- Надо отвезти ее завтра - или завтра воскресенье? - в город, показать специалистам. Тогда в понедельник, - озабоченно проговорил Ренар, доставая старинные часы "луковкой". - Она так перепугана, что, конечно, согласится.
Так мы и решили. Но первое, что я услышала, проснувшись на следующее утро, был радостный голос тети:
- Я умею писать! Я умею писать!
Она вбежала ко мне в комнату, держа в руках листок бумаги, весь исписанный ничего не значащими, бессвязными фразами.
- Видишь, доктор Ренар был прав. Я снова могу писать!
Я взяла у нее листок с некоторой опаской. Торопливые, налезающие одна на другую фразы, по смыслу совершенно не связанные. Но они вполне логичны, никаких ошибок. Просто "проба пера", не заметно никаких признаков помешательства. Я вздохнула с облегчением.
Но тетя тут же села за стол, выписала чек на пять тысяч франков, вложила в конверт и послала Розали сейчас же отправить его "Внимающим голосам"…
Дальше день прошел без происшествий. Но оказался последним спокойным днем…
На другое утро тетя выглядела совершенно нормальной. А после завтрака внезапно сняла с подоконника цветочный горшок с кактусом, завернула его в платок, поставила на стол и трижды низко поклонилась ему.
Потом как ни в чем не бывало повернулась к нам с доктором Ренаром и продолжала прервавшуюся беседу.
Когда взгляд ее случайно остановился на горшке, все еще стоявшем посреди стола, она удивилась, нахмурилась, тут же вызвала Розали и сделала ей строгий выговор за непорядок.
Во вторник тетю поразила глухота. Она ничего не слышала, была ужасно напугана, металась по всему дому, плакала, умоляла доктора Ренара вылечить ее. На нее страшно было смотреть. Нам приходилось все ответы и слова утешения писать ей крупными буквами на больших листах бумаги.
Доктор Ренар вызвал из города знакомого врача. Тот немедленно приехал, и они в столовой, где было посветлее, начали осматривать тетю.
Похоже, консилиум грозил затянуться. Я решила воспользоваться удобным моментом и осмотреть спальню тети, как просил доктор Жакоб.
Надо непременно найти, где же прячется губительный голос. Я не могла больше выносить тревоги и мучения, которые он доставлял и тете и мне.
Лихорадочно перерыла всю постель, тщательно прощупала каждую подушку…
Ничего нет.
Осмотрела столик, стоявший возле кровати, лампу-ночник, каждый пузырек с лекарствами, потянулась к висевшей на стене картине: не прячется ли какой-нибудь репродуктор в ее золоченой раме?..
- Что ты здесь делаешь? - вдруг услышала я встревоженный голос тети.
Она стояла на пороге и смотрела на меня.
Залившись густой краской, я начала лепетать что-то невнятное: "Вот решила прибраться… стереть пыль".
Но ведь тетя оглохла! Она не слышала моих жалких оправданий.
- Что ты ищешь? Как ты смела обыскивать мою комнату? - бушевала тетя.
Я пыталась успокоить ее. Но она ничего не слышала, а по движениям губ еще не научилась угадывать, что говорят…
Ужасная сцена!
Я выскочила в коридор и, зажав ладонями уши, чтобы не слышать тех страшных, обидных слов, какие выкрикивала тетя мне вслед, опрометью бросилась в сад. Там я упала на скамью и разрыдалась.
Пришла я в себя, услышав неподалеку голоса приезжего врача и провожавшего его к машине доктора Ренара. Поспешно утерев слезы, я вышла к ним.
- Не могу сказать ничего определенного, - проговорил приезжий врач, прежде чем я задала ему вопрос - И, признаться, ничего не понимаю. Состояние органов слуха у вашей тети вполне нормальное для ее возраста. Ни малейших патологических изменений. Однако она не слышит даже сильных звуков. Первый случай в тридцатилетней практике… - Он развел руками. - Видимо, вы все-таки правы, дорогой Ренар: это какое-то осложнение на нервной почве…
- И оно должно в таком случае скоро пройти, - поспешно вставил доктор Ренар, явно чтобы успокоить меня.
