Правда, двое селян постарше и совсем молодой парень впечатлились и быстро попрыгали с телеги на землю, почтительно опуская глаза и комкая в руках шапки.
- Мы, эта… с Гати мы, да. Местные… эта, вот морквы там, репы, значить, везем… да, - отозвался самый почтенный из селян, робко и с опаской поглядывая на шайку неумытых мужиков с дубинами и ржавыми железками, изображающими из себя мечи, и с надеждой - на разбойника в белом балахоне. - Слыхали мы, что сам… Пророк… вот… для армии, значить, да, морква-то. Ещё вот пива бочонок, сам варил, да.
- Ну-ка, покажьте, добрые люди, что там у вас за морква! - Бритоголовый оживился при упоминании пива и полез в телегу.
- Да вот, Вашмилсть, морква-то… а вот пиво… Со всем нашим почтением. Вы слово-то замолвите перед Пророком!
Второй селянин живо сдернул с телеги драную холстину, явив на обозрение груду овощей и потемневший от времени бочонок, пахнущий кислым хмелем. Бритоголовый презрительно глянул на морковь с репой и похлопал по бочонку.
- Пиво, говорите? А знаете ли вы, добрые люди, что Великий Пророк наш сказал о пиве? - он придал голосу суровость и торжественность.
- Неа, Вашмилсть… не знаем… - Селяне с почтительным любопытством уставились на белый балахон.
- Пиво пити веселие ести! Ибо то не вино демонское, а напиток простой, для честного народа потребный!
Под эти слова предводителя на лицах разбойников, уже подобравшихся к вожделенному бочонку, расцвели ухмылки.
- Слава Пророку!
Мозолистые грязные руки ухватили бочонок, выбили пробку. Разбойники наперебой подсовывали под пенистую струю родной деревенской кислятины кружки и котелки, у кого что было, и в считанные минуты опустошили бочонок на треть. С бритоголового тут же слетела половина спеси, и, размытый пивом, поутих безумный блеск в глазах. Селяне же стояли в сторонке, ожидая, пока доблестные народные освободители утолят жажду.
Довольно рыгая и хрустя грязной морковкой - на закуску к кислятине и морква сгодится - Чистый Брат с хозяйским видом обошел телегу кругом и приметил странный сверток в потрепанной рогожке.
- А это что? - и, не дожидаясь ответа, принялся его потрошить.
- Гитара, Вашмилсть, - впервые подал голос самый младший из селян. Бритоголовый, наконец, разглядел его и заулыбался ещё шире.
- Гитара? Ну-ка, подь сюда! Откуда ты такой взялся?
Паренек подошел, глядя на него с наивным любопытством.
- Брожу вот, Вашмилсть, по деревням. Добрые люди с собой позвали, на Пророка посмотреть. - Синие глаза паренька сияли восхищением. - Правда, вы святой, а? Я никогда раньше святых не видал…
- Так он не из вашей деревни? - Бритоголовый кинул строгий взгляд на селян.
- Не, Вашмилсть, по дороге к нам прилип. Да он безобидный совсем, Вашмилсть, вона, песенки пел.
- А спой-ка, парень, спой!
Шайка поддержала бритоголового нестройными воплями. Ну чем не праздник? Пиво задарма, да ещё под музыку! Только баб не хватает для полного счастья.
- Под песенки до деревни ближе будет, - продолжил бритоголовый и обернулся к старшему селянину. - Как, говоришь, ваша деревня зовется?
- Дык эта… - селянин смял шапку и с тоской глянул назад, в сторону родной деревни. - Козий дол, Вашми…
- Конечно, Вашмилсть! - звонко прервал его паренек. - Что спеть-то прикажете? Я про подвиги рыцарские знаю, и про любовь, а ещё смешные куплеты…
- Про вдову и мельника знаешь? - вылез один из бородатых с дубинками.
- Лей-лей, не жалей! - пропел паренек, одарил разбойников светлой улыбкой, запрыгнул на телегу и тронул струны.
