Альфонс запросил подробности, и я рассказал ему об этой болезни королей, а также о главных разносчицах – ныне покойной английской королеве Виктории и ее внучках, одна из которых, тоже Виктория, и была его женой.
– Так, значит, нормальных детей мужского пола у меня не будет? – помрачнел Альфонс.
– А вы-то тут при чем? Их скорее всего не будет у вашей нынешней супруги Виктории. Да и то, если долго стараться, в конце концов может родиться и здоровый мальчик… Но необязательно.
– Мне никто не говорил ничего подобного, – заметил король.
– Интересно, кто же должен был вам что-то сказать? Англичане, сама Виктория или еще кто-нибудь?
– Но ведь вы же только что заявили, что про генетические болезни знаете только вы!
– Правильно. Но о том, что дочери и внучки Виктории очень часто рождают гемофиликов, знают все, интересовавшиеся этой проблемой. Просто при дворах, куда англичане сбагривают своих принцесс, очень следят, чтобы такие сведения не дошли до монархов. И я не верю, что следят бесплатно. Ну и возвращаясь к вопросу о лечении вашего сына… Я обдумаю возможность этого. Ничего не обещаю, но обдумаю.
И теперь оставалось ждать реакции короля на мой, так сказать, посыл. Если ему по фигу судьба династии, все останется как есть. Если не по фигу, но он дурак, то Виктория вскоре будет отравлена, не помню, что у них там в Испании принято употреблять вместо грибочков. Если он не совсем дурак, то он поручит это дело дону Феде. Если умный, то он поручит тому же дону разобраться с данной проблемой, но так, чтобы Виктория пала жертвой врагов. А если он умный, но гуманист и готов рискнуть, то сначала он сделает так, чтобы его слово было действительно словом короля, и не только в Испании. А потом просто разведется со своей женой, не выдумывая никаких причин, а обнародовав действительную. Все же несогласные будут посланы сексуально-пешеходным маршрутом.
Кроме дрессировки короля, у меня имелась еще одна недавно возникшая проблема. Маша уже чуть не месяц держала на стреме бригаду своих сотрудников, ожидая паники на биржах из-за массового сброса золота. Зря, что ли, я по дороге на Канары продемонстрировал гиперболоид? Но никакой паники не наблюдалось и сброса тоже. Более того, один из двух пилотов, видевших луч, уже погиб в авиакатастрофе. Ай да великобританцы, ай да сукины дети! Надо же как блюдут секретность. Правда, то, что пилот погиб и был нормально похоронен, открывало кое-какие перспективы в отличие от ситуации, если бы он просто исчез. Уже было написано интервью с ним, якобы взятое накануне его гибели, где он расписывал ужасный луч и, кроме того, выражал опасения за свою жизнь, ибо определенные круги готовы на все, лишь бы не допустить обнародования этой информации. Однако опубликовать это творение мы не успели, первый шаг сделал Уинстон Рэндольфович. Этот шаг имел вид доклада на закрытом заседании кабинета министров.
В нем Черчилль заявил, что у него есть материалы, доказывающие, что гибель летчика, видевшего луч гиперболоида, была подстроена, и обвинил в этом недавно севшего в премьерское кресло Асквита. В ответ на возмущенное требование доказательств сэр Уинстон сказал, что они у него есть. И продемонстрировал бумаги, подтверждающие тот факт, что Асквит втихую начал избавляться от акций золотодобывающих компаний. Если бы пилот проболтался, эта операция так просто не прошла бы…
А дальше первый лорд адмиралтейства сказал вполне разумную вещь. Мол, в переломный момент, когда империя начинает сдавать веками завоеванные позиции, нахождение у кормила власти людей, для которых интересы собственного кармана выше интересов Великобритании, ни к чему, кроме поражения в борьбе, привести не может. Дальше начался скандал, и единственным внятным документом с этого заседания было решение о его полной секретности. Если бы не оно, то что-то еще и могло бы остаться в тени, а так мы узнали подробности на следующий день, а широкая публика – спустя трое суток. И грянула давно и с нетерпением ожидаемая Машиным департаментам золотая паника.
