Вынув из стола пиалы, я плеснул в них чаю, не наполнив и на четверть: то был и знак уважения к собеседнику, и своеобразный намек на то, что разговор предстоит не короткий. Таков в народе обычай - полную пиалу наливают гостю, от которого хотят поскорее избавиться: "Пей да проваливай!", а тому, кому рады, лишь плеснут, покрыв дно. И хитрая поговорка есть на этот счет: мудрость на дне пиалы. Наливая чай, задают и вопрос, а ты не торопись пить, но и не медли с ответом.
- Скажи, пожалуйста, Абдулла, ты веришь, что Дердеш-мерген непременно придет к детям, если представится такая возможность?
Пиала задержалась у самых губ Абдуллы. Он отхлебнул совсем маленький глоток. Потом еще, и глаз его я не видел. Сделав еще глоток, парень степенно сказал:
- Моя мать в это верит. Жена мергена в это верит. Другие люди уже сомневаются в слухах, будто Дердеш-мерген рядом, а к семье не зашел, не проведал своих сыновей. Он же их ни одним глазом не видел! Будь я на его месте, то обязательно сумел бы повидать сыновей. Иначе что скажут они об отце? Плохо скажут. Поэтому я верю - пришел бы Дердеш-мерген.
- А если не страх удерживает Дердеш-мергена? Если не столько страх быть пойманным, сколько совесть?
- Совесть удерживает Дердеш-мергена? - задумчиво повторил за мной Абдулла. - Совесть... Смеет ли он, человек, пусть невольно, не по своему желанию связанный с кровавыми делами басмачей, явиться в свой дом и ласкать своих детей?.. - Абдулла отпил последний глоток и машинально передал мне пиалу.
- Я только предполагаю, Абдулла, - сказал я и плеснул чаю в пиалу. - Разве может кто-нибудь знать это, кроме самого кузнеца?
- Никто не может этого знать, кроме самого Дердеш-мергена... - согласился, кивнув, Абдулла. - Никто, кроме самого...
И тут я увидел его глаза, глаза, полные надежды и радости. Ведь Дердеш-мерген был ему ближайшим родственником, и надо хорошо знать, что такое для киргиза родство, чтобы понять, как много для Абдуллы значило, продал ли Дердеш себя с головой Джаныбеку, или одиннадцать долгих лет ждал кузнец часа, той минутки, чтоб протянули ему руку помощи.
- Скажи, Абдулла, тебе бы не хотелось узнать это точно?
- Мне очень хотелось бы знать это точно. И детям его обязательно нужно знать.
- Всем людям нужно. Любой человек, который вернулся к нам оттуда, - наша победа. Победа справедливости и добра.
- Что надо сделать, Абдылда-ака?
- Пей чай, думать будем...
Предложение было серьезным, и Абдулла взял в руку пиалу, вновь постарался спрятать за плавными движениями юношескую горячность, прорвавшуюся в торопливом вопросе.
Чаю хватило на четыре глотка, и я сказал:
- Надо достать юрту.
- У нас есть юрта, Абдылда-ака.
- Хорошо, что у вас юрта. Я договорюсь с трестом "Памир-строй", что ведет дорогу на Хорог, а твоя мать и жена Дердеш-мергена с детьми будут в ущелье заготавливать дрова. Для стройки. Ты им будешь помогать в свободное время.
Я заговорился и налил пиалу Абдуллы едва не до краев, но он не обратил на это внимания, выпил чай жадно, словно только теперь почувствовав душную жару.
- Тогда Дердеш-ака сразу придет проведать семью, посмотреть на сыновей, которых он еще не видел! - воскликнул племянник мергена.
- Не сразу, Абдулла, не сразу... - я постарался остудить, его горячность. - Он сначала непременно подумает, что юрта, в которой живет его семья, появилась в ущелье неспроста. Он наверняка заподозрит там западню.
- Сколько же он будет разубеждаться? Разве он забыл свою жену? Не узнает сестру?
- Не знаю. Может быть, много дней пройдет, пока он убедится, что западни в юрте нет. А мы будем ждать. Ты будешь терпелив. И каждый день по дороге в село ты, Абдулла, будешь на выезде из ущелья в пять часов утра. Спрятав коня в кустарнике, спустишься под мост. Я буду встречать тебя там. Ты скажешь, приходил дядя или нет. И как он вел себя, появившись дома.