- …ходила на ручей, эй-лей, а кузнец за ней, эй-лей… - полился юношеский голос.
- Лей-лей, не жалей! - тут же подхватил кто-то из разбойников.
Бритоголовый на несколько мгновений замешкался, повел плечами в такт песне, и велел селянину:
- Давай, разворачивай в Дол. Армии нужна провизия.
- Так эта, Вашмилсть, морква-то, - промямлил тот, отступая.
- Нет той мельничихи милей! Эй-да-лей, да налей, не жалей! - голос паренька заглушил бормотание мужика; припев подхватила вся шайка.
Селянин тем временем дернул лошадку за узду и повлек вперед, от своей деревни, продолжая что-то бормотать под нос. Бритоголовый несколько мгновений смотрел на него, словно пытался понять, что не так. Но паренек пел так задорно, что ноги сами притопывали, губы растягивались в улыбке - а тут еще кто-то сунул ему в руки кружку с пивом.
- Давай, пошевеливайся! - предводитель отряда похлопал клячу по крупу. - Солдаты ждут!
Селянин, ведущий лошадку, облегченно вздохнул: беда миновала деревню, прав был приблудный паренек. А хорошо поет, стервец! Так и хочется плясать. Но надо возвращаться. А мальчишка… жаль его, пропадет ни за что, да родная деревня дороже.
Через час к лагерю Пророка приближалась колоритная толпа - полудохлая кляча, влекущая крестьянскую телегу, на которой восседал белобрысый паренек с гитарой, и две дюжины веселых пьяных разбойников, вовсю дерущих глотки. Селяне, откупившиеся от напасти телегой моркови, клячей и бочонком пива, давно уже вернулись домой, поминая добрым словом невесть откуда взявшегося менестреля… вроде был же какой-то менестрель. Или не было?
436 г. 7 день Жнеца. Поле близ реки Ворьки, в лиге от Хурриги.
Навстречу орущей непотребные куплеты толпе выскочил из лагеря обрюзгший человек в белом, лет на десяток старше того, который привел Стрижа в лагерь. Заходящее солнце облило его бритую макушку желтизной и расчертило лицо тенями застарелого недовольства.
- Безобразие! - заорал он, перекрикивая пьяных больше от музыки, чем от пива мужиков. - Чистый брат мой, почему твои люди в таком виде? Что за гулянки накануне ответственной битвы? Почему только одна телега?!
Тощий фуражир в ответ залепетал что-то о поднятии боевого духа войск и божественной силе искусства. Обрюзгший начал было читать проповедь о вреде пьянства и грозить карами небесными и гневом Пророка, но тощий толкнул его в бок и кивнул в сторону телеги. Тот тут же забыл о проповеди и устремился к телеге, расталкивая разбойников.
Стриж сделал совсем глупые глаза и разинул рот, не забывая перебирать струны: гитара отлично придавала убедительности любой игре.
- Святой… - с придыханием прошептал Стриж, глядя на старшего Чистого Брата.
- Хочешь увидеть Пророка? - просюсюкал тот, глядя на Стрижа снизу вверх.
- А можно? Правда?..
- Можно, малыш. - Медовым голосом пропел тощий, протиснувшись к телеге, и хлопнул Стрижа по бедру. - Слезай. Что там у тебя в котомке?
- Гитару не забудь. - Обрюзгший отодвинул тощего, огладил Стрижа в поисках спрятанного оружия, оглядел как лошадь на базаре и обернулся к тощему: - Бегом, приготовь этому славному юноше умыться и найди гребень. Негоже такому чумазому вкушать мудрость истиной веры.
Тощий злобно зыркнул на старшего, но промолчал и убежал куда-то. А тот, не скрывая довольства, повел Стрижа через лагерь к небольшой роще, темнеющей на берегу реки.
