* * *
Когда на горизонте показалась тюрьма с ее убогими, затерянными в пустыне бараками, Сути вознес молитву богу Мину, покровителю погонщиков верблюдов и путешественников. Он считал богов неприступными существами, но все же, в определенных обстоятельствах, предпочитал заручиться их поддержкой.
Сути разбудил начальника тюрьмы, задремавшего под полотняным пологом. Великан недовольно бурчал.
– У вас здесь содержится судья Пазаир.
– В первый раз слышу.
– Он не числится в списках, это правда.
– Говорю вам, не знаю.
Сути показал ему записную дощечку, но она не вызвала у великана никакого интереса.
– Нет здесь Пазаира. Вообще нет никаких судей, а только воры-рецидивисты.
– У меня официальный приказ.
– Подождите, пока вернутся заключенные, увидите сами.
И начальник снова заснул. Сути подумал: а не послал ли его старший судья сюда, в этот тупик, специально, чтобы тем временем расправиться с Пазаиром в Азии? Но это же, мягко говоря, наивно! Он зашел на кухню, чтобы пополнить запас воды.
Повар, беззубый старик, спросонья вскочил.
– Это кто еще?
– Я приехал выручать друга. К сожалению, ты не похож на Пазаира.
– Повтори-ка еще раз?
– Судья Пазаир.
– И что ты от него хочешь?
– Освободить.
– Вот как… Но ты опоздал.
– Ну-ка выкладывай.
Старый пчеловод выговорил шепотом:
– Он бежал, с моей помощью.
– Один, в пустыню! Он не продержится и двух дней. В какую сторону он пошел?
– Первая река, холм, пальмовая роща, каменистое плато и дальше на восток, в долину! Если его душа крепко привязана к телу, он выберется.
– Пазаир сильно ослабел.
– Поторопись найти его; он обещал помочь мне выбраться отсюда.
– Но ты ведь вор?
– Не больше, чем другие. Просто я хочу заниматься своими ульями. Пусть ваш судья вернет меня домой.
6
Монтумес принял старшего судью в оружейном зале, где были развешаны щиты, мечи и охотничьи трофеи. У хозяина был гнусавый и вкрадчивый голос, острый нос и лысый, красный череп, который он постоянно почесывал. Склонный к полноте, верховный страж был вынужден соблюдать диету, чтобы сохранить подвижность. Постоянный участник торжественных приемов, обладавший большими связями, осторожный и ловкий, Монтумес лично контролировал всю систему сторожевых служб царства. Никто не мог поставить ему в упрек ни малейшей неосмотрительности; он чрезвычайно берег свою безупречную репутацию государственного сановника.
– Вы по личным делам, мой дорогой судья?
– Дело конфиденциальное, как вы предпочитаете.
– Такой подход гарантирует долгую и спокойную карьеру, не правда ли?
– Когда я посадил Пазаира в одиночку, я поставил одно условие.
– Не припоминаю.
– Вы должны были раскрыть мотив преступления.
– Не забывайте, что я взял Пазаира с поличным.
– С какой стати ему убивать своего учителя, мудреца, назначенного старшим жрецом Карнака, и, следовательно, человека, на которого он мог рассчитывать?
– Ревность или безумие.
– Не делайте из меня дурака.
– Зачем вам это? Мы избавились от Пазаира, и это главное.
– Вы уверены в его виновности?
– Повторяю: я застал его в тот момент, когда он склонился над телом Беранира. Что бы вы подумали на моем месте?
– Мотив?
– Но вы же согласились: процесс произвел бы плохое впечатление. Страна должна уважать судей и доверять им. Пазаир – скандальная личность. Его наставник Беранир, возможно, пытался его утихомирить. А он возмутился и нанес удар. Любой суд вынес бы ему смертный приговор. Мы с вами еще были к нему великодушны: мы спасли его репутацию. Ведь официально он погиб при исполнении задания. Разве это не самый приемлемый выход и для него, и для нас?
– Сути знает правду.
– Как…
– Кем заставил заговорить старшего лекаря Небамона. Сути знает, что Пазаир жив, и я был вынужден сказать ему, где тот находится.
Гнев начальника стражи удивил старшего судью: Монтумес слыл за человека выдержанного.
– Безрассудство, чистое безрассудство! Вы, верховный судья города, идете на поводу у какого-то солдата! Ни Кем, ни Сути ничего не могут сделать!
– Вы упускаете из виду письменное заявление Небамона.
– Показания, добытые под пыткой, недействительны.
