Я опускался все ниже.
Был случай, когда я отнял какие-то галеты у собак, съел выброшенные на улицу гнилые бананы, стащил бутылку молока, оставленную молочником у двери. Я не менял белье сто лет, отпустил бороду, чтоб не бриться, спал где попало (к счастью, наступила весна).
Тогда-то и родилась у меня мысль пойти в советское посольство, упросить, чтоб приняли обратно. На все, на все я был готов, пусть ссылают, пусть пошлют дворником, землекопом, мусорщиком, все равно кем, лишь бы разрешили вернуться, простили.
Я снова и снова вспоминал московские улицы и парки, и подмосковные рощи и речки, мой дом на тихой улице Веснина, и институт за тенистым сквером на Метростроевской, арбатские переулки, и бассейн на Кропоткинской, и столик у широких окон "Националя", и шумные трибуны Лужников…
Но я вспоминал и своих далеких подруг и приятелей, наверняка сейчас завидующих Бобу Рогачеву, живущему сказочной жизнью в Америке! Эх, если б знать тогда то, что знаю теперь, эх, если б вернуться теперь к тому, что было тогда…
Так вот и жил. Если это можно назвать жизнью. Чем бы все кончилось? Чем бы я кончил, продлись это еще год, два, пять? Да, наверное, тем же, чем все эти мои американские "сограждане", я имею в виду, конечно, таких, как я, которым так же "повезло".
Сдох бы от болезней или в драке, в тюрьме или ночлежке. А может, дожил до нищенской одинокой старости. А может, улыбнулось когда-нибудь счастье - устроился бы ночным сторожем, подметальщиком, чистильщиком сапог. Бывают же удачи…
И вот счастье наконец пришло (так подумал я тогда, не сейчас, не в эти минуты).
Однажды вечером, когда я, голодный, промокший по весеннему дождю, сидел в парке на скамейке и тупо глядел в пространство, ко мне подошел парень с мрачной физиономией и спросил:
- Боб Рогачев?
Я кивнул. Не удивился, не забеспокоился, я ко всему был уже равнодушен. У меня даже мелькнула мысль - арестуют за бродяжничество, за мелкое воровство, все разрешится. Так в тюрьме-то кормят, крыша есть, постель, в общем, не столь уж плохо.
- Пошли, - приказал парень.
Я покорно встал. Мне б и в голову не пришло спросить, что за человек, куда ведет. Кто я такой, чтоб посметь спрашивать? Мы вышли из сквера, подошли к спортивному "форду", парень жестом показал, чтоб садился.
Ехали недолго, куда-то за город. Остановились у высокой глухой ограды, перед глухими воротами, ворота открылись, мы проехали еще метров сто. У одноэтажного дома, похожего на барак (тюрьма, что ли?), остановились окончательно. Парень вышел, поманил меня пальцем. Мы вошли в дом, прошли по длиннющему коридору и вошли в комнату. В комнате - диван, кресла, низкий столик. Парень неодобрительно оглядел мою грязную мокрую одежду, чумазые ботинки, оставлявшие влажные следы на полу, мою небритую физиономию, покачал головой и указал на кресло.
Понимая всю меру своей вины (пачкать такое чистое кресло!), сел, стараясь на самый кончик (не прислониться бы к стенке, не задеть бы подлокотник).
Сидел долго, боясь пошевелиться, чуть не задремал - тихо, тепло, через окно залетают запахи сада, пение вечерних птиц, опускаются сумерки.
Очнулся сразу; кто-то властно, шумно вошел в комнату, хлопнул дверью, щелкнул выключателем, яркий свет ударил в глаза.
Я посмотрел, моргая, на вошедшего. Передо мной стоял мистер Холмер.
Минуту я глядел на него, потом все поплыло перед глазами.
Пришел в себя от чего-то обжигающего, что мне влили в рот. Виски. Закашлялся. Привезший меня парень поставил стакан на стол, сильно похлопал по спине и вышел.
Мистер Холмер сел в кресло напротив, некоторое время внимательно меня разглядывал и наконец улыбнулся.
- Так как вам живется, Борис?
