- Дядя Коль, - подошла к нему Фрося, - вот контрамарка, приходите в цирк.
- Не может быть, не может быть…
- О чем вы, дядя Коль?
- А-а, Фрося… Спасибо, спасибо, приду.
- Дядя Коль…
- Ну что?
- Сережу не ругайте, мы сегодня задержимся…
- Он тебе нравится?
- Что вы, дядя Коль! Нравится… Больше, больше, дядя Коль… А вы меня… не любите. Самурайку не любите?
- Фрося, Фрося… Ты Очень добрая… Был бы я моложе, эдак лет на тридцать… Хо-хо-хо!
- Ну и что случилось бы? Смешной вы, дядя Коль.
- Смешной… Иди. Удостоверение тебе сам принесу…
И снова в воображении возник Сидоренко. Шумилова охватило какое-то необъяснимое волнение, бросало то в холод, то в жар. Вано, зашедший в контору, ахнул:
- Командыр, что с вами? Ти совсем-совсем бледный. Не захворал ли?
- Я только что встретил человека, которого считал погибшим.
- Что тут такого! Такая война была, все могло случиться - убитые оказывались живыми. С моим фронтовым другом так произошло. Его даже в могилу положили, хотели засыпать, а он вдруг руку поднял и кукиш показал. Так из похоронной команды все разбежались…
- Да, да, ты прав, Вано, ничего не случилось. Но я не ошибся, не ошибся. Это был Сидоренко. Но почему он не признался…
- Понымаю. Мой совет: иди в милицию, там тебя знают, и скажи: Сидоренко не признался, что он Сидоренко.
- А вдруг это не Сидоренко?
- Тогда иди домой, поспи крепко или вина выпей, и все пройдет. Это ведь у тебя, Николай Михайлович, нэрвы разбушевались. Иди, Фросино удостоверение я сам заполню. Доверяешь, командир?
- Шутник ты, Вано.
- Если бы у мэня одна нога нэмец не отбил, я бы женился на самой красивой дэвушке. Пах, пах, цветок бы взял в жены.
- Разве Маша твоя плохая? Некрасивая?
- Что ти, командир, она во! Сулико! Но ти иди, иди, одна пуля - один враг… Иди…
Веселый Вано не погасил беспокойства. На улице Николай Михайлович совсем расклеился и хотел уже сесть в такси и последовать совету инструктора. И вдруг заметил на противоположной стороне знакомого атлета, а рядом почти вплотную с ним… Нет, он не ошибся: "Это же Андрей Петрович, майор госбезопасности. Похоже, что он его ведет… Сидоренко, что это значит?" Он захлопнул дверцу такси и бросился напрямик, через брусчатку…
Николаю Михайловичу сказали:
- Подождите здесь.
"Здесь" - это приемная Андрея Петровича, в которой он не раз бывал. Знакомый секретарь начальника управления лейтенант Зубрило предложил ему сыграть в шахматы. Зубрило сам расставил фигуры.
- Николай Михайлович, ваши белые, пожалуйста… Да вы не смотрите на дверь, это надолго.
- Вы думаете, что Сидоренко… все эти годы скрывался?
- Ничего я не думаю, делайте ход.
- Он у меня был заместителем по боевой подготовке. Парень, скажу вам, на все руки мастер, одним словом - артист!
- Это как понимать?
- Самый способный офицер, - сказал Николай Михайлович и, сделав ход, вновь посмотрел на дверь. - Говорите, надолго? Вам шах…
Дзинькнул настольный звонок, и Зубрило поспешил в кабинет Андрея Петровича. Он долго не появлялся. Николай Михайлович начал расхаживать по приемной - десять шагов от входной двери к окну и десять обратно. Наконец все это - и считать шаги, и анализировать очередные шахматные ходы, и ждать - ему надоело, в он хотел было постучать в дверь, как за спиной послышался шепот. Он оглянулся: в полураскрытой двери кабинета начальника управления стоял молодой человек, очень похожий на его Сергея. При первом взгляде Николай Михайлович чуть не произнес: "А ты как сюда попал?", но сдержался и потом в мгновение определил: парень ниже ростом и волосы светлее. Они смотрели друг на друга молча. "Неужели Виктор, брата Василия сын? - пронеслось в голове Николая Михайловича. - Не может быть, Виктор в Ростовском университете"… Но все же спросил:
- Извините, вас не Виктором зовут?
