- А из вас никто не промыл золота? - спросил он наконец.
- Черта промывал! - последовал негодующий ответ. - Думаешь, я вчера родился! Новички только и могут валять дурака на этом пастбище и наполнять сковороду грязью. Мне довольно было раз взглянуть. Утром мы уезжаем в Сёркл. Я никогда не верил в эту Верхнюю Страну. С меня хватит и истоков Тананау; помни мои слова: если придет большая жила, она появится в низовьях реки. А вот Джонни вбил столб двумя милями пониже этой заявки - умней ничего не мог придумать!
Джонни выглядел пристыженным.
- Я это только так, для потехи, - объяснил он. - Я бы отдал свое право за фунт табаку.
- По рукам, - быстро сказал Пламенный. - Но после не поднимай воя, когда я выручу за это двадцать или тридцать тысяч.
Джонни беззаботно ухмыльнулся.
- Эх, беда! И чего я не сделал заявки! - жалобно пробормотал Длинный Джим.
- Еще не поздно, - ответил Пламенный.
- Но туда и обратно двадцать миль.
- Я поставлю за тебя разведочный столб, - предложил Пламенный. - А ты делай то же, что Джонни. Получи табак у Тима Логана. Он держит стойку в трактире "Кислое Тесто" и даст его мне в долг. Потом зарегистрируй заявку на свое имя, переведи на меня, а бумаги передай Тиму.
- И я тоже, - подхватил третий ветеран Юкона.
И за три фунта табаку Пламенный скупил три заявки на Бонанзе, в пятьсот футов каждая. Он мог сделать еще одну заявку на свое собственное имя, так как те были передаточными.
- Очень уж ты щедр на свой табак, - ухмыльнулся Длинный Джим. - Фабрика, что ли, у тебя есть?
- Нет, но у меня на руках козырь, - последовал ответ, - и, скажу вам, три фунта табаку за эти три заявки - дешевая цена.
Час спустя в лагерь прибыл Джо Ледью, прямо с Бонанза-Крик. Сначала он не заикался о жиле Кармака, затем скептически упомянул о ней и наконец предложил Пламенному сотню долларов за его долю в месте для города.
- Золото на стол? - осведомился Пламенный.
- Конечно. Вот оно.
С этими словами Ледью вытащил свой мешок. Пламенный рассеянно его взвесил на руке, с тем же рассеянным видом развязал и высыпал немного золотого песку на ладонь. Он был темнее любого песка, какой ему приходилось видеть, за исключением кармакского. Он высыпал золото обратно, завязал мешок и вернул его обратно.
- Может, оно тебе нужнее, чем мне.
- Нет, у меня много, - заверил его Ледью.
- А откуда оно?
Пламенный задал вопрос с самым невинным видом, а Ледью выслушал со стойкостью и невозмутимостью индейца. Но на одну секунду они заглянули в глаза друг другу, и в этот момент словно какой-то неосязаемый ток пробежал между ними. И Пламенному показалось, что он все же поймал нить и раскрыл какие-то тайные планы Ледью.
- Ты знаешь реку лучше меня, - продолжал Пламенный. - И если моя доля стоит, по твоему мнению, сотню долларов, так ведь она стоит сотню и для меня, хотя я этого места и не знаю.
- Я дам тебе триста, - с отчаянием предложил Ледью.
- Э, какая разница. Не важно, что я не знаю этого места, - оно стоит столько, сколько ты готов за него заплатить.
И тут Джо Ледью, пристыженный, должен был сдаться. Он увлек Пламенного подальше от лагеря и от людей и посвятил его в свою тайну.
- Жила здесь наверняка, - сказал он в заключение. - Я не промывал его ни в шлюзах, ни в люльке. Я просто сгреб его в этот мешок вчера, на высоком берегу. И говорю тебе, ты можешь вытрясти его у корней травы. А что делается на дне реки, этого я тебе и сказать не могу. Но жила большущая, уж это верно. Держи все в тайне и делай заявки. Золото рассеяно местами, но я нисколько не удивлюсь, если какие-нибудь из этих заявок поднимутся до пятидесяти тысяч. Одна беда - золото рассеяно гнездами.
