8
Будто бы и Тимошин был рядом. И Дик лежал у куста. Пес виделся четко, как наяву: уши приподняты, нос подергивался, вот-вот фыркнет. "Тихо, тихо, милок!" И все же взвизгнул, натянул поводок. А Тимошин до боли сжал плечо, как новичку - не волнуйся, дескать.
Добрыня проснулся - ни Тимошина, ни Дика, потолок, люстра, зажженная лучом солнца. Пошевелил плечом - никакой боли. Хотя и сон, а самолюбие кольнуло.
Умылся под краном. Кто-то открыл дверь. Не поворачиваясь, Добрыня спросил:
- Алешка, зачем Сашко прислал?.. Вот я вам всыплю горячих… Что молчишь?
Оглянулся: Дик сидел у порога, в глазах не то вопрос, не то печаль.
- Тебя кто сюда прислал, отставник?.. А-а, понятно. Ну ищи… ищи…
Собака легла, потянула носом.
- Не стесняйся, ищи.
Любил Добрыня собак, поэтому и разрешил оставить Дика в комендатуре. Да и не хотел обижать Турова: пусть возится, может, на пользу пойдет наука. И ребятишки теперь как бы при деле, все время вокруг лейтенанта.
Дик юркнул в спальню и вышел оттуда с Маняшиным ботинком в зубах, намереваясь проскочить мимо Добрыни.
- Ну уж, милок, дай-ка ботинок! Ко мне!
Дик неуверенно остановился, соображая, чью команду выполнять - тех, кто послал сюда, или вот этого человека, сидящего на диване в нижней сорочке с полотенцем в руках. Команда повелительная, нельзя ослушаться. Не выпуская из зубов ботинок, ткнулся лбом в колени.
- Туров послал, что ли?
Добрыня смотрел в окно, пальцами перебирая теплую шерсть собаки. Мысли его текли неровно, то вихрились вокруг намечавшейся легенды, то уводили к Алешке, лейтенанту Турову, Сашко. А ботинок, который никак не выпускал из пасти Дик, неумолимо рождал воспоминания. Маняша умирала в полном сознании. Но он-то знал о приближающейся смерти и все, что говорила Маняша в последнюю минуту, считал бредом. "Их было двое, Вася, слышишь, был… высокий, длинный, худой. Худой смеялся и все повторял: "Мы за пазухой у начальника заставы, нас поймать невозможно". И он, Добрыня, чтобы успокоить жену, шевелил помертвевшими губами: "Да, да, Маняша, понял, понял". А в сущности, в сущности… что скрывается за этими словами "за пазухой…"?
Дик наконец нетерпеливо дернулся, завилял хвостом, поглядывая на дверь.
- Ну что, ждут тебя? Иди, иди, не советчик мне.
Спать уже не хотелось, но все же он вновь лег на диван: может быть, и округлится версия. И мысленно зашагал по участку. Исходил все тропинки, побывал на суглинке. Даже залез на дерево, но прыгать с него не стал, забрался на копну - и так и эдак ловчился и, прыгая, на лету повернулся лицом в сторону границы. Долго рассматривал отпечатки ног. Земля пахла солнцем. Это показалось ему странным… Оказывается, солнце имеет запах. И придет же такое в голову. А впрочем, что ж тут странного? Все пахнет солнцем. Он измерил рулеткой след…
- Не к границе, а в глубь территории он пошел! - вырвалось у Добрыни. - В глубь территории, - с убеждением повторил он. Контуры легенды очертились ярче. - В глубь… Теперь надо менять план поиска. Тимошину доложить, так, мол, и так… - И сам же ответил за Тимошина: - Утверждаю, Василий Иванович.
9
Это случилось там, в школьном отряде. Кайши вспомнил это с предельной ясностью…
Желтые глаза Розбин-Лобина сощурены, зубы обнажены - не поймешь, когда он смеется…
- Кайши! - крикнул Розбин-Лобин.
Удар инструктора пришелся в плечо. Кайши не упал, но вокруг своей оси обернулся раза два. "Начальник, я готов!" Другого ответа не дают. Сначала казались дикостью и побои, и проклятия русским, и то, наконец, что он, Кайши, - охранник тысячелетнего счастья, которое непременно придет, восторжествует через голод, лишения и смерть, потом чувство дикости исчезло, как и не было, и Кайши постепенно начал мыслить и действовать, как и его командир отряда… и этот Розбин-Лобин.