Я пытаюсь ответить, но не могу произнести ни слова. И начинаю рыдать. Рыдания сотрясают меня. Это отвратительно - рыдающий мужчина. Я вижу себя со стороны - грязный обросший оборванец, весь в соплях и слезах. Нашкодившая собачонка, которую в наказание не пускали в дом, а теперь соизволили простить. Надо, наверное, лизать руку хозяину и вилять хвостом. Но у меня даже нет хвоста.
Неужели человек может выдержать такое унижение? И я начинаю рыдать еще сильней.
Мистер Холмер смотрит на меня с выражением бесконечной скуки. Наконец справляюсь с собой. Вытираю глаза грязной тряпкой, которая когда-то была носовым платком. Перестаю всхлипывать. Осматриваюсь, нет ли графина с водой. Нет.
- Так как вам живется, Борис? - повторяет свой вопрос мистер Холмер.
- Вы же видите, - шепчу.
- Да, неважно, - соглашается он и продолжает наставительным тоном: - Так всегда бывает, когда не хочешь выполнять своих обещаний, когда обманываешь партнера. Мы с вами как договорились, Борис? Вы служите нам, то есть выполняете наши задания, мы же за это гарантируем вам американское гражданство, хорошее место, приличный заработок. Так?
Я молча киваю.
- А вы? Взяли и остались здесь, еще толком ничего для нас не сделав. Без разрешения, не согласовав с нами. А ведь мы вам деньги заплатили, и немалые. Зачем вы обманули наше доверие? Нарушили договоренность?
- Поймите, мистер Холмер, - я чуть не кричу в отчаянье, - так сложились обстоятельства, все сразу навалилось, я мог вообще погореть, меня могли больше не выпустить… Я хотел вам все сказать, предупредить, то есть, простите, просить вашего разрешения, но нас неожиданно отозвали, а вас не было, я звонил Сэму, Джен, никого не было, вашего телефона у меня нет…
Я торопливо, захлебываясь, стараюсь объяснить ему всю безвыходность моего положения, опасность возвращения в Советский Союз… И чем больше я объясняю, тем несостоятельней мне кажутся мои объяснения. Какая-то забеременевшая девка, опоздание со сдачей минимума, вызов к следователю по какому-то мелкому делу… Несерьезно. Главную-то причину я ему не могу открыть - страх, этот невыносимый страх, который всегда со мной. О, этот разъедающий страх! Но именно о нем я сказать не могу.
- Послушайте, Борис, - брезгливо морщась, перебивает меня мистер Холмер, - все это меня не интересует, это ваши проблемы, и, если хотите мое мнение, ничтожные проблемы. Уж если вы с такими не можете справиться, то я начинаю задумываться, чем вообще вы для нас можете быть полезны? Вероятно, мы ошиблись.
- Нет! Нет! - кричу. - Я все сделаю, мистер Холмер, вы должны быть уверены. Все! Только скажите! Я готов выступить на пресс-конференции, по "Голосу Америки", я могу написать в газеты все, что скажете. Мистер Холмер, умоляю вас, дайте любое задание!
Он с сомнением качает головой, потом, словно беседуя с самим собой, говорит:
- Пресс-конференция? Радио? Но подойдет: мелковаты вы, Борис, такие у нас никого не интересуют. Были бы хоть завалящим танцором, поэтом, подвергались бы каким-нибудь преследованиям там у себя за подпольные стихи, например, - это бы куда ни шло. А так - студентишка, бабник, мелкий спекулянт… Нет, не подойдете.
Он опять умолкает, а я чувствую, что у меня опять начинает плыть перед глазами. Вдруг ему в голову приходит какая-то мысль:
- Вот что, Борис, я вижу только один выход, вы должны рассчитаться с нами, верно? (Я энергично киваю.) Ладно уж, пойдем вам навстречу, забудем о вашей недобросовестности. Значит, так: вы выполняете еще одно наше задание в России, возвращаетесь сюда и получаете то место, которое мы вам обещали. Не беспокойтесь, место хорошее, останетесь довольны. И гражданство тут же получите. Это я беру на себя. Ну, довольны?
Из всего сказанного им я слышу лишь одно: "задание в России". В России? Может, я ослышался?
- В России? - спрашиваю.