Прошел месяц, а на Бонанза-Крик по-прежнему все было спокойно. Несколько человек поставили заявочные столбы, но почти вслед за этим уехали на Сороковую Милю и в Сёркл. Те немногие, у которых хватило веры остаться, занялись постройкой бревенчатых хижин ввиду наступающей зимы. Кармак и его родственники-индейцы взялись за постройку шлюзов. Работа подвигалась медленно, так как готового материала у них под рукой не было и приходилось пилить доски ручным способом в соседнем лесу. Дальше, вниз по течению Бонанзы, расположились четверо, приехавших с верховьев: Ден Макгилвари, Дэйв Маккей, Дэв и Гарри Вог. Все они были молчаливы, никого не расспрашивали, не посвящали в свои планы. Они держались особняком.
Пламенный, исследовавший место заявки Кармака и вытряхивавший золото из корней травы, сделал разведки во многих местах вдоль берега реки и ничего не нашел. Теперь он хотел узнать, что лежит на дне реки. Он заметил, как четверо молчаливых людей пробили скважину у самой реки, и слышал визг пилы, когда они делали доски для шлюзов. Он не стал ждать приглашения, а явился в первый же день промывки. И через пять часов он увидел, как они промыли тринадцать с половиной унций золота. Здесь попадались самородки величиной с булавочную головку и самородки ценой в двенадцать долларов; все это пришло со дна реки. В тот же день выпал первый снег, надвигалась полярная зима, но Пламенный не обращал внимания на серую тоску умирающего короткого лета. Его предсказания оправдались, и на большом плато снова вырастал его золотой город снегов. Золото открыли в породе - вот что было чрезвычайно важно. Заявка Кармака была не впустую. На свое имя Пламенный сделал еще одну заявку, примыкавшую к тем трем, какие он выменял на табак. Таким образом, он владел теперь пространством, тянувшимся в длину на две тысячи футов, а в ширину - от одного берега Бонанзы до другого.
Вернувшись в тот вечер в свой лагерь при устье Клондайка, он нашел там Каму, которого оставил в Дайя. Кама приехал в лодке и привез последнюю почту за этот год. С ним было на двести долларов золотого песка. Пламенный сейчас же взял у него взаймы. В благодарность он условился сделать для него заявку, какую тот должен был зарегистрировать на Сороковой Миле. Уезжая на следующее утро, Кама взял с собой письма Пламенного, адресованные золотоискателям с низовьев реки. В них он убеждал немедленно явиться сюда и делать заявки. Остальные обитатели берегов Бонанзы нагрузили Каму такими же письмами.
- Подымется такая чертовская суматоха, какой мы еще и не видывали, - усмехнулся Пламенный, стараясь представить себе возбужденное население Сороковой Мили и Сёркл, грузящееся в лодки и летящее сотни миль вверх по Юкону; он знал, что теперь его словам поверят безоговорочно.
С прибытием первых лодок Бонанза-Крик проснулась. С этого момента истина и выдумки стали гнаться наперегонки, но как ни лгали люди, истина всегда нагоняла их и опережала. Те, кто не верил раньше Кармаку, получившему два с половиной доллара на одну сковороду, сами теперь выкапывали столько же; но они лгали и говорили, что выкапывают унцию. А ложь еще не успевала распространиться, как они уже добывали на сковороду не унцию, а пять. Тогда они заявляли, что получили десять, и в доказательство своей лжи наполняли сковороду грязью, а в ней оказывалось после промывки - двенадцать.
И так было все время. Люди продолжали храбро лгать, а истина каждый раз опережала их.