Инструктора пригласили в школу откуда-то. "Не нашего он роду-племени. Лютует пуще командира", - робко подумал Кайши и чуть приподнялся. Прицелился взглядом в оконце: деревья, а за ними дощатый забор, над которым нависал кусочек неба. По его окраске догадался - утро, но не раннее, а уже рабочее. В это время в отряде обычно начинались занятия. Командир ходил от взвода к взводу. Время от времени подзывал к себе того или иного бойца. "Кайши! - окликнул он как-то его. - Здравствуй, Кайши!" "Здравствуй, командир". - "Завтра пойдешь… Но на этот раз не к русскому доктору. Больница больше не надо… Изучишь систему охраны границы. На участке своего друга Василия Ивановича".
Недели три ловчился перейти границу и наконец удалось…
Со стороны комендатуры послышались голоса. Кайши прислушался: Алешка звал к себе Сашко. Потом Туров: "Дик, ищи, ищи. Пошел!"
Голоса стихли, и на Кайши снова нахлынули картины из жизни школьного отряда… Никто и никогда не называл командира полубогом, но так о нем думал каждый боец. "Кайши, застрели Харзу, у него мысли пошли в другую сторону". Харза всего три месяца в школе. От прежнего крепкого парня остались кожа да кости. Измотали в отряде. Высказывал недовольство. Кайши привел Харзу к оврагу. Тут же, неподалеку от казармы, приказал раздеться. Харза - стриженая сухая голова, на лбу нашлепка морщин, тяжелые брови нависли на глаза, бока гармошкой - одни ребра… "Эх ты, Харза, жаль пули". И прикладом по голове, очень ловко… Закопал кое-как. Уходя, прихватил обмундирование - нательное белье, хлопчатобумажный костюм и истоптанные ботинки. Ночью человек, занявший койку Харзы, вдруг свесил голые ноги на пол, дохнул в лицо: "Убить тебя мало!" И к животу кончик ножа…
"Убери нож…" Сосед не убрал. Еще больше опалил горячим дыханием. "Мразь!" Так держал почти до утра: Кайши лежал, а над ним висел нож, привязанный к потолку, покачивался то к носу, то к животу…
И еще одна встреча с Харзой запомнилась. Только раньше, еще в Москве. Поклон низкий, до колен… шея желтая, волосы на голове ежиком.
- Откуда?
- Тихо, Кайши!..
Харза повел его на скамейку. Сели. Поблизости ни души. За спиной здание университета - громадная скала.
- Кайши, я должен сказать тебе…
За рекой спортивные сооружения. Опрокинутой чашей виднеется центральная арена. В ней по зеленому полю быстро передвигаются стайки голубых и белых катышков.
- Кайши! Ты обязан вернуться в отряд… Вот возьми, выучишь наизусть.
Три книжечки, внешне похожие на молитвенник. Тут же одну из них раскрыл. Стихи. И веет от них духом древних философских мудростей.
- Ай ты лис! - Кайши размахнулся и под самое дыхание двинул костлявым кулаком. Сузились у Харзы глаза, губы сомкнулись - ни жив ни мертв.
Отошел. Поднял отлетевшие в сторону очки, переломился в поклоне и снизу горячим взглядом пронизал:
- Решай, иначе…
Не договорил. Решительно направился к дороге.
И Кайши побрел в общежитие. В комнате никого не было. В окно смотрела русская луна широким улыбающимся ликом.
На столе стояла бутылка водки, под ней записка: "Решай - петля или отряд?"
Сплюснутый диск луны пересекал капроновый шнур, закрепленный на крючке багета. И петля готова.
Он выпил стакан водки. Дверь с шумом распахнулась. Вошел Харза.
- Решил?
- Ха-ха-ха, - загоготал Кайши и на глазах у Харзы сорвал шнур. Налил два стакана водки. Чокнулся.
"Все это было, покойничек, было… Приказ командира для меня превыше всего!"
10
Легенда не очень-то понравилась Тимошину. Он не произнес: "Утверждаю, Василий Иванович".
Сказал лишь: "Приеду, на месте решим" - и больше ни слова.
Прилетел на вертолете. И, будто бы ничего не зная о поиске, спросил:
- Ну что у вас тут? - Сдвинул фуражку на глаза: чем-то недоволен. - Значит, в легенде вы утвердились на Кайши? А доказательства какие? Следы нарушителя потеряны. Да если бы и были обнаружены, как их можно сличить со следами Кайши?
- Пожалуйста. - Добрыня положил перед полковником два снимка.
…Добрыня завез тогда Кайши домой. А перед тем как ехать на контрольно-пропускной пункт, он взял его под руку и прошелся с ним по двору. И показалось тогда Добрыне, что крестьянин чуть вздрогнул, когда они ступили на взрыхленное место. А возвратясь с церемонии передачи, Добрыня по привычке заснял "автограф" Кайши.