Парень молчал, глаза его вдруг повлажнели, и он прикрыл за собой дверь. А лейтенант Зубрило, как будто и не выходил, произнес из-за спины:
- Ход мой или ваш?
- Какой ход?.. Ах, да, извините…
Они сделали еще по одному ходу, при этом Николай Михайлович спутал ферзя с королем.
- Не везет мне сегодня, - с грустью признался он и наотрез отказался играть. - Что это у вас там, в кабинете начальника, за парень? Понимаете, я чуть не принял его за своего Сергея… Только ростом пониже…
Опять стрекотнул настольный звонок.
- Теперь пошли, - сказал Зубрило, - нас вызывают.
Конечно, Николай Михайлович не ошибся, узнав Сидоренко. Они обнимались, похлопывая друг друга но плечам.
А Андрей Петрович восклицал:
- Какой глазастый! Ну и глазастый! На улице заметил, опознал!
И были воспоминания, короткие и пылкие, и все о пятнадцатой заставе.
Андрей Петрович что-то шепнул на ухо лейтенанту Зубрило, и тот вышел из кабинета. Потом обратился к Сидоренко:
- А вот сына своего он не опознал.
Николай Михайлович лишь подумал в ответ: "Потерпим. Синявкин велит терпеть… Ах, К. Синявкин!" Он вспомнил стихи Сидоренко и продекламировал их в ответ на замечание Андрея Петровича.
- Что ж ты про Любашу ничего не говоришь? - спросил Сидоренко.
- Любашу? Какая досада, она сейчас во Владивостоке, у Анюты. Она должна вот-вот прилететь. Я думаю, что ты, Миша, не исчезнешь сию минуту и зайдешь ко мне. Как жаль, что Любаша задержалась…
- Она прилетела, - сказал Андрей Петрович. - По моим данным, она прилетела.
- Когда? - Николай Михайлович рассмеялся. Обращаясь к Сидоренко, сказал: - Слышал! Такой серьезный человек, а первоапрельскими байками занимается…
- Нет, Николай, он правду говорит, - промолвил Сидоренко.
- Любовь Ивановна в городе, вернее, в кабинете начальника управления…
- Я не понимаю вас, товарищи… Или с Любашей что случилось?.. Тогда говорите прямо. Андрей Петрович, что же ты молчишь? Вчера телеграмму получил из Владивостока…
- Николай, не волнуйся. У Любаши все хорошо. Ты уж извини нас, но обстоятельства сложились так, что Любаше было предложено задержаться в Москве… А телеграммы шли из Владивостока… В Москве они и встретились…
- Ничего не понимаю! - воскликнул Николай Михайлович и чуть не раскрылся: "Можно и парик снять?" Однако же воздержался.
Вернулся лейтенант Зубрило:
- Андрей Петрович, у них все в порядке. Начальник управления и Любовь Ивановна просили заходить.
- Пойдемте, - сказал Андрей Петрович.
Николай Михайлович уже в двери в упор спросил Сидоренко:
- Миша, как все это понять? Или ты в курсе моей роли?
Тот ответил шепотом:
- Радуйся, Сережу твоего привезли, - и подтолкнул в спину, чтобы быстрее проходил.
Любашу он успел рассмотреть хорошо: она подходила к нему улыбающаяся. Когда же метнул взор на начальника и парня, стоящего у стола, почувствовал сильную резь в глазах, и потом все померкло… Любаша обняла его, а начальник управления, спокойный великан - косая сажень в плечах, - выплыл из-за стола желтым пятном.
Шумилов протер глаза, зрение улучшилось.
- Так вот какие дела, Николай Михайлович, - сказал начальник и показал на парня: - Узнаете? Это настоящий ваш сын, а тот кукушонок. И не простой кукушонок, а нашпигованный взрывчаткой…
- Сынок, подойди, - позвала Любовь Ивановна.
