Томъ въ страшномъ возбужденіи всталъ, дрожа всѣмъ тѣломъ. Глаза его свѣтились зловѣщимъ огонькомъ. Онъ подошелъ къ двери и сказалъ, что долженъ на минутку выйти изъ комнаты такъ какъ ему душно. Прежде чѣмъ принять какое-нибудь рѣшеніе, онъ долженъ освѣжить свои мозги, подышавъ чистымъ воздухомъ. Дверь, однако, не отворялась. На устахъ Рокси мелькнула безжалостная улыбка.
- Садись на мѣсто, голубчикъ! - сказала она. - Ключъ у меня въ карманѣ. Тебѣ не зачѣмъ освѣжать отсутствующіе мозги, чтобы обдумывать, какимъ именно образомъ будешь ты поступать. Я приняла уже необходимое рѣшеніе и тебѣ остается его только выполнить.
Томъ угрюмо опустился на стулъ и принялся въ самомъ безпомощномъ отчаяніи ерошить руками свои волосы. Роксана спросила у него:
- Мой хозяинъ остановился тутъ же, въ этомъ домѣ?
Томъ съ изумленіемъ взглянулъ на свою мать и спросилъ:
- Кто именно навелъ васъ на эту мысль, мамаша?
- Ты, голубчикъ, собственной твоей персоной. Тебѣ вдругъ приспичило выйти изъ комнаты, чтобъ освѣжить свои мозги. Во-первыхъ, у тебя нѣтъ ничего такого, что стоило бы освѣжать, а во-вторыхъ, подлые твои глаза сразу же выдали тебя съ головою. Ты презрѣннѣйшій и самый гадкій песъ, который когда либо… Впрочемъ, я разсказала тебѣ все это раньше и не хочу повторять. Такъ видишь ли, у насъ сегодня пятница. Ты можешь немедленно войти съ соглашеніе съ плантаторомъ, объяснивъ ему, что поѣдешь за остальными деньгами, и вернешься сюда въ будущій вторникъ или не позже, какъ въ среду. Понимаешь ты меня?
Томъ угрюмо отвѣтилъ:
- Понимаю.
- И когда ты получишь новую купчую, гдѣ будетъ значиться, что я продана себѣ самой, отправь ее сейчасъ же по почтѣ, къ Мякинноголовому Вильсону съ припиской, что онъ долженъ хранить ее у себя до моего пріѣзда. Понимаешь?
- Понимаю.
- Вотъ тебѣ и весь сказъ! Бери теперь свой дождевой зонтъ и надѣнь шляпу.
- Зачѣмъ же это?
- Затѣмъ, что ты проводишь меня сейчасъ до пристани. Видишь-ли этотъ ножъ? Я ношу его съ собой съ того самаго дня, какъ встрѣтила здѣсь моего хозяина и купила у негра вотъ это платье. Я рѣшилась убить себя этимъ ножомъ, еслибъ хозяину удалось меня изловить. Иди потихоньку впередъ и знай, что если вздумаешь подать кому-нибудь въ домѣ сигналъ, или же если подзовешь кого-нибудь къ себѣ на улицѣ, то этотъ ножъ вонзится въ тебя по самую рукоятку. Надѣюсь, Чемберсъ, ты вѣришь тому, что я тебѣ говорю?
- Не зачѣмъ и задавать такихъ вопросовъ! Я и безъ того знаю, что вы держите свое слово!
- Да, въ этомъ отношеніи у насъ съ тобой привычки разныя. Погаси огонь и ступай впередъ. Вотъ тебѣ ключъ.
Они вышли такъ тихо изъ дому, что никто не обратилъ на нихъ вниманія и не пошелъ за ними слѣдомъ. Томъ вздрагивалъ каждый разъ, когда какой-либо запоздавшій гуляка проходилъ слишкомъ близко отъ нихъ по улицѣ. Ему казалось при этомъ, будто онъ чувствуетъ, какъ холодная сталь вонзается въ его спину. Рокси шла за нимъ по пятамъ, такъ, чтобы имѣть возможность въ любую минуту выполнить свою угрозу. Пройдя версты съ полторы, они вышли, наконецъ, на обширный пустырь, за которымъ тянулась пристань. Тамъ не было въ эту минуту ни единой живой души. Мать и сынъ разстались другъ съ другомъ на пристани въ ночномъ мракѣ, подъ проливнымъ дождемъ.
