- Старая барыня, весь домъ у насъ биткомъ набитъ народомъ! Всѣмъ смерть какъ хочется поглядѣть вотъ на этихъ господъ!
Указавъ на близнецовъ кивкомъ головы, она спрятала таковую опять за дверь. Вдовушка была внѣ себя отъ радости и рѣшила воспользоваться столь благопріятнымъ случаемъ, дабы показать залетѣвшихъ къ ней рѣдкостныхъ пташекъ своимъ друзьямъ и сосѣдямъ, - простодушнымъ людямъ, которымъ наврядъ ли доводилось когда-либо видѣть иностранцевъ. Что касается до сколько-нибудь выдающихся чужеземцевъ, то ихъ, безъ сомнѣнія, никогда еще до сихъ поръ не видывали на Даусоновой пристани. Во всякомъ случаѣ, радостное возбужденіе тетушки Патси было весьма умѣреннымъ по сравненію съ тѣмъ, которое охватило Ровену. Дѣвушка чувствовала себя какъ бы вознесшейся превыше облаковъ. Казалось, будто она паритъ въ воздухѣ, не прикасаясь къ землѣ. Ей представлялось, что она переживаетъ самый великій день и наиболѣе поэтичный эпизодъ въ безцвѣтной исторіи родного ея скучнаго провинціальнаго городка. Ей предстояло находиться въ фамильярномъ сосѣдствѣ съ дивными источниками славы, которая охватывала ее всецѣло могучей своею волною въ то время, какъ остальнымъ дѣвицамъ дозволялось только завистливо смотрѣть на эту славу со стороны, за невозможностью стать участницами таковой.
Вдовушка, Ровена и сами чужеземцы были готовы къ торжественному пріему.
Пройдя черезъ сѣни и пропустивъ гостей близнецовъ впередъ, хозяева вошли вслѣдъ за ними въ открытую дверь зала, откуда доносилось глухое жужжаніе говора. Близнецы заняли позицію возлѣ дверей. Вдовушка стояла рядомъ съ Луиджи, а Ровена рядомъ съ Анджело. Тотчасъ же затѣмъ начался церемоніальный маршъ съ торжественными оффиціальными представленіями. Довольная улыбка не сходила все время съ лица вдовушки, которая, принимая процессію именитыхъ согражданъ, препровождала ее затѣмъ къ Ровенѣ. Все это соединялось со слѣдующимъ церемоніаломъ:
- Добраго утра, сестрица Куперъ! (рукопожатіе).
- Добраго утра, братецъ Гиггинсъ! Графъ Луиджи Канелли, мистеръ Гиггинсъ! (рукопожатія, за которыми слѣдуютъ со стороны Гиггинса пожирающій пристальный взглядъ и заявленіе: "Радъ васъ видѣть", а со стороны графа Луиджи, вѣжливое наклоненіе головы и замѣчаніе: "Радъ это слышать").
- Добраго утра, Ровеночка! (рукопожатіе).
- Добраго утра, г-нъ Гиггинсъ! Имѣю честь представить васъ графу Анджело Капелли (рукопожатіе, пристальный взглядъ, полный восхищенія. "Радъ васъ видѣть!" (улыбающееся) "Радъ васъ слышать!" и Гиггинсъ уходитъ). Ни одинъ изъ посѣтителей не чувствовалъ себя въ своей тарелкѣ, но такъ какъ все это были люди добросовѣстные, то никто изъ нихъ даже не притворялся, будто чувствуетъ себя такимъ образомъ. Никому изъ нихъ не доводилось передъ тѣмъ видѣть человѣка, носившаго аристократическій титулъ, и никто не ожидалъ даже и на этотъ разъ встрѣтиться съ подобнымъ высокопоставленнымъ лицомъ. Графскій титулъ новоприбывшихъ иностранцевъ явился поэтому для почтенныхъ горожанъ своеобразнымъ, съ ногъ сшибательнымъ сюрпризомъ, который захватилъ ихъ совершенно не подготовленными. Немногіе лишь пытались поставить себя на уровень требованій, предъявлявшихся такимъ титуломъ, и отвѣчать робкимъ "милордъ" или же "ваша свѣтлость" и т. п. Большинство чувствовало себя, однако, въ конецъ подавленными непривычнымъ словцомъ, съ которымъ соединялось туманное благоговѣйное представленіе о дворцахъ, украшенныхъ придворными въ позолоченныхъ мундирахъ, о торжественномъ церемоніалѣ и августѣйшихъ вѣнценосцахъ. Торопливо обмѣниваясь рукопожатіями, такіе смиренные горожане безмолвно удалялись. Отъ времени до времени, какъ это вообще случается при оффиціальныхъ пріемахъ, какая-нибудь ненормально добрая душа задерживала процессію, заставляя всѣхъ дожидаться, пока она наведетъ справки, въ какой именно степени понравился братьямъ-близнецамъ провинціальный городокъ, сколько времени разсчитываютъ они тамъ гостить, какъ поживаютъ ихъ родственники и тому подобное. Затѣмъ, упомянувъ про погоду, добрая душа выражала надежду, что жара вскорѣ спадетъ, и вообще устраивалась дабы, имѣть право объявить по возвращеніи домой: "Я имѣлъ съ ними продолжительный разговоръ". Тѣмъ не менѣе, никто не сказалъ и не сдѣлалъ ничего такого, о чемъ слѣдовало бы потомъ пожалѣть, а потому оффиціальный пріемъ закончился совершенно прилично и къ взаимному удовольствію.
