– Не совсем. Тут одно похоронное бюро обанкротилось, – объяснил Костик. – Пока имущество не отобрали, решили вывезти поскорее.
Он гостеприимно откинул крышку смахивающего на лимузин последнего пристанища. В отсвете погребальной лампочки одутловатое Костино лицо напоминало рожу вурдалака.
– Смотри, какой мягкий.
Гроб изнутри был обит атласом. Белоснежная подушечка так и манила преклонить главу. Я похлопал по домовине:
– Добротный, хоть сейчас ложись.
– Желаешь купить? – воодушевился Костя. – Могу уступить с большой скидкой, чисто по знакомству.
– А тапочки прилагаются?
– Тапочки достану, не проблема.
– Красивая штуковина. – Гроб и в самом деле был комфортным. – Штатовский?
– Ты что, наши делают, – хмыкнул Костя, – для "новых русских"! Братки знаешь как их берут? Нарасхват!
– Ну, это клиент постоянный.
Костя опустил крышку и повел меня в жилую комнату.
– А вот еще смотри, – постучал он костяшками пальцев по стеклу последнего гроба, – пуленепробиваемое.
Я посмотрел. Окошечко и в самом деле было затянуто каким-то полупрозрачным стеклом.
– Многослойный триплекс, – похвастался Костя. – Пять сантиметров толщина!
– Возможно, и куплю, – сдался я. – Бронированный гроб мне позарез нужен. Я у тебя одну штуковину хотел приобрести.
Мы зашли в комнату. Костя достал из серванта коньяк. При виде алкоголя меня передернуло.
– За рулем, – поспешно заявил я.
Костя убрал бутылку обратно.
– Я зачем пришел-то. Ствол нужен. Че почем у тебя?
– "Макарка" есть старый и тэтэ в смазке.
– Давай лучше тэтэ, я к ним привык.
– Тонна.
– Не вопрос! И патронов пару пачек.
– Патроны есть, старые, чехословацкие, для пэпэша.
– В чем разница?
– Бьют сильнее, в них пороховая навеска больше. Выстрел громче, отдача резче, пуля пробивает сильнее. Я сам не стрелял, пацаны рассказывали.
– Ладно, давай что есть. Мне не в тир, отдача не замучает.
– Четыре сотни, – сказал Костик.
– Когда? – Я отсчитал требуемую сумму.
– Давай через час около Зоопарка.
– Годится.
Я вышел из дома и забрался в "ниву". Костя в квартире оружие не хранил, а если и хранил, то не хотел, чтобы прознали клиенты. Час времени надо было как-то убить, и я решил сделать это в обществе милых и ласковых друзей. Не людей, разумеется. Доехал до Зоопарка, купил билет и отправился в путь по песчаной дорожке. На душе стало легко и спокойно. Никаких последствий вчерашнего возлияния не ощущалось. Шокотерапия вкупе с плотным завтраком дала поразительный эффект.
У открытого вольера с муравьедом я задержался надолго. Посмотрел, как зверь лакает из тазика густое розоватое пойло длинным, похожим на тонкую серую змею языком. Голова у муравьеда была удивительно узкой, непонятно даже, где у него помещается мозг. Рот был совсем крошечный, пища не всегда просачивалась в него, и животное с фырканьем сплевывало обратно в тазик. Иногда муравьед задирал попеременно передние лапы, словно приветствуя зрителей.
Народу для середины рабочего дня в зверинце оказалось необычайно много. Дети с мамашами встречались, кстати, редко. Основной контингент посетителей составляли молодые, коротко стриженные ребята со своими телками. Они сновали от клетки к клетке, громко смеялись и щелкали "мыльницами" всё подряд.
Муравьед продолжал лакать, периодически салютуя лапами. Я обратил внимание, что на газончике среди травки протоптаны дорожки от будки к пню, от пня за будку и кольцом вокруг нее. Муравьед подтвердил мои предположения, закончив трапезу. Прополоскал пасть в ведерке и отправился на прогулку, следуя трусцой по выверенному маршруту, размахивая широким, похожим на флаг хвостом. С тропинки он не сходил. Зрелище было жутковатое. Казалось, зверь осознаёт свое бедственное положение и старается сохранить спортивную форму в надежде на освобождение. Я вспомнил, как сам нарезал восьмерки по тюремному двору – из угла в угол, по диагонали, чтобы сделать больше шагов.