Шлепая по грязи, на обратномъ пути домой, Томъ все время томился грустными мыслями и проектами самаго дикаго свойства. Измучившись этимъ, онъ сказалъ подъ конецъ самому себѣ: "Для меня нѣтъ никакого другого выхода. Я долженъ выполнить ея предписаніе, но съ однимъ лишь маленькимъ измѣненіемъ. Я не стану просить у стараго скряги денегъ и такимъ образомъ губить самого себя. Я просто-на-просто украду у него сколько мнѣ нужно".
ГЛАВА XIX
"Не многое лишь переносится нами труднѣе, чѣмъ скучная надоѣдливость отъ называемыхъ хорошихъ примѣровъ."
Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.
"Полная одинаковость образа мыслей у всѣхъ людей вообще, не улучшила бы условія земного нашего существованія. Безъ разногласія въ мнѣніяхъ не было бы даже и конскихъ скачекъ".
Изъ того же календаря.
Даусонова пристань спокойно доканчивала сезонъ скучнаго бездѣйствія и терпѣливо ждала теперь поединка. Графъ Луиджи ждалъ его тоже, но, по слухамъ, начиналъ уже выходить изъ терпѣнія. Въ воскресенье онъ настоялъ на передачѣ вызова бывшему судьѣ Дрисколлю. Вильсонъ передалъ этотъ вызовъ, но судья объявилъ, что не намѣренъ сразиться съ убійцей "именно на полѣ чести", добавилъ онъ многозначительнымъ тономъ.
Какъ-либо иначе онъ, рузумѣется, сразиться не прочь. Тщетно пытался Вильсонъ убѣдить старика, что еслибъ онъ самъ присутствовалъ при разсказѣ Анджело объ учиненномъ имъ убійствѣ, то не усмотрѣлъ бы въ фактѣ убійства ничего позорнаго для Луиджи. Упрямый старикъ не хотѣлъ его даже и слушать.
Вильсонъ вернулся къ посылавшему его графу сообщить о полнѣйшей неудачѣ возложеннаго на него порученія. Луиджи страшно разсердился и спрашивалъ, какимъ образомъ могло случиться, что такой почтенный, пожилой джентльмэнъ, какъ судья Дрисколль, несомнѣнно обладавшій далеко не дюжиннымъ умомъ, могъ придавать розсказнямъ своего шелопая-племянника больше значенія, чѣмъ серьезнѣйшимъ увѣреніямъ Вильсона. Мякинная Голова въ отвѣтъ на это расхохотался и объяснилъ:
- Тутъ нѣтъ ничего страннаго и сверхъ-естественнаго. Я для судьи просто-на-просто хорошій знакомый, а племянникъ служитъ для него игрушкой и замѣняетъ ему собственнаго ребенка. У судьи и покойной его жены никогда не было дѣтей. Имъ обоимъ ниспослано было такое сокровище уже подъ старость. Надо принять во вниманіе, что родительскіе инстинкты, неудовлетворенные въ теченіе двадцати пяти или тридцати лѣтъ, неизбѣжно приходятъ въ состояніе перевозбужденія. Доведенные почти до невмѣняемости, инстинкты эти требуютъ удовлетворенія и довольствуются тѣмъ, что попадетъ имъ тогда подъ руку. Чувство вкуса оказывается у нихъ атрофированнымъ на столько, что они не могутъ отличить рыбнаго отъ мясного. Если у молодыхъ супруговъ родится дьяволенокъ, то отецъ и мать сравнительно скоро узнаютъ въ немъ бѣса, но дьяволъ, усыновленный пожилою четой, кажется ей ангеломъ и остается для нея таковымъ, несмотря на безсовѣстнѣйшія свои адскія продѣлки. Именно по этой причинѣ Томъ и представляется своему старику-дядѣ ангеломъ. Судья влюбленъ въ него до безумія или, лучше сказать, до невмѣняемости. Я не хочу утверждать, чтобъ Томъ могъ увѣрить своего дядю во всемъ, въ чемъ ему заблагоразсудится, но всетаки для него оказывается во многихъ случаяхъ возможнымъ то, что для другихъ было бы совершенно немыслимымъ. Особенно охотно склоненъ судья увлекаться тѣми изъ воззрѣній своего племянника, на основаніи которыхъ создаются или же разрушаются собственныя его стариковскія симпатіи или же антипатіи. Вы оба нравились старику, тогда какъ Томъ, напротивъ того, васъ возненавидѣлъ. Это оказалось достаточнымъ для того, чтобъ у престарѣлаго судьи возникло противъ васъ предубѣжденія. Самая старая, испытанная дружба должна неизбѣжно погибнуть, если одинъ изъ такихъ любимчиковъ, усыновленныхъ на закатѣ жизни, швырнетъ въ эту дружбу камешкомъ.