– Заявление было сделано раньше, на нем стоят дата и подпись.
– Уничтожьте его!
– Кем потребовал от старшего лекаря сделать копию, которая заверена двумя слугами в его доме. Невиновность Пазаира доказана. В течение нескольких часов, предшествовавших преступлению, он работал в своем служебном кабинете. Свидетели подтвердят это, я проверял.
– Допустим… Но зачем вы открыли им место, где мы его держим? С этим можно было не торопиться.
– Чтобы меня не мучила совесть.
– С вашим опытом, в вашем возрасте, вы…
– Вот именно, в моем возрасте. Я могу предстать перед вечным судом в любой момент. В деле Пазаира я нарушил дух Закона.
– Вы защищали государство, Египет, и вполне могли пренебречь правами одной-единственной личности.
– Ваши слова меня не убеждают, Монтумес.
– Вы бросаете меня?
– Если Пазаир вернется…
– В каторжной тюрьме часто умирают.
* * *
Уже давно Сути слышал лошадиный галоп. Звук шел с востока, всадников было двое, они быстро приближались. Это были бедуины-разбойники, искавшие легкой добычи.
Сути подождал, пока они подъедут на нужное расстояние, и растянул свой лук, опершись коленом о землю: он целился в того, что был слева.
Раненный в плечо, всадник выпал из седла. Второй бросился на противника. Сути прицелился точнее, стрела пронзила бедуину ляжку. Завопив от боли, он выронил из рук поводья, рухнул на землю и ударился о камень. Обе лошади кружили рядом. Сути поставил кончик меча на горло кочевника, который, шатаясь, поднимался на ноги.
– Откуда ты?
– Из племени ходящих по песку.
– Где ваша стоянка?
– За черными скалами.
– Ведь это вы захватили египтянина несколько дней назад?
– Какой-то бродяга, который называл себя судьей.
– И как вы с ним обошлись?
– Вождь допрашивает его.
Сути вскочил на более крепкую лошадь, придерживая другую за примитивную упряжь, которую используют бедуины. Раненых он бросил на произвол судьбы: пусть выживают, как умеют.
Оба скакуна устремились по каменистой тропинке, которая становилась все круче и круче; в низинах между темными, выжженными солнцем скалами клубились облака пыли; они напоминали котлы преисподней, где, подвешенные за ноги, томились грешники.
У подножия склона раскинулся лагерь кочевников. Самая высокая и яркая палатка, видимо, принадлежала вождю. В загоне теснились лошади и козы. С южной и северной сторон стоянку охраняли часовые.
Сути не стал дожидаться ночи; с бедуинами, промышлявшими набегами и грабежами, церемониться не стоило. Египтянин бесшумно, шаг за шагом, спускался по склону и поднялся в полный рост, лишь приблизившись к часовому с южной стороны, которого он обезвредил, одним ударом сломав ему шейные позвонки. Ходящих по песку, постоянно бороздивших пустыню в поисках любой добычи, в лагере было немного. Сути беспрепятственно добрался до палатки вождя и ворвался в нее через овальный проем, служивший дверью. Напряженный и собранный, он готов был сокрушить любую преграду на своем пути. Однако то, что он увидел, ошеломило его.
Вождь бедуинов, простершись на подушках, внимательно слушал Пазаира, который сидел напротив него в позе писца. Судья казался спокойным, руки и ноги его не были связаны. Вождь поднялся. Сути метнулся к нему.
– Не трогай его, – вмешался Пазаир, – Мы нашли общий язык.
Сути опрокинул противника на подушки.
– Вождь излагал мне свою жизненную позицию, – объяснил Пазаир, – а я пытался убедить его в том, что она порочна. Его удивил мой отказ стать рабом даже под страхом смерти. Он пожелал узнать, как действует наш Закон и…
– Когда он потеряет к тебе интерес, он привяжет тебя к хвосту какого-нибудь жеребца, который разобьет твое тело об острые скалы.
– Как ты нашел меня?
– Разве я мог тебя не найти?
Сути связал бедуина и заткнул ему рот кляпом.
– Быстро уходим отсюда. На вершине холма нас ждут лошади.
– Зачем? Я не хочу возвращаться в Египет.
– Идем, и перестань говорить глупости.
– У меня нет сил.
– Они найдутся, когда ты узнаешь о своей невиновности и о том, что Нефрет с нетерпением ждет тебя.
7
Старший судья не смел поднять глаз на Пазаира.
– Вы свободны, – устало объявил он.