- Да, а что? - Мистер Холмер с некоторым удивлением смотрит на меня. - Мы вас переправим туда. Пожалуйста, не беспокойтесь. Это не опасно, не в первый раз. Задание не такое уж трудное, узнаете перед отправкой. И так же спокойно вернетесь обратно.
- Но граница…
- А что граница? Поверьте, все эти опасности сильно преувеличены. Наши агенты много раз ходили туда и обратно, и ничего с ними не случалось. У нас очень совершенные методы заброски. Увидите. Поймите, мы же сами заинтересованы, чтобы с вами ничего не случилось. Впрочем, - он делает паузу, - вам видней. Я не навязываюсь. Если не хотите, настаивать не буду, расстанемся друзьями.
- Нет! - тороплюсь. - Вы не так поняли. Я согласен! Спасибо, мистер Холмер, я всю жизнь буду вам благодарен! Можете на меня рассчитывать, готов выполнить любое задание. Любое, вы только скажите!
При одной мысли, что мы расстанемся и я вернусь к этой кошмарной жизни последних месяцев, я готов на все - взрывать, убивать, не знаю что! Так мне, во всяком случае, кажется в эту минуту. Только бы не потерять с ними связь, иметь их за своей спиной, получить у них хоть какое-нибудь, черт с ним, с хорошим, место. Вот сторожем в этом доме, садовником в этом парке, но знаю…
- Ну что ж, - говорит мистер Холмер со значительным видом, - я думаю, вы приняли правильное решение. (Я принял! Добровольно! Выбрав из многих предложенных мне вариантов! А?). Сейчас, Борис, вас приведут в нормальный вид, накормят, оденут, вы все-таки поизносились. Поедете в приличный отель, дам вам денег. Сходите в ресторан, только не напейтесь! Найдите подругу, на несколько дней, - он подмигивает, - это ведь ваша маленькая слабость. Дня через три-четыре мы за вами заедем, вам придется кое-чему поучиться, хоть и несложное дело границу перейти, но и оно требует подготовки. Верно?
Я продолжаю кивать. Продолжаю, потому что с первых его слов я только и делаю, что подобострастно киваю. Но все же решаюсь спросить:
- Мистер Холмер, извините, но не могли бы вы дать мне какой-нибудь адрес или номер телефона, по которому я бы связался с вами в случае чего. Мало ли… Вот служба иммиграции или…
- Не беспокойтесь, Борис, - он усмехается. - Никто вас трогать не будет. И я не исчезну. Мы же обо всем договорились. Так что теперь я вас не оставлю, - и уже сухо добавляет: - Все! До скорой встречи.
Я вскакиваю. Не оборачиваясь, он выходит.
Вместо него возникает тот парень с противной рожей, он манит меня пальцем. Иду за ним. Он приводит меня в ванную комнату и говорит:
- Одежда - здесь, - показывает на шкаф и исчезает.
Я моюсь бесконечно долго. Не только потому, что стараюсь отмыть накопившуюся грязь, и не только потому, что с грязной водой, чудится мне, утекает и грязь этих минувших месяцев моего червячьего существования, но и потому, что ужасно не хочется покидать этот дом.
Вдруг он меня обманул, мистер Холмер, и опять исчезнет? Может быть, он остался недоволен мной? Эх, надо было говорить поубедительней, чтоб знал - я на все готов! Но не может же быть, что вот оденут, умоют, дадут денег и бросят. И все-таки я еще долго плескаюсь под душем.
Белье, костюм, рубашка, даже ботинки оказываются как раз на меня, "У них что, картотека на всех своих агентов с точными размерами?" - спрашиваю себя.
И вдруг застываю - как я подумал? "Агентов"? Слово сказано впервые. Не ими, мной. Я - "агент". Правильно! А кто же я, почетный академик, член попечительского совета, добровольный активист этой "общественной гуманистической организации"? Да чего там! Все ведь ясно: и чей агент и какой… Так что не надо себя обманывать.
Выхожу из ванной чистый, выбритый, причесанный, благоухающий мылом, шампунем, одеколоном. Костюм не для вечерних приемов, но вполне приличный, не дешевка. Смотрюсь в зеркало. Конечно, синяки под глазами, щеки ввалились, бледный, но в общем вид сносный.
