- Мне надо в Ташкент, немедленно. Пожалуйста, рассчитайте меня и скажите дяде Боре, чтобы он отвез меня до ближайшей станции, - она сделала паузу и тихо добавила, опустив глаза: - А то я пешком уйду.
Мужчины недоуменно переглянулись. Дядя Боря только хотел что-то возразить, как Сима нервно подняла рюкзак, закинула его за плечо и, пытаясь засунуть вторую руку в лямку, почти побежала на дорогу.
- Стой, шальная! Да отвезу я тебя, только куда - до станции километров двести, у меня и бензина не хватит.
Сима остановилась.
- А до поселка, что мы проезжали, когда сюда ехали, сколько километров?
Дядя Боря пожал плечами.
- Шестьдесят будет.
- Бензина хватит?
- Хватит. А дальше как? В поселке что ли сидеть будешь?
Сима закинула рюкзак в кузов машины, оттуда раздался крик. Сонная голова Жорки высунулась наружу.
- Вы чего?
Но Сима не удосужилась ответить на его вопрос и парировала дяде Боре:
- А там автобусы ходят. Как-то же люди ездят на станцию, а?
Хакан Ногербекович понял, что хотела девушка и, разложив карту на столе, подозвал шофера.
- Смотри, Борис, от того поселка к югу уходит хорошая дорога. Думаю, Симона права. Должен там ходить какой-нибудь транспорт. Отвези ее, только помоги сесть на что-нибудь, одну не оставляй. А деньги я сейчас дам.
Когда "Газ-66", заклубив пыль за собой, успел отъехать на пару километров, с другой стороны показался всадник. Арман ехал в лагерь, не торопя коня. Он обдумывал, что скажет Симе, да и всем остальным о вчерашнем происшествии.
- Здравствуйте, Хакан-ака! - спешившись у лагеря, Арман отпустил Черногривого пастись, и подошел к начальнику экспедиции. - Куда это дядя Боря ни свет, ни заря поехал?
Хакан Ногербекович сложил карту.
- За продуктами, хлеб у нас кончился, сахар, а ты чего в такую рань?
- Почему "рань", семь часов уже. Скоро жара начнется.
- А-а… ну садись, чай попей.
- Спасибо, - Арман отхлебнул из пиалушки, из которой недавно пила Сима, - с мятой… А Сима спит еще?
- Спит, - Хакан Ногербекович плеснул себе чаю.
Жорка, недобро посматривая на раннего гостя, сворачивал спальник. Вадим Петрович и Славка тоже выползли из палаток и еще сонные подошли к столу.
Арман поставил пиалу на стол, напрягся.
- Ты о Симке забудь, понял, - Славка толкнул его в плечо.
Арман встал.
- Ребята, ребята, никаких разборок, этого еще нам не хватало! - Хакан Ногербекович встал между парнями. - А вы, Арман, - он покачал головой, - нехорошо вы поступили, нехорошо! И вы, и ваши старики! Не ожидал я такого.
- Хакан-ака, я все объясню…
- Нечего тут объяснять! - встрянул Вадим Петрович. - Уходи и не появляйся тут больше.
Арман набычился.
- Я хочу поговорить с Симой. Перед вами я не виноват. Что плохого я сделал?
- Что плохого?! - Славка набросился на Армана, но Хакан Ногербекович, несмотря на маленький рост и кажущуюся тщедушность, оттолкнул его.
- Не сметь руки распускать! Он прав! Он ничего плохого нам не сделал. И нам еще работать вместе, и не в последний раз!
Начальник кричал, и это так удивило его подчиненных, что они вытаращились на него, будто впервые видели.
- Всем сесть! А вы, Арман, уж постарайтесь, объясните нам, как так получилось, что вы опоили нашу сотрудницу напитком шаманов и без ее и без моего ведома использовали ее в своих целях, надо сказать, нам тоже неизвестных.
Пока Арман сбивчиво пересказывал слова своей бабушки, Сима уезжала все дальше и дальше. И чем больше становилось расстояние между ними, тем тяжелее было на сердце Симы, и тем беспокойнее становилось Арману.
Не закончив рассказ, он посмотрел на палатку и спросил, глядя в упор на Хакана Ногербековича:
- Где Сима?
