- Однако же, господин, - отозвался Калликст, умышленно пренебрегая протестами своего хозяина, - помнится, я что-то слышал об указе императора Адриана...
Карпофор аж покатился со смеху:
- Да, знаю! Была несуразная идея назначить женщинам и мужчинам разное время, чтобы они посещали термы врозь. Но, как видишь, между тем, чтобы издать закон, и применением его в действительности целая пропасть. Ну, довольно! А то я начинаю походить на переваренного краба.
Протолкавшись сквозь толпу обнаженных тел, ростовщик по ступенькам спустился в бассейн. Постепенно погружался все глубже, пока прохладная вода не достигла бедер, потом плюхнулся в нее и принялся плавать, бурно колотя руками, чтобы скорее приноровиться к разнице температур. Фракиец устремился в воду одним прыжком и за несколько гребков догнал его.
После того как они проплыли бассейн из конца в конец, Карпофор остановился и изловчился перевернуться па спину. Калликст не мог втайне не усмехнуться при виде этого шарообразного пуза, дрейфующего по поверхности воды. Сопя и отдуваясь, его господин спросил:
- Скажи-ка, у тебя нет желания возвратить себе свободу?
Сначала фракийцу показалось, что он ослышался. Но Карпофор настойчиво повторил свой вопрос.
- Я не понимаю...
- Ты знаешь, что хозяин может предложить рабу заплатить выкуп за свою свободу?
- Разумеется, но...
- Размер выкупа может изменяться в зависимости от ценности раба и, само собой, от прихоти господина.
Тыльной стороной ладони Карпофор утер губы, на которых поблескивали капли влаги.
- Итак, - с вопиющим самодовольством вопросил он, - мое предложение тебя заинтересовало?
Совершенно оглушенный, Калликст насилу смог кивнуть.
- И я не собираюсь проявлять излишнюю суровость. Помнишь, сколько я за тебя выложил? Тысячу денариев. Как подумаешь, безумие. Но, по-видимому, у Аполлония не было причин жаловаться на тебя. Что до меня, я должен признать, что весьма доволен твоей работой, если не считать этой вашей распри с Елеазаром. Как бы там ни было, мне думается, что если бы у тебя был... - он замялся, похоже, искал нужное слово, - скажем, свой особый интерес, ты стал бы еще расторопнее. Ты понимаешь ход моих мыслей?
- Думаю, что да.
- Я предлагаю следующее: за двадцать тысяч денариев ты можешь стать свободным человеком!
Двадцать тысяч! Вот она где, ловушка.
- Но всей моей жизни не хватит, чтобы собрать подобную сумму.
Карпофор загадочно усмехнулся:
- Как считаешь, ты бы справился с управлением моей казной? Я могу доверить ее только человеку безукоризненно надежному и дельному. Ты же умеешь быть таким, но только если тебе придется печься о возвращении своей свободы, у меня будет гарантия, что ты не используешь столь обширные возможности, чтобы... подбрасывать деньжат приятелям из общины Орфея!
Стало быть, ему тогда не удалось одурачить своего господина? Он повторил с наигранным недоумением:
- Приятелям из общины Орфея?
- Ты прекрасно понимаешь, о чем я толкую. Мне запомнился один доходный дом на берегу Тибра, его владельцем был некий Фуск.
- Так ты все знал?
- Естественно. Как ты мог воображать, что я за все это время так и не проведал о твоих верованиях? Ты не носишь шерстяной одежды, отказываешься от мяса - ясно, что ты последователь Орфея. И потом, ты, кажется, забыл, как быстро в Риме распространяются слухи. А у твоего хозяина на каждой улочке имеются свои глаза и уши. Однако давай вылезать из этой ледяной воды, а то меня, чего доброго, удар хватит...
Совершенно сбитый с толку, Калликст даже не сразу откликнулся. Потом, в свой черед выбираясь из воды, он задрапировал своего господина в купальный халат, который тот ему протянул, и принялся энергично растирать его жирное тело.
