Одинокий лосенок
Рано утром очнулся лосенок. Над лесом вставало веселое солнце. Сбоку, за черемухами, неслась быстрая вода, беспокойный шум доносился со всех сторон. Развел лосенок длинные уши и долго прислушивался. Часто над ним пролетали птицы, вдали, ломая чащобу, пробегали звери. Тоскливо и страшно одному под черемухой на поляне. Припав поплотнее к земле, лосенок прикрыл глаза и стал ожидать лосиху.
Но сколько ни ждал он, мать не пришла. Прокатился суматошный день, новая ночь настала. Есть хотелось. Лосенку грезилось теплое вымя матери, запах молока… И ночью шум не смолкал… Бурлила река, кричали ночные птицы. Дрожал лосенок. Забившись поглубже под куст, он чуть слышно смычал и забылся.
Снова солнце взошло над лесом, а лосиха все не приходит. Сонным видением встает пред глазами страшная ночь. Молнии, грохот, вой ветра! Лосенок в смятении бежал по гудящему лесу, запинался и падал. Затем его захлестнула речная волна - сорвался с высокого берега. Долго барахтался среди бревен в холодном водовороте, но выбрался.
В полдень он не вынес голода и поднялся. Ароматная ветка качалась у глаз. Подтянул ее вздрагивающими губами и сорвал. Нежные клейкие листочки оказались вкусными. Лосенок ощипал у черемухи нижние ветки. Поел и стал смел. Бочком да вприпрыжку побежал на залитую солнцем лужайку, где орало и вилось у падали воронье. Много страху пережил лосенок, пока ноги унес от крикливых птиц…
Отлежался в траве и опять поднялся. Вдруг по поляне навстречу катит медвежонок. Незлобно поуркивая, приблизился к лосенку. Долго знакомились несмышленые зверята. Вытянув шеи, обнюхивали друг друга, с любопытством один другого разглядывали. Познакомились, подружились. Играючи бегали по поляне, а набегавшись, вместе уснули.
Но были встречи иные. Как-то лосенок набрел на щенков росомахи. Черные, проворные, они резвились на припеке у толстой ели. Заметив лосенка, щенки мигом скрылись под корни дерева. Хотел лосенок подойти поближе, но внезапный удар в бок сбил его на землю. Стремительной тенью мелькнула шкура косматого зверя. Взрослая росомаха вскочила на нижний сук ели, предупреждающе обнажила зубы…
Так лосенок сам день за днем познавал законы природы. Где в науку урок шел, а где и инстинкт подскажет. И все же главным испытанием в этом неуживчивом мире был голод. Еще не по вкусу приходилось лосенку лесное разнотравье, болели молочные зубы, болел живот от грубой еды.
Шло время. Постепенно в лесах восстанавливался порядок. Птицы заново вили гнезда, звери забывали пропавшие семьи. Жизнь входила в свою обычную колею с повседневными хлопотами и заботами. Снова по зорям кричали тетерева, пели зарянки и куковала кукушка тихими теплыми вечерами.
К концу мая в лесах появился гнус. Он не давал лосенку покоя ни ночью, ни днем. Гнус до ран разъедал бока, набивался в ноздри, слепил глаза.
А после теплой грозы залетали еще и оводы. От этих жестоких кровопийц лосенку вовсе не стало житья.
Однажды в полдень он укрывался от паразитов в густом тальнике. Звенел над ним воздух от вьющихся насекомых. Бился лосенок, мотал головой и, не выдержав, побежал. Миновал темный бор, небольшую болотину и с маху плеснулся в глубокий застойный бочаг. Тут и стоял до потемок, погрузившись по шею в воду. В этом открытии было спасение. Лосенок не боялся воды и с той поры каждый день ходил к бочагу.
Тревога старого волка
Живет старый волк один. Много спит, на солнце нежится. Сейчас - что, не зима! Изленился: весна балует. На охоту далеко не ходит, а к деревням и дороги забыл - благо дичи кругом полно. Встанет утром - обмятый, в траве весь, - понюхает ветерок, прислушается. Спокойно все. И опять в глухую чащобу, под корни дерева. Лежит старый зверь в дремоте ленивой, глаза прищурены, уши распущены…
Грязен, нечистоплотен серый. Мухи кружатся над логовом, назойливо лезут в пасть. Запах гниющих объедков чадит над кустами. Даже прохлада ручья не освежает запущенного волчьего дома.
