- Потому что мне это нравится. С детства увлекаюсь благородным искусством волшебных иллюзий и магических превращений. Напрасно вы отзываетесь о нем так презрительно. Это весьма древнее искусство. Еще в библии пророк Моисей соревновался в чудесах с профессиональным фокусником.
- Но все-таки: доктор философии - и вечерами становится факиром, одурачивая доверчивых простаков в варьете. Это не вяжется…
- Я давно уже не выступаю в таких заведениях, как "Лолита". Правда, показываю иногда некоторые номера как иллюстрации к своим публичным лекциям. За это мои друзья называют их "лекции с фокусами". А вчера пришлось выступить в варьете, да еще под таким вульгарным цирковым псевдонимом, чтобы выручить из беды моего старого учителя, Мишеля Надира. Не слышали о таком? Замечательный фокусник, имя его гремело перед войной. А теперь он стал стар, тяжело болен, вот мы и решили как-то помочь старику, собрать для него немного денег, выступив в "Лолите". Я Мишелю Надиру очень многим обязан. Да и вообще знакомство с цирковыми магами и волшебниками с их удивительным мастерством помогает моей научной работе.
- Каким образом?
- Видите ли… - задумчиво сказал он, провожая взглядом колечко дыма. - Я занимаюсь изучением скрытых резервов человеческого организма, возможностей человеческой психики прежде всего. "Познай самого себя" - этому мудрому завету три с лишним тысячи лет, а мы пока еще очень мало, до смешного мало знаем о себе, о своем мозге, о его поразительных возможностях. И вот знакомство с удивительными опытами и открытиями моих славных друзей - цирковых фокусников, факиров, современных йогов, как вы выражаетесь, - дает интереснейший материал для исследований в этой сложной области. Я у них многому научился.
Он увлекся, а мне было интересно слушать, и я его не перебивала. Если уж тете этот забавный доктор помочь бессилен, то хоть секреты ловких фокусов передо мной раскроет.
- Как вы ухитряетесь лежать на этих ужасных гвоздях? - спросила я.
- Очень просто. Немножко элементарной физики и арифметики. Болевые ощущения возникают, если на одно острие приходится груз в пятьсот-шестьсот граммов. Площадь моего лежащего тела - около двух тысяч трехсот квадратных сантиметров, на каждый из них приходится по одному острию, а вешу я семьдесят килограммов. Возьмите карандаш, сделайте несложный подсчет и убедитесь, что на каждое острие приходится всего-навсего по тридцать граммов тяжести. Так что я лежу как на диване.
- Так просто? - разочаровалась я. - А сабли? Ведь они острые?
- Острые, - согласился он. - Только заточены и направлены особым образом, так что я ступаю по ним без риска порезаться. Конечно, нужна тренировка.
Я огорчилась и сказала:
- Значит, жульничество…
Кажется, он обиделся, потому что поспешно ответил:
- А освобождение из цепей и пут? Таких мастеров - мы называем их на своем профессиональном жаргоне "клишниками" - немного на свете. Тут фокус в том, чтобы при сковывании умело напрягать мускулы, значительно увеличивая их размер, а потом быстро их расслабить. Я могу даже смещать кости в суставах и задерживать дыхание на две минуты. Такое владение своим телом дается лишь многолетней тренировкой.
- Да, это ловко у вас получилось, - согласилась я. - Но как же все-таки вы ухитрились так быстро выбраться из запертого сейфа? Вы в самом деле умеете проходить сквозь стены?
- Умею, - улыбнулся он.
- Как? Научите меня!
- Ну, во-первых, этому сразу не научишься. Начинать надо с детства. А потом: я не имею права разглашать профессиональные секреты. У фокусников тоже есть "кодекс чести"…
Он неожиданно взмахнул рукой, словно ловя надоевшую муху, - и в руке у него появилась новая сигаретка. Жакоб достал зажигалку, зажег ее, держа в некотором отдалении. И на моих глазах сигарета вдруг стала расти, вытягиваться к огню - и превратилась в сигару!
Я захлопала в ладоши и как девчонка закричала:
- Еще! Еще!
