Изящная стилизация под классический роман "плаща и шпаги" повествует о приключениях обаятельного и благородного разбойника в черной маске.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 17
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 55
ЭПИЛОГ 63
Александр Волков
Зорро
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Росендо умирал, умирал медленно и мучительно. Темная лихорадочная хворь неведомыми путями проникла в его сильное, закаленное ветрами и солнцем тело и теперь терзала свое новое обиталище круглые сутки, обращая мышцы в вялые растрепанные веревки и воспламеняя узловатые суставы тугим утробным жаром. Росендо шумно дышал, обливался липким потом, скрипел зубами, но, когда старая индеанка Хачита подносила к его потрескавшимся губам деревянный ковш с прохладным пульке, приподнимался на локтях, отпивал глоток-другой и вновь откидывался на высокий твердый валик в изголовье постели. Валик напоминал ему конское седло, и, упираясь в него затылком, Росендо вспоминал вой койотов в прохладной, густо окропленной звездами тьме, крики ночных птиц, гремучий шелест змеи в переплетении древесных корней, густой низкий рык ягуара и сухой хруст скорпиона, прижатого к задубевшему от пота пончо кобурой револьвера. Впрочем, в те времена, ночуя на окраине леса, Росендо вынимал револьвер, трехствольный "дерринджер", тупорылый и тяжелый, как булыжник, и клал его под седло со стороны правой руки. И это не было излишней предосторожностью: гринго, переплывшие Ориноко на широких крупах своих раскормленных першеронов, привели за собой банды переметнувшихся апачей. Они могли не только отыскать одинокого всадника по запаху конского пота, но и так неслышно подкрасться к нему, что тот не успевал даже вскрикнуть, прежде чем оказывался там, где ему не нужно было уже ни о чем беспокоиться, - все прочее доделывали койоты, стервятники, крупные лесные муравьи и ливни, после которых не оставалось ничего, кроме голого черепа с провалами глазниц да грудной клетки, оплетенной змеистыми побегами вьюнков. Но святой Георгий, покровитель воинов, хранил Росендо от ножа, стрелы и томагавка апачей, и даже когда смерть в ночи подбиралась к нему совсем близко, внезапно будил спящего легким шорохом или вздохом, и тогда коварный враг оставался лежать на земле, глядя на звезды прозрачными мертвыми очами.
Но теперешний враг подкрался так тихо и напал так внезапно, что Росендо даже не успел приготовиться к отражению атаки; его тело внезапно оцепенело, когда он объезжал верхом маисовые поля. Яркое полуденное солнце вмиг затопила жаркая тьма, а когда всадник очнулся, то увидел у своего виска завитки щетины на конских бабках и почувствовал, что его рука, обмотанная поводом наборной уздечки, одеревенела до самого плеча. Он лежал, откинувшись навзничь между копытами своего коня, и умное благородное животное ударами хвоста отгоняло гудящих слепней от окаменевшего лица хозяина.
Пеоны подобрали дона Росендо на закате, когда солнце уже наполовину скрылось за пологими скатами далеких холмов, укрыв коня и его хозяина лапчатыми тенями опунций. Конь был неподвижен, а Росендо слегка покачивался, стоя на коленях и держась рукой за вороненое, стертое до тусклого блеска стремя. Заслышав приближающиеся шаги, он потянулся к кобуре, вынул револьвер, но тут силы вновь оставили его, и все семь пуль, выпущенные со скоростью треска цикады, лишь взбили пыль между конскими копытами и оставили на сухой земле аккуратный дырчатый венчик, похожий на отпечаток когтистой лапы.
С тех пор лихорадка уже не отпускала Росендо. Порой она становилась похожа на осклизлую медузу, заполнявшую все тело больного и внезапно облеплявшую своими жгучими щупальцами его могучее сердце, трепетавшее, как колибри, попавшее в липкие сети паука-птицееда. Росендо бился, выгибался, будто выброшенный волной дельфин, а Хачита прикладывала к его груди только что снятые, еще влажные от крови, шкурки опоссумов и подносила к губам деревянную плошку с прохладным травяным настоем. Боль отступала, медуза втягивала щупальца, и сердце вновь начинало с ровным глухим стуком гонять по телу больного гнилую липкую кровь, от которой Росендо все время подташнивало, а глаза как будто заволакивало пленкой из мутного бычьего пузыря.
