Он смог таки собраться с мыслями и произнести все, что положено говорить в таких случаях. Корсиканский тиран. Йомены - опора Англии. Король и Принц-Регент. Леди Барбара. Ричард…
Когда он закончил, наступила еще одна томительная пауза; крестьяне поглядывали друг на друга, пока, наконец, один из фермеров не выступил вперед.
- Трижды "ура" ее светлости!
Хоровое "ура!" поразило Ричарда, и он откликнулся на него громким воплем.
- Трижды "ура" сэру Горацио! Раз, два, три - дружно!
Церемония, похоже, подошла к концу, и не оставалось ничего, кроме как со всем подобающим моменту величием вернуться в дом, оставив арендаторов, чтобы те могли разойтись. В любом случае, слава Богу, что все, наконец, закончилось. Лакей Джон в холле стоял смирно - по крайней мере, он думал , что стоит навытяжку. Хорнблауэр прочел ему нотацию по поводу того, что это означает на самом деле и как держать локти прижатыми к бокам. Если уж они решили нанять лакея, то пусть этот лакей ведет себя подобающим образом. Затем подбежала нянька, торопясь проверить, насколько сухим остался маленький Ричард после торжественной церемонии. И, наконец, подошел дворецкий с письмом на подносе. Посмотрев на печати, Хорнблауэр почувствовал, что кровь приливает ему к лицу: насколько ему было известно, такие печати и такую плотную бумагу использовало только Адмиралтейство. Прошло уже много месяцев (которые казались Хорнблауэру годами) с тех пор, как он получил последнее письмо из Адмиралтейства. Он схватил письмо с подноса, и только милосердное провидение напомнило ему о необходимости хотя бы бросить в сторону Барбары извиняющийся взгляд прежде, чем он сломал печать.
Лорды-комиссионеры Адмиралтейства
Уайтхолл
10 апреля, 1812 года
Сэр!
Я уполномочен Лордами-Комиссионерами поставить Вас в известность, что Их Светлости намереваются немедленно привлечь Вас в качестве коммодора, с подчинением Вам капитана, к выполнению задания, которое Их Светлости полагают достойным для офицера с Вашим стажем и опытом службы. Ввиду этого Вам предлагается и предписывается сообщить Лордам-Комиссионерам при моем посредничестве, принимаете ли Вы это назначение или нет; в случае же положительного ответа Вам далее предлагается и предписывается незамедлительно лично прибыть в резиденцию Их Светлостей, для получения устных инструкций Лордов-Комиссионеров, равно как и таковых у министра иностранных дел, к которому Вы также можете быть направлены.
Ваш преданный слуга,
И. НЕПЕН, Секретарь Лордов-Комиссионеров Адмиралтейства
Хорнблауэру пришлось прочитать письмо дважды - в первый раз смысл послания просто не дошел до него. Но со второго раза содержание письма словно взорвалось в мозгу, наполнив его радостью. Прежде всего - сознание того, что ему не нужно будет продолжать эту жизнь здесь, в Смолбридже, или на Бонд-Стрит в Лондоне. Он вновь был свободен; он снова сможет окатываться водой из корабельной помпы вместо того, чтобы, согнувшись в три погибели, плескаться в этой чертовой ванне, вмещающей не больше котелка воды; он снова сможет прогуливаться по своей палубе, дышать морским воздухом, снять эти треклятые облегающие панталоны и никогда не одевать их снова, не принимать никаких депутаций, не говорить дурацких речей своим арендаторам, не ощущать больше ароматов свинарника и конюшни. И все это - только половина дела. Вторая же, не менее важная, состоит в том, что ему предложили назначение коммодора - коммодора первого класса, с подчинением ему по службе капитана, а значит… значит он будет почти как адмирал. Его брейд-вымпел будет развеваться на топе грот-мачты, ему положены приветствия и салюты - они важны не сами по себе, но как знаки отличия и доверия, знаки его ощутимого продвижения по службе.
Льюис - Первый лорд- и его коллеги из Адмиралтейства должны быть весьма высокого мнения о Хорнблауэре - это очевидно, если его назначают коммодором, хотя он только-только перешел в верхнюю половину капитанского списка. Конечно, выражение " полагают достойным для офицера с Вашим стаем и опытом службы" - всего лишь вежливый оборот, употребление которого отнюдь не помешает Адмиралтейству оставить его на берегу, на половинном жаловании, если только Хорнблауэр отклонит новое назначение; но - эти последние слова о возможных консультациях с министром иностранных дел невероятно важны. Они означают, что миссия, которую собираются ему доверить, будет весьма ответственной, имеющей международное значение. Волна возбуждения затопила Хорнблауэра. Он вынул часы. Пятнадцать минут одиннадцатого - по гражданским меркам еще достаточно рано.