Еще неделю назад я в результате получасового торга с племянницей добился решения, что восемьдесят процентов прибыли от золотой аферы будет потрачено на программу поддержки сельхозреформы, ибо она после довольно бодрого старта сейчас начала ощутимо буксовать. Проблема, как и ожидалось, была в общине.
Мало-мальски активный, рисковый и совсем уж никчемный народ – покинул ее сразу. Но те, что остались, ушли в глухую оборону. И дело было вовсе не в какой-то изначальной приверженности крестьянства вековым устоям. Община выполняла две крайне необходимые среднему крестьянину – у кого не было врожденной деловой жилки – функции. Первая – это социальные гарантии. Худо-бедно, но община стариков содержала… А вторая, к моему немалому изумлению, оказалась социальным лифтом! Правда, на редкость убогим, из подвала в полуподвал, да к тому же с ручным приводом, но этот лифт таки работал. Суть была в регулярном перераспределении наделов. Теоретически оно происходило по количеству едоков, но на самом деле немалую роль играли и всякие интриги местного пошиба. Так что у малоземельного, но желающего увеличить свой надел крестьянина было три пути. Первый, самый простой – не отвлекаться на посторонние развлечения, а всякую свободную минуту использовать для исполнения супружеского долга, в результате чего количество едоков обязательно возрастет. Но ведь их же придется кормить, а потом еще и хоть как-то одевать! Так что некоторые использовали эти самые свободные минуты для тренировок в кулачных забавах и, сбившись в небольшие кучки, начинали представлять собой реальную силу в масштабе деревни: попробуй скажи такому что поперек, мигом последние зубы выплюнешь. Ну а самые проходимистые тренировались в лизании задниц всем, от кого могло зависеть распределение земли, а также в стравливании их между собой в качестве побочного результата. Эти, как правило, в конце концов и начинали задавать тон в общине, хоть и неявно.
Так вот, деньги как раз и нужны были на собес – раз и на создание более приличных перспектив роста для первых двух групп – два. Ну а если их будет совсем много, то в список можно будет включить и создание инфраструктуры для первых шагов по освоению казахской целины.
Это был наш совместный со Столыпиным проект, и начинался он с пенсионного обеспечения крестьян. Кстати, в первоначальном варианте было такое, что я даже собирался приказать начать расследование, но потом, прикинув текущий объем работ своих служб, плюнул: на все рук не хватит. Суть же состояла в том, что пенсия предполагалась не такой уж и маленькой, но ее получение задумывалось непростым делом. Мне сразу вспомнилась ситуация с этим в покинутом мной мире…
До пенсии я там не дожил, но мне уже приходили бумаги, что надо куда-то явиться за какой-то собесовской карточкой. Первую я проигнорировал, но, когда в почтовом ящике образовалась вторая, не поленился написать ответ. Мол, с меня всю жизнь удерживали деньги на ваше безбедное существование! И я еще должен куда-то идти, потом несколько дней маяться в очередях, и все для того, чтобы написать какому-то чиновному рылу бумагу, начинающуюся словами: я, такой-то, прошу… Облезете, просить еще у вас. Если принесете эту карточку на дом – приму, а так – идите на фиг.
Вообще-то я не разделяю почти всеобщего мнения, что большую часть всяких вредных для народа нововведений власть делает из-за некомпетентности, по ошибке. Ошибка – это действие, в результате которого в кармане его совершившего прибавилось пустоты! А если наоборот, то это так и было задумано, без всяких ошибок. И власть в том мире наверняка вполне сознательно устроила волокиту с пенсиями, несмотря на уже имеющееся решение. Я помню, как это же самое выглядело в Кесовой Горе в начале шестидесятых, когда на пенсию выходил мой дед. Все ему принесли, поздравили, и потом он еще ругался с собесом: мол, не такой уж я старый, могу и сам зайти, чего же это от вас мне девочки-почтальонши деньги-то носят…
Так что ситуация, когда за пенсией еще надо побегать, говорит о том, что власти это зачем-то нужно. Ну типа шибко гордый вроде меня и вовсе не пойдет. Потом, глядишь, в духоте очередей помрет от инфаркта старичок-другой – тоже экономия. А из оставшихся вовремя ее получат далеко не все… Мелочь, конечно, но копейка – она рубль бережет, так что вполне может и получиться пересесть с "мерса" на "майбах" на недельку раньше.