Мне сделалось не по себе, и я отправился к птицам. Дабы отвлечься от арестантских кошмаров, я постарался переключиться на гольдберговскую тему. Шагая вдоль вольеров с токующими глухарями, суетящимися дроздами, поползнями и свиристелями, я размышлял о предстоящей экспедиции. Теперь уже было ясно, что поеду. Другой вопрос, с кем и на каких условиях. Человеческий фактор в таких делах – вещь немаловажная. На Славу я мог рассчитывать целиком и полностью, а вот другой предполагаемый участник похода – двоюродный брат Давида Яковлевича Вадик – требовал повышенного внимания. Вадик был человек особенный. С ним-то и следовало пообщаться до окончательного разговора с Гольдбергом. Вадик был утонченной натурой, и его следовало прокачать ненавязчиво, заехав под каким-нибудь благовидным предлогом. С гольдберговским брательником я был немного знаком и ведал о его увлечениях: револьверы и бабочки.
Ненавязчиво… ненавязчиво! Я с облегчением вздохнул и поцокал распушившему хвост глухарю. Птица немедленно запрокинула голову и отозвалась пощелкиванием. Глухарю, как и мне, было скучно, и каждый из нас развлекался. Я подмигнул птице. Решение сложной задачи было найдено. Коли Вадик так любит револьверы, то он получит в коллекцию еще один. У меня весьма кстати образовался подходящий экземпляр. Вместо того чтобы выбрасывать "Удар", я его пристрою в хорошие руки. Пусть напоследок послужит. Стрелять из него Гольдберг-младший не станет, посему волына пролежит в шкафу до скончания веков и ни в какой милиции не засветится. Нехай вчерашний инцидент с пацаном останется для всех тайной. Да здравствует глухарь!
Я посмотрел на часы. До встречи с Костиком оставалось минут сорок; зверей еще можно было обозревать и обозревать.
– Здравствуй, Илья!
Я оглянулся. Мир тесен. Ирка, молодая мамаша из пролетарской семьи, с которой я имел удовольствие близко пообщаться прошлым летом, держала за руку свою трехлетнюю дочь Соньку.
– Привет! – изобразил я на лице светлую радость.
– Ты что тут делаешь?
– Гуляю, – простецким тоном ответил я и улыбнулся.
– Один? – удивилась Ира.
– Один. Савсэм адын.
Тон тифлисского кинто сделал свое дело. Ира, привыкшая видеть меня в компании жены, на миг растерялась, но скоренько сориентировалась и стала само обаяние. Это она умела.
– Ну вот, – сказала она, – живем в одном дворе, а встретились лишь в Зоопарке. Так ты здесь один?
Догадаться, какие выводы о моей семейной жизни делает Ира, было нетрудно, но не объяснять же, что я жду торговца оружием. Впрочем, наплевать, что она думает. Пришел убивать время, так делай это с радостью.
– Совершенно один, – скорчил я умильную гримасу Соньке.
Та недоверчиво глянула на меня. На ребенка я хорошего впечатления не производил, чего нельзя было сказать о мамаше. Последнюю как магнитом притягивало наличие в моем кармане толстого кошелька. По причине бедственного материального положения сей аргумент был для нее решающим.
– Пойдем на пони покатаемся, – то ли предложила, то ли спросила она то ли у меня, то ли у дочки.
– Пойдем, – согласился я, поскольку Сонька молчала.
Покуда девушка в грязных брезентовых штанах возила отпрыска на своей замызганной животине, Ира успела залезть мне в душу и обосноваться там с присущим ей талантом. Однако же рассчитывать ей можно было только на поездку домой. Ничем иным помочь в ее нелегкой жизни я не мог.
– Подожди тут, я минут через пятнадцать приду, – глянул я на циферблат.
– Ты куда? – забеспокоилась Ира.
– Приспичило посетить некое заведение, – успокоил я барышню, заподозрившую, что кавалер таким образом надумал скрыться. Ничего, потерпит, не вести же с собой. То-то Костик зашугается…
Костя переминался с ноги на ногу у "Нивы", помахивая кошелкой. Мы залезли в машину, и я получил увесистый бумажный пакет с чем-то угловатым.
– "Токарев" с запасной обоймой и шомполом, – негромко сказал Костя.
– Молодца, – одобрил я. – Ты бы еще кобуру в комплект положил.
– Что, надо?
– Обойдусь, не на парад, – хмыкнул я.
Мы скрепили сделку рукопожатием и разошлись, каждый в свою сторону.
Ирка ждала меня у вольера с верблюдом. Он линял и напоминал косматую шерстяную гору неправильной формы. По причине скудной кормежки горбы у него были совсем крохотные, отчего он более смахивал на дромадера с пачки "Кэмел", нежели на полноценного двугорбого корабля пустыни.
– Всё в порядке? – убедилась Ирка в чистоте моих намерений. Я не покинул бедную даму, а если и задержался, то минут на пять, не более.
– Разумеется, – заверил я.
Ира расплылась в улыбке. Верблюд с отсутствующим видом сосал железную верхушку ограды, уставясь в пространство маленькими гноящимися глазками.
– Домой поедем?
– Поехали. – Ира обернулась, ища ребенка. – Сонька, иди сюда.