Но тут дверь открылась, на пороге появилась раскрасневшаяся от кухонного жара матушка Мари в белом накрахмаленном передничке и грозно спросила:
- Долго я буду вас ждать?!
Доктор Жакоб поспешно сунул магическую сигару в пепельницу и состроил испуганную гримасу.
Мы прошли в маленькую столовую и сели за стол, уставленный такими вкусными вещами, что я, к стыду своему, немедленно почувствовала страшный голод. Чтобы скрыть смущение, я поспешно сказала:
- Вы ловкий человек, доктор. Жаль, что вы не можете помочь моей тете.
- Да, вот именно, вернемся к нашей тете, - усмехнулся он. - Я должен посмотреть ее. Вполне возможно, у нее обычное психическое расстройство. Тогда мы поищем более опытного специалиста, раз вы мне не доверяете.
- Но она давно ничем не болела. За последний год, насколько я помню, обращалась к врачам только дважды, и то по пустякам, - к дантисту да к глазнику. Доктор Ренар считает, что у тети прекрасное здоровье для ее возраста.
- Кто такой этот доктор Ренар?
- Местный врач, живет рядом с нами. Он не профессор, но мы ему верим. Он очень опытный, все в округе его уважают. Тетя признает только его. Он ухаживал до последних дней и за дядей Францем, ее покойным мужем. Доктор Ренар каждый день бывает у нас, завтракает, обедает с нами и давно уже стал как бы членом нашей семьи.
- А что случилось с вашим дядей?
- У него обнаружили рак желудка. Мы, конечно, скрывали, но он догадывался. Переписывался со всякими врачевателями - знаете, сейчас это модно: хиропрактика, радиэстезия…
- Знаю, - кивнул Жакоб.
- Он стал очень религиозным, жертвовал большие суммы различным организациям. Тетя сердилась, отговаривала его. А теперь сама… Она уверяет, будто "небесный голос" сказал ей, что наказывает ее за неверие и за насмешки над дядей Францем.
- Вот как? Значит, "глас небесный" даже знаком с вашим покойным дядюшкой? Подозрительная осведомленность в ваших семейных делах.
Жакоб задумался, уставившись в свою тарелку, потом поднял голову, посмотрел на меня каким-то отсутствующим взглядом и спросил:
- В чем же заключаются галлюцинации у вашей тети, расскажите подробнее.
- Началось все с того, что она стала слышать по ночам какой-то голос, я же вам говорила.
- Давно?
- Месяца три назад, в конце зимы.
- И что он ей внушает?
- Требует, чтобы покаялась в грехах, одумалась, переменила свою жизнь и посвятила остаток ее богу. Потом он начал всячески нахваливать секту "Внимающих голосам космического пламени" и потребовал, чтобы тетя им помогла. Она уже дважды переводила в Берн довольно крупные суммы, и каждый раз голос ее хвалил за это.
- Откуда она узнала адрес, по которому переводила деньги? От покойного мужа? Он имел какие-нибудь дела с этой сектой?
- Нет, по-моему, никогда.
- Откуда же ваша тетя узнала их адрес?
- Голос назвал. Проснувшись утром, она его прекрасно помнила, хотя вообще-то память у нее не очень хорошая на цифры и адреса.
- Любопытно, - пробормотал Жакоб. - Очень любопытно. А сама она посещала сборища этой секты? Встречалась с кем-нибудь из них?
- Ни разу.
- Почему?
Пожав плечами, я неуверенно ответила:
- Просто у нее не возникало такого желания.
- Странно… А как ей слышится этот голос - звучит внутри головы или доносится откуда-то извне? Это важно.
- Я подробно ее не расспрашивала… По-моему, она просто слышит его, и все. Как мой голос.
Доктор Жакоб недовольно хмыкнул, потом спросил:
- На головные боли она не жалуется?
- Нет.
- Не говорит, будто у нее такое чувство, что ее голову словно распирает изнутри?
- Нет.
- И на бессонницу не жалуется?
- Нет, она спит крепче меня.