Поэтому я сразу предложил свой проект, где получение пенсии, хоть и несколько меньшей по размеру, должно было происходить полностью по инициативе государства и его усилиями.
А с первым проектом… Правильно, что я не начал копать, кто это там у Столыпина такой умный, поскольку проблему пора решать в целом. Точнее, юридически закрепить уже более или менее сложившуюся в подконтрольных мне областях практику. Суть ее заключалась в том, что рассмотрение любой ошибки любого чиновника всегда начиналось с внимательнейшего изучения динамики роста благосостояния его и его родственников. Если после совершения ошибки ничего подобного не наблюдалось – работает презумпция невиновности. То есть хочешь посадить – изволь сначала доказать преднамеренность данного действия. Но если после – не вследствие, а всего лишь после – "ошибки" благосостояние изучаемых лиц росло, то презумпция выворачивалась наизнанку. Теперь чиновник по умолчанию считался виновным в корыстном злоупотреблении властью и, если он не хотел садиться глубоко и надолго, должен был как-то доказывать свою невиновность. Кстати, в мире не без чудес, и к настоящему моменту было зафиксировано целых два таких случая.
Глава 28
Военные действия в Маньчжурии, кроме всего прочего, позволяли в реальных условиях испытывать новую технику. Правда, только ту, которую не жалко показать противнику или которая в силу своей специфики может работать, не будучи показанной. К последней разновидности относились и автоматы – то есть настоящие автоматы, а не именуемые так пистолеты-пулеметы, давно стоящие у нас на вооружении. Так что опытные партии изделий мосинского и федоровского производства поступили на вооружение двух взводов Особой стрелковой роты. Кроме автоматчиков, она имела еще два взвода снайперов, а командовал ею попаданец из того мира Василий Волков. За два года работы в Вольфшанце он доказал свою лояльность. А когда в прошлом году сюда была перемещена и его мать, беспокоиться стало не о чем, и я, своей властью присвоив ему чин штабс-капитана и снабдив грозной бумагой, что он выполняет мое особое поручение и поэтому ему лучше не мешать, отправил его в Маньчжурию. Провоевав там почти год и лишившись приставки "штабс", он вернулся в Гатчину и сейчас пил грузинский чай в моем кабинете.
– Ладно, – сказал я собеседнику, – может, вы как-то и не обращали на то специального внимания, но читать я умею. Так что не надо мне тут, пожалуйста, пересказывать протокол комиссии. Кроме текстов, я умею читать и чертежи, то есть и по части конструктивных особенностей этих изделий я тоже в курсе. Более того, сейчас уже можно наполовину раскрыть секрет: в разработке одного из этих автоматов я принимал непосредственное участие. А вот которого именно – не скажу, пока не услышу ваше личное мнение.
– Тоже мне секрет, – хмыкнул Василий Волков, – когда федоровский автомат – это "калаш" практически один в один! И сам Владимир Григорьевич говорил мне, что разработка началась с того, что вы показали ему своей рукой нарисованные эскизы. Но вот не думайте, что буду подстраиваться под ваше мнение. Хотите знать мое? Получите: мосинский автомат лучше. И дело даже не в том, что он на триста граммов легче и вроде бы чуть дешевле. Во-первых, у него бой более кучный, особенно при стрельбе очередями более чем по три патрона. А во-вторых, у него отказоустойчивость выше.