Как-то в декабре Пламенный наполнил сковороду на своей собственной заявке и отнес ее в свою хижину. Там горел огонь, и вода в чане не замерзла. Присев на корточки перед чаном, он начал промывку. Казалось, сковорода была наполнена землей и гравием. Он стал вращать ее, и более легкие частицы поднялись наверх и осели по краям. Время от времени он проводил рукой по поверхности, снимая пригоршни гравия. Содержимое сковороды уменьшалось. Почти добравшись до дна, он, чтобы лучше исследовать осадок, подтолкнул сковороду и выплеснул воду. И обнаружилось дно, затянутое чем-то маслянистым. Это вспыхнуло желтое золото. Золото - золотой песок, золотые зерна и самородки, крупные самородки. Он был один. Он опустил сковороду и глубоко задумался. Потом он закончил промывку и взвесил осадок на весах. При расценке унции в шестнадцать долларов на сковороде было семьсот с лишним долларов. Это превосходило самые смелые его мечты. Он представлял себе, что цена на заявки не может подняться выше двадцати или тридцати тысяч долларов, а оказывается, были здесь заявки ценой не ниже, чем в полмиллиона - даже если золото встречалось гнездами.
В тот день он не вернулся работать к своей скважине; не пошел он и на следующий день. Вместо того он надел свою меховую шапку и рукавицы, взвалил на спину легкую поклажу, не забыв захватить кроличий тулуп, и отправился бродить по всей соседней территории, внимательно изучая все небольшие реки и ручейки. На каждой реке он имел право сделать одну заявку, но он был очень осторожен в выборе мест. Он сделал заявку только на Ханкер.
Бонанза-Крик от устья до истоков вся была помечена заявочными столбами, а также заняты были все речонки и ручейки, впадавшие в нее. Большой веры в эти притоки не питал никто, но несколько сотен должны были ими удовлетвориться, так как они не успели сделать заявки на Бонанзе. Самым излюбленным из этих притоков был Адамс; меньше всего привлекал Эльдорадо, впадающий в Бонанзу ниже заявки Кармака. Даже Пламенному не понравился вид Эльдорадо; тем не менее он купил право на половину заявки за полмешка муки. Месяц спустя он заплатил восемьсот долларов за прилегающее место, а еще через три месяца, увеличивая свои владения, заплатил сорок тысяч за третью заявку. В будущем ему было суждено заплатить сто пятьдесят тысяч за четвертую заявку на той же реке, казавшейся самой ненадежной из всех притоков Бонанзы.
Между тем с того самого дня, когда он промыл семьсот долларов с одной сковороды и долго просидел над ней, погруженный в глубокие размышления, - он больше ни разу не притрагивался к кирке и лопате.
В ночь чудесной промывки он сказал Джо Ледью:
- Джо, больше я никогда не стану работать, как мы работали. Пора мне пошевелить мозгами. Я собираюсь землю возделывать. Поглядишь, золото вырастет, если у тебя есть мозги в голове и запас на семена. Когда я увидел на дне сковороды эти семьсот долларов, я сразу же понял, что семена, нужные для посева, я наконец добыл.
- Где же ты думаешь его сеять? - спросил Джо Ледью.
А Пламенный широким взмахом руки очертил всю местность и все реки, протекающие за водоразделом:
- Здесь оно, а вы только следите за мной. Здесь на миллионы - для того, кто может их увидеть. А я их видел, эти миллионы, сегодня, когда семьсот долларов глянули на меня со дна сковороды и чирикнули: "Эге, а вот наконец пришел и Пламенный".
Глава XI
Герой Юкона в те ранние дни до кармакской заявки - Пламенный сделался теперь героем золотоносной жилы. Рассказ о том, как он рискнул оседлать подвернувшийся ему случай, ходил по всей стране. Оседлав его, он, конечно, оставил далеко позади самых отважных, так как не набралось бы и пятерых счастливчиков, сосредоточивших в своих руках столько заявок, сколько забрал себе он. И он продолжал свою скачку, а отвага его не уменьшалась. Рассудительные люди покачивали головами и предсказывали, что он потеряет весь свой выигрыш до последней унции. "Он спекулирует так, - заявляли они, - словно вся страна сделана из золота, а ведь ни один человек не выиграет, ведя такую игру с заявками".
С другой стороны, его владения оценивались в несколько миллионов, и находились такие легковерные, которые считали дураком всякого, выступавшего против Пламенного. За его великолепной щедростью и беззаботным пренебрежением к деньгам скрывался трезвый практический ум, пылкое воображение и смелость крупного игрока. Он предвидел то, чего никогда не видел собственными глазами; играл так, чтобы выиграть много или потерять все.