Сергей шагнул к Николаю Михайловичу и вдруг остановился: не было противогаза, не было кубиков в петлицах и не было кобуры, перед ним стоял пожилой человек с протянутыми вперед руками. Только голос папин, и в мыслях рисовалась машущая мельница, застава, Анюта с косичками и опять папин голос: "Разбойник, разбойник, я же за тобой следом шел, думал, куда тебя фантазия понесет".
- Сережка! - наконец крикнул Николай Михайлович.
- Папа!
И опять эта пелена, желтая…
- Ах, ты, Сережка, Сережка.
- Фрося, твой выход.
Конечно же, это Серж! Фрося прихорашивалась перед зеркалом: она еще не видела его, по по голосу сразу узнала - Серж всегда так поступал: остается пять минут до выхода, и он тут как тут.
- Серж, помоги мне застегнуть пояс.
Она почувствовала его горячую руку, теплая волна прокатилась по шее.
- Смелей, смелей, среднюю пуговицу. Да быстрее. Молодец!
Фрося повернулась к Сержу и расхохоталась оттого, что он покраснел от смущения, и, видимо, оттого, что ей с ним весело.
- Пожелай мне успеха.
- Желаю самого громкого, аплодисментов и выходов на бис.
- А что еще скажешь?
- Я очень тебя…
- Нет, нет, это я знаю, не надо. Ты разве забыл, что сегодня исполнилось ровно пять месяцев, как мы познакомились. Ах ты, несчастная заграница…
- Нет, нет, я не забыл! И мы пойдем сегодня на всенощную гулять, бродить. И при синем свете луны ты будешь казаться мне русалкой.
- Казаться? - Она вновь рассмеялась. - Только казаться?..
Красная лампочка просигналила ее выход. За дверью ожидали партнеры. Он поспешил сказать:
- Я, как всегда, нахожусь во втором ряду, второе место от выхода.
- И потом мы пойдем…
- Обязательно, на всенощную…
…Серж вернулся на свое место. Ожидая выхода Фроси, он как-то не сразу обратил внимание на то, что рядом с ним сидит уже новый сосед: первое отделение на третьем месте сидела пожилая женщина, которая то и дело высказывала недовольство и все собиралась уйти. Фросина группа почему-то задерживалась. Объявили выход: "Александр Верхневолжский и его питомцы". Такое случается. "Возможно, кто-то из Фросиной группы оказался неготовым и попросил отсрочку или так вдруг решила администрация", - подумал Серж и повернулся в сторону соседа…
- Синявкин? Константин Федотович!..
- Шумилов… Слышал, слышал, оказывается, в цирке работаете… Прекрасно, прекрасно. Рад за вас, артист!
- А вы что же, не уехали?
- И не собираюсь. В городе устроился, на винном заводе дегустатором.
- Шутите! Для этого надо иметь специальное образование.
- А я нюхом определяю. Обоняние у меня высшего класса. Конечно шучу, техником по эксплуатации механизмов зачислили… Давай смотреть Верхневолжского и его питомцев… Хороши собачки! Ишь, черти, что вытворяют!
Он замолчал, как бы поглощенный блестящей работой собачек. "По всему видно, и сегодня не придет", - с досадой подумал об Архипе Серж. И все же на всякий случай, как бы уже по привычке, извлек из кармана газету. Пошевелился и Синявкин. Сержа обдало жаром: Синявкин протянул ему газету за 1 января… Серж еще не успел подумать, как ему поступить, а Синявкин прошептал:
- Архипа ждете? Не волнуйтесь, я Архип. Давайте вашу газету… Видали, как он выдрессировал собачек. Это невероятно! Вот дают так дают! Черти, все понимают, только сказать не могут.
Объявили выход Фросиной группы. Серж вздохнул с облегчением: "Слышишь, Хьюм, состоялось". И стал аплодировать акробатам изо всех сил. А Синявкин на ухо:
- Вместе выйдем, ангелочек.
За кулисами резь в глазах усилилась. "Нет, надо было бы сразу уйти домой. Любаша, это невероятное злодейство!" Николай Михайлович взялся за лоб - жар невозможный. Щель, сквозь которую смотрел Андрей Петрович на арену и сидящую публику, еле-еле видна.
- Рядом с ним должен быть Синявкин Константин Федотович. Посмотрите, Николай Михайлович, там он?