- Где Браун? - резко бросил он Уиггинсу.
Браун материализовался мгновенно самым чудесным образом - не совсем чудесным, правда - весь дом уже, конечно же, знал, что хозяин получил письмо из Адмиралтейства.
- Достань мой лучший мундир и шпагу. Прикажи, чтобы заложили экипаж. Ты поедешь со мной, Браун - будешь править. Приготовь мои принадлежности для сна и свои тоже.
Слуги забегали во всех направлениях - то, что они не просто выполняли приказы хозяина, но и были сопричастны к делу государственной важности, придавало этой суете особую значимость в их собственных глазах. Когда Хорнблауэр наконец очнулся от своих размышлений, вызванных письмом, Барбара все еще стояла рядом. Боже! Он умудрился совершенно забыть о ней, возбужденный открывающимися перспективами - и она знала об этом. Барбара слегка склонила голову и уголки ее губ немного опустились. Их глаза встретились - уголки губ приподнялись и - опали снова.
- Это Адмиралтейство, - нескладно пояснил Хорнблауэр - они собираются назначить меня коммодором, с подчинением мне капитана.
Ему горько было смотреть, как Барбара старалась казаться обрадованной.
- Это большая честь, - наконец проговорила она, - которую ты вполне заслужил, дорогой. Тебе это должно быть приятно, и я очень рада.
- Но это разлучает меня с тобой, - выдавил из себя Хорнблауэр.
- Мой милый, я уже целых шесть месяцев живу с тобой - полгода того счастья, которое ты даришь мне ежедневно не заслуживает ни одна женщина в мире. И ты ведь вернешься ко мне.
- Конечно же, я вернусь, - только и смог ответить Хорнблауэр.
Глава 2
Стояла типичная для Англии апрельская погода. Во время церемонии у подножия лестницы Смолбридж-хаус было необыкновенно солнечно, зато в течение всего двадцатимильного пути в Лондон дождь лил как из ведра. Затем солнце ненадолго выглянуло из-за туч, согрело и обсушило путников, но, когда они пересекали холмы Уимблдон Коммон, небо снова потемнело и первые капли упали им на лица. Хорнблауэр завернулся в плащ и застегнул воротник. Его парадная треуголка с золотым галуном лежала на коленях, прикрытая плащом; если долго носить треуголку под дождем, ее тулья и поля впитывают столько воды, что абсолютно теряют форму.
Вот и опять с пронзительным свистом налетел западный ветер, принося с собой потоки дождя - невероятный контраст с той замечательной погодой, которая стояла еще только полчаса назад. По крайней мере одна из лошадей, похоже, также не разделяла восторгов по поводу смены погоды и, судя по всему, не горела желанием добросовестно исполнять свои обязанности. Браун хлестнул ее кнутом по лоснящемуся мокрому крупу и несчастное животное, получив новый заряд энергии, снова налегло на хомут. Браун был хорошим кучером - собственно, он был хорош в любом деле. Он был лучшим старшиной шлюпки из всех, кого когда-либо знал Хорнблауэр, он же проявил себя преданным товарищем и дисциплинированным подчиненным во время их бегства из Франции, а затем - перевоплотился в лучшего слугу, о котором только можно было мечтать. А сейчас Браун сидел на козлах, не обращая внимания на струящиеся потоки дождя, крепко сжимая в загорелом кулаке скользкую кожу вожжей. Кулак, запястье и предплечье действовали воедино как мощная пружина, удерживающая лошадей в легком, но постоянном напряжении - не настолько сильном, чтобы помешать им в их работе, но достаточно сильном, чтобы направлять их бег по размокшей скользкой дороге и удержать их под контролем при возникновении каких-либо сложностей. В результате лошади тянули экипаж по грязной щебенке, устилающей крутой подъем Уимблдон Коммон с рвением, которого Хорнблауэр никогда ранее за ними не замечал.
- Ты хотел бы снова выйти в море, Браун? - спросил Хорнблауэр. Сам факт того, что он позволил себе задать этот, в общем-то, ненужный вопрос, показывал, насколько возбуждение вывело его из привычно замкнутого состояния.
- Я не против, сэр, - коротко ответил Браун.
Хорнблауэру оставалось только гадать, что на самом деле у Брауна на уме: то ли его сдержанность - всего лишь свойственный англичанам способ скрывать свои, даже положительные, эмоции, то ли он попросту хочет подстроиться под настроение своего хозяина.
