- Где бабка Стеша? - повторила она, открывая глаза и в упор глядя на одну из своих боярынь, толстую и уже в годах вдову Ивана Ивановича Челяднина Прасковью Семеновну - место старшей среди дворни царицы прочно держалось за этим боярским родом. Та как-то быстро ответила:
- Да где ей быть-то. Нешто я за ней доглядываю.
Голос звучал фальшиво, и Анастасия, мгновенно почувствовав ложь, уточнила:
- Она… померла?
- А на кой ляд вопрошаешь, коль сама ведаешь? - пожала та плечами.
- Давно?
- Да уж два дня, как отпели да схоронили, - неохотно пояснила Прасковья Семеновна.
- Два дня, - задумчиво произнесла Анастасия и… вновь лишилась чувств.
В себя она пришла ближе к вечеру, но на все вопросы царя, не на шутку встревоженного внезапным ухудшением ее состояния, отвечала односложно и сослалась на вчерашний пожар, вовремя вспомнив, как о нем рассказывала одна из девок.
- Медведь покрепче человека, а и с ним с испугу что бывает, - Анастасия, удивляясь сама себе, даже нашла сил, чтобы улыбнуться. - Пройдет, государь. Денек, другой и выздоровею я. Ей-ей, выздоровею. То пожар всему виной.
Сослалась и тут же пожалела об этом, потому что нахмурившийся Иоанн кивнул и вышел, и почти сразу после его ухода многочисленная челядь ринулась распихивать по сундукам и коробьям царицыну одежду, собирая все к переезду.
На вопрос Анастасии все та же боярыня Челяднина ответила, что царь повелел на время пожара и пока не польют дожди вывезти царицу из города и со всевозможным бережением доставить до сельца Коломенского. Выезд намечен был уже к утру, потому возиться закончили чуть ли не к полуночи.
Ее прощание с Иоанном вышло коротким и сумбурным. Анастасии хотелось сказать что-то очень важное, но вот беда - на уме вертелось, да на язык не шло. Лишь когда он повернулся, чтобы уходить, она наконец-то поняла, что именно хотела сказать.
- На пожар не езди, - произнесла она еле слышно.
Или не произнесла?
Если бы она знала, что до Иоанна на самом деле не донеслось ни слова, она непременно бы повторила, но царь, глядя на ее беззвучно шевелившиеся губы, утвердительно кивнул, и она с облегчением решила, что он все-таки ее услышал.
Царь охотно бы выехал следом, но предстояло разобраться с этими непрестанными пожарами, которые на сей раз, как ему доносили, происходили не просто по причине летней суши, а из-за неведомых злоумышленников. Во всяком случае, так уверяли его в Земском дворе, ведавшем всем городским благочинием.
- Может, все же из-за печей? - допытывался царь.
- Сторожа повсюду ставятся, когда мыльню топят али поварню. Да и на колокольнях в церквях тако же народишко бдит на совесть. Ежели бы не Трифон Косой, кой о прошлом дне дымину узрел, подлинной беде бы быть, а так лишь один дом у пирожницы Марфы сгорел, - наперебой тараторили подьячие. - Опять же сильнее всего у нее дольний угол обгорел, что на огород глядит, а тамотко отродясь печи у нее не стояло.
- А малец ейный не мог баловство учинить?
- Так нет у нее детишков-то подходящих, - разводили они руками. - Самому молодшему третий десяток давно идет. Не дети, чай, чтоб с огнем резвиться. Нет, государь, воля твоя, но тут явный умысел. Подпалил кто-то, не иначе. А кто да как, тут ужо Разбойный приказ вопрошать надоть.
- Ну и вы тоже чтоб глядели, - буркнул Иоанн напоследок, но только ради приличия, дабы оставить за собой последнее слово. - Дворы еще раз осмотреть у всех, чтоб ни дров наваленных, ни прочего, ну и вообще, - он неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.
- Чтой-то ныне государь разошелся. Подумаешь, пяток изб полыхнуло, - хмыкнул подьячий Орех. - Не царское это дело - поджогами заниматься.