Теперь и Тимошин находил сходство в отпечатках.
- Вот ты какой, Добрыня! Что же раньше-то не сказал?
Раньше! Конечно, мог сказать. Да дело-то уж очень ответственное и деликатное. Вдруг ошибся бы. Кайши за помощью приходил: "Наша, ваша - большая дружба". Вроде бы с открытой душой. Вот в чем дело, Тимошин.
Они сели в машину и отправились на участок, где, по предположению Добрыни, должны произойти основные действия по задержанию нарушителя границы. Система обнаружения в этом месте засекла движущийся предмет, но был ли это человек?..
"Почему именно здесь", - про себя рассуждал Тимошин, осматривая местность. Шли по тропинке, петлявшей в густых зарослях. Дозорка - тропинка шириной в один след - все кружила и кружила и вдруг пропала под ногами. Впереди простиралось поле, поросшее густой нехоженой травой. Тимошин наклонился, взором пошарил вокруг в надежде отыскать продолжение тропинки. "Смекнет или нет?" - подумал Добрыня. И сопровождавшие солдаты-автоматчики заговорщически переглядываются друг с другом. Тимошин заметил: поднял ветку, а под ней - темный зев лаза…
Спустились по лесенке и узкой траншеей вышли к самому берегу небольшой речушки, тихой, почти неподвижной. За рекой сразу лес - дерево к дереву - не продерешься.
- Но почему именно здесь? - осторожно произнес Тимошин. Он начинал понимать Добрыню: такие просто ничего не делают, у них все продумано и рассчитано.
- Кайши попытается попасть в тот лес, чтобы отсидеться там. Потом пересечет речку и направится к границе. В этой траве, как под водой, не заметишь. Но след останется. Нехоженое поле. Только когда это случится, никто из нас не знает. Удобное время нарушитель выбирает сам…
В заводи, поросшей камышами, хранилась лодка. Солдаты подогнали ее к берегу.
Плыли около часа. Открылась поляна с небольшим домиком. Тимошин заметил над крышей антенну и без труда определил - радиостанция.
Солдаты начали готовить радиостанцию. Тимошин и Добрыня присели отдохнуть на скамейке, сбитой из тонких жердей. Окрестность была охвачена мертвой глухотой - ни шороха деревьев, ни дуновения ветерка.
- Алешка мой все спрашивает, - с улыбкой начал Добрыня, - наступит ли такое время, когда через нашу границу не будут лазить шпионы? Лазить! Вот как ему представляется служба… Да я, откровенно говоря, и сам мечтаю о таком времени, чтобы без выстрелов, чтобы с открытым лицом шли, как добрый сосед к доброму соседу, - здравствуйте. Садитесь за стол. Хорошо бы, а?!
Добрыня вдруг приумолк, скосил взгляд на Тимошина: "Какое там к черту "здравствуйте". Вот поверил Кайши, а он мне под дыхало… Видно, и мне, как Дику, на списание пора! Вот поймаю Кайши - и рапорт на стол. Рыбалкой займусь. И сердце перестанет покалывать".
Добрыня не мог сидеть на месте, неудержимо потянуло к берегу, на то место, откуда он не раз слышал протяжный клич Кайши. Он пришел туда в сопровождении двух солдат. Едва солнце скрылось за лесом, как с той стороны донеслось:
- Ва-а-ич-ич…
Добрыня вздрогнул, по телу побежали мурашки. "Неужто… ушел?" С силой отогнал, вытеснил из головы страшную мысль. Прислушался: в ушах бухала кровь, удары сердца нельзя было остановить. Холодными руками он зажал уши, приказал себе: "Успокойся, слышишь, успокойся!" Удары будто бы смягчились. Убрал руки и тотчас же:
- Ич-ич-ич… Ва-а-силь-иль-иль…
- Ага! Сначала "…ич-ич", а потом "…иль-иль", значит, все-таки не Кайши, орет двойник.
Добрыня опустился на землю рядом с солдатом, зажал потеплевшими ладонями лицо и… захохотал от души, раскатисто и громко.
Потом, прервав смех, потянулся к солдату, дохнул в самое ухо:
- "…ич-ич", а потом "…иль-иль". Понял, Сидорин? Это же орет двойник Кайши!
11
- Отчего, Сашко, у тебя волосы как лепестки подсолнуха?
- Мама говорит: я красивая, самая красивая. Я и в лесу, и в траве заметная. Я не потеряюсь.
- Это верно, на километр видна. С такой в наряд не пойдешь…
- А почему?