- Слишком уж много золота здесь, на Бонанзе; это не случайно, - рассуждал он. - Наверняка где-то пролегает золотоносная жила, и скоро она покажется и в других речках. А вы следите за Индейской рекой. В реках, какие текут по ту сторону Клондайкского водораздела, быть может, не меньше золота, чем в реках, текущих по эту сторону.
И он подкрепил свое убеждение, снабдив провиантом несколько групп, отправлявшихся за горный хребет производить разведки в бассейне Индейской реки. Других, не успевших сделать заявки на счастливых реках, он поставил на работу на своих заявках на Бонанзе. Он платил им хорошо - шестнадцать долларов в день за восьмичасовую работу, а работа шла в три смены. Для начала у него был провиант, а перед тем как река стала, прибыла "Бэлла", нагруженная съестными припасами, и Пламенный продал Джеку Кернсу место для постройки склада, а взамен получил запас провианта, каким и кормил своих людей всю зиму 1896 года. И в эту зиму, когда настал голод и мука продавалась по два доллара фунт, у него все время работали в три смены на всех четырех его бонанцских заявках. Другие золотоискатели платили своим людям пятнадцать долларов в день; но он первый поставил людей на работу и с самого начала давал им унцию в день; в результате у него были лучшие рабочие, с лихвой отрабатывавшие свое жалованье.
Ранней зимой, как только стала река, Пламенный выкинул одну из самых диких своих штучек. Сотни золотоискателей, потерпевших неудачу на Бонанзе и сделавших заявки на других реках, недовольные возвращались с верховьев на Сороковую Милю и в Сёркл. Пламенный заложил одну из своих бонанцских заявок в Коммерческой Компании Аляски и сунул аккредитив в карман.
Затем он впряг своих собак и понесся вниз по реке с той скоростью, с какой он один мог ездить. Он побил рекорд, сменив дорогой двух индейцев и четыре упряжки. И на Сороковой Миле и в Сёркл он десятками скупал заявки. Многие впоследствии оказались ничего не стоящими, но некоторые взлетели еще поразительнее, чем заявки на Бонанзе. Он покупал направо и налево, платил от пятидесяти долларов и до пяти тысяч. Самую высокую цену он уплатил в трактире Тиволи, это была верхняя заявка на Эльдорадо, а когда он согласился уплатить требуемую сумму, Джекоб Уилкинс, только что вернувшийся с разведок на оленьем пастбище, вскочил и направился к выходу со словами:
- Пламенный, я тебя знал семь лет, и до сего дня ты мне всегда казался человеком разумным. А теперь ты даешь себя грабить всем, кому не лень. Ведь это чистый грабеж. Нельзя запрашивать пять тысяч за заявку на этом проклятом оленьем пастбище. Я не могу оставаться в комнате и смотреть, как тебя обдирают.
- Вот что я тебе скажу, Уилкинс, - ответил Пламенный. - Жила Кармака так велика, что мы и представить себе не можем. Это - лотерея. А каждая заявка, какую я покупаю, - билет. И наверняка выйдут крупные выигрыши.
Джекоб Уилкинс, остановившийся в дверях, недоверчиво фыркнул.
- Представь себе, Уилкинс, - продолжал Пламенный, - представь себе, будто ты знаешь, что с неба польется суп. Что все будут делать? Конечно, покупать ложки. Ну, вот и я покупаю ложки. А суп пойдет там, в верховьях Клондайка, и у кого будут одни вилки, те ничего не подцепят.
Но тут Уилкинс ушел, хлопнув дверью, а Пламенный вернулся окончить сделку.
В Доусоне он остался верен своему слову и не притрагивался ни к кирке, ни к лопате; он работал напряженнее, чем когда-либо в своей жизни. Железо раскалилось, и нужно было его ковать. Работа требовала больших затрат, и он часто вынужден был путешествовать по различным рекам, определяя, какие заявки можно продать и какие следует удержать. В ранней молодости, до приезда на Аляску, он работал в кварцевых рудниках и теперь мечтал найти месторождение жилы. Он знал, что золотоносный рудник - вещь эфемерная, а золотоносная кварцевая жила весьма и весьма прочна, и в течение нескольких месяцев рассылал десятки людей искать основное месторождение золота. Но оно так и не было найдено, и уже много лет спустя он подсчитывал, что эти разведки стоили ему пятьдесят тысяч долларов.