Позволяя Чистому вести себя к цели, Стриж старательно лупал глазами, задавал дурацкие вопросы и восхищенно ахал осведомленности Чистого Брата и отчаянно завидовал его близости к самому Пророку. Брат же выпячивал грудь, пыжился и разливался соловьем, все больше о себе. Под его токование Стриж отлично разглядел расположение войск, то есть сброда и швали, вооруженной больше топорами да вилами, и прикинул, что отступать в случае чего лучше по реке. Мятежники жгли костры, что-то варили и жарили: пахло кашей, пригорелым мясом. Среди мужичья изредка встречались солдаты: потрепанные, опустившиеся, растерявшие всю гордость и блеск королевской армии. Похоже, Пророк не настолько доверял дезертирам, чтобы оставить их отдельным подразделением. А может быть, это был один из "полезных" советов Флома: расформировать батальон и слить с мужицким ополчением. Отдельно от мужичья держались белобалахонные братья - избранные Пророком бдительно лезли в котлы, отдавали распоряжения, проповедовали и всячески требовали к себе уважения.
Пророк поставил свой шатер на холмике рядом с рощей, перестрелах в пяти от деревни и в двух от реки. С трех сторон его окружал лагерь - разбитый как попало, но отделенный от шатра полосой вытоптанной земли сажен тридцати шириной. Рядом с шатром Пророка стояла палатка поменьше, армейского образца. На пустой полосе толпились мятежники и с хозяйским видом прохаживались вооруженные мечами Чистые: охраняли раненого генерала наравне с самим Пророком. Военной выправки не было ни у одного, мечи держали как дубины - сброд и есть сброд.
До места оставалось не больше полусотни шагов, когда около шатра началась суета. Бритоголовые выстроились в два ряда у входа, один отдернул полог, и все дружно заорали славу: показался Пророк. Крепкий и высокий, с буйной полуседой шевелюрой, проповедник подавлял животной силой. Если бы не страх, поднявший все волоски на теле Стрижа дыбом, он бы назвал Пророка красивым: горделивая осанка, крупные черные глаза, орлиные черты. Но все инстинкты вопили: опасность! Убить, немедленно убить!
Серьга в ухе нагрелась, болью напоминая: спокойно, Стриж. Держи себя в руках.
Он еле оторвал взгляд от беспросветных глаз-колодцев, ведущих прямиком в Ургаш, и, наконец, заметил источник темной мощи. На груди Пророка висел на толстой цепи серебряный круг, а сквозь него багрово светился терцанг Хисса с черным глазом посередине.
"Иди, возьми меня, - звал амулет. - Ты достойнее. Ты будешь моими глазами и руками. Вместе мы перевернем этот мир и освободимся".
Острая, ослепительная боль вспыхнула в ухе и разлилась по всему телу, выжигая отраву. На миг послышались колокола Алью Райны: пол-день, пол-день. Стриж очнулся от наваждения, весь в холодном поту, несмотря на жаркий вечер. Руки его дрожали, колени тряслись, по подбородку текло что-то теплое.
"Спокойно, Стриж, спокойно. - Он облизнул губы и вздрогнул от вкуса собственной крови. - Все хорошо. Ты играешь дурачка, так что все хорошо…"
Он кинул осторожный взгляд сначала на Чистых Братьев рядом: они смотрели на Пророка с обожанием курильщиков кха-бриша, не обращая внимания на пленника. Мужичье вокруг тоже притихло и пялилось на предводителя. Кто-то трясся и пускал слюни от восторга, кто-то тихо пятился. А сам Пророк, немного отойдя от шатра, разговаривал со смутно-знакомым молодым шером. Где-то Стриж уже видел этот породистый профиль и задиристо заломленную шляпу. Шер, в отличие от простого мужичья, держался уверено, почти на равных с Пророком.
- …Бургомистр… столица… ученик… граф Зифельд… завтра… - доносилось до Стрижа сквозь лагерный гам и приветственный ор. - Сам Медный… Хуррига…
Пророк что-то еще сказал шеру - конечно же, графу Зифельду, как можно было не узнать бывшего фаворита старшей принцессы! - и тот, вспыхнув, проорал:
- Слава Чистоте! - и упал на одно колено.