Тот не смог солгать еще раз и сказал, что она уехала. Арман немедля вскочил на коня и поскакал следом. Но, хоть Черногривый и был одним из самых быстрых коней кочевья, догнать машину он смог только тогда, когда она возвращалась назад. А дядя Боря, затормозив перед конем, вставшим на дыбы перед самым носом грузовика, и не обратил внимания на вопрос парня, а погрозил кулаком и так далеко послал, что не только у юноши, а и у коня уши стали пунцовыми.
Глава 6. Борьба за жизнь
Быстро разносится молва по степи. Даже случайно оброненное слово подхватывают ветра и мчатся с добычей в разные стороны, шепча по дороге травам и птицам то, что услышали. А если вдруг ветра сталкиваются друг с другом, то слова смешиваются, и весть обрастает домыслами. И наполняется степь и красивыми легендами, и мудрыми притчами, и задумчивыми песнями…
Когда Тансылу и Аязгул прискакали в одно из дальних стойбищ своего племени, их встретили настороженно. Обменявшись взглядами друг с другом, они спешились, вместе вышли к косо поглядывающим воинам.
- Прибыл ли гонец от госпожи Дойлы? - спросил Аязгул.
- Прибыл, - ответил бывалый воин, старший над всеми в этом стойбище.
- А раз так, почему встречаете ее дочь недобрыми взглядами? - Аязгул и сам пускал молнии из глаз, ставшими в прищуре темно-синими.
- Так и второй гонец прибыл за ним, - ответил старший, - и передал, что, если дочь Таргитая прибудет к нам раньше его брата, то связать ее до его приезда.
Тансылу сжала рукоять клинка так, что ее пальцы побелели. Зорким взглядом она прикинула, сколько человек стоит по бокам от них, сколько подошло сзади. Аязгул сможет отбиться от тех, кто впереди, а ей придется взять на себя задних. Спина к спине, они защитят друг друга, но смогут ли выбраться? Ведь воины окружили их кольцом. Но Аязгул не собирался драться. Он подошел вплотную к старшему воину и громко, чтобы все слышали, процедил:
- Кто такой брат Таргитая? Он вождь, чтобы вы его слушали? Что, последняя воля жены вождя, отдавшей свою жизнь взамен жизни дочери, уже ничего не значит для вас? А гибель Таргитая? Где был Ишбулат, когда его брат сражался с Бурангулом, бежавшим, как трусливая собака? Или воинская честь тоже для вас ничто?
Воины согласно закивали, одобряя слова Аязгула.
- Воля жены вождя - для нас закон. Не можем мы нарушить его. Это навлечет на наши семьи гнев духов.
- Хорошо, Аязгул, мы поддержим Тансылу и тебя, - согласился и старший, - но есть другие стойбища, как быть с ними? Что, если они встанут на сторону Ишбулата? Мы не хотим воевать со своими братьями, проливать родную кровь.
- Верно говоришь, - Аязгул вышел из кольца, присел у большого шатра. Тансылу последовала за ним под пристальными взглядами тех, с кем еще недавно носилась по степи, соревнуясь в быстроте коней и меткости стрельбы. - Еще два стойбища, кроме вашего, и те, кто идет с Ишбулатом. Сейчас пошлем гонцов в стойбища. Ты дашь свою камчу, чтобы им поверили, что ты на стороне дочери законного вождя. А Ишбулата встретим в каньоне. Дадим воинам, охраняющим его, самим выбрать, с кем они.
- А Ишбулат? - воин встревожился.
- А Ишбулата отпустим вместе с семьей. Пусть идет, куда хочет, хоть к Бурангулу.
- Ладно говоришь, Аязгул, а что если воины Ишбулата станут защищать его? Что тогда?
Аязгул встал, вынул клинок из ножен. Сталь блеснула, поймав солнечный блик.
- Тогда, воин, мы будем сражаться! Если ты еще помнишь, как это - махать мечом.
Старший окинул тяжелым взглядом соплеменников. Медленно вытащил меч, все остальные сжали рукояти своих мечей, готовые одним движением дать разящей стали свободу.