- Он все правильно сказал, - вступился за Иоанна старик Егоза. - Не царское, коль Суздаль горел бы какой-нибудь, али там Торжок, либо Тверь, а не Москва-матушка. Опять же Арбат палят, а он уж больно близехонько к городу стоит. Коль займется от недогляда, дак ветерок ишшо дунет, огонь вмиг чрез стены перелетит.
- Можа, людишек послать? - зевнул Орех.
- Спрос за недогляд не с них - с нас будет, - вздохнул Егоза. - Потому и надо самим все доглядеть. Чичас поделим поровну да пойдем. Да гляди на кружало не загляни, как прошлый вечер. Я однова промолчал, а боле не собираюсь. Давай досасывай свое пивцо с баклажки, да ныне чтоб ни-ни больше, - и добродушно проворчал: - И когда ты только угомонишься, племяш.
Царь между тем уже вышагивал перед вытянувшимися в струнку подьячими Разбойного приказа. Иоанн и сам чувствовал, что Земский двор не просто перекладывает свою вину на плечи соседей, а так оно и есть на самом деле. Те в ответ на расспросы лишь смущенно помалкивали, стараясь не смотреть в глаза государю. Наконец, так и не добившись от них ничего путного, Иоанн обреченно махнул рукой - мол, идите уж, чего там. Все с облегчением ринулись кто куда, норовя забраться в самый дальний уголок избы, но большинство подались на улицу - в тесном помещении приказа, как ни прячься, все едино сыщут.
Государь рассеянно посмотрел по сторонам, провел пальцем по цветному сукну одного из столов, с отвращением покосился на старый кожаный тюфяк, лежащий на скамье вместо полавошника, повертел в руках глиняную чернильницу с торчащими из нее гусиными перьями и уже повернулся, чтобы уходить, но тут ему заступил дорогу один из подьячих.
Иоанн недоуменно нахмурился, глядя на его согнутую в поклоне спину, но тут же посветлел лицом, опознав кланяющегося. То был Андрей Щелкалов - еще одна находка государя, которой он мог по праву гордиться. Совсем юный - и двадцати пяти годков не исполнилось, - он отличался необыкновенной работоспособностью и умением. Царь доподлинно ведал, отчего за последние пару лет вдруг так сильно изменился в лучшую сторону слог всех докладов Разбойного приказа, которые зачитывал на заседаниях думы возглавлявший приказ дьяк Шлепа. Писал их только Андрей, и все они отличались выверенным слогом, где каждое словцо аккуратно и ровно ложилось в строку - ни убавить, ни прибавить.
- Поберечься бы тебе, государь, - негромко произнес Щелкалов.
- Ты это о чем? - насторожился Иоанн.
- О поджигателях, - пояснил Андрей и кивнул в сторону двери, за которой обычно сиживал Щепа.
Зашли вовнутрь. В чулане дьяка обстановка была немногим лучше прочих помещений. Разве что на столе сиротливо стояла не глиняная, а серебряная чернильница, да сундуки и лубяные короба, расставленные вдоль стен, обтянутых сукном, выглядели покрепче, да поновее тех, что стояли у подьячих.
Отсутствию хозяина чулана Иоанн не удивился. Была у трусоватого Щепы эдакая медвежья болезнь, всякий раз приключавшаяся при виде государя, поэтому он, от греха подальше, как только ему успевали сообщить заранее о том, что царь идет в приказ, исчезал, сбегая на подворье. Рассуждал дьяк следующим образом - только для того, чтобы похвалить, государь бы к нему ни за что не направился. Коли едет, стало быть, где-то в его ведомстве непорядок. Ну а для распекания есть и Андрюша Щелкалов. Авось, Иоанн Васильевич к нему милостив, да тот и сам может мудрое словцо в свое оправдание сыскать, так что пускай уж на молодого и ярится.
- Ну, и что ты мне хотел поведать… тайного? - усмехнулся Иоанн.
- Мы тут с молодшим братом Васькой обговорили промеж себя, кумекали и так и эдак, и порешили, что не так просто Арбат жгут.