На исходе пятого дня дверь спальни тихо скрипнула, и в сумеречном от густых штор проеме возник Тилькуате, или Черная Змея, муж Хачиты.
- Зря стараешься, - приглушенным голосом прогудел он, не переступая порога. - Пока дон Росендо сидел в таверне Мигеля Карреры, какой-то негодяй втер в его седло сок кураре, ядовитые пары проникли в кровь, и теперь отрава переливается по жилам нашего господина и заставляет обмирать его сердце…
- Что я слышу, Тилькуате? - слабо простонал больной. - Так-то ты выполняешь мой приказ не называть меня господином? Ты такой же человек, как и я, и у нас обоих только один господин - Верховное Существо, Мудрейший Вселенский Разум, перед которым мы все равны!
- Да, господин, слушаюсь, - покорно кивнул Тилькуате, - мы все равны, все…
С этими словами старый индеец отступил от порога, прикрыл за собой дверь и только тогда чуть слышно прошептал:
- Не знаю, где оно сидит, это твое Верховное Существо, но знаю, что мы все равны перед ядом кураре, стаей голодных пираний, кольтом Манеко Уриарте и великим Уицилопочтли, которому поклонялись мои предки, владевшие этими землями.
- Великий Уицилопочтли спасет тебя, - продолжал бормотать Тилькуате, спускаясь по скрипучим ступеням, - но ему нужна кровь, живая кровь из сердца врага, и он ее получит, скоро получит.
Второй раз Тилькуате возник на пороге спальни после заката солнца, падавшего за обожженные зноем холмы столь стремительно, что в доме едва успевали зажечь пеньковые фитили масляных плошек. Дон Росендо лежал на смятой простыне, закрыв глаза и широко раскинув руки, а Хачита обтирала его исхудавшее жилистое тело мягкой беличьей шкуркой, смоченной в слабом уксусе.
- Надо приложить к его вискам олений глаз, а потом надрезать вены и выпустить дурную кровь, - пробормотала она, не поворачивая головы.
- Для этого надо сперва убить оленя, - заметил Тилькуате.
- Ты что, так стар, что уже не можешь этого сделать? - спросила Хачита.
- Могу, - сказал Тилькуате.
- Тогда чего ты ждешь? Иди.
- Я жду, когда олени пойдут на водопой, - объяснил старый индеец.
- Но ты должен быть там прежде, чем они приблизятся, иначе спугнешь.
- Ты права, - согласился Тилькуате, - я иду.
Старик бесшумно отступил в тень, дверь спальни медленно затворилась за ним, и вскоре Хачита услыхала, как взвизгнули ржавые петли ворот и как редко и лениво забрехал койот, разбуженный частым мерным топотом конских копыт по выжженной дороге.
Вскоре на главную площадь Комалы неторопливым и почти неслышным шагом въехал всадник в широких грубых штанах, сотканных из волокон агавы, и в короткой куртке из буйволовой кожи. Узкая чешуйчатая лента, в которой опытный глаз без труда узнал бы высушенную шкуру гремучей змеи, охватывала его низкий покатый лоб над выпуклыми валиками бровей и плотно прижимала к впалым вискам длинные прямые волосы. Талию всадника обвивал широкий красный пояс, а в ребра упиралась рукоятка ножа, выделанная из рога молодого оленя.
Всадник направил коня к широко распахнутым дверям таверны, но прежде чем спешиться, потянул на себя поводья и прислушался к шуму, доносящемуся из глубины тускло освещенного заведения.