Бережно, с видимым трудом сняв амулет, Пророк повесил его на шею Зифельду. Тот встал, покачнулся.
Несколько мгновений Стриж не мог оторвать взгляда от странной, страшной и завораживающей картины: спрятанный в фальшивом круге терцанг выпустил плотные щупальца тьмы, обвил ими Зифельда, сжал… нет, тьма впиталась в человека - и тут же выглянула из его глаз.
- Ну, молодец, доволен? - пихнул Стрижа в бок обрюзгший и засмеялся. - Вижу, истинная чистота тебе близка! Пойдем, умоешься, и Пророк благословит тебя. А может, удостоит беседой. Он любит таких, чистых.
Бритоголовый захохотал и потянул Стрижа за руку.
Тем временем другой бритоголовый подвел шеру коня, придержал стремя. Пророк громогласно пожелал верному сыну отечества удачи и осенил кривоватым Окружьем. В ответ терцанг на груди шера недовольно вспыхнул, и Стрижу почудился низкий, за пределами слышимости, стон боли.
Где-то далеко завыли собаки.
* * *
- Я рад приветствовать тебя, новый брат в вере, - мягким, как рысья лапа, голосом обратился к Стрижу Пророк, когда бритоголовые подвели ему добычу. - Вижу, ты чист душой и стремишься к истинному свету. Я расскажу тебе, что поведала мне Светлая Сестра.
Порадовавшись, что верно выбрал образ деревенского дурачка, Стриж изобразил восторг и умиление пополам со страхом. Страх, правда, изображать не пришлось - все внутри дрожало и гудело перетянутой струной, хотелось сей момент нырнуть в спасительную Тень. И убивать, убивать, пока Хисс не насытится - и не уснет, забыв о слуге.
Голос Пророка становился все громче, все больше мятежников оставляли дела и замирали, очарованные. Паутина проповеди обволакивала, путала мысли. Стрижа удерживала на грани сна и яви серебряная серьга. Она жгла, дергала, пульсировала, шептала: держись, не поддавайся, помни о деле!
Сквозь мутную, болезненную пелену он видел, как мужики и бывшие солдаты валятся на колени, истово орут славу, задирая головы, бьют себя в грудь. Вместо того чтобы просто и без затей вцепиться Пророку в глотку, Стриж тоже повалился на колени, потянулся к его руке - облобызать. Едва удержал рвоту, поймав ощущения проповедника: предвкушение славной трапезы, главным блюдом в которой станет гладенький, сладкий юноша. Уткнулся носом в вытоптанную землю, стиснул зубы.
"Убить, убить, - шипели со всех сторон крылатые демоны. - Сейчас же убить! Всех!"
На миг показалось, что за спиной разворачиваются призрачные крылья, пальцы заостряются лезвиями. Стриж крепко зажмурился, прогоняя морок, открыл глаза, глянул на руки…. и чуть не заорал: антрацитовые когти, оставив в земле десять аккуратных дырок, втягивались в кончики пальцев.
- Идем, юноша. Я покажу тебе величие Чистоты, - ласковый голос Пророка напомнил Стрижу, что еще рано проверять правдивость древних легенд о Воплощенном: убив предводителя на глазах всей "армии", не сможет сбежать ни ткач, ни Воплощенный, ни шис треххвостый.
Следующие полчаса Стриж сопровождал Пророка, как верная собачка. Сначала он удостоился чести присутствовать при беседе Пророка с генералом Фломом.
Бледный, с седыми прядями в темно-медной шевелюре, со свежим рубцом через висок, генерал полулежал на подушках. Под укрывающим его до подбородка одеялом угадывался лубок: похоже, у Флома была серьезно повреждена правая рука. Но, несмотря на плачевное состояние здоровья, славный Медный оправдывал прозвание. Сплетенная Пророком паутина очарования скользила мимо, не задевая разума генерала. За восторгом и щенячьим желанием угодить Стриж отлично видел плохую игру. К счастью, Пророк не разбирался в актерах.