- Да, поскольку органических изменений нет, - согласился консультант.
- Что у вас произошло? - спросил доктор Ренар, усаживаясь рядом со мной на скамью, когда гость уехал. - Опять повздорили?
- Да. Это становится невыносимым. Я с ума схожу, доктор. Дайте мне что-нибудь, ведь есть успокаивающие лекарства.
- Хорошо, я вам принесу. Да, - добавил он, сочувственно глядя на меня, - вы прямо извелись.
- А вы?
- Ну, я-то выполняю свой врачебный долг. Как говорится: "Исполнить свой долг иногда бывает мучительно, но еще мучительнее не исполнить его". Вот что: лекарства лекарствами, но вы попробуйте, дорогая, успокоить свои нервы по методу Куэ. Старый, проверенный метод.
- А в чем он заключается?
- Он очень несложен. По утрам при пробуждении и вечером, ложась спать, закрыв глаза и сосредоточившись, произносите вслух раз по двадцать подряд: "С каждым днем мне во всех отношениях становится все лучше и лучше. Это проходит, это проходит…"
- Как молитву? - с иронией спросила я.
- Вот именно, как молитву. Только этот метод лечебного самовнушения, разумеется, не имеет никакого отношения к религиозным домыслам. Он вполне научен и многим помог. Я, например, частенько им пользуюсь.
- И помогает? - недоверчиво спросила я.
- Да.
Я верила доктору Ренару и последовала его совету. Теперь каждое утро и вечером, лежа в постели, я исступленно твердила, закрыв глаза:
- Это проходит, это проходит… Мне с каждым днем во всех отношениях становится лучше и лучше. - И снова: - Это проходит, это проходит…
Но ЭТО не проходило.
Я боюсь сойти с ума
Через день глухота у тети прошла так же внезапно, как и началась. На радости она со всеми болтала без умолку и даже захотела послушать радио.
А у меня, как назло, разболелся зуб, было не до болтовни.
- Почему ты не съездишь в Сен-Морис к дантисту? - сказала сочувственно тетя. - Он мне тогда прекрасно запломбировал зуб, ни разу больше не беспокоил. Найти его легко: он живет возле самого моста. Запиши адрес: бульвар Картье, дом пять.
Я поблагодарила ее, записала адрес, но решила пока терпеть и никуда не ездить. Может, боль пройдет сама.
Покидать тетю хотя бы на несколько часов я боялась, и не напрасно…
У нее начались галлюцинации. То она не могла выйти из комнаты, потому что не видела двери, находившейся прямо перед ней. Ей казалось, будто она замурована в четырех стенах, не имеющих даже щели. И она начинала в ужасе буйствовать, впадала в истерику.
То вдруг со смехом объявляла за обедом, будто у меня на голове выросли забавные рога.
- Очень миленькие рога, как у серны. Они даже идут тебе, глупышка. Не снимай их…
Нервы мои не могли этого выдержать, да и зуб разбаливался все сильнее. Попросив доктора Ренара побыть с тетей, я села в машину и помчалась к дантисту.
Но никакого дантиста по тому адресу, что дала мне тетя, не нашла. Несколько минут я тупо смотрела на витрину какой-то захудалой лавчонки, сверяла номер дома, потом пыталась расспрашивать соседей, но они пожимали плечами:
- Дантист здесь никогда не жил…
Неужели это голос подшутил так глупо надо мной, опять внушив тете ложное воспоминание? Хотя я зря грешу на него, совсем расходились нервы. Она сама напутала, всегда плохо запоминала адреса.
Вконец обозленная, я поехала в центр городка и у первого попавшегося дантиста вырвала злополучный зуб. Нужно было, конечно, поставить пломбу, но сейчас некогда было с этим возиться.
Тетя не давала нам передохнуть.