- Почему же ты не наказал меня?
- Согласись, было бы довольно прискорбно, если бы я распорядился, чтобы тебя бросили на съедение зверям. Твои мистические наклонности обошлись мне в пятьсот тысяч сестерциев. Но за три года ты принес мне доход, в несколько раз превышающий эту сумму. Насчет твоей связи с Маллией то же самое: раздобудет ли моя милейшая племянница жеребца-производителя среди моих рабов или среди преторианцев, какая разница?
Фракиец не мог не признаться себе, что этот человек решительно не перестает его изумлять.
Чтобы не утратить самообладания, он принялся усердно растирать свои собственные конечности и, ни слова не говоря, последовал за своим хозяином, который направился в массажный зал. Но как только Карпофор растянулся на столе, застеленном овечьей шкурой, и тело его умастили благовонным маслом, он тотчас заговорил снова о том же:
- Вот что я тебе предлагаю: поскольку весьма вероятно, что меня, как сказал Дидий Юлиан, назначат префектом анноны, надобно приготовиться к тому, что я уже никоим образом не смогу уделять собственным делам столько времени, как прежде. Тогда, стало быть, ты примешь руководство моими финансами на себя, а я тебе выделю одну сотую долю барыша, который ты будешь извлекать.
- Одну сотую? - запротестовал Калликст. - Но это же мизерно. Мне нужно, по меньшей мере, пять сотых!
Любопытно, что Карпофор, похоже, предвидел такой ответ, поскольку столь же быстро отозвался:
- Две сотых.
Фракиец помедлил, сперва в свой черед улегся на соседний стол, и только потом сказал твердо:
- Господин, не забывай, что торговому делу меня обучал не кто иной, как ты. Причем ты не раз повторял, что я самый блестящий твой ученик. Поэтому давай избавим друг друга от напрасных препирательств. Мне нужно накопить двадцать тысяч денариев. Четыре сотых - больше я не уступлю!
- Если так, остановимся на трех с половиной и больше не будем об этом, - небрежно обронил Карпофор.
- Так и быть. Но предупреждаю: я сумею найти способ, чтобы "кругленькая сумма" появилась у меня побыстрее.
Будущий сенатор приподнялся на локте, по-видимому, готовый вспылить, но вместо этого чистосердечно расхохотался:
- Ты никогда не изменишься... Получай свои четыре сотых!
- Это еще не все. Я бы хотел выкупить с собой вместе одну особу, которая мне дорога.
- Кого же это?
- Ее зовут Флавия. Она мастерица причесок твоей племянницы.
Карпофор издал то характерное кудахтанье, что заменяло ему смех.
- Подумать только, а эта бедняжка Маллия воображает, будто окончательно поработила тебя своими чарами... Договорились. Но это составит еще четыре тысячи денариев.
- Четыре тысячи? За простую мастерицу причесок?
Карпофор назидательно воздел к потолку указательный перст:
- Любимая женщина не имеет цены. Теперь твой черед вспомнить, что если ты мой ученик, то я навсегда останусь твоим учителем.
- Хорошо. Четыре тысячи денариев. Но я настаиваю, чтобы этот договор был составлен в форме контракта и заверен цензором.
- Он, помимо всего прочего, еще и недоверчив!
- Меня уже постигла неудача подобного рода с покойным Аполлонием. Без документа, надлежащим образом оформленного...
Но ростовщик его уже не слушал. Он с блаженной миной натягивал на свой голый череп край овечьей шкуры.
- Знаешь что, Калликст, - буркнул он после недолгого молчания, - я бы не прочь иметь такого сына, как ты.
Глава XXI
- И сколько, по-твоему, времени тебе потребуется, чтобы скопить эти двадцать четыре тысячи денариев? - спросила Флавия.