Но он вел крупную игру. Как ни велики были его расходы, выигрывал он еще больше. Он бился об заклад, скупал участки, делился с людьми, которых снабжал провиантом, и делал заявки лично. День и ночь его собаки стояли наготове, а упряжки у него были самые быстрые; когда поднялась суматоха и толпы снова повалили к вновь открытой россыпи, Пламенный летел впереди, прорезая длинные холодные ночи, и сделал заявки вблизи места открытия. Тем или иным способом (не говоря о многих ничего не стоящих заявках) он приобрел ценные участки на таких речках, как Сульфур, Доминион, Эксельсис, Сиваш, Кристо, Альгамбра и Дулитл. Тысячи, какие он тратил, возвращались к нему десятками тысяч. Жители Сороковой Мили передавали историю его двух тонн муки, и по их расчетам выходило, что эта мука принесла от полумиллиона до миллиона. Одно было твердо известно: половина участка в первой заявке на Эльдорадо, купленная им за полмешка муки, стоила теперь пятьсот тысяч. И еще рассказывали: когда танцовщица Фреда приплыла с ледоходом по Юкону и предлагала тысячу долларов за десять мешков муки, но нигде не могла найти продавца, - Пламенный, даже ни разу ее в глаза не видав, послал ей эту муку в подарок. Такие же десять мешков были отправлены одинокому католическому священнику, который хлопотал над устройством первой больницы.
Щедрость его доходила до расточительности. Кое-кто называл это безумием. Когда полмешка муки дали ему участок в полмиллиона, разве не безумие отдавать целых двадцать мешков танцовщице и священнику? Но таков был его нрав. Деньги были для него только фишками, а значение имела игра, только игра. Добившись миллионов, он мало изменился, но игру стал вести с еще большей страстью. Воздержанным он был всегда - разве только за редчайшими исключениями, а теперь, когда у него были возможность и средства пить в любом количестве, он стал пить еще меньше. Самая радикальная перемена заключалась в том, что он уже не стряпал сам себе обед; только во время путешествий он занимался стряпней. Теперь с ним в его бревенчатой хижине поселился рудокоп и готовил еду. Но пища оставалась той же: сало, бобы, мука, чернослив, сушеные фрукты и рис. Он все еще одевался, как в старые времена: шаровары, немецкие носки, мокасины, фланелевая рубаха, меховая шапка и куртка, сшитая из одеяла. Он не прельстился сигарами, из которых самые дешевые стоили полдоллара или доллар за штуку; он по-прежнему довольствовался папиросами, скрученными из коричневой бумаги. Правда, теперь он держал больше собак и платил за них огромные суммы, но это была не роскошь, а необходимость. Ему нужны они были для быстрой гонки, нужны, чтобы опередить толпы. И повара он нанял по необходимости. Он был слишком занят и сам стряпать уже не мог. Ведя игру на миллионы, он не мог тратить время на растопку печи и кипячение воды.
За эту зиму 1896 года Доусон быстро разрастался. Деньги текли к Пламенному от продажи городских участков. Он немедленно помещал их туда, где они могли принести еще больше. Он вел опасную игру, громоздя пирамиду; а нельзя себе вообразить большей опасности такой игры, чем в лагере золотоискателей. Но глаза его были открыты.
- Вы подождите только, пока слухи о жиле перевалят за горы, - говорил он своим старым приятелям в трактире "Олений Рог". - Слух не дойдет туда до весны. А вот тогда ждите трех наступлений. Летом - подойдут налегке, осенью - уже с поклажей и со всем прочим, а на следующую весну, через год, - повалит армия в пятьдесят тысяч. Новички запрудят всю страну. Начнем с лета и осени 1897 года - как вы думаете к ним готовиться?
- А ты что думаешь делать? - спросил один из приятелей.