- Какое курьезное философское разсужденіе! - замѣтилъ Луиджи.
- Это, милостивѣйшій государь, вовсе не философія, а дѣйствительно существующій фактъ. Въ немъ можно усмотрѣть даже нѣчто трогательное и чарующе прекрасное. Я не могу себѣ представить ничего умилительнѣе зрѣлища несчастныхъ бездѣтныхъ родителей, которые отводятъ у себя въ сердцѣ мѣсто для цѣлаго звѣринца негодныхъ злющихъ собаченокъ, присоединяютъ къ нему съ полдюжины крикливыхъ ругающихся попугаевъ, какого-нибудь какаду, орущаго словно дикій оселъ, сотни двѣ визгливыхъ пѣвчихъ птицъ, нѣсколько дюжинъ вонючихъ морскихъ свинокъ, десятка два кроликовъ и цѣлый гаремъ мерзопакостныхъ кошекъ. Все это является тщетными невѣжественными попытками соорудить изь неблагороднаго металла что-нибудь, способное замѣнить золотое сокровище: ребенка, въ которомъ отказала имъ природа. Все это впрочемъ, въ данномъ случаѣ къ дѣлу не идетъ. Здѣшніе неписанные законы чести требуютъ, чтобы вы убили судью Дрисколля, какъ только онъ попадется вамъ на глаза. Онъ самъ и весь городъ будутъ ожидать съ вашей стороны такого лестнаго вниманія къ его особѣ, хотя, безъ сомнѣнія, и собственная ваша смерть отъ его пули будетъ признана вполнѣ удовлетворительнымъ разрѣшеніемъ недоразумѣній, которыя между вами возникли. Совѣтую вамъ поэтому глядѣть въ оба. Изволили вы уже опредѣлить свой курсъ, то есть, иными словами, принять какое-либо рѣшеніе?
- Да, я предоставлю ему случай попробовать на мнѣ свою мѣткость въ стрѣльбѣ, а если онъ на меня нападетъ первый, то я отвѣчу ему тоже выстрѣломъ.
Уходя отъ близнецовъ, Вильсонъ сказалъ:
- Судья до сихъ поръ еще не совсѣмъ оправился послѣ избирательной кампаніи, такъ что денька два не будетъ выходить изъ дому, но, когда онъ начнетъ гулять, вамъ придется держать ухо востро.
Часовъ въ одиннадцать вечера близнецы отправились прогуляться по городу. Ночь была хотя и мѣсячная, но не особенно свѣтлая, такъ какъ луна выглядывала сквозь дымку легкихъ облаковъ.
Томъ Дрисколль высадился всего лишь получасомъ раньше на берегъ, верстахъ въ трехъ ниже Даусоновой пристани, у Гаккетскаго лѣсного склада. Онъ былъ какъ разъ единственнымъ пассажиромъ, высадившимся въ этомъ уединенномъ мѣстѣ. Пройдя оттуда береговою тропой, онъ пробрался въ домъ судьи Дрисколля, ни съ кѣмъ не повстрѣчавшись дорогою и въ самомъ домѣ.
