но с тех пор произошло столько событий, что она мне представляется теперь вышедшей из царства теней!.. Так не ее?
- Нет… другую…
- Ту, у которой голубой шарф?
- Да, блондинку, что играет роль инфанты, - Орфизу де Монлюсон.
- А! - произнес капитан со вздохом облегчения.
Он собрался было уйти, но, одумавшись, спросил еще:
- А как зовут того молодого человека в розовом атласном костюме испанского кавалера?..
- Граф де Шаржполь.
- Незнакомое имя… Голос, что-то такое в наружности возбудило во мне давние воспоминания… Должно быть, я ошибся.
Слова эти были прерваны громом рукоплесканий: представление окончилось, занавес опустился. Незнакомец поправил плащ на плечах и, приподняв портьеру, пошел в сад.
- Скоро увидимся! - крикнул ему Лудеак, между тем как зрители, отодвинув кресла и стулья, бросились навстречу Орфизе де Монлюсон, показавшейся в конце галереи вместе с графом де Шиври и с Гуго.
Принцесса шла медленно в стороне, опустив руки под золотой вуалью.
Толпа окружила Орфизу и начала осыпать ее похвалами, сравнивая с богинями Олимпа. Дамы толпились вокруг Гуго и поздравляли его с успехом.
- Посмотрите, - сказала одна, взглянув на него влажными глазами, - вы заставили меня плакать.
- Ах, - произнесла другая, - должна признаться, что если бы со мной заговорили таким языком, с такой страстной пылкостью, с таким пленительным жаром, мне было бы очень трудно устоять.
Принцесса Леонора прошла гордо, не останавливаясь, сквозь толпу, осаждавшую ее изъявлениями восторга и удивления, и, не отвечая никому ни слова, направилась прямо к дверям в конце галереи. Через минуту она скрылась в пустом саду, где цветные огоньки дрожали между листьями.
Дойдя до темного угла, где уже не слышно было праздничного шума, она замедлила шаг и повесила голову на грудь. Теперь она вспомнила все, что перенесла во время спектакля, и две слезы скатились по ее щекам.
В эту минуту перед ней на повороте аллеи выросла тень, и тот самый незнакомец, который только что ушел так поспешно от Лудеака, коснулся ее руки.
- Орфано! - вскрикнула она. - Вы!
- Да, тот самый Орфано, который любил вас так сильно и думал уже, что у него в сердце ничего не осталось, кроме пепла! Я и не надеялся когда-нибудь встретить вас после того памятного дня, когда вы оттолкнули мою любовь. Я нахожу вас… вы плачете, и я чувствую снова, что вся кровь в моих жилах по-прежнему принадлежит нам!
- Да, давно это было!.. Сколько лет прошло? Не знаю уже; но если я заставила вас страдать, то за вас хорошо отомстили, поверьте мне! - И, склонив голову, хриплым голосом, с побелевшими губами, как будто говоря сама с собой, она продолжала: - И я тоже узнала, что такое ревность, и знаю теперь, что такое слезы!.. Как он смотрел на нее! Каким голосом он говорил ей эти стихи, в которых каждое слово - признание! И как она счастлива была, слушая его! И все это возле меня, которой он и не замечает!
Она прислонилась к дереву и помолчала с минуту.
- Не нужно ли отомстить за вас, поразить, наказать? Скажите одно слово, я готов! - прошептал Орфано.
Принцесса взглянула на него, как бы пробуждаясь от сна; потом, сделав над собой усилие, произнесла:
- Что вы здесь делаете?.. Что привело вас сюда?.. Какими судьбами вы очутились в Париже?.. Что вас выгнало из Италии?.. Откуда вы пришли? Куда идете?
Горькая усмешка искривила губы Орфано.
- Спросите лучше у этого увядшего листа, который я попираю ногой, какой ветер сорвал его с дерева. Спросите у него, куда он полетит. Причина моего несчастья носит имя… Леоноры. Я бежал от ее гнева, бежал от ее презрения… и с того дня блуждаю по свету; сегодня ведет меня ненависть, завтра толкает вперед бешеное желание убить кого-нибудь или самому быть убитым… Какая разница, кем бы я мог быть?.. вы не захотели любить меня!
- И теперь Орфано де Монте-Россо, владевший дворцами и замками, стал искателем приключений?
- И целый сонм дьявольских страстей воет вслед за ним! Маркиз стал разбойником. - Его взор отуманился. - Ах! Если бы вы захотели, однако же! Если бы жалость тронула ваше сердце, какого человека вы сделали бы из меня!..