Лежал бы волк, бока бы грел, да утро терять не хочется. Поднимается еще до солнышка и бредет по росе на охоту.
Дремучим урманом крадется зверь. Разлапистый папоротник нежно гладит отвисшее волчье брюхо. Часто волк останавливается и, склонив низко голову, шарит глазами по зарослям. Из-за горного окоема лучистым шаром восходит солнце. На буйную кипень трав сквозь ветви елей полосами падает свет. Мигуче сверкает роса, голубым дымком струится ночная прохлада. Плохие глаза у старого волка, на солнце взглянул и ослеп. Еще ниже опустил лобастую голову и глубже в урман зашел.
Везло последние дни на охоте волку. Вынюхивал на гнездах глухарок, в еловых крепях догонял линючего бородача-глухаря. Потихоньку идет, каждый кустик обнюхивает. Чу! - где-то лопот могучих крыл! Вздрогнул волчина, бросился в сторону звука. Бежит - трава под ногами стелется, вот-вот накроет тяжелого глухаря! Мощный прыжок - подвихнулись старые ноги, и волк грохнулся лбом о березу…
Поднялся - глазам не верит: сидит перед ним волчица. Напрягся весь, подобрался, бодренько завилял хвостом. Потянулся понюхать - и пленительное видение улетучилось, будто сон… Разбитый, поникший, вернулся волк к логову и больше в тот день не пошел на охоту.
Все так же всходило солнце над лесом и разгоняло ночные туманы, все те же были вечерние сумерки с прощальными песнями птиц. По-прежнему утром рано и вечером поздно волк ходил на охоту. Да не вся, видно, радость в этом. Запала лихая тоска в душу зверя после таинственной встречи в урмане. Наскучил блаженный отдых, томить одиночество стало.
Лежит старый волк у ручья и, наверно, грустную думу думает. Не житье одному: волчицу, выводок надо. Да куда уж ему, старику. Горюет по родичам, по шумной семье. И все, поди, та волчица в урмане породила беспокойство у волка. Сон пропал, на охоту не манит. Лежит как пропащий. Видит порою тоскующий хищник волчицу поджарую: стоит в тени, наблюдает за ним. Но не верит худым глазам старый волк. В страхе дрожит и зубы гнилые скалит.
Будни медведя
Неспроста медведь Драно Ухо залез перед бурей в берлогу: не обмануло предчувствие. Хоть и подрагивал от ночного буйства в природе, да ничего, отлежался. Живет не тужит косолапый, с утра до вечера занятый делами.
После немалых трудов сточил он наконец свои когти. Много деревьев заскоблил вблизи берлоги. От мудреной медвежьей работушки даже мшистые камни в округе были ободраны…
День его начинался с восходом солнца. Встанет с лежки, поводит носом, осмотрится и на промысел отправляется. В туманной влажной сини покорно чахнет тайга. В нежарких пока солнечных лучах перекликаются в вершинах елей заполошные кедровки. К ним-то больше всего прислушивается косолапый: чуть что - закричат, заверещат на весь лес. Бредет Драно Ухо по мрачным трущобам, оглядывает царство свое: не надломлен ли кустик где, не таится ли кто на тропе под лесиною? Ревниво стерег зверь темнины свои, шагу ступить не давал посторонним. Но мирно все вокруг.
Еще забота была у медведя: послаще поесть. Щипал травы свежие, коренья рыл, мошек из колод вытряхивал. Любил сочные дудки борщевика, разгребал муравейники. Муравьи для него - все равно что приправа к пресной травяной пище. Последние дни ходил на болото и клюквой оттаявшей лакомился. Но худ был медведь после долгой зимы, не хватало сбора с весеннего леса.