- Народишко, кто бы Китай-город ни палил - все едино супротив тебя на смуту не поднять. Люб ты Руси, государь. Она сама кому хошь за тебя глотку раздерет, - вмешался сам Васька, вынырнув из-за спины брата. Был он на полголовы ниже старшего, но такой же сухощавый, поджарый, серые глаза смотрели озабоченно.
- Тогда почто палить? - не понял Иоанн.
- Вот мы и мыслим - выманивают тебя государь из палат твоих. Потому и жгут Арбат, что он рядом. Ведают, что не утерпишь ты, отважишься на пожар выехать, дабы присмотреть, как там его тушат, - вновь взял слово Андрей.
- И кому ж я поперек дороги встал? У кого мысль ворохнулась на божьего помазанника руку поднять?
- Так это ведь ты для Руси помазанник. Для иных прочих, прости уж за дерзость, ты не более, яко властелин, кой на их державу умышляет, а таковых ныне в Москве изрядно.
- Так опросить надобно, проверить всех. Вы ж на то тут и поставлены.
- Тяжко, - сознался Андрей. - Мы у себя не всех ведаем. Лучше всего у Висковатого бы списки затребовать.
- А он их ни в какую не дает, - вновь не утерпел и встрял младший Щелкалов. - Сказывает-де, мол, посольские людишки - не нашего ума дело, и разбоем умышлять им несподручно. Тут, мол, надобно из своих искать, а не иноземцев в кознях обвинять.
- Вообще-то он тоже прав, - задумчиво произнес Иоанн. - Им оно и впрямь не с руки.
- Самим - нет, - возразил Андрей. - И мы с братом не верим, будто кто из них с кресалом по Арбату бегает. Но ежели злато в калите есть, то и подговорить можно. Вспомни, государь, яко круль Казимир супротив твово деда покойного умышлял, и сам поймешь, что мы с братом дело глаголим.
О том, что тогда произошло, царь слышал лишь краем уха. Вроде бы польский король Казимир подослал к его деду Иоанну Васильевичу князя Ивана Лукомского, тоже исконного Рюриковича. Подослал не просто, но с коварным умыслом убить или отравить. Лукомский поклялся исполнить, для чего прибыл в Москву якобы попроситься к Иоанну Васильевичу в службу. С собой в Москву он привез яд, приготовленный в Варшаве, и, будучи обласкан, как перебежчик, действительно был принят великим князем. Каким образом и кому удалось проведать истинную цель его приезда, царю не рассказывали - наверное, и сами не знали, - но оно и не важно. Главное, что когда его взяли под стражу, то сразу нашли яд. Несостоявшийся отравитель кончил плохо - его вместе с пособником, толмачом поляком Матиасом, сожгли в клетке на берегу Москвы-реки.
А Андрей не унимался, продолжая жаловаться:
- Тут ведь всякое может приключиться, потому и искать татей повсюду надобно. Из головы ни единого следочка выбрасывать негоже. К тому ж на тех из татей, кто ныне в Москве обретается, мы с брательником такой бредешок накинули - со всеми уж по-свойски покалякали. Васька и вовсе вполглаза последние три дня спит - по полночи из Пытошной не вылазит, чтоб самому дознаться.
- И что?
- Чистые они, государь. Так, по мелочи стянуть что-нибудь или, как они сказывают, на сухом бережку рыбки половить - это одно, а избы жечь… Чай, не дураки какие - беду на себя накликать. Ведают, что за такое не кнут - плаха уготована, а они на нее не торопятся. Остается иноземный люд, но тут Висковатый надобен, а он чванится.
- Ох не любишь ты его, Ондрюша, - усмехнулся Иоанн.
Старший брат потупился, но ненадолго. Вскинув через несколько мгновений голову и глядя прямо в глаза царю, произнес:
- А за что мне его любить? Чай, не сват, не брат. Умен - то да. Но и меня с братом поучать не надобно. Сиди у себя в Посольском, чистюля, а в наши дела не встревай, - вырвалось у него накопившиеся против Висковатого раздражение. - Иноземные державы и прочие важны - кто бы спорил, одначе заноситься тоже не след. Я так мыслю, что когда внутри державы нестроение, да тати шатучие середь бела дня грады палить примутся, то и ему не в пример тяжельше с послами говорить станется, так что и мы - не пятое колесо в телеге.