Так мы и сделали. Женщины с помощью Абдуллы перевезли и поставили в урочище юрту, в трестовском магазине им выдали продукты: мясо, чай, сахар. С продуктами трудно было, народ голодал, но строителей снабжали неплохо.
Прошло двадцать три дня. Мы встречались с Абдуллой в условленном месте. От свидания к свиданию мрачнел Абдулла - не появлялся Дердеш-мерген.
- Забыл дядя семью. Не хочет он видеть сыновей, - все чаще и чаще говорил Абдулла. - Совсем басмачом стал.
- Послушай, Абдулла, - сказал я ему при очередной встрече. - Ты сегодня ночуй в селе. А к матери заедешь на восходе, когда проедет по урочищу утренний патруль. После пяти часов.
- Почему, Абдылда-ака?
- Ну какой я "ака"? Тебе семнадцатый, мне двадцать седьмой идет. Говори - товарищ.
- Хорошо. Почему мне нужно ночевать в селе, джолдош Абдылда Исабаев?
- Дядя тебя не знает, джолдош Абдулла. Он, наверное, думает, все время в юрте кто-то посторонний ночует. Неспроста.
Как может быстро меняться выражение лица у человека, как в одно мгновение настроение становится совсем иным - мрачного Абдуллы как не бывало, глаза загорелись, а на бледных щеках заиграл румянец:
- Ай, правильно, Абдылда-ака! Ай, как правильно!
"Правильно-то, правильно, - думал я. - А если возьмет да и уведет Дердеш-мерген свою семью в Китай, в банду Джаныбека? До границы отсюда рукой подать - за ночь дойти можно... Бросят они юрту и налегке наверняка доберутся. Не слишком ли доверяешь, Абдылда, человеку, который пробыл у Джаныбека одиннадцать лет? Может быть, он не только всего насмотрелся, но и ко многому руку приложил? Ой смотри, Абдылда..."
Не спал я ночь. Не мог уснуть. Еще светать не начало, как я выехал, и подъезжал к мосту задолго до условленного срока. Конь то тупнет копытом по пыли, то цокнет по камню. Тихо, еще и ветер не просыпался, облака дремлют около высоких скал, точно кони у коновязи. Понурые серые кони в предутренней мгле.
Вдруг треск в кустах джерганака. Кто-то напролом через непролазную чащу бежит. Я схватился за маузер. Гляжу, Абдулла выскочил.
- Джолдош Абдылда! Джолдош Абдылда! - кричит.
Спрыгнул с коня - и к нему. Сначала и не пойму никак, почему он так кричит. Запыхался Абдулла и не разберешь - от горя ли, от радости он спешит. Подбежал, на лице у него царапины от колючей облепихи, по-киргизски ее джерганак зовут.
- Был! Приходил дядя! Схватил меня Абдулла, хохочет, обнимает. Ну совсем мальчишка.
- Успокойся, - сказал я. - Отдышись и рассказывай.
А он все успокоиться не может - обнимает и хохочет:
- Приходил дядя... Под утро пришел... Явился...
- Хорошо, Абдулке, хорошо. Успокойся и рассказывай.
- Явился! Явился!
Сели мы на камни при дороге. Вытер я кровь на лице Абдуллы, что из царапин сочилась. Сначала лопотал он довольно несвязно, однако успокоился и передал, что услышал о встрече. Явился кузнец в юрту, женщин разбудил, они детей. Пока женщины хлопотали у дасторкона, чай готовили, Дердеш-мерген посадил двойняшек, мальчишек своих, к себе на колени. И сидел молча. Дичились сначала его сыновья, а он пригнул, прижал их головы к своей груди, молчал и вздыхал. Подали женщины чай, а он не отпустил своих двойняшек с колен, взял пиалу и спросил: "Двадцать три дня я наблюдал за вами, был около вас. Думал, приготовили мне западню. Кто-то посторонний ночевал у вас. Кто он?" - "Сын мой, твой племянник, Абдулла", - ответила моя мать. "Взрослый уже, совсем мужчина, - сказал кузнец. - Увидеть его хочу. Пусть придет он ко мне, слышите, женщины? Этой ночью буду ждать его в ущелье. За час до восхода луны, около караташа, черного камня. Знаете, где караташ, женщины?" - "Абдулла знает", - ответила мать. И опять молча сидел кузнец. Женщины не спрашивали его ни о чем. Потом посмотрел Дердеш-мерген вверх, увидел в чамгарак, через отверстие в потолке юрты, какого цвета стало небо, сказал, что пора, скоро патруль поедет по ущелью, поцеловал сыновей и ушел...