– Что? – не понял я. – Да ведь главный аргумент противников этого изделия в том, что если абсолютно не смазанный автомат извалять в песке, а потом стрелять, то федоровский в среднем производил на тридцать процентов больше выстрелов до отказа!
– Разные у них отказы. Федоровский просто клинит, а из мосинского можно продолжать огонь – только в режиме магазинной винтовки, передергивая затвор после каждого выстрела. Усилие, правда, получается приличное, но стрелять можно. В общем, по результатам маньчжурской кампании мое мнение однозначно в пользу мосинского автомата.
– Ну, – усмехнулся я, – тогда, значит, и я могу перестать таиться. Какое же, по-вашему, участие я мог принимать в разработке федоровского изделия? Моя фамилия Найденов, а не Калашников! Но вот эксцентрик к мосинской игрушке придумал я.
Вспомнилось, как полтора года назад Мосин показал мне первый опытный образец. Конструктивно он был очень похож на наш автомат под маузеровский пистолетный патрон, но стрелял все-таки с переднего шептала, а между стволом и затвором у него был качающийся рычаг. Ведь почему нельзя было применить ту же самую схему под более мощный патрон? Да просто свободный затвор в этом случае получался весом чуть за три килограмма. Вот Мосин и разделил этот самый затвор на две части: легкая передняя воспринимала импульс отдачи от донца гильзы и передавала его через рычаг на более массивную заднюю, причем так, что та двигалась втрое быстрее. А это означало, что потребная масса свободного затвора снижалась в квадрат трех, то есть в девять раз. Схема понравилась мне своей простотой и тем, что все движущиеся детали находились по оси ствола, но вот сам этот передающий рычаг… Где-то я уже видел такую конструкцию. Е-мое, да в первых двигателях же! Только не в наших, а в даймлеровских. Вместо кулачкового распредвала там как раз торчали какие-то шатуны с коромыслами, вроде вот этого. А если сюда вместо рычага сунуть эксцентрик наподобие кулачка распредвала, который, двигаясь назад, начнет поворачиваться? Сразу исчезает ось, куда насажена мосинская железяка, да и передаточное число можно сделать переменным, за счет простого изменения формы кривой толкающей части эксцентрика.
В общем, я предложил Мосину эту идею. И, так как любая инициатива по определению наказуема, вынужден был раз пять пересчитывать ему форму кривой, пока наконец не была найдена оптимальная… А теперь, значит, независимый и весьма квалифицированный эксперт оценил мои труды.
– Правда, тут есть одна маленькая тонкость, – продолжил Василий, – огрызок наподобие "аксушки" из мосинского автомата получился безобразный. Так что или пусть что-то придумывает, или компактную модель оставить федоровской.
– Пока оставим, – кивнул я, – их, укороченных, не больно-то и много надо. Ладно, значит, учитывая ваше мнение, я составлю свое… В общем, запускаем мосинский. Ну а вам завтра в Зимний, на церемонию награждения. "Георгиев" будет вручать лично император. Как там здоровье вашей уважаемой матушки? И можете подумать, где и как будете проводить отпуск – все ограничения на ваши перемещения сняты. Болтать, конечно, про тот мир не следует, это вы, я думаю, и сами понимаете.
– Да уж не совсем дурной, – кивнул Василий. – Тогда вопрос можно? Как тут у вас права получают, а то ведь я здесь, можно сказать, новенький: в Вольфшанце вообще ничего не нужно было, а в Маньчжурии все мои права и так при мне имелись. Я тут "чайку" решил купить и в отпуск проехаться по России, посмотреть… Не возражаете? А мать уже ходить начала, спасибо. Говорит, что теперь столько прислуги ей не нужно, мол, неудобно.
– Неудобно будет, когда только начавший ходить человек вынужден будет следить за всем домом, – отмахнулся я. – Прислуги там столько, сколько нужно, передайте, чтобы не смущалась. А насчет путешествия – езжайте, может, и мне чего интересного по приезде расскажете. Права у нас пока не строго обязательны, их ввели только с этого года, но лучше получайте сразу. Зайдите в сто двенадцатый кабинет, вам их там быстро нарисуют на все категории сразу.