Старый человек ждал горьких упреков и даже заслуженных обвинений. Однако Пазаир лишь пристально смотрел на него.
– Разумеется, главные пункты обвинения сняты. Что же касается остального, то я прошу у вас немного терпения… я постараюсь восстановить ваше положение как можно быстрее.
– А верховный страж?
– Он приносит вам свои извинения. Мы оба были введены в заблуждение…
– Небамоном?
– Старший лекарь на самом деле тоже не виноват. Простая административная небрежность… Вы стали жертвой несчастного стечения обстоятельств, мой дорогой Пазаир. Если вы желаете подать жалобу…
– Я подумаю.
– Может быть, не стоит держать зла…
– Я хочу поскорее вернуться к своим обязанностям.
* * *
Голубые глаза Нефрет были похожи на драгоценные камни, родившиеся в самом сердце золотых гор, в краю богов; бирюза на шее предохраняла от порчи. Длинное платье из белого льна на бретельках делало ее еще стройнее.
Подходя к ней, Пазаир ощутил запах ее духов. Ее шелковистая кожа источала аромат лотоса и жасмина. Он принял ее в свои объятия, и они долго стояли так, не в силах произнести ни слова.
– Так ты еще немножко любишь меня?
Она отстранилась, чтобы посмотреть на него. Он был гордым, страстным, чуть сумасшедшим, строгим, одновременно молодым и умудренным жизнью, естественным в своей привлекательности, хрупким, но очень сильным. Те, кто считал его слабым, легко впадавшим в уныние, жестоко ошибались. Несмотря на жесткое и суровое выражение лица, на требовательный характер, он умел давать счастье.
– Я не могу без тебя.
Пазаир прижал ее к себе. Жизнь приобретала новый вкус, мощный, как молодой Нил. Но здесь, в огромном некрополе Саккары, по которому Пазаир и Нефрет шагали медленно, держась за руки, эта жизнь тесно соприкасалась со смертью. Они шли поклониться могиле Беранира, своего убитого учителя. Разве не он передал Нефрет свои секреты врачевания и не был опорой Пазаиру, прокладывавшему свой путь в жизни?
Они вошли в помещение, где работали бальзамировщики, и увидели Джуи. Он сидел, опершись спиной о выбеленную известкой стену, и ел свинину с чечевицей, хотя это мясо запрещалось употреблять в жару. Не прошедший процедуру обрезания, бальзамировщик игнорировал религиозные предписания. У Джуи было вытянутое лицо, широкие, черные, сросшиеся на переносице брови, тонкие бескровные губы, очень длинные руки и тонкие ноги; он жил своей, отличной от прочих смертных жизнью.
На столе для бальзамирования лежала мумия пожилого человека, которой он только что ножом из обсидиана сделал надрез на боку.
– Я вас знаю, – сказал он, поднимая глаза на Пазаира. – Вы судья, который ведет дело об убийстве ветеранов.
– Это вы бальзамировали тело Беранира?
– Я занимаюсь своим делом.
– Ничего необычного не заметили?
– Нет.
– Кто-нибудь приходил на могилу?
– После погребения никто. В часовню заходил только жрец, который занимается погребальной церемонией.
Пазаир казался разочарованным. Он надеялся, что убийца, мучимый угрызениями совести, приходил просить прощения у жертвы, чтобы избежать наказания на том свете. Но видимо, даже это его не пугало.
– Ваше следствие дало результаты?
– Обязательно даст.
И бальзамировщик спокойно откусил большой кусок свинины.
* * *
Ступенчатая пирамида возвышалась над вечным пейзажем. Лицом к ней была обернута длинная вереница надгробных камней, как бы продолжавших бессмертие фараона Джосера, чей величественный призрак ежедневно взбирался и спускался по гигантской каменной лестнице.
Обычно этот обширный некрополь казался оживленным из-за толпящихся на нем скульпторов, резчиков, писцов и художников. Здесь вырубали одну гробницу, там укрепляли другую. Рабочие в связке тянули деревянные сани, груженные блоками известняка и гранита, водоносы предлагали желающим свежую воду, чтобы утолить жажду.
Однако в праздничный день, когда чествовали Имхотепа, творца ступенчатой пирамиды, местность оставалась пустынной. Пазаир и Нефрет прошли между рядами могил первых династий, заботливо ухоженных одним из сыновей Рамсеса Великого. Когда взгляд скользил по именам усопших, выбитых на камнях иероглифами, они как бы оживали, обращая в прах толщу времен. Могущество слова оказывалось выше могущества смерти.
