Стало тихо. Только в ушах звенело после этого хлопка.
В камере долго держалась гнетущая тишина. Все о чем-то сосредоточенно думали. А потом сразу, как по команде, заговорили. Гадали, каким вернется бача, да и вернется ли вообще.
Лонгавера втолкнули обратно часа через два с разбитой щекой и черными кровоподтеками под глазами. Все бросились к нему на помощь. Он тихо повел рукой: отстаньте. Отдышавшись, Лонгавер подошел к старику, одетому в черный, засаленный костюм железнодорожника, что-то шепнул ему и отошел к окну, под которым на полу лежал Гриша.
Лонгавер молча смотрел в окно, будто любовался солнечным утром. А железнодорожник уже завел с соседом спор о гардистах. В этот разговор вскоре втянулась вся камера. Сыпались проклятия и беспощадная брань.
До сознания Гриши доходили только отдельные фразы.
- Я толком так и не пойму, кто они, эти гардисты, - говорил простуженный бас.
- Собаки, вот они кто! - Железнодорожник даже плюнул со злости. - Да что я говорю! Я вон своему псу прикажу лежать в будке - он лежит. И, если кто сунется во двор, горло перегрызет. А эти сами привели грабителей в дом.
- Зачем тогда допустили их до власти?
- Когда птичку ловят, ей ласково поют. В президенты Езеф Тиссо пробрался хитростью да сладкими обещаниями. А хитрости ему не занимать - он же бывший фарар.
В самый разгар этого спора Лонгавер словно в изнеможении опустился возле Гриши и, глядя на дверь, очень внятно прошептал:
- Вас считают глухонемым, бандитом. Продолжайте играть эту роль. Выпустят. Меня не знаете, и я вас.
Лонгавер встал и хотел отойти, но Гриша попросил подать ему воды. Бача принес с нар котелок с водой.
Взяв котелок и глядя в глаза наклонившегося старика, Гриша быстро пересказал все, о чем просил его Вацлав Гудба.
- Цотак - предатель?! - переспросил Лонгавер и, отодвинувшись, пристально посмотрел на юношу, как бы оценивая, в своем ли тот уме. Но тут же спросил, что случилось с Гудбой. - Ляжем рядом на нарах. И, пока они спорят, вы незаметно расскажете мне все, что знаете о Вацлаве.
Но тут опять загромыхали ключи. Снова раздался сумасшедший скрежет железной двери.
Гардист вошел в камеру, резиновой дубинкой хлопнул Гришу по плечу и махнул: идем.
Гриша не спеша встал и пошел медленно, чтобы собраться с мыслями. Сердце забилось часто и тревожно, так что в глазах потемнело. Чтобы успокоиться, Гриша начал дышать как можно глубже: выдохнет - и опять вдыхает глубже прежнего. Сердце все спокойнее, спокойнее. Входя в кабинет коменданта, Гриша уже чувствовал себя готовым здраво обдумывать каждый вопрос.
Но допрашивать его комендант не стал. Он посадил арестованного против окна так, чтобы солнечный свет падал в лицо, а сам сел за большой письменный стол под портретами Гитлера и Тиссо. Затем кивнул дежурному полицаю, застывшему у порога. Тот открыл дверь, вошли шесть гардистов и выстроились у стены.
- Старуху! - скомандовал комендант.
Вошла маленькая, подслеповатая бабка.
Комендант подвел ее к Грише:
- Он? Говори правду, иначе бог покарает твоих детей.
Старуха пристально посмотрела в глаза начальнику и прошамкала:
- Их было много, и все с пулеметами!
После старухи ввели женщину. Но и эта его "не признала". Комендант дубинкой выгнал ее из кабинета.
Шестнадцать человек прошло перед Гришей. Наконец ввели Лонгавера.
- Ну, пан Лонгавер, вы в камере присмотрелись к этому молодцу? - кивнул комендант на Гришу. - Тот это, что приходил к вам на Крижну в день убийства гардистов?
- Пан комендант, я вам уже сказал, что в тот вечер никто ко мне не приходил, - спокойно ответил Лонгавер. - Этого юношу я впервые увидел только здесь… А что он натворил?
Комендант кивнул полицейскому. Тот схватил у стены широкую скамью. Поставил ее посередине комнаты и приказал Лонгаверу снять рубашку и лечь.
Четверо гардистов, гулко топая сапогами, вышли из строя.