Когда мы разместились в "ниве", Ирка оглядела сваленное сзади снаряжение.
– В поход собираешься?
– Угадала. – Я запустил двигатель. "Мамай в поход собрался…" Доберусь я когда-нибудь до капища или нет? Вечно какие-то ничтожные делишки встают на пути благородной науки. Пора отринуть меркантильные интересы и заняться бескорыстным трудом! Я усмехнулся, и мы поехали.
– Что смеешься? – спросила Ира. Сонька сидела у нее на коленях и с любопытством глядела в окно.
– Да так, о своем.
– Один поедешь?
Я кивнул.
– Скучно не будет? Может, меня с собой возьмешь?
Я покосился на нее и задавил лыбу. Ирка сразу сделала невинное лицо.
– А что такого? Я бы тебе готовила.
– Спасибо, – ответил я. – Но я сам неплохо готовлю.
– Знаю, – вздохнула Ира. – Тебе в походе скучно не бывает?
– Никогда, – соврал я. – И не только в походе, а вообще по жизни.
– А мне бывает, – призналась Ирка и добавила, помолчав: – Без тебя.
Я сделал вид, будто пропустил ее слова мимо ушей. Не хватало мне еще признания в любви. Понимаю, что без мужика нелегко, а в наше непростое время тяжело вдвойне, но я на роль приемного отца для Соньки не годился.
– Если я куда-то еду один, то не из-за отсутствия компании, – с деланным безразличием отозвался я, решив отныне пресекать подобные попытки в зародыше.
– Очень жаль, – печально сказала Ирка.
Больше она заговорить со мной не пыталась и, лишь когда мы заехали во двор, выходя из машины, произнесла:
– Мне очень тебя не хватает.
Я развел руками и сделал морду кирпичом.
– Жизнь тяжела, – изрек я заготовленную фразу, – но, к счастью, коротка.
Ира ничего не сказала и побрела к своему парадному, неся Соньку на руках. Я тихо крякнул. Тоже мне Чио-Чио-сан! Определенно, надо рвать на раскопки, подальше от этой мелодрамы. "А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь". Надо, надо сматываться, к черту! Вот еще урок: не заводи подруг вблизи жилья. Хотя что уж теперь говорить. Stultus est qui facta infecta facere verbis cupias.
* * *
В квартире было сумрачно и душно, пахло гнилыми экзотическими цветами. По комнате порхали бабочки. Я сидел в глубоком, обволакивающем кресле, из обветшалых подлокотников которого свисали длинные пестрые нитки. Я лениво перебирал их пальцами, наблюдая за Вадиком, даже во время разговора не отвлекавшимся от работы. Был он неряха, неженка и кривляка, но обладал определенным шармом. На любителя. Я к нему был благорасположен.
– Мы условились только, что я поеду с вами, а подробности Давид предложил обсудить позже.
– О каких же условиях шла речь? – как бы невзначай полюбопытствовал я, окидывая взглядом комнату. Она напоминала мастерскую закройщика. На большом столе у стены высились горкой рулоны ткани, валялись многочисленные обрезки, фанерки, планочки и длинные портновские ножницы. Другую комнату занимал инсектарий – стеклянные ящики, в которых, словно диковинные плоды, вызревали бабочки, совершая внутри куколок таинственные метаморфозы.
– Я помогаю тебе и участвую в экспедиции… как Гольдберг.
– Ясненько, – заключил я.
Фамильное самоуважение этой семейки не смогли уничтожить даже семьдесят лет большевизма. Оно даже выросло и окрепло за эти годы, поскольку основной бизнес Гольдбергов – торговля антиквариатом – только развился. Ну надо же, представитель!
Представитель сидел под тусклой настольной лампой и сооружал стендик с каким-то хитрым названием для своих любимых насекомых. Собственно, стендик должен был в ближайшее время стать миниатюрной Голгофой – Вадик промышлял составлением коллекций. Бабочки, приколотые к пробковой основе, а также орнаменты из крылышек неплохо расходились среди гоняющихся за модой нуворишей.
По образованию Вадик был энтомологом – профессия в дичайших экономических условиях России вроде бы полностью лишенная перспективы, но если подойти к проблеме творчески, не столь безнадежная. Брату Давида Яковлевича удалось занять свою нишу и прочно в ней обосноваться. Во всяком случае, недостатка в заказах Вадик не испытывал. Парочка знакомых дизайнеров, оформляющих квартиры богатых людей, исправно снабжала его работой. Вкус у Вадика имелся, цветовая гамма чешуекрылых его набора была потрясающе красивой. Снабжение (по его рассказам) налажено было на совесть: некоторые виды выращивал сам, а совершенно недоступных красавиц получал контрабандой. Один из таких редких экземпляров лежал передо мною в бумажном конверте, помещенном в ящичек палисандрового дерева с выдвижной крышкой. Да Вадик и сам был яркой, нетривиальной личностью, под стать своим питомцам.