- А других галлюцинаций у нее не бывает, кроме "небесного голоса"?
- Вы знаете, последнее время с ней стало твориться что-то странное. Однажды она вдруг якобы увидела в саду цыгана с ручным медведем, хотя никого там не было. Мы с доктором Ренаром тут же уложили ее в постель, и она быстро успокоилась. А на прошлой неделе ей показалось, что в сад забежал волк и прячется в кустах. Она умоляла нашего садовника застрелить его. Мы обшарили все кусты, но никакого волка не нашли. Все ей пригрезилось.
- Может, эти галлюцинации ей тоже внушает голос?
- Не знаю, она ничего не говорила.
- Это может быть и болезнь, - в глубокой задумчивости, забавно наморщив лоб, пробормотал доктор Жакоб. - Но в этом безумии есть явная система. Я сильно подозреваю, что ваша любимая тетя стала жертвой ловких мошенников.
- Как? - испугалась я.
- Вот это-то нам и предстоит узнать. Уж больно подозрительны "небесные голоса", дающие совершенно конкретные и весьма земные приказания. Ваша тетка богата?
- По-моему, да, хотя я никогда не интересовалась особенно… Дядя оставил ей значительное наследство, он был богат, удачливо играл на бирже, пока не заболел.
- Вы ее единственная наследница?
- Послушайте! - вспыхнула я.
- Не обижайтесь, я вовсе не хочу вас уличать в каких-то корыстных замыслах.
- Я неплохо зарабатываю и вполне могу обеспечить тете спокойную старость, если она пожелает раздарить все свои деньги. Показать вам чековую книжку?
- Не надо. Я вполне верю, что вы искренне любите свою тетю и хотите ей добра. А какая у вас профессия, если не секрет?
- Художница.
- То-то я никак не мог догадаться, хотя у нас в Швейцарии перед женщинами не слишком велик выбор жизненных путей. Как говорят англичане: "Если у тебя слишком много способностей, не отчаивайся: ты еще можешь стать вольным художником…"
- Что еще вас интересует? - перебила его я.
- Мне надо знать, есть ли кто-нибудь на свете, кому было бы выгодно, чтобы деньги тети перешли в руки каких-то жуликов.
- Не знаю и не хочу обсуждать эти вопросы, - резко ответила я. - Одно могу сказать совершенно твердо и определенно: никого из членов этой секты тетя не знает, ни разу даже в глаза не видала, так что сразу упрекать людей, которых вы совершенно не знаете, в преступных намерениях - это, мне кажется, бесчестно.
- Странно, что она и не пытается с ними познакомиться, - пробормотал он, не слушая меня. - Похоже, они готовят себе алиби.
- Вы так об этом говорите, словно уже уличили их в чем-то.
- А вы верите, будто ваша тетя в самом деле слышит некий божественный голос свыше? Почему же "глас небесный" советует давать деньги именно этой секте, а не какой-нибудь иной? Почему небеса так благоволят к ней? Почему сделали эту секту своей божественной избранницей и хотят ее щедро наградить за счет вашей тети? Согласитесь, вопросов возникает немало, и в них очень любопытно разобраться. Я материалист, медик, психолог, в "небесные голоса" и божественные откровения не верю, поэтому первым делом задаю вопрос древнеримских юристов: "Cui prodest?" - "Кому выгодно?" Вам - явно нет. Доктору Ренару? Вряд ли он связан с этой сектой…
- Послушайте! - опять гневно перебила я его.
- Я просто логически рассуждаю, - пожал он плечами и, заботливо подлив мне горячего кофе, добавил: - А что касается ловкости шарлатанов, то, верьте мне, я их повидал куда больше вашего.
Он сказал это с такой горечью, что я сразу почувствовала: видно, доктору Жакобу тоже досталось от них. Но расспрашивать его не решилась, а он между тем продолжал с забавной гордостью:
- Свыше сотни разоблачил и посадил на скамью подсудимых…
- Вы?!
- Я. Разве Анни вам не рассказывала? Наверное, поэтому она посоветовала вам обратиться ко мне. Я давно занимаюсь охотой на всяческих пройдох и шарлатанов.