Парень все так же молча проводит меня на кухню, где старая повариха, тоже не раскрывающая рта, кормит меня пусть не изысканным, но обильным ужином. Я уже отвык от таких. Съедаю все, прошу еще, кое-что остается, съедаю остатки. Запиваю молоком. Пива не дали.
Парень сажает меня в свой спортивный "форд" и везет в город, в отель. Не тот фешенебельный, где мы жили с Известным режиссером за счет студии, но и не те клоповники, в которых я ютился. Вполне, вполне - три звездочки.
Он шепчется с портье, потом говорит мне:
- За номер и еду платим мы. Документов предъявлять не надо. Вот, распишитесь, - и протягивает мне конверт.
Я расписываюсь, заглядываю в конверт - там пятьсот долларов. Парень, не прощаясь, уходит, а я заваливаюсь спать. Забыл сказать, что уже три часа ночи, но в Голливуде ночь мало чем отличается от дня. Во всяком случае для отельных портье.
Проснувшись на следующий день едва ли не в полдень, ловлю себя на том, что не знаю, чем заняться.
Я страшно голоден. Спускаюсь в ресторан и съедаю такой завтрак, что даже у вышколенного метрдотеля глаза лезут на лоб.
Потом возвращаюсь в номер, читаю газеты, слушаю радио, смотрю телевизор, в промежутках дремлю.
Прихожу постепенно в себя, возвращаю себе человеческий облик. Американский гражданин!
Вечером выхожу на улицу, словно выздоровевший после долгой болезни человек.
Гуляю, осмелев, захожу в бар, хороший бар. Вызывающе глядя на бармена, заказываю дорогой коктейль, еще один. Но вовремя вспоминаю о предупреждении мистера Холмера и покидаю бар.
Потом забредаю в ресторан, тоже недешевый, в какой-то бурлеск…
Не думаю о переходе границы, мне страшно об этом думать.
Но одно могу сказать твердо - нет более четкой границы, чем та, что существует здесь между богатым и бедным. Вот уж граница так граница!
В барах замечаю женщин вполне определенной профессии. За это время я и думать о них забыл. Что ж, мистер Холмер посоветовал мне подобрать какую-нибудь, и деньги вроде есть. Но я тут же расстаюсь с этой мыслью. Деньги? Деньги надо беречь, и как я только мог их разбрасывать в этих барах, в этом ресторане - ведь в отеле за меня платят. Возвращаюсь в отель, иду в отдельный бар, пью, подписываю счет. В голове шумит. Ложусь спать.
Так проходит три дня.
На четвертый ни свет ни заря появляется мой опекун с отвратительной рожей. Все такой же "многословный", если б я не слышал его голоса, то решил, что он глухонемой или не знает английского. Он делает мне знак вставать. Осмелев, нарочно, чтобы досадить ему, долго моюсь, бреюсь, одеваюсь. И вдруг соображаю, что ссориться мне с ним не с руки. Вот надоест ему сейчас мое копанье, возьмет и уйдет. Заканчиваю свой туалет, как в ускоренной киносъемке, скатываюсь по лестнице. Уф, слава богу, ждет в холле. На его спортивном "форде" едем неизвестно куда. Долго. Наконец приезжаем на какой-то маленький частный аэродром. Таких полно в Америке. Стоят пять-шесть чьих-то личных самолетов, два-три спортивных.
Прямо на машине подъезжаем к белой "сесне", залезаем в кабину. Думаю, сейчас придет летчик. Черта с два! Этот удивительный парень сам садится за управление, прямо какой-то универсал. Взлетаем. Летим. Все время молчим. Постепенно начинаю дремать. Просыпаюсь от толчка. Оказывается, приземлились. На такой же маленький, затерянный в лесу аэродром. Смотрю на часы (я забыл сказать, что их мне дали вместе с костюмом, свои я давно заложил) - летели без малого два часа.
Выходим. Возле небольшого деревянного барака дремлет старик - сторож, наверное, и стоит спортивный "форд" - близнец оставленного в Голливуде. Садимся и едем. Куда?