- Приготовиться! - скомандовал дежурный.
И полицейские стали не спеша засучивать рукава.
Гриша, закусив губу, напряженно следил за всеми приготовлениями. Мысли в голове его путались.
Дежурный, ставший над головой Лонгавера, полюбовался черной извивающейся, как змея, резиновой плетью, потом широко из-за спины размахнулся и ударил старика по голой спине. На худом, землистом теле вскочил красный широкий рубец. Замахнулся второй раз…
"Убьет! - мелькнула в голове Гриши страшная мысль. - А если убьют Лонгавера, то погибнет вся организация!"
Полицейский замахнулся в третий раз.
- Стой! Стой, гадина! - двумя прыжками подскочив к палачу, Гриша выхватил из его рук тяжелую резиновую плеть.
Гардисты от неожиданности расступились.
Комендант, выскочив из-за стола, застыл на середине кабинета:
- Русский?
- Да, русский! - вызывающе ответил Гриша и, бросив к ногам коменданта черную плеть, возвратился на свое место.
- Комсомол?
- Конечно!
- Фамилия?
- Кравцов Григорий Васильевич. Семнадцать лет. Родился в Усть-Каменогорске. Отец рабочий! - выпалил Гриша и вызывающе спросил. - Что еще?
- Как вы попали в Старые Горы?
- Бежал из Германии.
- Из Германии? - недоверчиво переспросил комендант. - Сколько времени вы там пробыли?
- Три года и два месяца.
- Так… - протяжно сказал комендант и, сев за стол, уставился на арестованного так, будто хотел пронзить его взглядом. - Три года? Значит, попали вы в Германию четырнадцатилетним?
- Да.
- И уже были комсомольцем? - Комендант пристукнул по столу кулаком. - Вы что же, совсем за дурака меня считаете?! Если я поверил, что вы глухонемой, то уж никак не поверю, что вы идете из Германии…
Комендант встал. Молча прошелся по кабинету и, остановившись перед арестованным, тихо и даже мягко сказал:
- Вы смелый. А я люблю смелость. Говорите правду, и я не только сохраню вам жизнь, но и отпущу на волю. Говорите, где остальные парашютисты из вашего десанта?
- Я вам сказал правду. А смерти я не боюсь! - отрезал Гриша.
- Что ж, выходит в комсомол ты вступал в Германии? - перейдя на "ты" и повысив тон, спросил Младек. - Я ведь знаю, что в комсомол не принимают с тринадцати лет. А ты с тринадцати лет был в Германии. Так где же ты вступал в комсомол?
- В Бухенвальде, - спокойно ответил Гриша. - Больше я не скажу ни слова! - И он отвернулся к окну.
…По голубому небу, обгоняя одна другую, спешили на восток две легкие, светлые тучки. Грише они казались самым дорогим из всего, что осталось на свете. Они свободно плыли в тот край, куда он никогда уже не попадет.
Захотелось жить, так захотелось жить!..
Но перед глазами чернели толстые железные решетки.
* * *
- Хорошая штука - эта пилорама! - говорил горар вполголоса, входя с Маречеком под тесовый навес лесопилки. - Просто жалко расставаться с таким местом. Вместе с досками мы отсюда совершенно незаметно развозили то, что хлопцы напечатают за ночь. А на новом месте с перевозкой печатного материала будет труднее. Ты это хорошо обмозгуй, Маречек.
- За меня не бойся, - ответил Маречек, удивляясь тому, как он, живя рядом с лесопилкой, ни разу не подумал, что под нею что-то скрывается.
И невольно Маречек вспомнил, как радовалось начальство этой пилораме. Сколько подняли тогда шума в газетах! Это было в первые дни прихода фашистов к власти. Кошик сам предложил поставить пилораму, чтобы и их местечко активно включилось в строительство "Новой Европы". Правда, пилорама хорошо работала только в первые дни. Но начальству дорог была слава, созданная затеей горара Кошика.
Утро стояло серое: то дождь, то туман. Рабочих еще не было. И Кошик с Маречеком занялись осмотром бревен, заготовленных для распиловки. Уговорились так: если явится кто посторонний, делать вид, будто Маречек привез для распиловки несколько бревен и вот они советуются. Лишь когда сошлись рабочие и пустили пилораму, Кошик и Маречек вошли в столярную мастерскую, прикорнувшую за лесопилкой. Здесь работал брат наборщика Лацо - Ондро Кралик. Кроме горара, Лонгавера и погибшего Яна Ковача, Ондро один знал о том, где находится типография, потому что сам оборудовал вход в нее.