- Но могла ли я, скажите сами, принять руку, запятнанную злодеянием?.. Ах! Мое сердце возмутилось при мысли о том, какое имя вы мне предлагаете… Сумели ли вы сохранить его, скажите?
- Оставим это, - ответил итальянец, топнув ногой. - Прошлое умерло!.. Я отдался душой и телом приключениям… Когда у меня нет своих, я охотно берусь за чужие.
- Что-то подобное и привело вас сюда? Что именно?
- Тьфу! Просто безделица!.. Какая-то женщина противится своему обожателю; ну вот я и взялся ее похитить, чтобы избавить от скучных размышлений…
- Орфиза де Монлюсон, может быть?
- Да, именно так ее мне и назвали… Блондинка, которая казалась бы хороша, если бы вас не было рядом с нею… Легкое насилие поможет ее счастью… и все кончится свадьбой… Может статься, сказали мне, что кавалер, взирающий на нее нежными очами, бросится наперекор нашим планам… Мне поручено не щадить его, и на меня не рассердятся, если удар шпаги свалит его наземь.
- А вы знаете этого кавалера?
- Видел его сейчас… Судя по его взгляду, он далеко пойдет, если только ему дадут время… его зовут, кажется, граф де Шаржполь.
Принцесса едва удержала крик, готовый вырваться у нее из груди, и сказала:
- Если бы я положила свою руку на вашу, Орфано, и попросила маркиза де Монте-Россо оказать мне услугу; если бы я попросила его в память любви, которую он питал к Леоноре в то время, когда виделся с ней в садах отца ее, во Флоренции, - скажите, оказал бы он ей эту услугу?
- И вы правда положите вашу обожаемую ручку вот на эту?
- Можете взять ее, если поклянетесь сделать то, о чем я попрошу.
- Клянусь!
Тонкая белая ручка принцессы опустилась в грубую руку авантюриста. Он медленно поднес ее к губам и прошептал:
- О! Моя молодость!
- Вы заслуживали лучшей участи, Орфано; но ничто не может исправить содеянного!.. По крайней мере, я унесу об этой встрече, которая будет, вероятно, последней для нас, хорошее воспоминание…
- Говорите, что я должен сделать?
- Я не знаю, какими средствами и с какими сообщниками вы хотите осуществить свой преступный замысел… но я не хочу, чтобы он исполнился!.. Я хочу, чтобы Орфиза де Монлюсон, у которой я живу, осталась свободной… Вы не притронетесь к ней и уйдете отсюда немедленно…
- Такая преданность у женщины к другой женщине! - вскричал Орфано. - А сейчас вы плакали, говорили о ревности! Нет, не за нее вы боитесь!.. Постойте! Не замешан ли тут мужчина?.. Мужчина этот не был ли между вами на сцене?.. Не граф ли де Шаржполь это, и не сказал ли я вам, что, быть может, в пылу схватки удар шпаги поразит его насмерть?.. Так это за него вы так боитесь?
- Ну да! Я не хочу, чтобы он умер!
- Вы не хотите!.. А почему?
- Я люблю его!
- Гром и молния!..
Орфано оттолкнул руку принцессы; гнев отразился на его лице, но в одно мгновение он овладел собой и сказал Леоноре:
- Я дал вам слово и сдержу его… Сегодня ни один волос не упадет с его головы; сегодня Орфиза де Монлюсон останется свободной, а он останется жив… но завтра принадлежит мне, и как ни велик Париж, а я сумею отыскать графа де Шаржполя.
- Один на одного, значит?
- Капитану де Арпальеру не нужна помощь, чтобы отомстить за обиду, нанесенную маркизу де Монте-Россо!.. Оставайтесь с Богом, Леонора!.. А я иду назад, к черту.
И он поспешно удалился, закутавшись в широкий плащ. Выходя из аллеи, где осталась принцесса, он встретил Лудеака.
- Я повсюду ищу вас! - воскликнул тот, заметив капитана. - Видите, вон там граф де Шиври гуляет с Орфизой де Монлюсон. Сад почти пуст; ваши люди бродят под деревьями. Самая благоприятная минута! Смотрите, вот и граф де Шаржполь там, как бы нарочно для того, чтобы его можно было задеть мимоходом. Долго ли хватить кинжалом?.. Ну же, на охоту!
Но капитан покачал головой:
- Не рассчитывайте больше на меня. Сегодня утром я был ваш, сегодня вечером я ничей; завтра - посмотрим.
Раздраженный Лудеак открыл было рот, чтобы возразить, но Орфано прервал его:
- Знаю, что вы собираетесь мне сказать: получил деньги, так и дело кончено. Я не расположен объясняться. А деньги - вот они!.. Не хочу ничего отвечать, потому что не хочу ничего делать.