Через час болтания и прыгания по лесной дороге останавливаемся перед глухими воротами в глухой стене, въезжаем и подъезжаем к одноэтажному дому. (Может, я того, но у меня впечатление, что мы приехали в ту же резиденцию, в какой принимал меня четыре дня назад мистер Холмер.)
Тот же длиннющий коридор, та же комната. Что за наваждение!
Опять сижу и жду, на этот раз недолго. Открывается дверь, и входит… нет, на этот раз не мистер Холмер, а высокий крепкий мужчина не первой молодости, усатый, в полувоенном костюме. Я встаю. Он машет рукой.
- Садитесь. Меня зовут Смит, вас - Боб. Здесь тренировочный лагерь. Принадлежит нашей организации. Готовим патриотов для выполнения благородных трудных заданий. О вашем - знаю. Соответственно и будете тренироваться. Инструктора у нас опытные. Подготовим хорошо. Обо всем, что здесь услышите и увидите, - никому. Подпишите обязательство о сохранении тайны (сует мне бумагу, я, не читая, подписываю).
Он жмет мне руку и уходит.
Какой-то широкоплечий малый в такой же полувоенной форме отводит меня в комнату, в которой мне суждено теперь жить. Нормальная комната, с туалетом и душем. Телевизора, радио, телефона нет. И еще - на окнах ажурные красивые решетки. Но решетки.
Сколько я прожил в той комнате, чем занимался, чему меня учили и кто - зачем сейчас вспоминать? Завтра, послезавтра я все это расскажу следователю. Все, что знаю. Немного, увы. Буду вспоминать все, что смогу, лишь бы поверили, лишь бы учли.
Хотя какое это имеет значение по сравнению с тем, что я совершил?
Какой суд оправдает за это? Никакой, ни людской, ни суд моей совести. Если была она у меня…
Я снова открываю глаза, выползаю из своего забытья. Я снова в сегодняшнем дне.
Обступившие меня кошмары прошлого расступаются, но им на смену приходят новые - усатые людские морды, оскаленные собачьи пасти, бесконечный лес, грязные ночлежки, кривые темные улицы чужих враждебных городов, презрительные взгляды, жалкая похлебка в общественных приютах… И страх, неотступный страх - уродливый призрак, танцующий возле меня. Гнилые разбитые черепки на полу - все, что осталось от былых желаний, от мечты, от надежд…
За железной дверью раздается скрип засова.
Это за мной.
Это наступил мой час. Последний?..
В эту минуту, нет, секунду, передо мной проносится все, что было в эти последние месяцы.
Школы… школы… Краткий отдых, какие-то пьяные оргии, вереницы женщин, редкие часы просветления, тоска и вечный теперь мой спутник - страх. Переезды, инструктажи, редкие встречи с мистером Холмером.
- Хочу вас поздравить, - говорит он на встрече, которая оказалась последней. - Ваша мучительная для вас бездеятельность (он насмешливо, да и презрительно, чего уж, смотрит на меня) кончилась. Через неделю вы приступите к выполнению задания, а через месяц вернетесь и начнете новую спокойную жизнь. Вам повезло, задание легкое, а способ перехода границы стопроцентно безопасен. Так что поздравляю.
И он начинает излагать мне задание. Оно действительно несложное: позвонить в двух-трех городах по двум-трем номерам, сказать несколько условных фраз, выслушать соответствующий ответ. И все. У меня теперь достаточно опыта, чтобы понять - таким образом будут проверены агенты, все ли у них в порядке, мои фразы - указание сделать то-то и то-то, а их ответы - сообщения, что то-то и то-то сделано. Действительно задание легкое. Но я полон недоверия. А вдруг уже там мне подкинут новое, отнюдь не столь легкое? А вдруг какой-нибудь звонок окажется роковым? А вдруг?.. И страх не покидает меня. Утешает способ перехода границы. Оказывается, мне не надо переползать ее грозовой ночью с ножом в зубах, высаживаться из подводной лодки в советских территориальных водах или перелетать границу на дельтаплане. И на том спасибо. Все гораздо проще. С подлинным американским паспортом в составе группы ничего не ведающих обо мне туристов, совершающих круиз по многим странам, в том числе и по Советскому Союзу, я приеду на свою бывшую Родину через ее восточные границы и так же туристом покину ее.