Я покачала головой:
- Доктор философии, ловкий факир и фокусник, да к тому же беспощадный разоблачитель шарлатанов, - и все это в одном лице! Невероятно! Как вы ухитряетесь успевать? Утром занимаетесь научной деятельностью, вечером развлекаете простаков ловкими фокусами, а когда же ловите шарлатанов? И почему вы их ловите, если сами тоже обманщик? Опасаетесь конкурентов? Но это, по-моему, не очень этично. За что вы набросились вчера на этого несчастного старика? Он выглядит таким больным и усталым, что - тоже ваш конкурент?
- Я не обманщик, а иллюзионист, - наставительно сказал он. - Мы выступаем на сцене или цирковой арене перед зрителями, которые хотят, чтобы их развлекли интересными фокусами. Они хотят быть обманутыми - для того и приходят. А шарлатаны и жулики обманывают простаков, спекулируя на их суевериях. И я считаю своим долгом разоблачать таких проходимцев. Для меня это, если хотите, своеобразная форма атеистической пропаганды. К сожалению, наши законы в этом отношении весьма либеральны. Всякие "Церкви света небесного", теософские общества, "Божественное исцеление", "Церковь научного познания" - сколько их развелось! Но все-таки порой удается некоторых поймать с поличным. Или хотя бы просто обезвредить, разоблачив их проделки. Старик этот - талантливейший мастер, настоящий гений по части иллюзионной техники. Мы с ним раньше работали и придумали немало отличных трюков. И шарлатанов вместе разоблачали. Но они его затравили, сломили. Он сдался, спился, стал с ними заигрывать. Связался с жуликами и теперь помогает им дурачить простаков. Не могу ему этого простить.
- Ладно, бог с ним, со стариком, хотя мне его жалко. - Но вы в самом деле думаете, будто моя тетка стала жертвой ловких мошенников? Каким образом?
- Чтобы выяснить это, нам придется поехать к вам. Вы меня приглашаете?
Я на какой-то миг помедлила с ответом, но он сразу заметил мои колебания и спросил:
- В чем дело? Вы же специально приехали ко мне за помощью? Или не доверяете мне?
- Нет, что вы! - поспешно ответила я. - Просто подумала: может, лучше предупредить тетю, а то нагрянем как лавина с гор.
Он пожал плечами и насмешливо спросил:
- Ваша тетя - строгая женщина? Требует соблюдения этикета?
- Нет, она человек очень добрый и простой и всегда рада гостям.
- Тогда едем, - решительно сказал он, вставая из-за стола.
- Но вы же хотели отдохнуть…
- Ничего, успеется, - отмахнулся он.
Явление апостола
Через четверть часа мы уже сидели в машине. Матушка Мари все же успела напихать на заднее сиденье столько свертков со всякой едой, словно мы отправлялись на Северный полюс.
- Не спорьте, - тихонько сказал мне Жакоб. - Бесполезно. Самое вкусное мы оставим, а остальное выбросим, когда выедем за город.
Так мы и сделали, остановившись в тени древнего могучего дуба, дуплистый ствол которого был весь опоясан железными обручами и хозяйственно укреплен подпорками. А потом помчались по зеленой долине вдоль Роны на юг, где ослепительно сверкала в лучах закатного солнца семиглавая ледяная вершина Дан дю-Миди.
Свежий ветерок посвистывал в ушах и раскачивал узловатые ветви старых грушевых деревьев, выстроившихся вдоль дороги. Доктор Жакоб вел машину на хорошей скорости, очень плавно и мягко и расспрашивал меня о нашей жизни. Сперва я немножко насторожилась: "Уж не устраивает ли он мне допрос?" - и отвечала суховато, односложно. Но постепенно он сумел разговорить меня.
- А кто еще живет у вас в доме?
- Прислуга.
- Много?
- Трое. Антонио - он у нас и садовник, и шофер, но чаще я сама вожу машину. Его жена - Лина, наша кухарка. И горничная Розали. Вот и все.
- И все они давно у вас служат?