- Добрый день, Ондро! - входя первым, сказал Кошик. - Вот пан Маречек хочет заказать себе кое-какую мебель. Так ты ему покажи образцы. Пусть выберет.
Из всей этой длинной фразы Ондро Кралик принял во внимание только одно слово: "покажи". Это означало, что надо провести товарища в типографию. Кралик равнодушно склонил голову и попросил Маречека посидеть немножко, так как должен прийти посторонний человек, заказчик, за готовым креслом.
Кошик вышел, чтобы подготовить машину к перевозке шрифтов и печатного станка, который Маречек и Лацо должны были разобрать и уложить в длинный тесовый ящик.
Больше всего Кошик боялся за исход погрузки этого ящика. Необычайно тяжелый, неуклюжий, он мог обратить на себя внимание полицейских. А они в форме и переодетые так и шныряли теперь повсюду.
Возле пилорамы к Котику подошла жена:
- Ты что не идешь завтракать? Все остыло.
- Не хочется. Я попозже.
Но жена, взяв его за руку, толкнула под локоть и, нарочито громко и весело здороваясь с рабочими, повела домой. Кошик понял, что жена зовет его неспроста, и, уходя, пообещал Маречеку скоро вернуться.
- Что случилось? - спросил он, когда спустились на тропинку, ведущую к его дому.
- Прислуга коменданта пришла. Она была в комендатуре. Видела Лонгавера. Он передал какие-то деньги. Просил срочно вручить их тебе.
- Деньги? - удивленно и встревоженно переспросил Кошик. Но тут же взял себя в руки, улыбнулся. - Вот старик… петля на шее, а он о долгах…
Божена ожидала на крыльце, в комнату войти отказалась, объяснив, что давно уже из дому и пани будет ее ругать. С этими словами девушка протянула Кошику несколько старых, свернутых в трубку бумажек. Горар, не считая, сунул деньги в карман и спросил, зачем она ходила в комендатуру.
- Ёжо просил отнести баче завтрак. Сказал, что бача Франтишек с голоду умрет, если не помочь.
- Как же ты пробралась, ведь передачи запрещены?
- Надула дежурного полицая, побожилась, что пан комендант разрешил.
- А вдруг он спросит коменданта?
- Побоится! Я, когда уходила, призналась этому оболтусу, что обманула. "Но, говорю, лучше не жалуйся коменданту, а то тебе же влетит!"
- Ох, и дипломатка! Бача ничего не сказал?
- Вслух, наверное для отвода глаз, он попросил, чтобы на эти деньги и купила ему курева и вина. А потихоньку шепнул: "Это долг пану горару за лес для сарайчика". Даже повторил и просил не забыть, что за лес для сарайчика…
Божена убежала, а Кошик тут же пошел в сарайчик возле дома. Каждое слово Лонгавера было для него полно особого, понятного только ему одному смысла. В сарайчике Кошик развернул деньги и начал их просматривать. Всего насчитал двести сорок одну крону купюрами разных достоинств.
Больше всего оказалось пятерок и десяток. На некоторых из них он увидел цифры, написанные карандашом. Часто бывает: люди записывают свои расходы прямо на деньгах. На одной пятерке Кошик увидел вычисление: 25+96=123. На то, что сумма от сложения чисел получилась неправильной, он даже не обратил внимания. Его интересовало другое: каждую цифру горар заменял соответствующей буквой шифра.
На засаленной и забрызганной чернильными пятнами пятерке цифр не оказалось. Однако расположенные кружочком пятна тоже полны были смысла. Цифры, выведенные химическим и квасным карандашами, горар обнаружил еще на двух бумажках.
Когда все, написанное на деньгах, было переведено на язык шифра, Кошику показалось, что он теряет сознание или сходит с ума. Он держал в руках деньги и смотрел на них, как на врага, занесшего нож для удара, который отвести уже невозможно. И вдруг, скомкав деньги, Кошик прошептал:
- Но ведь он только сейчас узнал, где находится типография! Сообщить коменданту еще не успел. Значит, его нельзя выпускать!..
Сунув деньги в карман, горар направился было из сарая, но опять остановился. "Сегодня, - подумал он, - шпики следят за каждым моим шагом. Это ясно. Значит, горячиться нельзя…"
Деньги Кошик сжег и вернулся в дом. Выпил чашку кофе и, внешне спокойный, отправился на лесопилку.