Калликст подстерег девушку у дверей ее госпожи. Едва она вышла, он схватил ее за руку выше локтя и, несмотря на протесты, повлек в парк. Теперь они оба сидели на мраморной скамье возле купы мастиковых деревьев. Неподалеку желтела ярким песком дорожка, по бокам также обсаженная деревьями, и весеннее солнце, пробиваясь сквозь кроны, тянулось к земле множеством длинных косых волокон. Повсюду, куда ни глянь, листва отпечатывалась на поверхности земли сложным узором света и тени. Прямо перед их глазами плавные склоны Альбанских гор, изборожденные полосами вспаханной земли, сверкали яркими красками, кое-где слегка размытыми набегающими тенями редких облаков. Весь остальной небосвод слепил глаза своей пронзительной синевой.
- Года четыре или пять, может быть, шесть, - отвечал Калликст после недолгого раздумья.
- И мы станем свободными...
- Похоже, такая перспектива тебя ужасает.
- Как ты можешь такое подумать? Не о том речь. Я...
- Но свобода, свобода! Ты понимаешь? Наконец свобода!
- Я знаю, Калликст. Я счастлива. И в то же время мне страшно.
- Ты боишься? Но чего же?
Она сделала неуклюжую попытку объяснить. Но самом деле ее страшила не свобода как таковая, но, как ни странно, мысль о том, что придется поселиться вместе с Калликстом. Ее любовь к нему все равно останется безответной на веки вечные, а главное, она ведь теперь христианка, а он - последователь Орфея.
- Если я правильно понял, - прерывая ее лепет, бросил разочарованный фракиец, - ты предпочла бы остаться рабыней, чем жить на воле бок о бок со мной. Это же нелепо, ни с чем не сообразно!
- Не настолько, как ты думаешь.
- Скажи уж тогда сразу, что моя принадлежность к общине Орфея делает меня в твоих глазах достойным презрения!
К своему величайшему изумлению он увидел, как ее глаза наполняются слезами:
- Как... как ты можешь говорить такое? Значит, ты совсем ничего не видишь? Я люблю тебя... Калликст, я тебя люблю больше, чем пристало любить брата!
Тронутый, фракиец обнял девушку за плечи:
- Я тоже люблю тебя, Флавия. Но я произношу эти слова, не совсем понимая их смысл. Я не знаю, что такое настоящая любовь. Когда пытаюсь представить ее, я сам себе немножко напоминаю путешественника, который ловит вести, долетающие из далекой страны, но сам никогда не покидал гавани. Ты рассердишься, если я скажу, что убежден: любовь - это наверняка что-то иное, куда более сильное, неизмеримо сильнее?
Он почувствовал, как напряглось приникшее к нему тело подруги. Резким движением, выражающим чуть ли не отчаяние, она оттолкнула его:
- Ясно. Значит, эта любовь, о которой ты так хорошо говоришь, обращена к Маллии.
- Маллия? Выходит, ты ничего не поняла? Эта женщина - ничто. Мгновения, отданные плоти. Объятие, и не более. Тебе лучше, чем кому-либо известно, какое стечение обстоятельств толкнуло меня на эту связь.
В это самое мгновение из гущи мастиковых деревьев раздался вскрик. Вопль ярости и боли. Племянница Карпофора, мертвенно бледная, предстала перед ними. Калликст в ужасе спросил себя, сколько времени она там находилась.
- Ты, пошла вон! - дрожащим голосом приказала она Флавии.
Поколебавшись, девушка уступила, отошла шага на три, но остановилась, не в силах покориться и оставить Калликста сейчас, в таком положении. Она хотела что-то сказать, но тут племянница Карпофора накинулась на своего любовника:
- Повтори то, что ты сейчас сказал! Ну же, смелей!
При всем замешательстве он не колебался:
- Я не отрекаюсь от своих слов.
- То есть ты утверждаешь, что всякий раз, когда ты стонал подо мной, когда покусывал мои груди, когда пахал мое лоно, ты всего лишь ломал комедию? Брось, это же смешно!
- Я признаю, что в нашей связи не все было мне только лишь в тягость. Но, тем не менее, и ты должна была бы это сознавать, я всегда, разделяя твое ложе, чувствовал, что делаю это по принуждению.