Отправился раз медведь в дальние урочища и не вернулся к ночи: приметил семейство лосей. Ждал их на тропах, стерег на жировках, сутками просиживал в зарослях у воды. И был такой час, когда дождался животных. Да струсил разбойник, увидев рядом большущего лося. Не забыл, поди, до сих пор белоногого великана…
ЛЕТО
Молодое племя
Шум весны затихал. Перестали кричать, веять по ветру перья в брачных турнирах краснобровые тетерева, приумолкла голосистая пернатая мелочь. В теплых, заросших осокой лужах приглохли лягушечьи концерты, не слышно стало уханья и клокотания в чуткой дреме коротких ночей. Все успокоилось и уходило с глаз.
На смену весенним дням шло лето. Буйной зеленью покрылись поля и луга, в девственных травах потонули болота.
Долги летние дни. Чуть притухнет вечерняя заря, и вот уже встает, разгорается утренняя. Полуночные зори не дают ночи ни места, ни времени. Растет все, торопится. Высокая стройная ель, кажется, в самое облако устремила свою сизую пику-вершину. Пьет ненасытно солнечное тепло и золотистыми пестиками-побегами еще выше тянется.
В темных борах и светлых березняках, в зыбких болотах и тенистых трущобах - всюду тайная, изначальная жизнь. Радостно и удивленно обнаруживали себя, свое бытие миллионы зверюшек и птиц. Сколько в лесах цветов, столько и разноцветных глазенок смотрело, таращилось на неведомый пока мир.
Время идет, подрастает молодое племя. Пробуют неокрепшие крылышки дроздята, взмахивают ими, а не хватает духу покинуть родное гнездо. Дрозды-родители рядом летают, манят детей за собой.
Еще день проходит. По часам растут птенцы. Не умещаются они уже в тесном гнезде, выбрались на сучок, сидят рядком крылышко к крылышку. Не успевают старые птицы насытить детей, с утра до вечера за кормом летают, а птенцы все голодны, все орут, раскрывая широкие рты.
Разозлился дрозд на птенцов, заквохтал раздраженно. Сел на сучок, столкнул грудью горластого сына, за ним другого и третьего… Полетели в разные стороны дроздята, а меж ними с отчаянным криком сновала мать: летите, мол, милые детушки, спасайте ребрышки. Старый хрыч с ума спятил…
Испытания
Не так-то просто выжить в природе, стать взрослым зверем без надежного покровительства родителей. Новый день - это новый риск, новые жизненные уроки. Так рос, набирался премудростей лесных законов и наш лосенок.
…Леском да кустарником шел к речке медведь Драно Ухо. Спешил он, ему было некогда. У тихой лагуны, там, где увитые хмелем черемушины скрадывают звериную тропу к водопою, под кучей травы и веток тухли остатки косули. Давно косолапый не ел досыта мяска, а вчера повезло - выждал добычу…
Но что это? Прямо навстречу ковыляет долговязый лосенок. Засопел топотыга, остановился. Стал и лосенок, заметив зверя, видит: на беду набрел. Громко рявкнул медведь, не дал лосенку опомниться. В три скачка подоспел к жертве, наотмашь ударил лапой. Ударил - и сам полетел вперевертыши! Вскочил сбитый наземь лосенок, спружинил ножками, что есть духу помчался к болоту.
Быстро оправился зверь, да уж поздно. Теперь ищи ветра в поле. Заревел, заурчал Драно Ухо с досады, обежал поляну - растерянный стоит. Не умеют медведи по следу бегать, да и некогда было…
Оплошность не прошла безнаказанно для лосенка. Медведь когтями порвал ему шею. Сгоряча, напуганный, лосенок скрылся от зверя, но вскоре обессилел и лег.
Наступили тяжелые дни. Больная, с запекшимися рубцами шея не давала лосенку ни ходить, ни двигаться. Живым сизым дымом веяла над ним мошка, одолевали немилосердные слепни. Падкие до крови мухи разъедали незажившие раны.
Но и тут не погиб лосенок.