"Липкие руки, лихорадит всего", - подумал Шумилов и шире отвернул занавес. В глазах посветлело, и он с трудом опознал Сержа, но никак не мог рассмотреть Синявкина.
- Нельзя ли свет увеличить? Андрей Петрович, я ничего не вижу… - Шумилов повернулся к майору. - И вас не вижу…
Кто-то взял его под руку, повел на улицу по лесенкам и коридорам. Он хотел спросить, кто это его ведет, но не стал спрашивать. Думая о Серже, он вдруг вспомнил рассказ жены о приснившемся кукушонке.
- Верно, кукушонок, да еще с начинкой…
Его успокоили. Еще кто-то подошел.
- Степан, вызовите машину. Будем брать здесь. - Это голос Андрея Петровича.
- Машина за углом. И для Николая Михайловича вызвана санитарная.
- Пока не отправляйте меня. Я хочу… - Шумилов хотел сказать "посмотреть", но лишь заскрипел зубами.
…Серж, конечно, заметил Николая Михайловича и не мог пройти мимо. Людей, стоявших возле Шумилова, он принял за обычных знакомых Николая Михайловича. Подошел вместе с Синявкиным, сразу обратил внимание на отсутствующий взгляд у Николая Михайловича. Но не это его потрясло, превратило лицо Сержа в гипсовую маску… Перед ним стоял Шредер. А рядом со Шредером… Прямой. Тот самый, который в сквере напомнил ему отцовскую походку. Прямой стоял с заложенными за спину руками. И Прямой, как понял Серж, догадался, что произошло: он метнул на Синявкина недобрый взгляд. А Серж подумал: "Так вот он какой Архип… Сидели в сквере на одной скамейке. Хьюм, какой узел они развязали". Он подумал об этом почему-то не со страхом, а с досадой на то, что быстро все это случилось.
В цирке еще шло представление, на улице было безлюдно и тихо. Головокружительной погони не состоялось, душераздирающего скрежета машин публика не слышала… "Хьюм, у них здесь все по-другому…"
Мысли Сержа прервала Фрося. Она стояла на противоположной стороне улицы и, еще не зная, что произошло, звала:
- Дядь Коль, отпустите его… Сержа!
Серж вновь посмотрел на Николая Михайловича, на его неподвижные глаза, на руки, чуть вытянутые вперед, словно бы ищущие, нет ли впереди опасного препятствия. "А Стенбек, похоже, выиграл. Стенбек, этот человек теперь не опознает тебя".
Фрося еще стояла на месте, и Серж заметил, как она платком вытирала слезы и как тряслись у нее плечи.
- Ведите же меня в тюрьму! - крикнул Серж и опустил голову так низко, что видел только кусочек земли у своих ног. У носка под подошвой ботинка трепыхался край желтого листа. Серж подумал, что он как этот листок, упавший на асфальт, - жалкий, ненужный, уже потерявший всякие живые соки. И только!
Он не заметил, как подкатила легковая машина, и почти не слышал, как вдруг оживились голоса. Но голос Шредера он все же расслышал. Шевельнулась надежда на лучший исход: "Может, ошибся и Шредер остался Шредером?"
Нет, он не ошибся: из машины вышел…
- Тот самый, Виктором его звали, - сказал Сергей.
Кто-то щелкнул фотоаппаратом. Николай Михайлович вздрогнул, но не от вспышки магния, а от мысли, что он не может видеть сына.
Подбежала Фрося. Она наконец догадалась, что произошло. Лицо ее было сухим, и она, глядя то на Сержа, то на Сергея, промолвила:
- Люди, а как же я? Как же я?
Ей никто не ответил.
- За что вы его? Как же я? - Фрося заметила, что Николай Михайлович как-то странно смотрит на нее. - Дядя Коль! - Она бросилась к нему и поняла: ослеп. Фрося повернулась к Сержу, что-то хотела сказать, но но смогла - спазматический комок перехватил ей горло…
Сержа и Архипа увели. Люди выходили из цирка, делились впечатлением, громко разговаривали и смеялись, как и должно происходить в человеческой жизни. Никто не обратил внимания на "Победу", возле которой стояли Николай Михайлович, его сын Сергей, Михаил Сидоренко и Фрося, еще с ужасом думающая о Серже.