Маленький подвал был ярко освещен электролампой. В углу, за наборной кассой, стоял Лацо. Возле него - Маречек. Объяснив, как набирается текст, Лацо перешел к печатной машине, "американке".
- Тем же током, каким освещаются дома гардистов, работает и наша типография! - восторгался Маречек.
- Это все брат оборудовал! - с гордостью ответил Лацо.
Где-то в углу чуть слышно звякнул звоночек.
Лацо выключил свет - и тотчас в потолке открылся люк, через который проник сюда Маречек.
В подземелье спустился горар - и свет снова зажегся.
- Ну как, Маречек, не пугает тебя такое некомфортабельное помещение? - весело спросил Кошик.
- Что вы, товарищ Кошик! Я готов выполнить любое задание партии. А такое - тем более.
- Значит, даешь согласие? Тогда сейчас же впрягайся. Помоги все упаковать и перевезти. Шоферу передай свой пистолет. Ему он нужнее, чем тебе. - И Кошик решительно протянул руку: - Дай, я сам ему передам.
- Успеется, - вяло ответил Маречек и полез к станку, который Лацо уже начинал разбирать.
- Пистолет шоферу нужен сейчас! - строго повторил Кошик.
Маречек наклонился и, делая вид, что не придает этому особого значения, полез в задний карман брюк. Еще в кармане взвел курок. Но Кошик это заметил и ударил его по руке своим маленьким черным пистолетом, всегда хранившимся во внутреннем кармане пиджака. Маречек вскрикнул и выронил оружие.
- Сядь! - наставив на него пистолет, сказал Кошик. - За тобой ящик. Садись!
Маречек сел и левой рукой достал из кармана платок.
- Лацо, поднимите пистолет и пишите протокол допроса! - потребовал Кошик.
- Допроса? - недоуменно переспросили в один голос и Маречек и наборщик.
- Скажите, Дюро Маречек, какая партийная кличка была у вас при Вацлаве Гудбе?
- Цотак.
- Совершенно верно. Вы работали с ним дружно?
- Очень. Вацлав любил меня и доверял. Не то что ты.
- Вот эта доверчивость и погубила его.
- Да что с тобой, Яро! Ты какой-то сегодня…
- Вот что, Маречек, - перебил Кошик: - каждая минута на счету! Говорите прямо и коротко, если хотите жить. Знает полиция, что типография находится здесь или нет?
- Не знает, ничего не знает! Да я и сам не подозревал до последнего часа.
- Но вы же позавчера сказали, что комендант пронюхал, где находится валашка Яношика.
- Я вынужден был это сказать. Иначе мне там перестали бы доверять.
- Еще один вопрос: за вами сегодня следят?
- По опушке леса прогуливается толстый пан в клетчатом костюме. Он от коменданта, - ответил Маречек, вытирая платком лицо.
- В таком случае мы должны увезти вас отсюда тайно.
- Куда вы меня повезете? - вскочил Цотак-Маречек.
- Вы же сами понимаете, что ваше дело требует тщательного расследования.
- Товарищ Кошик! Я многое знаю. Я очень много могу помочь. Отправьте меня в центр! - взмолился Маречек.
- Слишком далеко захотели!..
Через час шпик, прогуливавшийся у опушки леса и следивший в это утро за лесопилкой, собственными глазами видел, как Маречек вышел из столярной мастерской и по тропинке отправился домой. Полицейский в клетчатом костюме пошел за ним следом, по теневой стороне улицы. Маречек двигался не спеша.
Дальше тропинка, изгибаясь, спускалась к дороге. Здесь полицейский вынужден был столкнуться с Маречеком лицом к лицу… Только теперь шпик понял, что обознался. Он хотел было тут же вернуться назад, но выстрел в упор уложил его на месте.
На лесопилке в это время неуклюжий тесовый ящик был погружен на автомашину и заложен сверху короткими досками для Гандловских шахт.
Автомашина ушла. Лесопилка продолжала пожирать бревно за бревном.
Кабель, хитро пропущенный в подземелье, как и прежде, подавал электрический свет наборщику и энергию печатному станку, который не только не был разобран, но работал с еще большей нагрузкой.
Все шло, как прежде. Изменилось лишь содержимое тесового ящика: в нем увезли предателя Маречека-Цотака.