- Обещаю тебе, дочь Таргитая, служить, как и твоему отцу, почитать твоего мужа, как вождя, и защищать наших людей и скот от всех, кто осмелится пойти на нас войной.
- Обещаю, клянусь, клянусь, - повторили воины.
Тансылу облегченно вздохнула.
Каньон бурым шрамом разрезал степь, разделив два широких холма друг от друга. В тени отвесных стен спокойно проходило любое стадо или табун. Летом ложе каньона было сухим. Но земля, пропитанная водой бурной реки, бегущей здесь весной, щедро украсила себя кустами юткуна и джиды, деревцами тала и вишни. Долго держалась вода в ответвлении каньона, в конце которого из стен чудным образом росли каменные, серого цвета, шары, похожие формой на полные груди женщины. Чабаны приводили туда овец на водопой, отдыхали в прохладе, сочиняя сказки о гигантских грешницах, замурованных в скалах, от которых остались на виду только их соблазнительные части тела.
Недалеко от этого места каньон сужался. Именно там решил Аязгул встретить Ишбулата. Прикинув, сколько времени понадобится ему, чтобы со всем скарбом яйлака дойти сюда, Аязгул успел собрать воинов других стойбищ и, разделив их на три части, распределил по двум сторонам - на верху каньона и на выходе, если вдруг Ишбулат решит вырваться вперед вместо того, чтобы повернуть назад.
Тансылу залегла за небольшим камнем, нависшим над пропастью. Аязгул пристроился неподалеку, слившись с корявым стволом сухого дерева.
Ждать пришлось недолго. Аязгул точно рассчитал, когда Ишбулат будет подходить к каньону. Если бы брат Таргитая знал, что его ждет, то, наверное, решил бы обойти каньон стороной. Но кони хотели пить, как и люди, впрочем, а Ишбулат был уверен в том, что малолетняя девчонка, хоть и воинственная, но глупая, раз решилась убить сына великого вождя Бурангула, уже связана воинами и ожидает его, Ишбулата, решения о своей судьбе. Так и вошел Ишбулат в каньон, представляя, как он отвезет ее в яйлак Бурангула, как выпьет с ним чашу примирения и подарит славному вождю отару овец и трех самых быстрых скакунов из своего табуна.
В каньоне дул свежий ветер, чувствовалась близость воды. Конь под Ишбулатом встрепенулся, люди тоже оживились, предвкушая долгожданный отдых в прохладе. И тут сверху посыпались мелкие камешки, и раздался звонкий голос.
- Ишбулат, остановись!
Ишбулат натянул повод и, как и его конь, недовольно задрал голову, осматривая верх каньона. Тансылу стояла у самого края пропасти. Ее фигурка закрывала собой солнце, но лучи огибали тоненькую девушку, создавая вокруг нее сияющий ореол и слепя глаза смотрящим снизу.
- Ты предал меня, Ишбулат! Ты предал своего брата, моего отца и вождя нашего племени! Ты нарушил обещание выполнить последнюю волю моей матери! Ты должен покинуть племя, если хочешь жить!
Ишбулат, не шевелясь, просмотрел края стен каньона. Никого не заметив, он приосанился и приказал воинам:
- Подстрелите ее!
Не успел один из них поднять лук, как упал замертво: стрела Аязгула со свистом вонзилась в его грудь.
Конь под Ишбулатом заплясал. Все воины заметались, растерявшись. Женщины запричитали, прижимая к себе малолетних детей.
- Воины! - снова раздался голос Тансылу. - Вы можете присоединиться к моему войску и жить в своем племени, как и раньше, и служить мне и моему мужу Аязгулу, как раньше служили моему отцу Таргитаю и его жене.
Тревожный шепот прокатился в рядах воинов, следующих с Ишбулатом. А на краю каньона с двух сторон выстроились воины Тансылу.
- Не слушайте ее! Я - ваш вождь! - Ишбулат пытался перекричать девчонку.
- Самозванец ты, Ишбулат, а не вождь, - раздался сверху спокойный мужской голос. Старший воин, первым присягнувший Тансылу, обратился к своим собратьям: - Воины, слушайте! Я, Кудайберды, говорю вам - оставьте предателя и идите к нам. Идите вместе с семьями и добром. А ты, Ишбулат, уходи назад. Тебе нет места среди нас! А не уйдешь, погибнешь! Тебе из каньона не выйти, есть только одна дорога - назад!