- Как же так? - прошептала Фрося и прильнула к Николаю Михайловичу. - Кто же он такой?..
И когда она узнает обо всем, что и как случилось, она придет к Николаю Михайловичу и скажет ему, еще больному, но живущему надеждой на полное выздоровление, скажет:
- Дядя Коль, спасибо им, самое сердечное спасибо товарищам Мишам, и бог знает, под каким именем эти Миши Сидоренко сражаются с хьюмами, стенбеками и сержами, всем им спасибо!
Спасибо и земной поклон!
СЫН КОМЕНДАНТА
1
Сашко проснулась от густого баса, доносившегося из передней комнаты. Мужской голос показался ей знакомым. "Ой, неужели это дядя Вася?" - с замиранием сердца подумала она. Дядя Вася служит на границе комендантом участка. Он редко бывает в Москве. Но когда приезжает, Сашко от него ни на шаг: расскажи да расскажи про границу…
Сашко встала с постели, быстро оделась и - в переднюю.
Верно, дядя Вася! Он уже снял тужурку и в пижаме помогает маме накрывать стол.
- Дядя Вася! - кинулась к нему Сашко и сразу оказалась у него в руках.
- Докладывай, рыжик, с какими отметками окончила второй класс?!
- Учится она хорошо, - сказала мама, - отличница. Но баловница! С мальчишками все водится.
За завтраком вспомнили тетю Маняшу. Сашко уже не раз слышала эту страшную историю: Маняша, жена дяди Васи, погибла три года назад на границе, диверсанты на нее напали и ножом в спину… Это очень страшно! Но Сашко готова еще раз послушать. Однако дядя Вася вдруг отодвигает на середину стола тарелку с котлетами и идет к окну. У него широкая спина, собой он загородил почти все окно.
- Надолго приехал? - спрашивает мама.
- Завтра улетаю…
- Кофе выпей.
Дядя Вася вновь садится за стол, а мама тихонько:
- А нельзя в другое место перевестись? Или взял бы да и рапорт на стол начальству: хватит, мол, двадцать пять лет отслужил!
- Ой, мама, что ты говоришь?! Разве дядя Вася пойдет на это! Он же прикипел к границе. О нем в газетах писали.
И верно, не пойдет.
- Нет, Лида, ты же знаешь: прикипел я к пограничной службе. - И совсем весело: - У нас там такая красотища! Тайга, реки, озера! А сколько там грибов, ягод, всякой дичи и зверья! А воздух, воздух какой: вдохнешь полной грудью и отлично чувствуешь себя! Сашко, хочешь поехать со мной на границу? В тайге лето проведешь…
Это же на край земли! Сашко об этом и не мечтала, на самую границу ехать! Конечно, дядя Вася шутит.
- О чем ты говоришь, Василий Иванович! Ее только помани пальцем, куда угодно пойдет.
- И поеду! Я ничего не боюсь. И с Алешкой познакомлюсь. Я его еще не видела. Он же мне брат двоюродный. Дядя Вася, я поеду. Поеду…
Так все это и началось, неожиданно и просто.
На аэродром ехали на такси. И мама все время расспрашивала про Алешу. Дядя Вася, улыбаясь, в ответ басил:
- Алешка у меня домашний парень, без разрешения ни шагу со двора комендатуры. Домашний, Лида, домашний.
Маме это очень понравилось, и она сказала:
- Слышишь, Сашенька, какой хороший Алешка! Ты слушай его, бери с него пример. - И к дяде Васе: - Господи, и чего ты придумал, Василий!.. Теперь мне придется переживать.
К самолету маму не пустили, она осталась за перегородкой и все говорила:
- Василий Иванович… Сашенька… Жду письма.
Когда пилоты запустили двигатели, дядя Вася привязал Сашко ремнями. Отлетали вечером, и Сашко в иллюминатор увидела густую строчку огней, с непостижимой быстротой бегущую под крыло самолета. Когда же эта строчка оборвалась, стало вдруг тихо и никакого движения не ощущалось, будто бы повисли в воздухе.