Так сказал мне Абдулла.
"Поведение Дердеш-мергена можно толковать по-разному, - размышлял я. - Он чрезвычайно осторожен. Справедливо одно - он действительно очень любит своих детей, если двадцать три дня ждал возможности навестить их. Однако его могли задержать и другие причины, о которых мы ничего не знаем. И неизвестно, где Осман-Савай. Куда подевался этот джельдет-палач? Вряд ли кузнец посвятил его в свои намерения, что выжидает удобного случая повидать сыновей.
Но раз дело начато, его необходимо довести до конца. Важно, зачем Дердеш-мергену понадобилось свидание с племянником. Захочет ли кузнец считать его своим родственником, когда узнает, что Абдулла - секретарь комсомольской ячейки и командир легкого кавалерийского отряда по борьбе с басмачами? Как он отреагирует?
Допустим, кузнец не станет вредить Абдулле - родственник все-таки, племянник единственный как-никак. А если Дердеш-мерген хочет сманить родню к басмачам? Пусть свидание все решит. Кузнец уверен: Абдулла не приведет с собой врага дяди - не простят ему этого ни жена Дердеш-мергена, ни его сестра, ни сыновья оружейного мастера...
Свидание все решит, конечно, если Дердеш-мерген будет искренен и откровенен, если у него нет особого задания - выманить к себе меня, кого басмачи слишком хорошо знают. Джаныбек-казы не слепой котенок. У него есть, во всяком случае, могут быть, свои люди в аилах. Курбаши может знать о нашей дружбе с Абдуллой и использовать ее во вред мне, делу. И все-таки, если правая рука курбаши даже не выскажет пожелания увидеться со мною, Абдулла должен будет договориться о моей встрече с кузнецом".
Размышлял я так долго, что веселое и радостное настроение Абдуллы улетучилось. Он глядел на меня с тревожным ожиданием, понимая - в эти минуты решалась не только судьба его дяди, но и его тоже, если дядя стал басмачом.
- Надо пойти на свидание, - сказал я. - Тебе одному.
- Надо пойти, - согласился Абдулла,
- Только это не просто встреча с родственником, - предупредил я и объяснил, как вести беседу с Дердеш-мергеном. Потом Абдулла повторил мои советы и особо просьбу к женщинам. Им следовало хорошо встретить гостя.
- А что будет потом? - спросил Абдулла.
- Если Дердеш-мерген честный человек, скажешь ему обо мне. И тут моя жизнь будет зависеть от тебя, от твоей сообразительности.
- И кто вы есть, сказать дяде?
- И кто я есть, сказать. Хотя он, наверно, слышал обо мне.
- Хорошо, - тихо проговорил Абдулла.
- Я хочу увидеться с ним.
- Увидеться? - встрепенулся Абдулла.
- Непременно.
- Я передам - "непременно".
- Ты попросишь его увидеться со мной... Сам ты не боишься встречи с дядей?
- Я? Нет...
Мы расстались. И снова сомнения не давали мне покоя: правильно ли поступил я? Не подставил ли под удар Абдуллу? Басмачи на деле не очень-то ценили родственные связи, хотя и всячески рекламировали свою приверженность к исламу и считали себя правоверными мусульманами. Впрочем, когда люди слишком истово клянутся и божатся в приверженности какой-либо вере, то, по сути, поступают против нее и доходят до изуверства.
Едва я вернулся после разговора с Абдуллой в Гульчу, басмачи будто взбесились. Весь день наш отряд вел бой с одной из банд, и ночью мы не знали покоя. А утром узнали, что отряд Джаныбека вчера наскочил на Гульчу. У многих бойцов в райцентре оставались семьи. И моя тоже была там. Мы прискакали в Гульчу уже после того, как подоспевший на выручку другой отряд изгнал басмачей, пожары погасили и похоронили убитых.
Я соскочил с коня у своего дома, вбежал внутрь. Пусто. Ни жены, ни дочери. Все, что можно было исковеркать и изрубить, изрубили и исковеркали.
Ярость и смертная тоска овладели мной: жену и малолетнюю дочь увели в плен!