Дождевые капли с мокрых волос Хорнблауэра начали стекать по шее за воротник. Конечно же, нужно было захватить зюйдвестку. Он поплотнее уселся на мягком сидении и оперся обеими руками на эфес шпаги - шпаги, стоимостью в сто гиней, поднесенной ему Патриотическим Фондом. Поставленная вертикально, шпага приподняла полу тяжелого, набухшего от дождя плаща и струйки воды, одна за другой, скользнули прямо на треуголку, лежащую на коленях Хонблауэра и дальше - под одежду, заставив его поежиться. После такого душа он почувствовал себя насквозь промокшим, что было и неприятно, и неудобно, но - тут снова выглянуло спасительное солнце. Дождевые капли, повисшие на траве и кустах ежевики засияли, как бриллианты; от лошадей поднимался пар; жаворонки запели свои песни высоко-высоко в небе. Хорнблауэр распахнул плащ и вытер мокрые волосы и шею носовым платком. Браун пустил лошадей шагом по гребню холма, чтобы дать им отдохнуть перед крутым спуском.
- Лондон, сэр, - наконец сказал он.
Действительно, они въезжали в Лондон. Дождь очистил воздух столицы от дыма и пыли, так что сияющие в солнечных лучах позолоченный крест и колокола собора Св. Павла было видно издали. Стройные шпили церквей, над которыми нависал купол собора, неестественно четко выступали на фоне неба. Было отчетливо видно каждая крыша. Браун щелкнул языком и лошади опять перешли на рысь, увлекая за собой грохочущий экипаж по крутому спуску к Уэндсворту и Хорнблауэр вновь извлек часы из кармана. Было около двух - самое время заняться делами. Несмотря на то, что его рубашка промокла насквозь даже под плащом и мундиром, сейчас день казался гораздо более удачным, чем утром, когда он сидел в своей ванной.
Браун остановил лошадей неподалеку от Адмиралтейства. Сразу же, откуда не возьмись, появился уличный мальчишка в лохмотьях; он придержал колесо, чтобы Хорнблауэр, выбираясь из экипажа, не запачкал свой плащ и мундир.
- У "Золотого Креста", Браун - сказал Хорнблауэр, роясь в карманах в поисках медяка для мальчишки.
- Есть, сэр - откликнулся Браун, разворачивая лошадей.
Хорнблауэр со всей тщательностью надел треуголку, одернул мундир и поправил пряжку на перевязи. В Смолбридж-хаус он был сэром Горацио Хорнблауэром, хозяином дома, владельцем поместья, непререкаемым авторитетом и полновластным владыкой, а сейчас он вновь превратился всего лишь в капитана Хорнблауэра, прибывшего по вызову лордов Адмиралтейства. Но адмирал Льюис был сама сердечность. Хорнблауэру пришлось ждать в приемной не более трех минут - не более, чем необходимо, дабы посетитель ощутил всю значимость момента - и адмирал пожал ему руку с особым чувством; Льюис не только вызвал звонком клерка, который забрал у Хорнблауэра мокрый плащ, но и собственными руками придвинул стул поближе к бушующему пламени камина; этот огонь адмирал поддерживал в своем лондонском кабинете постоянно, зимой и летом - с тех пор, как вернулся из Ост-Индии.
- Надеюсь, леди Барбара чувствует себя хорошо? - спросил он.
- Превосходно, благодарю вас, сэр, - ответил Хорнблауэр.
- А мастер Хорнблауэр?
- Также очень хорошо, сэр.
Хорнблауэр, наконец, преодолел свою стеснительность. Он удобно откинулся на стуле и с удовольствием подставил тело потокам тепла, исходящим от камина. На стене висел новый портрет - Коллингвуда, заменивший прежний - лорда Бэрнхэрна. Хорнблауэру было приятно отметить, что красная лента и звезда на портрете - точно такие же, как на его собственной груди.
- И вы расстались с покоем и уютом своего семейного очага сразу же, как только получили наше письмо?
- Конечно, сэр.
Хорнблауэр понимал, что, возможно, ему не стоило вести себя столь естественно; возможно, было бы лучше притвориться человеком, не особо рвущимся к исполнению профессионального долга или сделать вид, что он готов пожертвовать своими личными интересами ради интересов страны, но… он ни за что не стал бы этого сделать. Он был слишком доволен повышением, слишком заинтересован миссией, выполнение которой Адмиралтейство собиралось возложить на него. Твердые глаза Льюиса настойчиво изучали его, но Хорнблауэр встретил их взгляд спокойно.
- Каковы ваши планы в отношении меня, сэр? - спросил он, не ожидая, пока Льюис сделает первый шаг к прояснению ситуации.
- Балтика - ответил адмирал.
Итак, все становилось ясным. Всего одно слово положило конец всей первой половине этого дня, наполненной догадками и размышлениями, опутанной паутиной различных вариантов. Это могла быть любая точка мира - Ява или Ямайка, мыс Горн или мыс Доброй Надежды, Индийский океан или Средиземное море - где угодно на морских просторах, над которыми развевался английский флаг. И это будет Балтийское море; Хорнблауэр лихорадочно перебирал в уме все, что ему было известно об этом районе. Ему не приходилось плавать в северных морях с тех пор, как он был младшим лейтенантом.