- Роке, Висенте, Бачо, Годой, - чуть слышно прошептал он, свесившись с седла и вглядываясь в дымный маслянистый сумрак. - Четверых для этого дела вполне достаточно…
Всадник направил коня к крепкой бревенчатой коновязи, освещенной рваным пламенем смолистого факела, спешился, намотал конец уздечки на кованую скобу и неторопливым шагом направился к широким ступеням таверны, вытесанным из цельных дубовых колод.
Когда он вошел, за угловым столом у дальнего конца стойки шла игра, и потому четверо игроков не сразу обернулись на звук шагов нового посетителя. Один метал карты по столу, сухо потрескивая упругой новенькой колодой, а трое остальных не отрывали глаз от его быстрых смуглых пальцев. Тишь в таверне стояла такая, что треск разлетающихся карт казался перестрелкой повздоривших ковбоев.
Тилькуате - а это он вошел в таверну в столь поздний час - подождал немного и, когда игроки стали открывать сданные карты, вытащил из кармана штанов плоскую кожаную флягу, выдернул зубами пробку, запрокинул голову и сделал несколько длинных шумных глотков.
- Черт бы побрал этого пьяного индейца! - выругался один из игроков, бросая на стол пестрый карточный веер. - Испортил мне всю игру!
Игрок обернулся к вошедшему и стал медленно приподниматься со стула.
- Не заводись, Роке, - примирительно сказал банкомет, - просто тебе сегодня не идет карта, а старый Тилькуате здесь ни при чем…
- А я говорю: он колдун, и из-за него вся наша игра пойдет наперекос! - гнул свое Роке.
Пальцы его левой руки уже расстегнули тяжелую серебряную пряжку на животе и захлестнули свободный конец ремня вокруг правого запястья.
- Верно, старик, тебе, наверное, лучше убираться, Роке сегодня не в духе, - беззлобно проворчал третий игрок по имени Висенте.
- К своему сумасшедшему хозяину, - буркнул четвертый, Бачо. - Распустил вас на свою голову, так вы же его еще и отравили!
- А кто тебе сказал, что дона Росендо отравили? - сиплым нетвердым голосом спросил Тилькуате, уклоняясь от свистнувшей в воздухе пряжки ремня.
Впрочем, со стороны это выглядело так, словно старый индеец просто пошатнулся и отступил на полшага, чтобы не упасть, но тем не менее пряжка миновала его ровный, как лезвие мачете, пробор и звонко щелкнула по сапожному голенищу нападавшего.
- Так говорят в лавках, где закупает съестное ваш повар, - уклончиво ответил Бачо. - А в этих лавках бывает много народу, сам знаешь…
- Бачо, я не узнаю тебя! - воскликнул Роке, на миг забыв о своем промахе. - Ты опустился до того, что отвечаешь на вопросы этого старого пьянчуги, да и к тому же индейца, который на другой же день пропьет клочок земли, великодушно подаренный ему этим сумасшедшим Росендо!
- А может, он как раз и явился сюда, чтобы заложить единственное добро, упавшее на него будто с небес по воле этого тронутого? - раздался зычный голос из-за стойки бара.
Все обернулись. Хозяин заведения Мигель Каррера стоял за стойкой и концом перекинутого через плечо полотенца тщательно протирал высокий тонкостенный бокал на толстой приземистой ножке.
- Что ты делаешь? - нахмурился Роке.
Каррера ответил не сразу. Он выставил бокал против пламени коптящей плошки, потом подышал в него и опять поднес к свету.
- Посмотри - и увидишь, - спокойно сказал он.
- Я пока еще не слепой, - скрипнул зубами Роке, - и мне бы не хотелось видеть, как ты будешь поить эту краснокожую тварь!
- Я протираю бокал, - усмехнулся Каррера, - чтобы наполнить его, как только на стойке появится монета, и мне не важно, чьи пальцы ее выложат…
- Зато нам важно, - оборвал Роке. - Бачо, Годой, Висенте, так, ребята?
- Брось, Роке, оставь, не заводись, - вразнобой прогудели три голоса.