Он перевел дух, потом заключил:
- Да не важно, прошлое миновало со всеми своими причинами и условиями. Знай, что с этим покончено раз и навсегда. Если использовать выражение твоего дяди, считай, что жеребец-производитель убежал в степь...
- Ты сказал - принуждение?.. Разве я принуждала тебя? Как у тебя хватает наглости бросать мне в лицо такую гнусную ложь?
Тут по щекам гордой Маллии неожиданно потекли слезы. Флавия, отведя глаза, поневоле почувствовала себя униженной, оскорбленной за нее. Да и сам Калликст продолжал уже гораздо мягче:
- Послушай, если ты думала, что меня привело в твои объятия что-то большее, чем необходимость, ты заблуждалась. Давай забудем все это, эпизод завершен, и я...
- Ах, значит, наша любовь - только эпизод!
Она кричала, это начинало походить на истерический припадок. Флавия беспокойно озиралась, боясь, как бы откуда-нибудь нежданно-негаданно не выскочил Елеазар или, того хуже, сам Карпофор. Калликст предпринял новую попытку урезонить свою любовницу:
- Возьми себя в руки, заклинаю тебя. Между нами ведь в любом случае не могло быть ничего более существенного. Я же раб, Маллия, всего-навсего раб.
- Мне на это плевать! Но если правда, что ты лишь простой раб, тебе надобно знать, что первое достоинство раба - послушание. Это мне, только мне одной подобает решать, как ты поступишь!
Стало заметно, что она овладела собой и готова противостоять ему со всей ей присущей энергией. Воля к ней вернулась. Калликст отозвался, на этот раз с оттенком жесткости:
- Я не более чем раб господина Карпофора. А он считает, что я принесу ему больше пользы в управлении его делами, чем в постели его племянницы.
Глаза ее дико расширились, она попыталась влепить ему пощечину, но он успел схватить ее за руки.
- Отпусти меня! - завопила она.
На миг задержав в тисках своих рук запястья молодой женщины, он медленно разжал пальцы, освобождая ее. Тогда, отчаявшись добиться своего, она круто повернулась к Флавии:
- Это ты, - прошипела она, - ты во всем виновата! И ты заплатишь!
Подкрепляя слово делом, она выхватила стилет откуда-то из складок своей туники и приставила его острие к горлу девушки. Но попытка на том и кончилась. Калликст бросился к ней и успел удержать ее руку:
- Это становится смешным! И запомни: если с Флавией случится что бы то ни было дурное, я тебя собственными руками задушу. Учти это... Собственными руками!
Оторопев, она уставилась на него, потом вдруг плюнула ему в лицо:
- Отныне привыкай остерегаться даже своей тени, Калликст... Тебе тоже кое-что придется запомнить!
Она убежала, а молодые люди еще долго стояли неподвижно, не в силах побороть потрясение от случившейся драмы.
Фракиец почувствовал бережное прикосновение пальцев Флавии - она утерла плевок, пятнавший его щеку. Он бессознательно поднял глаза к сияющему небу. Воистину счастье - это нечто не от мира сего. Как бы то ни было, он уж точно не знал никого, кто был бы нерушимо связан друг с другом.
- Калликст...
Голос Флавии вывел его из задумчивости.
- Калликст, прости меня... Все это вышло по моей вине. Я сумасшедшая...
- Нет здесь ничьей вины. Это должно было случиться. Может быть, так даже лучше...
Она совсем по-детски прильнула к его груди:
- Я была несправедлива. Слепа. А теперь она будет искать способа отомстить и сумеет разрушить все наши надежды на свободу.
Калликст ласково провел ладонью по длинным золотистым волосам девушки:
- Ты, вероятно, удивишься, но должен признаться, что я сомневаюсь в успехе действительно возможных козней этой чумовой стервы. Мне кажется, я изучил Карпофора достаточно, чтобы с моей стороны не было чрезмерной самонадеянностью считать, что он так легко не откажется от моих услуг. Во всяком случае, уж не затем, чтобы потрафить злобе своей племянницы.