- Давно. С детства, - ответила я и тут же поспешила поправиться: - То есть с моего детства, конечно. Антонио - испанец…
- Испанец?
- Да, он попал в наши края в тридцать восьмом году, еще подростком. Ну, знаете, когда шла гражданская война в Испании, многие тогда приезжали в нашу страну. Лина чудесно готовит, мастерица и во французской кухне и в немецкой. Но когда на Антонио нападает тоска по родине, он гонит жену от плиты и сам готовит бобовую похлебку по-испански и поет при этом грустные песни. И меня всегда угощает. Очень вкусная похлебка, "фабада де Астуриас" называется. Не пробовали?
- Нет, к сожалению, не приходилось. А ваша горничная - Розали, кажется?
- Да. Мы с ней почти однолетки, росли вместе. А прежде у нас была горничной ее мама, милая Анна-Мари…
Он расспрашивал меня, не отрывая глаз от дороги и сбавив скорость. Шоссе здесь шло над самой Роной, под нависшими скалами. Дорогу ограждала от осыпей высокая проволочная сетка. Но все равно местами на шоссе попадались груды камней: наверное, в горах был недавно обвал, их еще не успели убрать.
В таких местах нельзя кричать и даже громко разговаривать, чтобы не разбудить лавину. Мы ехали медленно. Я понизила голос, как заговорщица, и придвинулась поближе к Жакобу.
Рассказала я ему о докторе Ренаре: как он каждый день обедает с нами, попыхивая неизменной глиняной трубочкой, а потом украдкой дремлет где-нибудь в укромном местечке, в саду, и как он рисковал жизнью, высасывая у меня в детстве из горла чуть не задушившие дифтеритные пленки…
- Вы рано потеряли родителей?
- Да. Мама умерла, когда мне было десять лет. А отца я совсем не помню. Еще в войну он уехал во Францию, хотел там уйти в маки`, а пропал без вести. Я даже забыла, как он выглядел, и только однажды случайно наткнулась на его карточку, разбирая с тетей старые бумаги, и вроде что-то смутно припомнила: колючие усики, голубые глаза, родинка на левой щеке…
Я замолчала, и доктор Жакоб некоторое время не мешал мне предаваться воспоминаниям. Потом он спросил:
- Значит, в сущности, вы всю жизнь прожили с тетей? Она вас вырастила и воспитала?
- Да. И я очень люблю ее.
- У нее хороший характер?
Я покосилась на него и хотела сказать: "Какой же вы психолог, если задаете такие вопросы…" - но промолчала.
Можно ли в двух словах описать характер человека? Можно ли сказать о нем, что он добрый или злой, веселый или угрюмый? И добрый бывает нередко злым, и весельчак не всегда радуется жизни. Это только психологи привыкли раскладывать по полочкам: сангвиник, флегматик, холерик… Какую-то, кажется, еще разновидность нам называли на лекциях в университете, да я уже забыла.
Но он ждал ответа на свой вопрос, и я коротко сказала:
- Я ее люблю, свою тетю.
Он молча кивнул с таким видом, будто ответ вполне его удовлетворил, и снова замолчал, теперь уже надолго.
Вдали, на склоне горы, что-то несколько раз сверкнуло. Я присмотрелась. Это поднимались к перевалу игрушечные вагончики фуникулера, и солнце сверкало в их окнах.
Я не возобновляла разговор, стараясь все-таки мысленно определить хотя бы для себя, какой же в самом деле характер у моей тетки.
Добрая? Безусловно. Но все-таки не случайно я колебалась везти к нам в гости доктора Жакоба без ее приглашения. Она может еще нас так встретить…
Она, несомненно, гордый человек, но не гордячка.
Всегда очень чутка и внимательна со слугами и вообще с простыми людьми, как их принято называть. Все соседи ее любят. Вот только ее страстишка всех поучать…
И в то же время до смешного гордится своими воинственными предками - полковниками и генералами, утверждает, будто происходит по прямой линии от легендарного свободолюбца Вильгельма Телля, и каждый год непременно отправляется в Альтдорф на торжества в его честь.