- Прошу вас, муж, поверните коня! - взмолилась женщина, припав к ноге Ишбулата. - Подумайте о своих детях!
Ишбулат бросил на жену полный презрения взгляд, который смягчился, скользнув по трем малышам, что стояли за матерью. Воины отошли от своего предводителя, уводя за собой свои семьи. Ишбулат понял, что проиграл. Его щека нервно дернулась, и он процедил сквозь зубы, разворачивая коня:
- Ничего, еще пожалеете…
Забрав нехитрый скарб, уместившийся на двух лошадях, семья Ишбулата покинула племя, подчинившись воле той, жизнь которой еще день назад висела на волоске.
Отблески костра проникали в шатер - не такой широкий, как юрта, но достаточно просторный для того, чтобы два человека могли спать в нем, не касаясь друг друга. Аязгул лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к дыханию Тансылу.
"Нет, она не спит". Мужчину тяготило такое близкое соседство с любимой женщиной, но он помнил свою клятву и боролся с желанием, отгоняя мысли о ласках и нежности. Но на то они и мысли - как избавиться от того, о чем мечтаешь каждую ночь?!
- Тансылу… ты спишь?
- Нет.
- Почему?
- Я думаю.
Тансылу приподнялась с кошмы. Ее косы расплелись и накрыли спину, как крылья ворона. Аязгул сглотнул, потянулся рукой к светлеющей рубахе Тансылу, под которой дышало свежестью молодое красивое тело. Но острие кинжала легло на горло.
- Аязгул, вот, что я хочу сказать: я перережу тебе горло, как Ульмасу, если ты еще раз осмелишься встать передо мной. Я - вождь! Не ты. Запомни это, Аязгул.
Он не сразу понял, о чем она сказала. Но явно не о его намерениях сейчас. Но на всякий случай согласился. А Тансылу, спрятав кинжал, спросила:
- Как ты думаешь, куда поехал Ишбулат?
Аязгул тоже сел.
- К Бурагнулу. Их теперь объединяет одно - злоба и жажда мести.
- Вот и я думаю о том же. Ишбулат хорошо знает путь к нашим стойбищам. День-два и сюда может прийти войско.
- Наши воины не спят.
- Этого мало. Нам надо уходить, уводить стада, людей. А здесь устроить засаду. Если мы не покончим с Бурангулом, он покончит со мной!
Аязгул натянул сапоги, встал, накинул халат.
- Ты куда? - Тансылу насторожилась.
- Скажу, чтобы с рассветом отправились за старшинами всех отрядов. Соберем совет. Будем решать. За горами есть хорошая долина, никем не занята. Я сам видел, когда поднимался на хребет Черных гор, с бродячими людьми разговаривал. Говорят, травы много, места много, отдельные семьи живут, племен нет.
- Пошли туда охотников, пусть сами все разузнают. Назад в старый кишлак возвращаться нельзя. Если в той долине, о которой ты говоришь, можно зимовать, то туда и пойдем. И надо торопиться: до холодов осталось мало времени, ветер уже сильный дует, дожди зачастили.
Аязгул наклонился, отдернул войлочный полог, задержался на миг.
- Спи, Тансылу, до рассвета еще есть время, спи. Ни о чем не беспокойся.
Тансылу свернулась клубочком, обхватив ноги. Как хорошо, что у нее есть Аязгул, подумала она и улыбнулась. Да, за его спиной было безопасно. Но Тансылу не хотела стать слабой, зависимой во всем даже от преданного друга. Не такой вождь нужен племени! Пусть Аязгул охраняет ее с тылу, а воины смотрят ей в глаза и слушают ее приказания, а не ее мужа! Мужа… Что-то странное ощущала Тансылу, когда произносила это слово теперь. Не то, что раньше, когда за ним всплывал отвратительный образ Ульмаса, или еще раньше, когда оно в ее воображении было сродни слову "вождь". А лежа рядом с Аязгулом каждую ночь, она слышала его прерывистое дыхание и необычное сосущее ощущение, томление во всем теле, и это не давало ей сомкнуть глаза. Не было рядом матери, не было у Тансылу и подруг, и никого из женщин не могла она расспросить о том, что с ней происходит. Так и боролась с собой, делая вид, что только дела племени заботят ее. Хотя, да, так оно и есть, сейчас решается судьба не только ее самой, но и всего племени. Останутся ли они свободными и вольными делать то, что хотят, или подчинятся Бурангулу, станут его рабами, познают месть Ишбулата, который не простит никого, кто его предал?..