- В самом деле. Роке, - подхватил Каррера. - А если тебе не идет карта, возьми кий и погоняй шары, глядишь и успокоишься…
- Шары, говоришь? Ну что ж, можно и шары. - Роке шумно втянул ноздрями дымный воздух, взмахнул серебряной пряжкой, снял с запястья кожаную петлю и вновь обмотал ремень вокруг пояса.
- Вот так-то лучше, - сказал Мигель. - Для такого случая я даже могу поставить за стойку Розину и составить тебе компанию.
- Идет, - буркнул Роке. - А что ты ставишь на кон?
- Бутылку виски.
- В таком случае я ставлю краснокожего, - усмехнулся Роке, застегивая пряжку на плоском мускулистом животе. - Проиграешь - он мой! И твое виски тоже!
- Согласен, - сказал Мигель. - Ведь ты сегодня продулся в пух, а в долг я не играю.
Сказав эти слова, Мигель обернулся, поставил на полку протертый до блеска бокал, неспешно прошел вдоль стойки, поднял широкую полированную доску, преграждавшую путь в его владения слишком ретивым или слишком пьяным посетителям, и шагнул в зал. Бильярд стоял слева от стойки, так что расстояние между ним и стенкой чуть превышало длину кия. Подойдя к столу, туго обтянутому серым от сигарного пепла сукном, Мигель навалился на борт, чиркнул спичкой и по очереди обнес огнем фитили всех пяти коптилок, приклепанных к бочарному обручу, свисавшему с низкого бревенчатого потолка на массивных цепях.
Игроки забыли про карты и с трех сторон обступили массивный бильярдный стол. Роке согнал шары в пирамидку, Мигель натер мелом кожаный пятачок кия, выставил красный боек, примерился, ударил, и шары с глухим стуком раскатились по бортам.
- Не жаль тебе краснокожего, - усмехнулся Роке, высматривая самый верный шар, - совсем не жаль…
- Просто я не хочу тебя расстраивать, - сказал Мигель. - Вы все работаете на Манеко Уриарте, а он, насколько я знаю, бывает довольно крут…
- Да, случается, - пробормотал Роке, легким щелчком посылая шар в угловую лузу.
- Один-ноль, - сказал Бачо, вынув шар из сетки и бросив его на полочку.
- Одного не могу понять, - продолжал Мигель, - что ты будешь делать с этим старым пьянчугой, когда он тебе достанется?
- Для начала дам ему как следует проспаться, - буркнул Роке, загоняя второй шар.
- Два-ноль, - сказал Бачо.
Годой и Висенте молча наблюдали за игрой, пыхтя сигарами и стряхивая под ноги пепел. И лишь Тилькуате все так же стоял посреди зала, слегка покачиваясь и глядя перед собой неподвижным и словно остекленевшим от выпитого взглядом.
После шестого шара Роке дал промах, и в игру вступил кий Мигеля. Тот лихим щелчком отправил два шара по угловым лузам, но на третьем дал осечку, и Роке сильным ударом от двух бортов положил недобитый шар в боковую лузу. До выигрыша ему оставался всего один точный удар.
- Сейчас я приведу в чувство этого потомка Монтесумы, - процедил он сквозь зубы. - А то как чуть выпьют, так начинают болтать: это наши исконные земли, здесь могилы наших предков… Думают, никто из белых не понимает их птичьего языка. Как бы не так, моя нянька учила меня говорить на языке нагуа, и с тех пор я еще кое-что помню…
С этими словами он с треском вогнал победный шар и, бросив кий поперек стола, небрежно бросил:
- Партия.
- Что ж, ты сегодня в ударе, - вздохнул Мигель. - Краснокожий твой.
И тут только до старика индейца как будто дошло, что все происходящее имеет к нему самое непосредственное отношение. Он обратил к игрокам длинное горбоносое лицо, изрезанное глубокими морщинами, беспокойно завертел головой и в конце концов остановил свой блестящий взгляд на победителе, точнее, на тяжелой серебряной пряжке его кожаного ремня.