Затѣмъ завязался общій разговоръ. Близнецы переходили отъ одной группы горожанъ къ другой, причемъ безыскуственная ихъ вѣжливость, соединенная съ утонченнымъ изяществомъ и безхитростной простотою рѣчей, вызывала общее одобреніе и восхищеніе. Они понравились рѣшительно всѣмъ. Вдовушка слѣдила съ горделивымъ взоромъ за побѣдоноснымъ ихъ шествіемъ, а Ровена отъ времени до времени говорила себѣ съ чувствомъ глубочайшаго самодовольствія:
- А между тѣмъ они вѣдь наши, совсѣмъ наши!
У матери и дочери не оставалось, впрочемъ, ни одной свободной минуты. Въ обвороженныя ихъ уши лились безостановочнымъ потокомъ всевозможные разспросы касательно близнецовъ. Каждая изъ нихъ постоянно была окружена группою внимательныхъ слушателей, едва осмѣливавшихся переводить духъ. Каждая сознавала въ глубинѣ своего сердца, что впервые еще постигла истинное значеніе "славы". Оцѣнивъ по достоинству славу, которую они переживали теперь, мать и дочь не удивлялись болѣе тому, что люди во всѣ времена готовы были жертвовать меньшими благами: богатствами и даже самою жизнью, дабы отвѣдать такого выспренняго дивнаго блаженства. Наполеонъ и подобные ему честолюбцы становились для нихъ понятными и находили себѣ въ ихъ глазахъ оправданіе.
Исполнивъ всѣ свои обязанности по отношенію къ гостямъ, собравшимся въ залѣ, Ровена прошла наверхъ, дабы удовлетворить любознательность многочисленнаго общества, собравшагося тамъ, такъ какъ залъ былъ недостаточно великъ для вмѣщенія всѣхъ посѣтителей. Наверху опять принялись разспрашивать ее съ величайшимъ интересомъ, и она снова почувствовала себя озаренной блистательнымъ сіяніемъ славы. День начиналъ уже клониться къ полудню, и сердце дѣвушки болѣзненно сжалось при мысли, что блистательнѣйшій эпизодъ ея жизни почти уже закончился, что его никакими силами не продлишь и что на ея долю никогда не выпадетъ ужь больше ничего подобнаго такому счастью. Впрочемъ, что же? Это счастье само по себѣ уже оказывалось достаточнымъ для того, чтобы скрасить всю жизнь молодой дѣвушки. Великое событіе разросталось все грандіознѣе и представляло собою для Куперовъ необычайный, достопамятный успѣхъ. Недоставало только, чтобы близнецы завершили первое знакомство свое съ горожанами Даусоновой пристани чѣмъ-нибудь изумительнымъ и необычайнымъ, способнымъ сосредоточить на нихъ высшую степень восторга и восхищенія горожанъ. Желательно было потрясти всѣхъ подъ конецъ чѣмъ-либо вродѣ электрическаго удара…
Внезапно раздалась внизу бурная, громкая мелодія. Всѣ бросились внизъ, чтобы посмотрѣть, въ чемъ дѣло. Оказалось, что близнецы воликолѣпнѣйшимъ образомъ исполняютъ на фортепіано классическую пьесу въ четыре руки. Ровена почувствовала себя тогда вполнѣ удовлетворенной. Она была довольна до глубины маленькаго своего сердечка.
Молодыхъ чужеземцевъ долго удерживали за фортепіано. Провинціалы, изумленные и очарованные великолѣпіемъ ихъ игры, не позволяли имъ остановиться. Музыка, которую обывателямъ Даусоновой пристани доводилось слышать, казалась имъ теперь бездушными ученическими экзерсисами, лишенными всякаго изящества и граціи, по сравненію съ опьяняющими волнами мелодическихъ звуковъ, выливавшихся теперь изъ фортепіано. Они поняли, что имъ наконецъ удалось хоть разъ въ жизни услышать дѣйствительно художественныхъ піанистовъ.