Целый день ей казалось, будто у любимой рыжей кошки Марголетты хвост вдруг стал черным. Тетя переживала, сокрушалась, хотя кошка на самом деле ничуть не изменилась. Мы все, наученные горьким опытом, уже не пытались ее разубеждать.
А потом она несколько часов подряд ничего сама не говорила, а только повторяла, словно эхо, каждую услышанную фразу!
Потом доктор Жакоб мне объяснил, что это явление так и называется - "эхолалия" и его легко можно вызвать гипнотическим внушением. Но тогда мне было жутко слышать, как на простой вопрос: "Тетя, ты не видела наперстка?" - она вместо ответа тупо повторяла точно с той же интонацией: "Тетя, ты не видела наперстка?"
Бедная Лина с перепугу то пересаливала суп, то недосаливала, жаркое у нее подгорало. Она требовала, чтобы муж не отходил от нее ни на шаг, хотя Антонио, по-моему, был человеком суеверным, сам пугался тетиных выходок. А Розали решительно отказалась заходить к тете в спальню. Мне приходилось самой готовить тете постель, под ее прожигавшими мою спину косыми взглядами. Ведь она каждый раз подозревала, что я опять затеваю обыск…
"Наблюдайте внимательно за слугами…" - вспоминая слова Жакоба, я злилась еще больше. Все в доме так перепуганы и удручены, что лучшего доказательства их невиновности не найти.
Мы почти перестали разговаривать с тетей, потому что она относилась ко мне с каждым днем все недоверчивее и враждебнее. Никогда теперь не рассказывала, что вещает "небесный голос", хотя - это несомненно - именно он восстанавливал ее против меня. Доктору Ренару тетя доверяла по-прежнему и не таилась от него. Он записывал в дневник все, что она сообщала и делала, но мне не рассказывал, в чем же меня обвиняет голос.
- Так, ерунда всякая, - отмахнулся он в ответ на мои расспросы.
Видно, хорошенькие небылицы сочиняет обо мне этот мерзкий голос!
Со старым доктором мы тоже почти не разговаривали. Он упорно считал, будто у тети какое-то заболевание, временное психическое расстройство, а в существование голоса не верил и каждый раз подшучивал надо мной, когда я пыталась заводить с ним разговор об этом.
Я чувствовала себя страшно одинокой. Даже с верной подругой Анни, которая посоветовала мне обратиться к Жакобу, я не могла поделиться тревогами. Она, как назло, укатила во Францию отдыхать. Я часами сидела, запершись в своей комнате, и с тревогой прислушивалась к малейшему шуму. Или слонялась по саду, поминутно опасаясь наткнуться на тетку, занятую какой-нибудь нелепой игрой или задушевной беседой с призраками.
Работу я совсем забросила, карандаши и кисти валились из рук. А у меня был срочный и очень важный заказ.
Друзья считают меня довольно легкомысленной и своенравной. Может, они и правы. Но во всем, что касается дела, я страшно пунктуальна. Я мучалась, что подвожу заказчика, но не могла взять себя в руки.
"Что делать? Боже мой, что же делать?" - одна мысль тупым гвоздем торчала в голове.
Теперь я поняла, какими муками грозил мне голос…
Даже у себя в комнате радио включать я боялась: как бы таинственный голос не добрался и до меня. Ведь доктор Жакоб говорил, что внушения могут начаться так, что и сама не заметишь.
О, какие бесконечные, тоскливые, страшные тянулись дни! Лето выдалось жаркое, томительное, душное, часто бушевали грозы. Я не находила себе места. Книги не отвлекали, а вот газеты я жадно выхватывала по утрам у Антонио, едва он успевал открыть почтовый ящик…
Теперь в газетах мне прежде всего бросалось в глаза то, что раньше казалось просто забавной и вздорной чепухой - предсказания астрологов и объявления всяких магов и чудодеев. Сколько же их печаталось почти в каждом номере! Раньше я не замечала этого разгула суеверий. А теперь…
Открываю утром газету - и сразу лезет в глаза объявление в аккуратной рамке:
ТАЙНЫЕ НАУКИ!