Неторопливым шагом они подошли к залитой солнцем полоске воды, горделиво прозванной Эврипом в честь беотийского пролива. Здесь Флавия остановилась и как могла крепче прижалась к фракийцу. Он нежно заключил ее в свои объятия и вдруг осознал, что они очутились в точности на том самом месте, где всего несколько дней тому назад стояли они с Марсией...
Елеазар нервическим движением расправил складки своей тупики, отметив про себя, что женщины, видно, никогда не перестанут его удивлять.
- Но, госпожа, по какой причине ты желаешь, чтобы твою мастерицу причесок скормили диким зверям?
Маллия нетерпеливо топнула ногой:
- Что тебе за дело до причин? Я говорю тебе, что это надо сделать. Так сделай это!
В который раз вилликус почувствовал, что его бесит угрожающий тон, который пускает в ход эта женщина.
За несколько мгновений до этого она неожиданно ворвалась в комнату, еде он проверял хозяйственные счета виллы. Волосы ее были в беспорядке, лицо искажено. Даже ее одежда, и та была порвана, испачкана в грязи. Первым побуждением Елеазара было спросить, не подверглась ли она нападению. Она сперва посмотрела на него многозначительно и долго, затем сообщила:
- Вот именно! На меня напали!
- Здесь, в поместье? Но кто же мог позволить себе подобную дерзость?
- Флавия!
Растерянный управитель нахмурил брови. Он хорошо знал девушку и ни на миг не допускал мысли, чтобы создание, с виду столь хрупкое, могло совершить подобный поступок.
- Госпожа, я вынужден признаться, что ничего не понимаю... Как она могла поднять на тебя руку?
- Она сделала это, и с меня довольно! Я хочу видеть ее мертвой!
Тогда он попытался ее успокоить. Не из соображений человеколюбия - хоть ему и не по душе пришлось, что такая красивая рабыня, до нынешнего дня отличавшаяся безукоризненным поведением, умрет из-за обыкновенной прихоти своей хозяйки, но главное, он знал, что Карпофор не любил терять своих слуг - это, кстати, было одной из причин, заставлявших его обуздывать свойственные его сирийскому темпераменту гневные порывы.
- Но приговорить эту девушку к смерти не в моей власти. К тому же со времен императора Клавдия убийство раба расценивается как преступление.
- Не говори мне, будто этот закон неукоснительно соблюдается!
- Это верно, отклонений хватает. Тем не менее, раб, каков бы он ни был, представляет некоторую ценность, а уж рабыня с такими достоинствами, как у Флавии, тем паче. А хозяин наш весьма бережлив.
- Велика важность! Ну, поругается, глотку подерет, ему не впервой, на том все и кончится. Не в ссылку же меня отправлять за то, что уменьшила поголовье его рабов всего на одну? У него же их сотни!
- Допустим, однако ты, похоже, забываешь, что я-то, к несчастью, не прихожусь Карнофору племянником!
- В таком случае свяжись с ланистой, который ведает кормом зверей. Им там всегда требуется свежее мясо для игр на арене.
Елеазар терпеливо принялся растолковывать молодой женщине, что жертвы, гибнущие на арене, сначала должны быть в установленном порядке приговорены судом ад бестиа - на растерзание зверям. Ни он сам, ни ланисты никак не могут сойти за судей. Закончив свои объяснения, управитель готовился принять на себя еще одну грозу с громами и молниями, но к его крайнему удивлению на лице Маллии вместо этого проступила лукавая усмешка и она очень спокойно, без малейшей иронии заметила:
- По-моему, ты ужасно упрям, вилликус... Был бы ты столь же несговорчивым, если бы я тебе шепнула, что эта Флавия - любовница твоего друга Калликста?
Поначалу Елеазар отказывался этому поверить:
- Быть того не может. Они брат и сестра.