"Убить! Говорила, надо было убить Ишбулата и дело с концом! - Тансылу сжала кулаки, повернулась на спину. - Что ж, убью, убью обоих - и его, и Бурангула. Не будь я рождена воином!"
Тансылу уснула перед самым рассветом. И привиделся ей во сне волк. Он смотрел на нее раскосыми желтыми глазами, смотрел до тех пор, пока она не провалилась во тьму.
А посыльные выехали до рассвета и уже к полудню в лагере собрались старшины отрядов, а на следующий день к перевалу, через который пролегал путь в дикую долину, двинулись стада и табуны племени.
- Бурангул собрал свое войско на пути к зимним стойбищам. Ишбулат с ним, - доложил охотник, которого Аязгул посылал разведать, что делается в степи, - стада идут туда, куда уходит солнце, много овец, много лошадей. Воины стоят лагерем в трех местах, там, где всегда идем мы.
Аязгул кивнул и подумал: "Посмотрим, сколько он будет там ждать! Лишь бы молва раньше времени не достигла его ушей".
- Что наши стада? Перевалили хребет?
Другой охотник приблизился к Аязгулу.
- Не все. Отары Кальтакула только снялись с места, идут. В горах снег выпал, как бы не померзли.
- Не померзнут. Пусть поторопятся! В долине еще тепло, отогреются! Кишлак ставят уже?
- Ставят! У реки ставят, на другом берегу. Переправу сделали. Овцы пройдут, люди пройдут, снимем. Женщины спрашивают, где муку брать будем? В старый кишлак обозы приходили. Как сейчас быть? В той долине никого нет.
Аязгул задумался. Верно женщины беспокоятся. И кузнец нужен, и гончар, и мука нужна, и просо надо. Охотнику ответил:
- Передай, чтобы не беспокоились. Переправим стада, подумаем обо всем остальном. Да Бурангула дождемся, а там видно будет. Еще вот что: сказал всем, чтобы оставили людей огонь жечь, когда стада уйдут?
- Сказал. Уже жгут.
- Хорошо. Люди Бурангула огонь видят, думают, что все еще там. Пусть так думают. Вряд ли его охотники осмелятся ближе подойти. Тут места наши, побоятся.
Аязгул поискал глазами Тансылу. Она сидела в стороне у старого раскидистого дерева, что выросло у подножия холма, и наблюдала за воинами, готовившимися к битве.
Поблескивали на солнце начищенные шлемы, позвякивали пластины кольчуг, скрежетали о камень точимые мечи и кинжалы. Женщины готовили обед, дети подносили всем желающим кумыс. Жизнь в стойбище не останавливалась. Только не слышно было ни блеяния овец, ни ржания лошадей, ни покрикивания пастухов - обычных звуков для кочевья. Ушли стада, и теперь стойбище превратилось в военный лагерь, готовя засаду для Бурангула.
Воины беседовали меж собой, поглядывая то на Тансылу, то на ее мужа.
- Как думаешь, кто из них главный?
- Аязгул, она ж девчонка совсем!
- Девчонка-то девчонка, а смотри, как очами сверкает, да и рука у нее твердая, крови к тому же не боится.
- Вот в бою и поглядим, кто из них вождь, а пока они парой ходят. И чего Таргитай сразу не отдал дочь Аязгулу? Жили бы себе, как раньше, а теперь вот, к войне готовимся.
- Как думаешь, Бурангул придет?
- Придет! Месть - это одно, а кто, скажи, от такой добычи откажется, как наши табуны да отары? То-то же! Придет! Скоро придет! Все кочевья уже вернулись на зимние стойбища, Бурагнул ждет не дождется, когда мы пойдем, а нас нет, он и подумает, что испугались, решили в горах зимовать. И поведет своих сюда.