Новый спаситель!
Вы, объятые тревогой и страдающие…
Вы, боящиеся завтрашнего дня и живущие надеждой…
Вы, улыбающиеся скептики…
Без каких-либо затрат вы можете проверить и убедиться. Не надо больше колебаться!
Напишите профессору Л. Маррику по адресу: Париж, улица Анатоль-Ла-Форж, дом 7. Задайте ему вопросы. Попросите его дать вам совет.
ВЫ БУДЕТЕ ПОТРЯСЕНЫ.
Назовите только ваше имя, день рождения, профессию, приложите почтовую марку для ответа.
Рядом другое объявление - коротенькое и деловое:
Астролограф - аппарат для установления связи с загробным миром, сконструированный на основании тридцатилетнего опыта. Высылается наложенным платежом по первому требованию. Быстро выполняются также заказы на индивидуальные талисманы и амулеты. В зависимости от отделки, цены от одного до пяти франков.
Берусь за другую газету - красочный, со множеством фотографий отчет о "Международном конгрессе ведьм". Оказывается, он только что закончился в дремучем лесу английского графства Гемпшир. Наиболее многочисленной была делегация гостеприимных хозяев - членов "Британского общества ведьм и колдунов". Она насчитывает свыше восьми тысяч активных членов, имеет специального секретаря "по связям с общественностью" и пресс-секретаршу - авторы репортажа по-приятельски называли ее "Пресс-ведьмой"…
Президентом этого удивительного общества избрана некая мисс Сибил Лик. Вот она на фотографии - элегантно одетая молодая дама стоит, обворожительно улыбаясь, возле вертолета. Вертолет ее собственный. Она прилетела на нем на конгресс - или все-таки точнее назвать его шабашем?
Я немножко разочарована: уж если прилетать на шабаш, то все-таки на традиционной метле. А тут вертолет…
Много поразительных вещей я узнала за эти дни, просматривая внимательно газеты.
"Интервью с мистером Уилсоном - Верховным жрецом белой магии.
- Мистер Уилсон, лондонские газеты пишут, что колдовство в Англии переживает сейчас самый большой "бум" со времен средневековья…
- Так оно и есть!
- А чем вызвано это явление?
- Я думаю, оно объясняется тем, что церковь уже не в состоянии удовлетворить людей. Они стали разумнее и не хотят беспрекословно принимать на веру все то, что утверждает религия. Церковь не приспособилась к современному миру. Она осталась на том же уровне, на каком была в средние века. Что же касается колдовства, то оно не обременено грузом догм…
- Много ли молодежи среди ваших приверженцев?
- Среди них есть люди всех возрастов.
- Как вы определили бы сущность колдовства?
- Колдовство - это поклонение природе… Церковь распространяет о ведьмах всевозможные порочащие слухи. Мы вовсе не портим скот и не вредим урожаям. Наоборот, мы, колдуны и ведьмы, стараемся помочь людям.
- Скажите, пожалуйста, мистер Уилсон, каждый ли желающий может присоединиться к вашей организации?
- Разумеется. Ни о какой дискриминации не может быть и речи.
- Есть ли у вас какие-либо основания жаловаться, что вы не встречаете поддержки и сочувствия со стороны властей?
- Нет, решительно никаких оснований!"
Тайное волшебное зеркало "Факир"
служит в качестве важного вспомогательного средства для развития и улучшения ясновидения, для магических и многих других оккультных опытов.
Изготовляется для каждого заказчика персонально, в соответствии со специальными астролого-магическими предписаниями.
При заказе необходимо выплачивать по крайней мере половину стоимости.
Я переворачиваю газету и смотрю на дату. Нет, число сегодняшнее, отнюдь не средние века.
В газетах, с фотографиями, сделанными при помощи новейшей техники, вся эта мистика выглядела все-таки курьезно и нереально. Но и вокруг каждый день разве я не видела множество суеверий, - только раньше не замечала?