На следующий день меня навестил Фишман; он приехал сдавать флоту первые радары, два комплекта – мы собирались ставить их на легкие крейсера под видом новых радиостанций в целях возможно более долгого сохранения секретности. Официально их разработчиком считался Хуельсмайер, и он действительно тянул на себе почти всю рутинную работу. Потому что у Бори было не сто рук, и он просто озадачивал немца идеями. Так что теперь монтажники ставили на суда антенны и аппаратуру, а Боря, побыв денек в Петергофе со своей Алечкой, которая теперь была уже целым министром двора, завернул ко мне.
Когда мы закончили беседовать на тему радаров, я спросил Борю:
– Вроде, насколько я в курсе, ты одно время англоязычной литературой увлекался? Помню, Байрона в подлиннике читал и Киплинга тоже, а потом меня шпынял за малокультурность. Было? Ну а теперь настала тебе пора применить свой глубокий художественный вкус на практике. Опять же, учитывая твою, мягко говоря, любвеобильность… В общем, надо нам как-то поспособствовать прогрессу англо-американской словесности. А то сам прикинь, какая тут сейчас картина: – Уэллс с Конан Дойлем в Англии, Драйзер и Лондон в Америке… Чему они могут научить народ? То есть чему могут, нам такого не надо. Так что Чейза в подлиннике я им сам предоставлю, а потом и погнуснее детективы пойдут, но вот с любовными романами, а также с прочей порнухой, в смысле эротикой, я могу и напортачить. Дамские романы нужны, сначала просто про возвышенные чувства, потом как он целовал ее затрепетавшую грудь, ну а под самый конец можно и один с финалом, то есть в котором он в нее нежно вошел. А все остальное они сами прекрасно допишут, думаю, через год-другой там уже станут обычными подробные описания впендюривания во все дыры. Да, в последний заход в тот мир я там краем уха про какой-то новый стиль слышал, вот только название забыл, что-то вроде "ой, мля!"… или нет, скорее, "мля, ой!". В общем, про пидоров – их тоже забывать нельзя, нехай активнее за свои права борются.
– Яой? – усмехнулся Боря. – Действительно, есть такое, хотя это и не совсем то, что ты имел в виду. Ладно, мысль я твою глубокую понял, попробую помочь. В будущее когда собираетесь?
– На днях, так что и ты сходи, как раз на предмет скачать репертуар. И ты вроде тоже после окончания всей этой возни с радарами в отпуск намылился?
– Да, только не на Канары, как некоторые тут олигархи, а в Сочи. Заодно и твое упущение поправлю – а то название-то у тебя есть, а самих Сочей еще нету! Вот и съезжу, прикину, где земли прикупить и что на ней потом строить. Ты не против?
– На здоровье, ты же ею спекулировать потом не будешь.
После ухода Бори я засобирался в Стрельну, потому как тренировки испанского короля заканчивались, и вскоре он отбывал на родину, а потом, почти без перерыва – на гонки в Берлин. Но перед выходом я вспомнил, что забыл спросить про результаты президентских выборов в Израиле.
Что меня удивило, так это наличие там большого количества серьезно относящихся к ним людей. Там всерьез обсуждали, какие преимущества даст избрание Гоши, а какие – Маши, даже ругались по этому поводу в обеих газетах, а один раз и на предвыборном митинге. Впрочем, до мордобоя дело не дошло.
Так что я позвонил в секретариат и услышал: да, только что получены сведения – голоса подсчитаны, с отрывом в два процента победила Маша. Явка – восемьдесят семь процентов.
Интересно, подумалось мне, она первая женщина-президент в мире или как? Наверное, все-таки первая. Значит, не забыть поздравить и даже, пожалуй, подарить что-нибудь в память об этом историческом событии.