Место погребения Беранира, расположенное неподалеку от ступенчатой пирамиды, было отделано красивым белым камнем из карьеров Туры. Доступ к шахте, которая вела в подземные помещения, где находилась мумия, прикрывала огромная плита. Часовня же оставалась открытой для посетителей, которые приходили помянуть усопшего и принести дары для его статуй и изображений.
Скульптор увековечил Беранира широкоплечим зрелым человеком, со спокойным лицом. Главный текст, расположенный горизонтально, приветствовал возродившегося на прекрасном Западе; в конце своего долгого путешествия он вновь оказывался среди своих, среди братьев-богов, питаясь звездами, и утоляя жажду водами первичного океана. Ведомый своим сердцем, он шел прямыми дорогами вечности.
Пазаир прочитал вслух строки, предназначенные для тех, кто пришел поклониться гробнице: О живущие на земле, проходящие мимо гробницыэтой, если любите вы жизнь и ненавидите смерть, произнесите имя мое, дабы я жил, произнесите для меня магическое слово.
– Я найду убийцу, – поклялся Пазаир.
Нефрет грезила о тихом счастье, не омрачаемом ни бедами, ни завистью, но ее любовь зародилась в буре, и ни она, ни Пазаир не обретут покоя, пока не откроют истину.
* * *
Когда тьма отступила, землю осветило солнце. Деревья и травы вновь зазеленели, птицы выпорхнули из гнезд, рыбы стали выпрыгивать из воды, вверх и вниз по реке поплыли суда. Пазаир и Нефрет вышли из часовни, которая окрасилась в рассветные тона. Они провели ночь рядом с душой Беранира, чувствуя ее близость, ее тепло и трепет. Это чувство они сохранят навсегда.
Праздник закончился, ремесленники возвращались к своей работе. Жрецы исполняли утренние службы, увековечивая память ушедших. Пазаир и Нефрет шли вдоль дороги, выложенной при царе Унасе и ведущей к храму, расположенному ниже. Они присели под пальмами, на краю хозяйственных насаждений. Смеющаяся девчушка принесла им финики, свежий хлеб и молоко.
– Мы могли бы остаться здесь, забыть о преступлениях, о поисках истины, о людях.
– Ты грезишь наяву, судья Пазаир?
– От меня избавились самым подлым способом, и они не остановятся. Разумно ли ввязываться в борьбу, проигранную заранее?
– У нас есть долг перед Бераниром, учителем, которого мы глубоко почитаем, мы должны бороться, забыв о себе.
– Я всего лишь мелкий судья, которого могущественные силы загонят в самый дальний угол самой удаленной провинции. Меня раздавят без малейшего усилия.
– Ты боишься?
– Мне не хватает духу. Каторжная тюрьма – это тяжкое испытание.
Она положила голову ему на плечо:
– Мы снова вместе. И ты полон сил, я знаю, я чувствую это.
Ласковое тепло согрело душу Пазаира. Боль стихла, усталость ушла. Нефрет была настоящей волшебницей.
– В течение месяца каждый день ты будешь пить воду из медного сосуда. Это прекрасно лечит от слабости и тоски.
– Кто мог так подставить меня? Скорее всего, тот, кому было известно, что Беранир вот-вот станет верховным жрецом Карнака и сможет нас поддерживать.
– Кому ты об этом рассказывал?
– Твоему врагу, старшему лекарю Небамону – чтобы он оставил тебя в покое.
– Небамону… Тому, у кого были доказательства твоей невиновности, и кто вынуждал меня выйти за него замуж!
– Я совершил ужасную ошибку. Узнав о предстоящем назначении Беранира, он решил одним ударом убить двух зайцев: устранить учителя и обвинить в этом преступлении меня.
Лоб Пазаира перерезала морщина.
– Он не единственный возможный виновник. После моего ареста начальник стражи Монтумес вступил в сговор со старшим судьей.
– Магистратура и стража, замешанные в одном преступлении…
– Заговор, Нефрет, заговор, объединивший людей влиятельных и властных. Беранир и я начали им мешать: я собирал серьезные улики, а он давал мне возможность вести расследование до конца. Зачем понадобилось уничтожать почетную стражу сфинкса – вот на какой вопрос необходимо найти ответ.
– Не забудь также о химике Чечи, о краже небесного железа и об Ашере, полководце-изменнике.
– У меня никак не получается связать воедино преступления и подозреваемых.
– Прежде всего, надо позаботиться о памяти Беранира.