Закрывъ ставни окна въ своей спальнѣ, Томъ зажегъ свѣчу, снялъ съ себя пиджакъ и шляпу и занялся приготовленіями къ задуманной имъ кражѣ. Раскрывъ чемоданъ, онъ вынулъ оттуда изъ подъ мужского платья полный костюмъ молодой дѣвушки и отложилъ его въ сторону. Затѣмъ онъ вымазалъ лицо жженой пробкой и спряталъ ее въ карманъ. Онъ разсчитывалъ пройти потихоньку въ кабинетъ дяди, находившійся какъ разъ подъ его собственной комнатой, пробраться оттуда въ спальню старика, украсть ключъ отъ несгораемаго желѣзнаго шкапа, находившійся у судьи всегда въ карманѣ жилета, вернуться опять въ кабинетъ и позаимствоваться деньгами изъ шкапа. Томъ взялъ уже свѣчу, собираясь сойти внизъ по лѣстницѣ. До тѣхъ поръ онъ ощущалъ необычайную бодрость и полнѣйшую увѣренность въ успѣхѣ, но теперь, и то, и другое начали у него малую толику колебаться. Что, если вдругъ онъ, по неосторожности, произведетъ шумъ и будетъ пойманъ, положимъ, въ то самое время, когда только-что успѣлъ открыть шкапъ? Пожалуй, что не мѣшаетъ чѣмъ-нибудь вооружиться, пускаясь въ такое рискованное предпріятіе! Вынувъ индійскій кинжалъ изъ укромнаго уголка, въ которомъ онъ его пряталъ, Томъ съ удовольствіемъ почувствовалъ, что измѣнившее было мужество опять къ нему возвращается. Крадучись неслышными шагами, онъ спустился по узенькой лѣстницѣ, причемъ волосы у него становились дыбомъ и кровь переставала биться въ жилахъ каждый разъ, какъ только скрипѣла какая-нибудь ступенька. Спустившись наполовину лѣстницы, онъ былъ непріятно пораженъ падавшей на нижнюю ея площадку полоской довольно слабаго, впрочемъ, свѣта. Что бы это могло значить? Неужели дядя еще не спитъ? Это казалось Тому неправдоподобнымъ. Должно быть, что, уходя въ спальню, онъ просто-на-просто оставилъ въ кабинетѣ зажженную свѣчу. Молодой человѣкъ осторожно спустился съ лѣстницы, останавливаясь на каждомъ шагу, чтобы прислушаться. Найдя дверь кабинета открытою, онъ заглянулъ въ комнату и до чрезвычайности обрадовался тому, что увидѣлъ. Дядя его спалъ крѣпкимъ сномъ на диванѣ. На маленькомъ столикѣ, у изголовья, горѣла лампа, свѣтъ которой былъ значительно убавленъ. Возлѣ нея стояла небольшая жестяная шкатулка, въ которой старикъ держалъ расходныя свои деньги. Она была закрыта, но возлѣ нея лежала цѣлая кипа банковыхъ билетовъ и четвертушка бумаги, испещренная ариsметическими выкладками, производившимися карандашомъ. Дверцы большаго несгораемаго шкапа были заперты. Старикъ-судья, очевидно, подводилъ итоги своихъ капиталовъ и, утомившись отъ этого пріятнаго занятія, заснулъ.
Оставивъ собственную свою свѣчу на ступенькѣ лѣстницы, Томъ началъ чуть не ползкомъ пробираться къ кипѣ банковыхъ билетовъ. Когда онъ проходилъ мимо дяди, старикъ пошевельнулся во снѣ. Въ то же мгновеніе Томъ остановился и потихоньку вынулъ кинжалъ изъ ноженъ. Сердце молодого человѣка усиленно билось и онъ не сводилъ глаза съ своего благодѣтеля. Минутку спустя Томъ рискнулъ продвинуться еше на шагъ впередъ, добрался до банковыхъ билетовъ и схватилъ ихъ, но при этомъ уронилъ на полъ ножны кинжала. Въ тотъ же мигъ онъ почувствовалъ, что мощная рука престарѣлаго судьи схватила его за плечо, и въ ушахъ его раздался громкій крикъ: "Ко мнѣ, на помощь!" Безъ малѣйшаго колебанія Томъ со всего размаха ударилъ старика кинжаломъ и тотчасъ же почувствовалъ себя свободнымъ. Нѣсколько банковыхъ билетовъ, выскользнувъ изъ лѣвой его руки, упали на полъ и выпачкались тамъ въ крови. Бросивъ кинжалъ, онъ схватилъ ихъ правой рукой и собрался бѣжать, но затѣмъ, въ страхѣ и смущеніи, переложилъ поднятыя съ полу деньги въ лѣвую руку и снова схватился за кинжалъ. Опомнившись, однако, молодой человѣкъ бросилъ кинжалъ на полъ, такъ какъ счелъ совершенно излишнимъ брать съ собой такую опасную улику.