Однажды с веселым громом пролилась над тайгой гроза. Умыла деревья, напоила просохшую землю. Взбодрилось, заликовало лесное население. Очнулся от тяжкого забытья и лосенок. Встал, подошел к светлой лужице и… увидел себя. Вислогубый, горбоносый, с влажными печальными глазами. Конечно, лосенок не мог догадаться, что это он сам, и принял собственное отражение за счастливую встречу с другим лосенком. Ах, как хотелось ему быть с ним, с этим другим лосенком! Он наклонился еще ниже и робко коснулся вздрагивающими губами воды, будто поцеловал брата. Но вода расплеснулась кругами, и все исчезло…
Лосенок напился, поднял голову. Нет, не видать брата. Медленно побрел по лужайке. То ли от слабости, то ли от сильных запахов воспрянувших после грозы трав все кружилось перед глазами. Покачиваясь, лосенок прошел к молодой осине и лег в тени ее веток.
Утром другого дня он почувствовал голод. Не вставая с лежки, выщипал перед собой всю траву. Еще полежал и поднялся. Обобрал листья на нижних ветвях осины. К другому дереву перешел. Но вскоре устала больная шея, голова стала никнуть к земле. Приглядел лосенок кудрявую вербу, забрался под нее и заснул, чтобы встать через час уже окрепшим и бодрым.
Могучий инстинкт
Пришло время, когда тоска по родичам совсем одолела волка. Затосковал не на шутку, в одиночестве жить не может. И как-то утром, еще до солнца, побрел к урману. Осторожно ступает зверь, ко всему прислушивается, принюхивается.
С некоторого времени волк почувствовал, что за ним неотрывно следят чьи-то глаза. Пугала и угнетала эта скрытая слежка. Вовсе невыносимо стало сейчас, вблизи от того места, где пригрезилась волчица. Довершая всевозрастающий страх, неожиданно из-под самого носа с шумом сорвался глухарь. Так и прирос волк к земле. И лишь когда утонули в лесных потемках последние звуки полета, опомнился зверь, двинулся дальше.
Не обмануло предчувствие. За ним давно следили чужие глаза. Это были волки - хозяева здешнего леса. Вышел из-за укрытия гривастый волчина, решительно направился к старику. Задрожали у того поджилки, с места сойти не может. А стоит хорохорится, этак браво поднял голову, навострил дряблые уши. Знает серый: малейший шаг к отступлению, выдай свою трусость и слабость - и пропал. Сам не раз расправлялся с такими. Поравнялся волчина, обнюхал незваного гостя. Бесшумно, как тень, появилась волчица. Остромордая, дымчато-серая, смотрит издали желтыми глазами. Старый волк ни жив ни мертв. Убежать бы, да поздно. Догонят и разорвут! Не затем сюда шел старик…
И лег как ни в чем не бывало. Вытянул голову на траве, смирнехонько смотрит куда-то в сторону. Ведь больше ему ничего и не надо, с волками бы только быть.
Хозяева-звери не тронули старого волка. Лишь подальше увели волчат. А вскоре привыкли к навязчивому соседу. Ценой безупречного унижения заслужил он доверие у чужих волков. Старик не лез близко к логову, не мешал им ни в чем, и, может быть, только эта покорность хранила ненадежный мир.
Летние дни
Шли летние дни. Шумной, полной забот жизнью были наполнены леса. Молодые птицы вылетали из гнезд, звери покидали крепи.
Выпадало мало дождей, и приглушенная зноем растительность завядала раньше срока. Звонко шумели усохшие травы, бледнел на березах лист. Обмелели горные реки, пересохли ржавые топи болот. Под жгучим солнцем понуро млели лишенные влаги высокие тростники.
Только лесные травы еще не испытывали засухи. В неудержимом росте они сплелись, перевились и вылегли ковром. Дополняя пестроту цветения, в травах там и тут проглядывали ягоды. Много в то лето уродилось ягод.
Беззаботно поживал медведь Драно Ухо. Неузнаваем стал. Округлились бока, вздулась шея. Как и весной, день его начинался с восходом солнца. С первой песней зарянки зверь отправлялся на любимые ягодные места.
Уже давно, поспела земляника, скоро созреет черника. Ел мишка ягоды очень охотно, не считаясь со временем и трудами. С рассвета до потемок пропадал на ягодниках. Собирал не по ягодке и не по две - это ведь мука! - загребал их лапищами вместе с травой и стеблями. В местах медвежьих обедов все было смято, измусолено, пучки изжеванной травы валялись кругом.