- Ладно, - махнул Иоанн. - Ищите. А Ивану Михайловичу объявите, что списки дать надобно и на то воля моя царская. Щепа-то хворает все? - закончил он насмешливо.
- Аккурат перед твоим приходом, государь, за брюхо ухватился да к себе на подворье подался, - пояснил Андрей.
- А чего ж не болеть, коль у него в помощниках такие подьячие. Видать, скоро на покой отправлять придется, - вздохнул Иоанн притворно. - Уж больно часто недужить стал. Еще годок-другой, так глядишь и отпевать придется, да думать, кого на его место ставить. Хотя чего тут думать, когда будущий дьяк передо мной стоит.
Братья переглянулись. Василий, не в силах сдержать радости от такого явственного намека, даже ткнул в бок старшего. Андрей отреагировал поспокойнее, лишь уши порозовели от волнения. И вдруг, как гром с ясного неба, раздался убийственный голос царя:
- Ну что, управишься с разбойным приказом, Василий, коли я тебя на него поставлю?
Братья вновь переглянулись - на сей раз оторопело. То ли послышалось им, то ли государь шуткует, назвав имя младшего. Но отвечать надо, а что?
- Благодарствую за ласку, царь-батюшка, - склонился в низком поклоне Василий. - Послужу, как сумею, токмо оно, конечно, на все твоя воля, а мне свому старшому брату дорогу заступать не гоже. Да и он такой порухи от тебя не заслужил.
- А ты Андрей Яковлев, чего молчишь? - повернулся Иоанн к оцепеневшему старшему.
Тот вздрогнул, очнулся и с видимой натугой произнес:
- На все воля твоя, государь. А коль Ваську поставишь - мыслю, управится он.
- Не забижай брата, царь-батюшка, - вновь тихо протянул младший. - Ведь верой и правдой…
- Да никто его и не забижает, - усмехнулся Иоанн. - Сказываю же - не столь много у меня таких людишек, как вы, чтобы обоих на одном приказе держать. Думаю, пришло для твоего брата времячко дале шагать. Казенный приказ ему ни к чему - там и у Фомы Головина рука крепкая, а вот Разрядный - самое то.
Андрей от неожиданности икнул. Это что ж получается - ему, худородному, царь все "отечества" доверит? Учнут князья Лобанов-Ростовский с Катыревым-Ростовским местничаться, а разбирать их дело даже не боярин станет, а он - Андрей Щелкалов, простой подьячий. Или нет, дьяк. Ну да все равно. Как ни назови, а все едино - худородный. Ох и почет, ох и честь! Это ж ему теперь сплошь и рядом не с татями чумазыми - с самыми именитыми дело иметь. А они, про спесь позабыв, к нему не иначе как Андрей Яковлич обращаться станут. И он с маху бухнулся перед Иоанном, стукнувшись обеими коленками о сосновую половицу.
- Отслужу! - взвыл в голос.
- Зело, - спокойно ответил Иоанн. - Токмо сделаем так. Указ о сем ныне же велю отписать, не мешкая, но уговор - Разбойный приказ покинешь, когда поджигателей словишь. Мыслю, что Разрядный приказ и подождать седмицу может, чай, спешных дел там нет. А как прекратят тати град палить, так ты сразу и уйдешь. Добро ли?
- Сыщу, государь, непременно сыщу! - заверил Андрей, не поднимаясь с колен.
- Ну и славно, - кивнул Иоанн, направляясь к двери. - А на Ивана Михайловича зла не держи. Памятуй лучше о том, что к сему указу он печать будет прикладывать, - и посоветовал: - Токмо ныне на Арбат не хаживай, не то там и поджигатели не понадобятся - одни твои ухи такой пал учинят, что пол-Москвы сгорит.
И вышел.
Глава 3
РОКОВАЯ ВСТРЕЧА
Свое слово Иоанн сдержал, но в полдень следующего дня до него донеслась весть об очередном начавшемся пожаре. И вновь горело на Арбате. Конечно, царь и не ожидал, что вдохновленный таким высоким назначением Андрей Щелкалов за одну ночь сыщет татей, однако все равно стало досадно.