Всего на миг, перед самым уходом из палатки Флома, Стриж испугался. Слишком внимательным и настороженным взглядом одарил генерал сопровождающего Пророка мальчишку. Но беспокоился зря: Флом отвернулся и, казалось, уснул.
Затем Стриж вместе с толпой Чистых выслушал проповедь, заменяющую указания к завтрашнему штурму Хурриги. В пересказе Пророка советы Флома звучали странно и смешно, но среди Чистых не нашлось никого, кто бы усомнился в мудрости предводителя. Да и что с них взять: с такими тупыми и пьяными рожами только и можно, что орать славу.
К тому моменту, как Пророк велел подать ужин, тошнота отступила, а место страха заняло веселье. Мятеж, проповеди, заказ - все казалось дешевым балаганом. Хотелось смеяться, прыгать и кидать в бездарных актеришек гнилыми помидорами. Поэтому, когда Пророк выгнал из шатра посторонних, Стриж не стал его убивать. Зачем портить отличный вечер? Успеется. Пусть он еще расскажет о божественных откровениях, ведь смешно до невероятности. И страшно интересно, как Пророк перейдет от бесед о чистоте и вере к соблазнению.
Потому Стриж уплетал тушеную баранину, запивал кислым вином, поддакивал и строил из себя малолетнего девственника. Даже облился вином - кажется, нечаянно… а, какая разница?! - чтобы Пророку было ловчее стянуть с него рубаху. Единственное, что Стрижу не нравилось - это что нельзя рассказать, как забавно все получается с этим заказом. Наверняка он бы тоже посмеялся: кто ж не любит балаган?
- Тебе нравится, маленький, - хорошо поставленным голосом ворковал Пророк, толкая Стрижа на ковер. - Сейчас тебе будет хорошо…
Жгучая боль в ухе отрезвила Стрижа, когда жадные руки уже развязали его штаны. "Безмозглый тролль, - обругал себя Стриж. - Что не дождался, пока тебя отымеют?"
За болью в ухе тут же последовала ломота в пальцах, словно когти просятся наружу, все тело загорелось, мышцы напряглись - это было странно, возбуждающе и страшно. Неужели Хисс избрал его, чтобы воплотиться?
Пророк принял внезапное напряжение жертвы за последнее перед капитуляцией, самое сладкое сопротивление. Схватил за волосы, сунул руку Стрижу в штаны и довольно ухмыльнулся:
- Хочешь, мой сладкий.
- Хочу, мой сладкий. - Стриж одним движением повалил Пророка, заломив ему руки и прижав горло, чтоб не орал. - Ты себе не представляешь, как хочу…
Последнее слово он прошипел: Хисс надел его на себя, как перчатку, изменил тело. Стриж не чувствовал ни боли, ни удивления, только скользнула мысль - все равно его отымели, не Пророк, так Хисс. Словно со стороны Стриж смотрел, как покрывается серой чешуей рука, пальцы превращаются в серповидные когти. Клыков и крыльев он не видел, только чувствовал - как чувствовал голод, такой знакомый и правильный голод. Десятки, сотни душ уже принадлежали ему, оставалось лишь взять… Да, взять. Как только что взяли его самого.
- Поиграем, сладкий? - прошипел Стриж и лизнул Пророка в лицо, сдирая шершавым языком кожу с клоками плоти.
Проповедник выгнулся, изо всех сил стараясь сбросить кошмарную тварь. Стриж ухмыльнулся и чуть отпустил его горло, позволяя вздохнуть, но не закричать.
- А ты мне нравишься. Пожалуй, я тебя поцелую. Теперь мы не расстанемся, сладкий. Ты доволен?
Облизнувшись и попутно отметив, что язык стал длинным, как у муравьеда, а вкус крови дивно приятным, Стриж медленно склонился над Пророком, заглянул в глаза. Его ужас от осознания своей беспомощности перед демоном показался очень, очень смешным. И Стриж засмеялся.