Я закрыл лицо руками, ноги подкосились...
...В гостиничном коридоре где-то вдалеке натужно гудел пылесос - чистили ковры. Басовито гукнул тепловоз на близких железнодорожных путях.
Исабаев глядел в окно. По взгляду ветерана чувствовалось, что мыслями он был в далеком прошлом.
- Так вы их и не нашли? - спросил я у Исабаева.
Абдылда Исабаевич отпил маленький глоток чаю:
- Отчаяние овладело мной. Вдруг вижу, сыплется на шесток из печной трубы сажа. Думаю, басмач недобитый спрятался.
- Вылезай! - закричал, маузер выхватил.
А на шесток женские ноги ступили, детские потом. Это жена с дочкой от бандитов спрятались. Почти сутки простояли они на коленях в печной трубе, пошевелиться боялись. Пособил я им выбраться, а жена и дочь слова вымолвить не могут, даже плакать у них сил нет.
Обнимаю я их, бормочу ласковые слова, а в мозгу ощутимо, будто пульс под пальцами, бьется мысль: ведь люди, убитые в нашем селе, и те, что погибли вчера и позавчера и за все годы, может быть, поражены из оружия, которое отремонтировал Дердеш-мерген! И хотел он этого или не хотел, он тоже виновен в гибели ни в чем не повинных дехкан! Лучше бы принять ему смерть в те минуты, когда его увозили, пусть против воли, а не беречь свою жизнь!
Нехорошо стало у меня на душе...
Ой, как нехорошо!
Но понял я, что идти с такими мыслями на встречу с Абдуллой и готовиться к свиданию с Дердеш-мергеном нельзя. И коли не поборю в себе такое настроение, то надо пойти к начальству и сказать, чтоб дело с кузнецом доводил до конца другой человек.
Моя жена готовила еду, а я сидел, держа дочь на коленях, прижав ее голову к своей груди, и думал, что поеду я к своему начальству в Ош и откажусь от дела с кузнецом. Представил я себе, как приду в управление и как скажу обо всем, и что мне ответит начальник. "Ты коммунист?" - спросит он меня. "Да". - "А кем ты был? И кто тебя вывел в люди?" - "Большевики", - отвечу я. "А если бы тебя, бывшего мальчишку-раба, сироту и беспризорника, бросили на произвол судьбы?" - "Такого не могло уже быть. Люди из рода большевиков, как говорили тогда киргизы, не могли бросить человека на произвол судьбы". - "Вот, - скажет мне начальник, - ты думаешь поступить так, как не должны поступать люди из рода большевиков. Прав ли ты?" Мне нечего будет ему ответить. И еще он скажет: "Ты коммунист, и дело, которое тебе поручено, лишит Джаныбека его силы и власти, лишит денег, оружия и продовольствия. Все награбленное Джаныбеком ты вернешь дехканам. Как ты можешь думать об отказе от дела, которое тебе поручила партия?" И снова ответить я бы не смог. Лишить Джаныбека денег и оружия значило предотвратить тысячи убийств, спасти кров тысячам дехкан, дать им спокойную жизнь.
Вечером я простился с женой, поцеловал спящую дочурку и отправился на встречу с Абдуллой.
Он ждал меня в условленном месте, под мостом. Абдулла старался казаться спокойным, но ему это плохо удавалось.
- Дядя хочет встретиться с вами, джолдош Абдылда, - выпалил он, едва я подошел.
- Все ли ты ему рассказал?
- Все, Абдылда-ака.
- Не торопись, джолдош, отвечай по порядку.
- Он гора, а не человек. Он уже ждал меня, сидел у камня, а я подумал, что в темноте вдруг камень вырос в два раза. И испугался, когда скала протянула ко мне руки. "Не бойся, - сказал он. - Это я, твой дядя". Он посадил меня к себе на колено, а голова моя едва до груди ему доходит. Руку мою на плечо положил, мне показалось, что его ладонь шире моей спины. "Как живешь?" - спросил он. Я ответил - и про колхоз, и про комсомол, и про то, что я командир добротряда, что учусь и других учу. "Кто тебе помог таким стать?!" - спросил дядя. "Есть один человек", - ответил я. И про вас, джолдош Абдылда, рассказал. "Можно мне встретиться с этим человеком?" - спросил дядя. "Он должен прийти к вам или вы к нему?" - тоже спросил я. "Пусть он придет сюда ночью один, как и ты, - сказал Дердеш. - Я сумею проследить, один он придет или нет. Так ему и скажи. Я не попадусь в ловушку".