Лина верит вещим снам, а ее Антонио боится дурного глаза и постоянно носит на шее амулет - высушенную кроличью лапку. Розали мне всерьез испуганно рассказывает, будто старуха Альбиг у них в селении колдунья и ведьма, летает на гору Дьяблере на помеле - это все знают, многие даже видели собственными глазами.
А в детстве сколько мне рассказывали об эльфах, гномах, злых духах, всадниках-скелетах, скачущих по ночам в горных ущельях? Пели песни о заколдованных принцессах, превращенных в камень, - я ведь их до сих пор не забыла, где-то прочно они засели в памяти, и в очертаниях многих скал, особенно вечером, в сумерках, мне мерещатся человеческие фигуры, и я обхожу их с опаской…
Дядя Франц, отправляясь в свой банк, всегда загадывал по номерам встречных автомашин "чет" или "нечет" - удача или нет. А перед смертью стал настоящим мистиком.
"Конечно, болезнь на него повлияла", - убеждала я себя. Но когда загадочный голос снова начинал показывать свою власть…
Каждое утро, просыпаясь, я с ужасом думала: какой-то увижу сегодня тетку? Что она выкинет?
Несколько раз она вдруг переставала всех узнавать и разговаривала со мной, с доктором Ренаром, с окончательно перепуганной прислугой вполне логично, здраво, изысканно-вежливо, но как с людьми совершенно посторонними и незнакомыми, которых она впервые видит.
И нам лишь оставалось неумело подыгрывать ей, тоже притворяться, будто мы незнакомы, - и какой же тогда начинался в доме сумасшедший любительский спектакль, поневоле разыгрываемый бездарными актерами!
С Розали от этого случился истерический припадок, - я долго отпаивала ее водой и успокаивала.
- Мадемуазель Клодина, я больше не могу. Дайте мне расчет! - заливаясь слезами, просила девушка.
Я еле уговорила ее потерпеть еще немного.
А что нам оставалось делать? Я могла только упрямо твердить утром и вечером как заклинание: "Мне с каждым днем становится во всех отношениях лучше и лучше… Это проходит, это проходит".
Наверняка и доктор Ренар предавался таким же молитвам. Но они не помогали.
Однажды утром тетя не вышла к завтраку. Обеспокоенная, я заглянула к ней в комнату и увидела, что она стоит у стены, широко раскинув руки, - точь-в-точь в позе распятого Христа.
- Что с тобой? - ахнула я.
- Не мешай. Я должна искупить свои грехи.
Как мы с доктором Ренаром ее ни уговаривали, она простояла так весь день, словно пригвожденная.
Мне приходилось не только работать с натурщиками, но и несколько раз самой позировать друзьям-художникам. Уж я-то знаю, как трудно высидеть с вытянутой рукой даже пять минут.
Но тетя стояла не шевелясь, будто окаменела. А вечером вдруг рухнула на пол, совершенно обессиленная, но довольная, умиротворенная, шепча пересохшими губами:
- Он простил меня. Он снял меня с креста…
Я думала, что она имеет в виду все тот же проклятый голос. Но тетя вдруг добавила чуть слышно:
- Бедный Франц, теперь ты успокоишься. Я выполню твою волю.
- Ты слышала голос покойного дяди? Разговаривала с ним?!
- Да, - прошептала она и потеряла сознание. Этого еще не хватало: теперь она слышит и голос покойного мужа!
Когда мы с Розали и доктором Ренаром стали переносить тетю на кровать, я вдруг с ужасом увидела у нее на запястьях две маленькие кровоточащие ранки. Это были явно следы гвоздей, словно она и вправду целый день висела распятой на кресте!
- Стигмы, - бормотал доктор Ренар, осматривая их. - Настоящие религиозные стигмы… Надо сделать перевязку. Я читал, что они возникают под влиянием экстаза и самовнушения, но никогда не видел… Поразительно!