Позднее мишка ел и черемуху, и смородину, и рябину. Рябина была хоть не так и вкусна, но уж больно пленила обильными гроздьями.
Завидущими глазами смотрел Драно Ухо на сухую осину - высоко в дупле был пчелиный рой. Нескончаемой вереницей летали пчелки в дупло. Соблазнительно пахло от осины. Но попробуй залезь туда! Пчелы дружно отстаивали свои кельи. Сунулся как-то и с позором удрал. Набились в шерсть, в уши, изжалили всю морду. И все же каждое утро приходил сластена послушать тихозвонную осину. Послушает - и с тем обратно убирается. Видит око, да зуб неймет…
Но больше всего любил мишка малину. Бывало, не только днем, но и ночью он пасся в малиннике. В поисках этой ягоды зверь часто делал переходы.
Наступила пора менять шубу. Чесались бока, и медведь шоркался о деревья, оставляя на коре и сучках тусклую бурую шерсть.
Во второй половине лета с медведем приключилось непонятное. Забыл про ягоды, забыл про мед и, беспокойный, слонялся по лесу с утра до ночи. Даже любимая ягода малина перестала занимать медведя.
И вот Драно Ухо исчез.
Далеко за Калиновкой, в тенистом еловом лесу, жила медвежья семья - медведица и три медвежонка. Один медвежонок был больше и старше других как раз на год. Малыши - назойливые и задиристые. Они здорово надоедали старшему брату - пестуну. Пестун от них даже ревел, но обижать не смел. За это мамаша давала хорошую взбучку.
Семья жила в родном околотке, на берегу заросшей речки. Заросли ольхи и черемухи были настолько густы, что совсем закрывали реку. В сумрачной чаще медведи наделали троп и чувствовали себя в безопасности.
Медвежата любили купаться. В жаркие дни они не обсыхали до вечера. В перерывы между купаниями вместе с матерью жевали смородину, мягкие стебельки, выбирали из травы гусениц и жучков. Еще ходили в соседний кедровник за орехами. И орехов, и ягод, и грибов было в достатке у глухой лесной речки.
И вот однажды утром, когда медвежата еще спали, донесся отдаленный треск кустов. Мать вскочила, вскочили и медвежата. Удивленные, они далее привстали на задние лапы. Медведица не на шутку встревожилась. Живо собрала детишек и, подталкивая мордой впереди себя, повела их глубже в заросли. Один медвежонок в спешке запнулся, свалился с тропы, заскулил. Рявкнула мать, схватила его зубами за шиворот и снова толкнула за братьями. Но поздно было скрываться. Кто-то их догонял.
Пуще прежнего заволновалась медведица, угнала с глаз детишек, а сама развернулась и встала навстречу опасности, прижав уши. Не прошло и минуты, как кусты затрещали совсем рядом, и на тропу вывалил грузный медведь. Да какой он смешной: уха нет! Приблизился Драно Ухо, ласково уркнул. Уркнула в ответ и медведица, но не грозно, а вроде бы даже приветливо. Они долго знакомились, обнюхивая друг друга и остались вместе.
В медвежьей семье появился хозяин. Враждебно и недоверчиво относились к нему медвежата. Перестали играть, не купались и день-деньской лежали в смородиннике.
Мать словно подменили. Драно Ухо всегда был с ней рядом и близко не подпускал медвежат. Иногда взрослые надолго уходили, оставляя медвежат одних. Испугались малыши такой перемены. Совсем присмирели и не показывались на глаза.
Старшему медвежонку-пестуну надоело таиться в кустарнике. Выбрался как-то из чащи, решительно подошел к матери. Прижал ухо медведь, угрожающе зарычал. Пестун не взглянул на него. Громче заревел медведь и набросился на дерзкого пестуна. В схватке звери покатились по траве. Только шерсть летит! Извернулся пестун, выскользнул из объятий старика да и огрел его что есть силы лапой по больному уху. Загудело в голове у старого, закачался, закружился, вот-вот упадет! Пестун прыгнул в сторону и скрылся в зарослях. С этого дня он больше никогда не приходил к родной семье.