ГЛАВА VII
"Однимъ изъ наиболѣе рѣзкихъ различій между кошкой и ложью является тотъ фактъ, что у кошки насчитывается всего только девять жизней".
Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.
Общество разошлось весьма неохотно. Направляясь къ себѣ домой, горожане вели между собою оживленную бесѣду, причемъ рѣшительно всѣ согласились, что Даусонова пристань не скоро сподобится узрѣть что-либо подобное. На оффиціальномъ пріемѣ близнецы приняли нѣсколько дружескихъ приглашеній и согласились исполнить нѣсколько дуэтовъ на любительскомъ вечерѣ въ пользу мѣстныхъ благотворительныхъ заведеній. Общество гражданъ Даусоновой пристани горѣло нетерпѣніемъ принять ихъ въ свои нѣдра. Судьѣ Дрисколлю посчастливилось немедленно же заручиться ими для прогулки въ экипажѣ, такъ что ему первому удалось показаться съ ними публично. Близнецы усѣлись вмѣстѣ съ вимъ въ коляску, въ которой ихъ провезли по главной городской улицѣ, причемъ народъ толпился у оконъ и на тротуарахъ, чтобъ поглядѣть на нихъ хоть однимъ глазкомъ.
Судья показалъ чужеземцамъ новое городское кладбище, тюрьму, дома самыхъ именитыхъ горожанъ, клубъ Вольныхъ каменщиковъ, церковь методистовъ, церковь пресвитеріанъ и храмъ, который разсчитывали построить анабаптисты, когда соберутъ необходимую для этого сумму денегъ. Онъ показалъ близнецамъ городскую ратушу и бойню, - вызвалъ по тревогѣ дружину добровольцевъ-пожарныхъ въ блестящихъ мундирахъ и каскахъ и заставилъ дружину эту тушить воображаемый пожаръ. Затѣмъ онъ далъ итальянскимъ графамъ возможность осмотрѣть въ арсеналѣ мушкеты, принадлежавшіе ротѣ мѣстнаго ополченія. Онъ уснащалъ всѣ эти прелести неистощимымъ потокомъ искреннѣйшаго энтузіазма и казался совершенно довольнымъ отвѣтами чужеземныхъ гостей. Дѣйствительно, близнецы восхищались его восторженностью и старались отплачивать ему по возможности тою же монетой, что удалось бы имъ, безъ сомнѣнія, еще лучше, еслибъ полтора или два милліона предшествовавшихъ подобныхъ же зрѣлищъ въ другихъ странахъ не ослабили до нѣкоторой степени прелесть новизны того, что имъ показывали теперь.
Судья гостепріимно старался развлекать и занимать иностранцевъ, такъ что если при этомъ и оказывались въ чемъ-либо прорѣхи, то ужъ никакъ не по его винѣ. Онъ разсказывалъ имъ множество юмористическихъ анекдотовъ, причемъ сплошь и рядомъ забывалъ какъ разъ самое существенное. Это, впрочемъ, не вредило остроумію анекдотовъ, такъ какъ близнецы располагали полною возможностью возстановить всѣ пробѣлы. Дѣло въ томъ, что анекдоты достопочтеннаго судьи принадлежали къ числу давнишнихъ и общеизвѣстныхъ, вслѣдствіе чего заграничные гости не разъ уже имѣли случай ими наслаждаться. Судья представилъ имъ также краткій очеркъ многолѣтней своей общественной дѣятельности. Онъ разсказалъ, какія почетныя и выгодныя должности доводилось ему занимать, объяснилъ, что былъ одно время членомъ мѣстнаго законодательнаго собранія, а теперь состоитъ предсѣдателемъ общества "Свободомыслящихъ". По его словамъ, общество это существовало цѣлыхъ четыре года и состояло уже теперь изъ двухъ членовъ, такъ что могло считаться прочно обосновавшимся. Предсѣдатель изъявилъ готовность созвать въ тотъ же вечеръ все общество на чрезвычайное засѣданіе, если чужеземные гости соблаговолятъ удостоить это засѣданіе своимъ присутствіемъ, на что они любезно изъявили согласіе.