Мне тогда подумалось: "А если Дердеш готовит западню для меня? Если на встречу придет не он, а джельдет Осман-Савай? Или оба вместе?"
Абдулла между тем продолжал:
- Зачем вам с ним встречаться, Дердеш-ака? Не надо. Нас трое молодых. Ваши сыновья да я. И мать моя и жена ваша, мы все хотим с вами жить. Заберите нас в Кашгарию. Вы там живете, и мы станем там жить.
Столкнул меня дядя с колен: "Я одиннадцать лет с волками живу! Ты тоже волком хочешь стать? Сумасшедший ты? Ты здесь человеком стал, тебя Советская власть учит. Ты работу имеешь, а хочешь зверем быть? Басмачи грабят и головы рубят, так ты тоже хочешь бандитом стать? Пусть сам я пальцем никого не трогал, в набеги не ходил, коней ковал, оружие чинил, а они им убивали. Думаешь, я своих сыновей волками хочу видеть?"
- Так ли он говорил Абдулла? - спросил я.
- Так, джолдош Абдылда. Слово в слово.
- Он первым попросил встречи со мной?
- Первым, джолдош Абдылда.
Это мне не понравилось, насторожило. Уж не исмаилит ли Дердеш, подумал я. Есть такая секта мусульманская. Исмаилиты были самыми коварными врагами Советской власти в то время. Не существовало невыполнимого приказа для исмаилита, даже если бы ему понадобилось собственными руками убить своего сына. Больше того, чтоб скрываться и быть полезным секте, мюрид, ну это подчиненный, послушник, мог как бы перейти в любую иную веру, выгодную ему или его старцу-пиру. "Мюрид в руках пира подобен трупу в руках обмывателя трупов".
Воспользовавшись тем, что рассказчик умолк, я спросил:
- И вы, несмотря ни на что, пошли на эту встречу? Или дело обернулось по-другому?
Исабаев ответил мне не сразу. Он неторопливо смаковал свежий чай, тонкий аромат которого наполнял гостиничный номер.
Но нетерпение мое было велико, я повторил вопрос:
- Вы, зная о возможной ловушке, все-таки пошли на свидание с Дердеш-мергеном?
- Нельзя подняться, если не упал; нельзя победить в себе страх, не испытав его. Конечно, я пошел на свидание с Дердеш-мергеном. Я выполнял приказ. И мое сердце приказывало мне то же, - сказал Исабаев. - Вряд ли дурной человек стал бы ждать двадцать три дня встречи с детьми.
Однако как бы иначе он выманил меня? Конечно, не прошли мимо ушей курбаши сведения - при встрече со мной погиб его старший сын! Уже одного этого достаточно для мести, чтоб голову мою выбросили из мешка к ногам Джаныбека. А сколько джигитов недосчитывалось в его банде после каждой схватки с моими добротрядцами! Сколько раз сам курбаши едва уносил ноги от нас! Возможно, я пойду на свидание с существом, у которого холодное сердце змеи. Не поэтому ли с ним явился сюда Осман-Савай?
"Не слишком ли много я думаю об опасности?" - спросил я сам себя.
Абдулле же сказал:
- Встречусь с Дердешем. Место пусть он сам назначит.
Мне понадобилось снова съездить в окружной центр Ош.
Начальство подумало, посовещалось и решило: главное - переход Дердеша и обнаружение сокровищницы. Мне приказали действовать по обстановке.
Снова я увиделся с Абдуллой. Парнишка сказал, что Дердеш-мерген будет ждать меня в час ночи в ущелье, около того же камня, у караташа.
Знал я это место и камень знал. Он торчит у берега ручья. Узкое ущелье там расширяется, и издали можно приметить человека. Правда, до восхода луны в час ночи еще много времени оставалось, и как увидеть сидящего в тени человека - мне было непонятно. Однако мерген есть мерген - великий охотник, он увидит меня первым и, конечно, проследит заранее, чтоб не попасть в западню.
Вместе с Абдуллой в магазине "Памирстроя" мы купили мяса, сахару, конфет, печенья, и я попросил передать женщинам, чтоб они хорошо подготовились к встрече гостя.