- Ты демаска… демаскируешься. Поняла?
- А что такое демаскалуешься?
- Научись выговаривать, а потом уж соображай!
- Фу-ты, какой важный! Генерал! Не играю больше с тобой.
Но разве от Алешки уйдешь! Сашко так любит игры, которые придумывает Алешка.
- Ты меня не обижай. - Голос у нее дрожит, и губы поджала.
Алешка сходит с крыльца. Куда ему без Сашко, кем он будет командовать, кому отдавать распоряжения?! А план на сегодняшний день Алешка разработал потрясающий! Вчера, когда Сашко спала, домой звонил отец и строго-настрого наказывал: из городка не отлучаться. Если захочется погулять, чтобы дальше лохматой сопки ни шагу. Алешка долго не мог уснуть: смотрел в потолок, мечтал и видел… Видел лохматую сопку, а на ней, поросшей диким терном, в самой, самой густоте прячется тот, кого весь отряд разыскивает… Он, Алешка, этого нарушителя границы изловит. Как крикнет: "Руки вверх!" И тут подоспеет дядя Туров. И они втроем - он, Сашко и Иван Петрович - приведут бандита в комендатуру…
- Сашко, хочешь получить медаль "За отвагу", самую-самую настоящую? - вдруг спросил Алешка.
- А кто мне ее даст?
- Правительство.
- Я же маленькая, Алеша.
- В войну такие, как ты, в разведку ходили. Сам читал, как одному пацану орден Красной Звезды дали. А знаешь, сколько тому мальчишке было? - Алешке нужно убедить Сашко, он убавил возраст фронтовому герою до Сашиных лет. - Девять годиков и два месяца.
Сашко это захватило, она спросила:
- Медаль настоящая? Правдашняя?
Вот еще! Как будто бы награды бывают не настоящие! А может, она боится?
- Ты не трусиха?
- Я только ночью боюсь, когда темно-темно. И щекотки боюсь…
- Щекотать тебя никто не будет.
- Я же демаскалуюсь, Алеша.
Но это не беда. Алешка мигом сбегал в дом, принес старый материнский зеленый платок.
- Повязывайся.
Сам накинул его на голову Сашко, отошел в сторону и озорно улыбнулся:
- Матрешка!
- Теперь я не демаскалуюсь, Алеша?
- Нет! Пошли…
Туров, проводив взглядом ребят, направился к Дику, дремавшему под навесом. Пес поднял голову, раскрыл пасть, будто улыбнулся. Так встречает всегда и лапу подает, но без команды… Нехорошо без команды. Это никуда не годится… "Понял ты или нет?" Пес сел, вильнув хвостом, виновато склонил голову.
- Да, никуда не годится. Делай все по команде - закон нашей жизни, а твоей, Дик, особенно. Ты же ветеран! Пошли, старик…
Поле для тренировки - за дорогой. Вчера почти весь день готовил задание. Два раза менял обувь, петлял, пересекал ручейки, в отдаленных местах укрывал след слоем земли. Для собаки это высшая математика!
Дик поглядывал в лицо Турову, повизгивал, терся боком о его ноги, просил работы.
- Ищи! - произнес строго, приказным тоном.
Дик метнулся в чащобу, только ветки захрустели. Прибежал мокрый, грязный. В зубах - сапог. Не бросился по-ребячьи к Турову, а солидно, по-стариковски, положил находку рядом и ожидающе навострил уши в сторону лохматой сопки.
- Ты чего туда смотришь? Там Алешка и Сашко? Угадал, да? Молодец! Пошли!
Пес рванулся в сторону сопки. Туров остановил собаку.
- Опять без команды?.. Такой опытный и… не понимаешь. След! Ищи!
Пес обежал куст и с поджатым хвостом возвратился.
- Ищи, Дик!
Опять возвратился. Сидит, а в глазах какая-то просьба.
- Ты что, боишься? Прицепил поводок.
- Дик, ищи!
Повел носом по земле, уверенно взял след и с силой рванулся вперед.
Не сбавляя скорости, притащил Турова к окончанию следа. От быстрой ходьбы Туров взмок. Но все это пустяк! Туров радовался успеху Дика, может, придет вторая молодость. Он наклонился к псу, чмокнул его в холодный нос.
Дик зарычал на Турова, как на чужого: глаза его налились кровью.
- Это как же понимать? Дик, старичок, что случилось? Не мог же ты без повода озлобиться…
Пес вдруг обмяк, сел, глядя в лицо Турова. В потухших глазах его уже не было озлобленности, теперь они подернулись мутной водянистой пленкой, как у человека, перед тем как заплакать.