Судья самъ зашелъ вечеромъ за близнецами и дорогой все время разсказывалъ имъ про мякинноголоваго Вильсона, дабы они составили себѣ заранѣе благопріятное о немъ впечатлѣніе и были расположены ему симпатизировать. Замыселъ этотъ удался, и благопріятное впечатлѣніе было произведено. Оно, впрочемъ, подтвердилось и упрочилось, когда Вильсонъ предложилъ, чтобы во вниманіе къ чужеземнымъ гостямъ очередныя дѣла были отложены въ сторону и засѣданіе посвящено бесѣдамъ чисто дружескаго и товарищескаго характера. Предложеніе это было подвергнуто голосованію и принято единогласно.
Часъ быстро промелькнулъ въ оживленной бесѣдѣ, и къ концу засѣданія одинокій Вильсонъ, къ которому его сограждане относились съ такимъ пренебреженіемъ, оказался двумя друзьями богаче, чѣмъ при началѣ такового. Онъ пригласилъ близнецовъ навѣстить его въ тотъ же день, послѣ того, какъ они сдѣлаютъ одинъ обѣщанный ими уже визитъ, и они съ удовольствіемъ приняли это приглашеніе.
Вечеркомъ графы Капелли направлялись уже къ дому Вильсона Мякинной Головы. Поджидая ихъ, Вильсонъ размышлялъ, чтобы убить время, о фактѣ, неожиданно замѣченномъ имъ какъ разъ въ это самое утро. Дѣло въ томъ, что онъ проснулся очень рано, а именно на зарѣ, прошелъ черезъ сѣни, раздѣлявшія его домъ на двѣ половины, и вошелъ зачѣмъ-то въ парадный свой залъ. Окна въ немъ были безъ занавѣсей, такъ какъ парадные аппартаменты оставались у Вильсона фактически нежилыми. Черезъ одно изъ этихъ оконъ онъ увидѣлъ нѣчто "до чрезвычайности его изумившее и заинтересовавшее, а именно - молодую дѣвушку, находившуюся тамъ, гдѣ ей вовсе не подобало находиться. Какимъ образомъ дѣвушка могла очутиться въ домѣ судьи и къ тому же въ спальнѣ молодого Тома Дрисколля? Томъ, судья, сестра судьи - вдовушка Праттъ - и трое невольниковъ негровъ одни только и жили въ домѣ. Кто же такая могла быть эта дѣвица? Оба сосѣднихъ дома отдѣлялись другъ отъ друга дворомъ обыкновенныхъ размѣровъ, посрединѣ котораго тянулся низенькій заборъ, отъ улицы, на которую выходили дома, до переулка на ихъ задворкахъ. Разстояніе было сравнительно небольшое, а къ тому же ставни въ спальнѣ Тома и самое окно тамъ были раскрыты, такъ что Вильсонъ могъ хорошо разглядѣть молодую дѣвушку. Она была въ приличномъ и чистенькомъ лѣтнемъ костюмѣ изъ легкой шерстяной матеріи съ розовыми и бѣлыми полосками. На шляпкѣ ея красовалась тоже розовая вуаль. Она какъ будто практиковалась въ кокетливыхъ позахъ, книксенахъ и тѣлодвиженіяхъ. Все это выполнялось ею довольно граціозно и она казалась очень углубившеюся въ свое занятіе.
Кто же такая она была и какъ она могла очутиться въ спальнѣ молодого Тома Дрисколля?
Вильсонъ проворно пріискалъ себѣ такое мѣстечко, откуда могъ удобно наблюдать за дѣвушкой, не подвергаясь опасности быть ею замѣченнымъ. Онъ довольно долго оставался въ этой засадѣ, надѣясь, что дѣвушка подниметъ вуаль и такимъ образомъ покажетъ свое лицо. Надежды эти остались, однако, тщетными. Минутъ черезъ двадцать дѣвушка куда-то исчезла и, хотя Вильсонъ простоялъ послѣ того въ засадѣ еще съ полчаса, она болѣе уже не возвращалась.
Около полудня онъ зашелъ къ судьѣ и потолковалъ съ г-жею Праттъ о текущей злобѣ дня, наиболѣе выдающимся событіемъ въ которой являлся опять таки торжественный оффиціальный пріемъ у знатныхъ иностранцевъ, поселившихся въ домѣ тетушки Патси Куперъ. Онъ мимоходомъ освѣдомился у г-жи Праттъ объ ея племянникѣ Томѣ. Вдовушка сообщила, что Томъ ѣдетъ домой и что его ждутъ уже къ вечеру, присовокупляя, что она сама и судья очень обрадовались, усматривая изъ писемъ племянника, что онъ ведетъ себя очень прилично и добропорядочно. При этомъ Вильсонъ многозначительно подмигнулъ глазомъ себѣ самому. Онъ могъ бы освѣдомиться, не гоститъ ли кто-нибудь въ домѣ, но предпочелъ ограничиться наводящими разспросами, способными вызвать разъяснительные отвѣты въ случаѣ, если бы г-жа Праттъ располагала сама возможностью разъяснить интересовавшее его загадочное обстоятельство. Вильсону пришлось уйти, довольствуясь сознаніемъ, что ему самому извѣстно касательно дома, гдѣ царствовала г-жа Праттъ, кое-что такое, чего она не подозрѣваетъ.