- Надо поглядеть - что да как, - сказал он сердито и скомандовал Тихону, стоявшему в ожидании приказаний: - Давай-ка десяток стрельцов прихвати да повели, чтоб коней седлали.
Предупреждение Щелкалова всплыло в памяти, но царь тут же досадливо отмахнулся от него. "День-деньской на дворе, - успокоил он себя. - Опять же не один я буду. Да и глупость все это. Ну кто там супротив меня умышлять учнет?"
На этот раз полыхало изрядно. Огонь весело плясал на добром десятке домов и готовился, облизав своими желтыми языками, приобщить к этой пляске следующие.
"Опять поджог или тут без умысла обошлось?" - подумал Иоанн.
Сомнения разрешил гонец, прискакавший откуда-то из-за речки на взмыленном коне. Если бы ратник зорким взглядом не приметил царя, то, скорее всего, пролетел бы мимо, направляясь к Разбойному приказу, но, увидев Иоанна, счел необходимым доложить в первую очередь ему.
- Беда, государь. Стрелецкая слобода занялась, - выпалил он, тяжело дыша.
"Значит, не поджог", - окончательно уверился Иоанн.
- А мой домишко как? - не вытерпев, спросил Тихон.
Гонец молча махнул рукой.
- Покамест цел, а соседские полыхают вовсю. Ох и весело горят, - не совсем к месту восхитился он.
Тихон умоляюще воззрился на царя.
- Вижу, вижу, - кивнул тот. - Ладно уж, езжай, чтоб душу успокоить, да сам там со всем управься. Вот, возьми, - он стянул с пальца перстень с двуглавым орлом, искусно вырезанным на кроваво-красном камне, и протянул его Тихону, - ежели понадобится - от моего имени распорядись. Тока гляди, чтоб с умом, дабы опосля краснеть не пришлось.
- Да я и сам… - замялся было молодой стрелец, но перстень все-таки взял - негоже от такого отказываться. Вдруг и впрямь понадобится. Опять же - честь.
Всего-то четыре года назад, вспомнив данное Перваку обещание, царь, будучи в тех краях, взял сына ворожеи Настены в службу. Вместе с ним в Москву переехала и его мать. В тех местах как-то приключился мор, который унес в могилу двух ее средних сыновей, и потому ей не хотелось оставаться на старом месте, вот она и решилась на переезд, прихватив с собой младшего сына Никиту и дочку Василису. Никиту Иоанн тоже обещал со временем принять к себе в службу, но не получилось - не лежала у парня душа к ратным делам, да и вообще к мирскому. К иному он тяготел и, пожив в столице всего несколько месяцев, подался в Симонов монастырь, вскорости приняв постриг.
Зато Тихону служба оказалась по сердцу. Нехитрые ее премудрости он освоил сравнительно легко, а в стрельбе из пищали и вовсе стал одним из лучших в своей сотне. Иоанн хоть ничем не выделял сына Настены, однако в скором времени и без царя нашлось кому его отличить. Спустя всего два года тысяцкий посчитал, что сей шустрый парень хоть и молод, но по уму гож в десятники, а потом, когда количество стрельцов по государеву повелению увеличили еще раз, да к тому же часть их убыла в Ливонию, Тихона, как грамотного, поставили сотником.
Проводив стрельца взглядом, Иоанн вновь обратил свое внимание на продолжавший разгораться пожар. Люди по-прежнему бестолково суетились, пытаясь погасить пламя, но выходило у них плохо. Поморщившись, Иоанн повернулся к стрельцам и крикнул:
- А вы чего тут стоите?! Ну-ка, подмогните народу!
- Государь, - склонился к Иоанну назначенный Тихоном за себя Епиха, - негоже так-то. Надоть человечка три подле тебя оставить.
- Да за каким лядом они мне тут потребны?! - возмутился царь. - Еще чуток, и опосля тех двух домов огонь сразу на три улицы переметнется. Тогда уж его и сотней не остановить. Ты туда глянь - чего деется-то!