– Так что ты мне принес? – вкрадчиво осведомился нетривиальный экземпляр Гольдберга, давая понять, что пора переходить от слов к делу.
Главной причиной моего посещения он считал не разговор об экспедиции, а натуральный обмен, практикуемый нами с первого дня знакомства. Интерес был обоюдный. Я собирал библиотеку, а Вадик – оружие, преимущественно револьверы.
Вычищенный "Удар" лежал у меня в кармане. Я решил избавиться от мокрой волыны и вообще подзавязать с железом. ТТ, которым обзавелся на всякий случай, упокоился в домашнем тайнике, а для самозащиты я носил светошоковый фонарь.
– Калибр двенадцать и три десятых миллиметра, – принялся нахваливать я свой товар. – Разработка конструкторского бюро Института точного машиностроения по специальному заказу Министерства внутренних дел!
– Недурно. Где ты таким обзавелся? – глянул на меня большими, чувственными глазами Вадик, грациозно откидывая барабан. Револьвер был заряжен. Поскольку у настоящего коллекционера экспонаты должны быть в порядке, я укомплектовал У-94С пятью жестко соединенными в обойму патронами. Остальные выкинул от греха подальше, чтобы Вадику не вздумалось пострелять и засветить ненароком оружие.
– Места знать надо, дружок.
– Ну, тогда огонь, беспощадный огонь. Бамм! – прицелился в стену Вадик и вскинул ствол, будто от отдачи. – Он сильно лягается?
– Сильно.
– Ну тогда не буду даже пробовать. Пускай себе лежит.
– Думаю, тебе понравится, – сказал я. – Кстати, на кого ты своих бабочек оставишь, когда с нами поедешь?
– Донна присмотрит, – не без тени ревности отозвался Вадик.
Видно было, что чешуекрылые оставались самым больным вопросом. Конечно, ведь за бабочками нужно ухаживать, тщательно поддерживать необходимую температуру и влажность, чтобы они не замерзли или не поросли грибком в инсектариях, вовремя кормить их… не знаю, чем уж он их там кормит. Словом, задача для квалифицированного специалиста. А тут их придется предоставить на неопределенный срок заботам Донны Марковны. Чувствовалось, что бабочек своих Вадик прямо с кровью отрывает от сердца. Но отправиться в экспедицию намерен твердо. Это меня обнадеживало. Если человек ради общего дела готов пожертвовать любимыми зверьками, на него можно положиться.
Кроме того, такая уверенность в успехе заставляла предполагать, что там, куда мы едем, действительно есть ради чего рисковать.
– На что меняем? – с жадностью спросил Вадик. Чувствовалось, что за эту игрушку он многое готов отдать.
– На твоего Достоевского, – как можно небрежнее ответил я. – Ты его все равно не читаешь.
Роскошная библиотека, вместе с двухкомнатной квартирой преподнесенная вадиковским дедом своему непутевому сыну-геологу, давно вызывала у меня черную зависть. Но после того как у нынешнего ее владельца обнаружилась страсть к барабанному оружию, старинные тома принялись перекочевывать в мое владение.
– На Достоевского? – скорбно покосился Вадик на книжный шкаф.
Сей дубовый монстр дореволюционной работы был сотворен для вмещения ровной череды строгих темных корешков, но наш энтомолог и тут сумел похоронить семейные традиции. На верхних полках еще что-то гармонировало с благородной чернотой мореного дерева, а ниже всеми цветами радуги легкомысленно переливались глянцевые обложки справочников, каталогов и периодических изданий, посвященных объекту первой и вечной любви. Это был классический случай, когда вещи рассказывали о жизни своих хозяев. Чем больше убавлялось литературы художественной и философской, тем больше становилось научной. Бабочки стремительно завладевали пространством шкафа. Я решил немного подтолкнуть неизбежный процесс деградации гольдберговской библиотеки.
– И ты еще сомневаешься! – воскликнул я. – Это же раритет. Спецзаказ МВД. Очень ограниченная партия. Скоро станет редкостью, как первая партия "Тульских Токарева"!
– Шут с тобой, – капризно отмахнулся Вадик, – забирай Федора… как его там… Пока я не передумал.
Пока он припоминал отчество классика, я сгрузил в сумку увесистые зеленые тома с багровым обрезом. Четвертое издание выпуска 1891 года вряд ли стоило дороже "Удара", но бартер есть бартер. Я отдал револьвер, который целый день жег мне руки, и получил взамен полное собрание сочинений Федора Михайловича. Мы расстались вполне удовлетворенные сделкой, а я – еще и выводами относительно состава экспедиции.