Онъ устремился на лѣстницу, заперъ за собою дверь, которая вела туда изъ корридора, схвалилъ свою свѣчу и поспѣшно взбѣжалъ наверхъ. Въ это время тишина ночи была уже прервана шорохомъ шаговъ, поспѣшно приближавшихся къ дому. Въ слѣдующій затѣмъ мигъ Томъ былъ уже въ своей комнатѣ, а до нельзя испуганные и ошеломленные близнецы стояли надъ трупомъ убитаго старика.
Томъ накинулъ на себя пиджакъ, спряталъ за пазуху шляпу, облекся затѣмъ въ костюмъ дѣвушки, закрылъ себѣ лицо вуалью, задулъ свѣчу, заперъ дверь своей комнаты на замокъ, положилъ ключъ въ карманъ, вышелъ черезъ другую дверь на черную лѣстницу, заперъ эту дверь тоже на замокъ и спряталъ отъ нея ключъ. Тогда лишь онъ потихоньку спустился внизъ съ чернаго хода и вышелъ изъ дому. Томъ былъ убѣжденъ, что никого не встрѣтитъ, такъ какъ общее вниманіе было теперь сосредоточено въ совершенно другомъ мѣстѣ дома. Разсчеты его оказались правильными. Въ то время, когда онъ проходилъ черезъ задній дворъ, г-жа Праттъ, вся домашняя прислуга и съ полдюжины полуодѣтыхъ сосѣдей сбѣжались уже въ кабинетъ, гдѣ находились близнецы и убитый судья. Къ нимъ ежеминутно присоединялись люди, прибѣгавшіе черезъ парадныя двери съ улицы.
Томъ, дрожа какъ въ лихорадкѣ, выходилъ изъ калитки въ глухой переулокъ, когда три женщины выбѣжали изъ дома, находившагося на противоположной сторонѣ переулка, и устремились въ эту самую калитку. Онѣ спрашивали: что такое случилось у судьи въ домѣ? но убѣжали, не дождавшись, отвѣта. Томъ сказалъ себѣ самому: "Эти старыя дѣвы, по обыкновенію, слишкомъ долго замѣшкались со своимъ одѣваніемъ. То же самое случилось съ ними и въ ту ночь, когда сгорѣлъ домъ ихъ ближайшаго сосѣда Стевенса". Спустя нѣсколько минутъ молодой человѣкъ очутился въ заколдованномъ домѣ, зажегъ тамъ свѣчу и снялъ съ себя женское платье. Весь лѣвый бокъ былъ у него залитъ кровью, да и правая рука оказалась тоже въ крови, такъ какъ онъ схватилъ ею упавшіе на полъ и пропитанные кровью банковые билеты. Никакихъ иныхъ опасныхъ уликъ, повидимому, не осталось. Онъ тщательно вытеръ руку соломой и подобнымъ же образомъ снялъ съ своего лица почти весь слой жженой пробки, которымъ оно было натерто. Затѣмъ онъ сжегъ оба свои костюма, мужской и женскій, такъ тщательно, что они обратились въ пепелъ, развѣялъ этотъ пепелъ по вѣтру и переодѣлся въ лохмотья бродяги. Погасивъ тогда свѣчу, Томъ выбрался изъ Заколдованнаго дома на прибрежную тропу, съ намѣреніемъ воспользоваться тѣмъ самымъ средствомъ, которое было уже съ успѣхомъ употреблено Роксаной. Найдя на берегу челнъ, онъ спустился на немъ внизъ по теченію, причалилъ незадолго до разсвѣта къ берегу, оттолкнулъ ногой челнъ, дошелъ пѣшкомъ до ближайшей деревни и притаился возлѣ нея въ кустахъ до тѣхъ поръ, пока не показался вдали пароходъ, направлявшійся вверхъ по рѣкѣ. Тогда Томъ подошелъ къ пристани и сѣлъ на пароходъ, взявъ себѣ мѣсто на палубѣ. Онъ чувствовалъ себя не въ своей тарелкѣ до тѣхъ поръ, пока пароходъ не миновалъ Даусонову пристань, но послѣ того вздохнулъ полной грудью и подумалъ: "Теперь искуснѣйшіе сыщики на всемъ земномъ шарѣ не будутъ въ состояніи меня разыскать. Я не оставилъ противъ себя даже и тѣни какой-нибудь улики! Это убійство такъ и останется окутаннымъ завѣсою тайны. Пройдетъ пятьдесятъ лѣтъ, а мирные горожане Даусоновой пристани будутъ все еще ломать головы надъ разрѣшеніемъ загадки, которую я имъ теперь задалъ.