Капитан вынул из кармана толстый кошелек, бросил его в ноги Лудеаку, поднес к губам висевший на шее серебряный свисток и свистнул трижды особым образом. Вдоль деревьев скользнули тени и проворно исчезли среди веселых огней иллюминации вслед за капитаном, который пошел не оглядываясь прямо к калитке сада.
XVI
Буря близка
Когда капитан ушел, Лудеак не стал терять времени на раздумья и жалобы. Он отыскал Цезаря, который терял уже терпение, любезничая с Орфизой, чтобы только задержать ее, и, ударив его по плечу, шепнул ему на ухо:
- Дело сорвалось!
Этим, впрочем, не ограничились неудачи Цезаря в ночь после пьесы. Орфиза казалась рассеянной и поглощенной другими мыслями. Выйдя на террасу, она поспешила оставить его руку и остановилась среди группы гостей, которая окружала принцессу Мамиани, поздравляя ее с успехом на сцене. Лицо Леоноры сияло таким торжеством, что Монтестрюк заметил ей это.
- Мы видели удалившуюся нимфу, а теперь видим возвращающуюся богиню, - сказал он ей цветистым языком только что разыгранной пьесы.
- Это оттого, что я спасла от большой опасности одного героя, который и не подозревает об этом, - ответила она с улыбкой.
- Значит, герой вам дорог?
- Я и не скрываю этого.
"А! Так это она!" - подумал Лудеак, не пропустивший ни одного слова из их разговора.
Принцесса сняла у себя с плеча бант из серебристых лент и, подавая его графу Гуго, сказала:
- На моей родине есть обычай оставлять что-нибудь из своих вещей на память тому, с кем встречались три раза при различных обстоятельствах. В первый раз я вас видела со шпагой в руке в одном замке; во второй - на охоте в густом лесу; сегодня мы разыграли вместе комедию в Париже. Хотите взять этот бант на память обо мне?
И, пока Монтестрюк прикалывал бант к своему плечу, она прибавила:
- Не знаю, что бы ответила султанша тому рыцарю, который бросился бы к ней на помощь; но удивляюсь, что инфанта может так долго противиться поэзии и пламенным речам, которые вы произносили сегодня вечером.
Герцогиню д’Авранш била лихорадочная дрожь, к ней примешивалась и досада. Она была удивлена, что Гуго не пошел вслед за ней в сад, и раздражена, что застала его любезничающим с принцессой. Она подошла поближе и смело произнесла с оттенком неудовольствия и не обращая внимания на окружающих:
- Инфанта может оправдаться тем, что видела в этой поэзии и в этих пламенных речах одну комедию.
Та же лихорадка волновала и кровь Монтестрюка, но, лучше владея собой, он улыбнулся и, гордо взглянув на Орфизу, возразил:
- Нет, герцогиня, нет! Вы ошибаетесь: это была не комедия, не вымысел. Видя вас в ярком блеске драгоценных камней, я вспомнил о походе аргонавтов, искавших за морями обещанное им золотое руно… В сердце у меня столько же постоянства, столько же мужества, как было и у них… В глазах моих вы так же прекрасны и так же блистательны, и я сказал себе в безмолвном изумлении, упоенный своими чудными мечтаниями: мое золотое руно - вот оно!..
- Значит, - сказала просиявшая Орфиза, - вы шли завоевать меня?
- На глазах у всех, как подобает честному дворянину, с полной решимостью победить или умереть!
Взглянув на него, она была поражена выражением его лица, озаренного сиянием молодости и восторга. Поддавшись магнетизму глаз любящего человека, Орфиза ответила тихо и быстро:
- Если так, то идите вперед!
Она повернулась, чтобы смешаться с толпой, но в эту минуту встретилась глазами с графом де Шиври. Он кинул на нее грозный взгляд. Герцогиня остановилась и произнесла громким голосом:
- Я, помнится, говорила вам о своем девизе, граф де Монтестрюк: per fas et nefas. Вам известно, что это значит?
- Настолько я понимаю, можно перевести эти четыре латинских слова таким образом: во что бы то ни стало!
- Так опасайтесь же бури! - И, не опуская глаз, Орфиза ушла с террасы.
- Ну! Что ты на это скажешь? - прошептал Лудеак на ухо Цезарю.
- Скажу, что пора все это закончить! Сегодня же я поговорю с кузиной и если не получу формального обещания, то буду действовать…
- Не стану отговаривать тебя на этот раз… Земля горит под нами, но завтра или сегодня же ночью, прежде чем на что-нибудь решиться, приходи ко мне поговорить… Упущенный случай можно отыскать снова.