Поджидая теперь близнецовъ, онъ все еще пытался разгадать, что это была за дѣвушка и какимъ образомъ могла она очутиться утромъ, на разсвѣтѣ, въ спальнѣ отсутствовавшаго Тома Дрисколля.
ГЛАВА VIII
"Святое чувство дружбы является до такой степени сладостнымъ, неизмѣннымъ, честнымъ и стойкимъ, что можетъ продлиться цѣлую жизнь, если только не предъявлять къ нему требованія дать денегъ взаймы".
Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.
"Время зачастую измѣняетъ естественныя соотношенія между предметами. Такъ, напримѣръ, лучше быть молодымъ майскимъ жукомъ, чѣмъ старою райской птицей".
Изъ того же календаря.
Въ интересахъ нашего повѣствованія не мѣшаетъ теперь разыскать и Роксану.
Ей исполнилось тридцать пять лѣтъ къ тому времени, когда она, получивъ вольную, отправилась искать себѣ мѣста горничной на какомъ-нибудь изъ большихъ пароходовъ, плававшихъ по Миссисипи. Ей удалось и въ самомъ дѣлѣ найти себѣ мѣсто второй горничной на "Великомъ Моголѣ", поддерживавшемъ срочное товаро-пассажирское сообщеніе между Цинциннати и Новымъ Орлеаномъ. Совершивъ парочку рейсовъ, она вполнѣ освоилась со своими обзанностями и начала выполнять ихъ съ желаемою быстротою и аккуратностью, вслѣдствіе чего удостоилась повышенія въ старшія горничныя. Свободная жизнь на пароходѣ, жизнь, полная приключеній и возбужденія отъ безпрерывно смѣнявшихся впечатлѣніи, пришлась Роксанѣ по вкусу. Къ тому же она и сама заручилась расположеніемъ всего персонала служащихъ на пароходѣ и чрезвычайно гордилась тѣмъ, что они обмѣнивались съ ней дружескими шуточками.
Въ продолженіе цѣлыхъ восьми лѣтъ она служила весну, лѣто и осень на этомъ пароходѣ, а зиму на одномъ изъ пароходовъ Виксбургской линіи. За послѣдніе два мѣсяца у нея обнаружились, однако, въ рукахъ сильныя ревматическія боли, вслѣдствіе которыхъ она вышла въ отставку. Къ тому времени, однако, Роксана успѣла накопить себѣ столько деньжонокъ, что считала себя богатой женщиной. Она вела правильную, скромную жизнь и ежемѣсячно вносила по четыре доллара въ одинъ изъ ново-орлеанскихъ банковъ про запасъ на черный день. Сама Роксана говорила по этому поводу, что ей однажды ужь случилось "обуть босоногаго негра въ башмаки, дабы онъ могъ топтать ее ими", и что съ нея вполнѣ довольно и этого промаха. Она разсчитываетъ остаться теперь самостоятельной и независимой отъ какихъ бы то ни было смертныхъ, если только усердный трудъ и бережливость въ состояніи доставить такую независимость свободной женщинѣ. Какъ только пароходъ причалилъ къ новоорлеанской пристани, она простилась съ своими пріятелями на "Великомъ Моголѣ" и отправилась на берегъ.
Черезъ часъ, однако, она вернулась. Оказалось, что банкъ, въ которомъ она помѣщала свои сбереженія, лопнулъ и въ своемъ крахѣ унесъ и ея четыреста долларовъ. Такимъ образомъ она осталась неимущей, безпріютною и по болѣзни негодною къ работѣ, по крайней мѣрѣ, въ данную минуту. Служащіе на пароходѣ отнеслись съ полнымъ сочувствіемъ къ бѣдняжкѣ Рокси и собрали для нея небольшую сумму денегъ. Роксана рѣшила тогда вернуться на родину, гдѣ у нея имѣлись пріятели между неграми. Ей было какъ нельзя лучше извѣстно, что несчастливцы могутъ скорѣе всего ожидать помощи отъ другихъ несчастливцевъ, и она была убѣждена, что товарищи ея молодости не дадутъ ей умереть съ голоду.