- Эскадрой на Балтике командует адмирал Китс, не так ли, сэр?
- В настоящий момент - да. Но Сомарес должен сменить его в ближайшее время. Впрочем, его приказы предоставят вам самую широкую свободу действий.
Странно было слышать подобные речи. Они намекали на возможность разделения командования, что было порочно по своей сути. Лучше один плохой главнокомандующий, чем два хороших. Говорить подчиненному, что его начальству приказано предоставить ему широкую свободу действий - опасно, если только этот подчиненный не пользуется неограниченным доверием и не обладает абсолютно здравым смыслом. Хорнблауэр судорожно сглотнул - на мгновение он совсем забыл, что как раз и является тем самым подчиненным, о котором размышляет; возможно, что Адмиралтейство полагает, что его "абсолютно здравый смысл" вполне заслуживает этого самого "неограниченного доверия".
Льюис внимательно смотрел на него.
- Не желаете ли узнать состав вашей эскадры? - наконец спросил он.
- О, да, конечно, - ответил Хорнблауэр, хотя на самом деле не предавал этому особого значения. Сам факт, что ему доверено командование значительно важнее того, чем именно он будет командовать.
- Вы получите "Несравненного", семидесятичетырехпушечный линейный корабль, - сказал Люис. - Это даст вам достаточную силу, если понадобится ее применить. Для всего остального у вас будет вся мелочь, которую мы смогли для вас наскрести - шлюпы "Лотос" и "Ворон", два бомбардирских судна - "Мотылек" и "Гарви" и тендер "Клэм". Пока это все, но, может быть, к моменту вашего отплытия мы подготовим еще что-нибудь. Хотелось бы, чтобы вы, при необходимости, были готовы к операциям на берегу. Случаев для этого, думаю, будет предостаточно.
- Думаю, что да, сэр, - согласился Хорнблауэр.
- Не знаю, придется ли вам сражаться вместе с русскими или против них, - продолжал Льюис. - То же самое могу сказать насчет шведов. Бог знает, какая каша там сейчас заваривается. Но Его Высоконосие расскажет вам все об этом подробнее.
Очевидно, в глазах Хорнблауэра отразилось удивление, ибо адмирал счел возможным пояснить:
- Ваш глубокоуважаемый шурин, достопочтенный маркиз Уэлсли, рыцарь Ордена Бани, Государственный секретарь Его Величества по Иностранным делам. Для краткости мы зовем его "Ваше Высоконосие". Мы пройдем к нему через пару минут. Но осталось решить еще один важный вопрос: кого бы вы хотели капитаном на "Несравненный"?
Хорнблауэр снова сглотнул. Это действительно было доверие - причем действительно очень высокого уровня. Ему уже приходилось производить волонтеров и старшин в мичманы и назначать помощников корабельного врача; однажды пастор весьма сомнительной репутации настойчиво добивался у него должности корабельного капеллана, но рекомендовать к назначению командира семидесятичетырехпушечного линейного корабля - это было несравненно более значимой привилегией, нежели все остальные. Сто двадцать капитанов, стажем моложе Хорнблауэра, заслуженных моряков, от рассказов о подвигах которых захватывало дух у моряков во всех четырех океанах, заслужили капитанские эполеты своей кровью, смелостью и бесстрашием. По крайне мере, половина из них, если не больше, отдали бы полжизни за право командовать семидесятичетырехпушечным линейным кораблем. Хорнблауэр вспомнил собственную радость и воодушевление - это было всего лишь два года назад - при вести, что он назначен командовать "Сатерлендом". Капитаны на половинном жаловании, капитаны на береговых должностях - все они готовы землю грызть, лишь бы получить корабль, тем более - линейный. И в его, Хорнблауэра, власти изменить карьеру, а может быть и всю жизнь, любого из этих капитанов. Но он уже принял свое решение. Возможно, есть более блестящие капитаны и даже - более умные, но он хочет только одного.
- Я хотел бы, чтобы это был Буш, - сказал Хорнблауэр, - если это возможно.
- Вы его получите, - кивнул Льюис, - я предполагал, что вы попросите именно его. Надеюсь, деревянная нога ему в этом не помешает.
- Я тоже так думаю - согласился Хорнблауэр. Перспектива выйти в море с другим капитаном представлялась ему более чем удручающей.
- Тогда будем считать вопрос решенным, - подытожил Льюис, бросая взгляд на часы, висящие на стене, - а теперь, если не возражаете, давайте пройдемся, повидаем Его Высоконосие.