- Куда ты смотришь, Черная Змея? - вкрадчивым и даже ласковым голосом заговорил Роке, направляясь к индейцу. - Боишься, что я опять буду тебя бить, глупый ты человек? Битье портит человека, делает его ни на что не годным калекой, а на кой черт мне сдался калека, да еще такой старый, как ты? Ты теперь мой, а я привык беречь свои вещи, и оттого они у меня всегда в исправности: конь, кинжал, кольт, кнут…
Он ловким небрежным жестом выхватил из петли на штанине рукоятку с тяжелым набалдашником, раздался звонкий сухой щелчок бича, и пустая кожаная фляга, которую Тилькуате все еще держал в руке, с дробным стуком покатилась по половицам.
- Да никак она у тебя пуста, приятель! - воскликнул Роке, насмешливым взглядом проводив фляжку до места ее окончательной остановки. - Это не дело! Розина!
- Я здесь. Роке! Чего ты хочешь? - томным, тягучим, как мед, голосом отозвалась из-за стойки черноглазая мулатка с покатыми плечами и упругим бюстом, двумя холмами выпиравшим из низкого выреза блузки.
- Мой друг Тилькуате хочет пить! - заявил Роке, подойдя к индейцу и стиснув его локоть жесткими сильными пальцами. - Он буквально сходит с ума от жажды!
И он стал слегка подталкивать старика к стойке бара.
- Ты что, выиграл его, чтобы упоить до смерти? - спросил Мигель, по-прежнему стоя у бильярдного стола и внимательно наблюдая за этой сценой.
- Не беспокойся, Мигель! Черная Змея еще переживет всех нас! - усмехнулся Роке, усаживая старика на высокий табурет и подвигая к нему стакан, на две трети наполненный неразбавленным виски.
- Если ты не пристрелишь его под горячую руку, - едва слышно буркнул Бачо, все еще недовольный тем, что Роке прервал карточную игру как раз в тот момент, когда ему пошла карта.
- Заткнись, придурок! - огрызнулся Роке через плечо. - Я в отличие от тебя никогда не трачу пули по пустякам и прекрасно знаю, когда надо стрелять, а когда можно чуток повременить!
- Да уж, Роке! Это уж точно! - вразнобой забормотали Висенте и Годой, несколько удивленные той переменой, которая внезапно случилась с их приятелем. Только что готов был прибить этого краснокожего, как бездомного пса, а теперь сидит с ним в обнимку, поит его виски.
Стакан Тилькуате опустел, но Роке тут же сделал знак Розине, и она вновь наполнила его и придвинула к старику, смотревшему перед собой тяжелым, совершенно безучастным взглядом.
- Росендо, наверное, совсем худо, вот он и тоскует, - прошептала мулатка, когда Роке как бы невзначай погладил ее гладкое плечо и скользнул пальцами в жаркую ложбинку между ее упругими грудями.
- Олени идут на водопой, - мертвым деревянным голосом проскрипел старик, обхватывая придвинутый стакан жилистой ладонью, - ягуар стережет над тропой.
- О, вы слышите! - воскликнул Роке, обращаясь на этот раз ко всем присутствующим, - горе настолько потрясло моего друга Черную Змею, что он даже заговорил в рифму! Олени идут на водопой, ягуар стережет над тропой - так, приятель?
- Так, - коротко, как стук пустой жестянки, брякнул голос индейца.
- А сейчас Розина принесет гитару, и ты споешь нам про своих великих предков, сокрывших в этих горах и озерах несметные сокровища, остатки клада Монтесумы! - весело закричал Роке. - Розина, гитару!
Мулатка прошла в конец стойки, откинула редкую камышовую циновку, прикрывавшую дверной проем, и вскоре вернулась, сжимая в ладони гриф гитары, перевязанный алым шелковым бантом. Поравнявшись с Роке, Розина передала ему гитару через стойку, а тот перебросил ее в услужливо подставленные руки Висенте.
- Давай, малыш, ударь по струнам, у тебя это чудно выходит! - воскликнул Роке. - А ты, старик, заводи свою унылую песню на вашем птичьем языке, которым так сладко убаюкивала меня моя нянька. Начинай!