Прибывъ утромъ въ Сенъ-Луи, онъ прочелъ въ газетахъ слѣдующую коротенькую телеграмму съ Даусоновой пристани:
"Престарѣлый и уважаемый нашъ гражданинъ, судья Дрисколль, былъ убитъ здѣсь около полуночи какимъ-то итальянскимъ проходимцемъ, дворяниномъ или цирульникомъ. Убійство вызвано ссорой, поводомъ къ которой послужили недавнія выборы. Съ убійцемъ, вѣроятно, расправятся судомъ Линча".
- Итакъ, подозрѣніе пало на одного изъ близнецовъ! - разсуждалъ самъ съ собою Томъ. Какое неожиданное счастье! Услугу эту оказалъ грубіяну Луиджи индійскій его кинжалъ. Мы сплошь и рядомъ не понимаемъ благихъ намѣреній Судьбы. Я отъ всего сердца проклиналъ Мякинноголоваго Вильсона за то, что онъ лишилъ меня возможности продать этотъ кинжалъ, но теперь мысленно прошу у него прощенія.
Томъ былъ при деньгахъ. Онъ чувствовалъ себя человѣкомъ богатымъ и самостоятельнымъ, немедленно же уладилъ дѣло съ плантаторомъ, отправилъ къ Вильсону по почтѣ новую купчую, по которой Роксана значилась проданной себѣ самой, и послалъ тетушкѣ Праттъ телеграмму:
"Прочитавъ въ газетахъ извѣстіе о поразившей насъ жестокой катастрофѣ, я чувствую себя окончательно разбитымъ. Выѣду сегодня же съ почтово пассажирскимъ пароходомъ. Мужайтесь до моего пріѣзда".
Войдя въ домъ убитаго своего пріятеля и разузнавъ все, что могли ему сообщить: г-жа Праттъ, ея прислуга и сбѣжавшіеяся сосѣди, Вильсонъ принялся распоряжаться въ качествѣ городского головы. Онъ приказалъ чтобы не смѣли ни до чего дотрогиваться и оставили все въ томъ видѣ, въ которомъ оно находилось, до тѣхъ поръ, пока не придетъ судья Робинзонъ и не приметъ, въ качествѣ коронера, надлежащихъ мѣръ къ производству слѣдствія. Вильсонъ удалилъ изъ кабинета всѣхъ за исключеніемъ близнецовъ и себя самого. Прибывшій вскорѣ затѣмъ шерифъ отвелъ, по его распоряженію близнецовъ въ тюрьму. Вильсонъ совѣтовалъ имъ не падать духомъ и обѣщалъ защищать ихъ по мѣрѣ силъ и возможности на судѣ. Вскорѣ послѣ того явился судья Робинзонъ, въ сопровожденіи констебля Блэка. Тщательно осмотрѣвъ кабинетъ, они нашли на полу кинжалъ и его ножны. Вильсонъ замѣтилъ на рукояти кинжала отпечатки окровавленныхъ пальцевъ. Это доставило ему большое удовольствіе, такъ какъ близнецы потребовали, чтобы первые же изъ числа сбѣжавшихся сосѣдей освидѣтельствовали ихъ руки и платья. Никто изъ горожанъ, въ томъ числѣ и самъ Вильсонъ, не нашли на близнецахъ ни малѣйшаго пятнышка крови. Неужели графы Капелли дѣйствительно сказали правду, утверждая что прибѣжали въ домъ Дрисколля, услышавъ отчаянный его крикъ: "Помогите"! - и нашли судью уже мертвымъ? Вильсонъ тотчасъ же вспомнилъ о таинственной дѣвушкѣ. Положимъ, что трудно было заподозрѣть дѣвушку въ убійствѣ, но всетаки рѣшено было произвести обыскъ въ комнатѣ Тома Дрисколля.